Грязь и мироздание 5 страница

***

Весь смысл, вероятно, укладывается в полноту мгновений, коробку антискуки. Миллионы способов по ее преодолению. Однако ж, всё равно приходится скучать.

***

Заживет ли та пустота, что взращивалась в нас годами? - Только со смертью. Мы все вынуждены быть мазохистами, ибо самое крохотное движение мышц отдаёт в нас болью. Та же радость – завуалированная боль.

***

Я глотнул из вселенной пустоты. Как всегда, ни в чем не зная меры, перепил.

***

Вырастая в райских условиях, мы сами примешиваем к ним частичку ада. Без преисподней нам не обойтись. Изучить его пролегающие просторы и ходить по ним лишь в случае полнейшей, неотложной необходимости – если рай начинает загнивать на глазах, неминуемо захватывая и их.

Что такое ад? – отдельная реальность, плодотворное влияние которой заставляет нас всё время быть начеку, не смыкая глаз; место для уставших душ; необходимый промежуток времени для их обновления. Чистилище – вот подходящее слово. Это территория для отдыха от слишком идеального рая. Но если и он начинает надоедать – надо сбегать. Выбор способа зависит непосредственно от его структуры. Побег удастся, если о нём окончательно забыть: амнезия, кома, Альцгеймер, помешательство, или смерть?

***

Некая движущая сила управляет нами – в этом случае мы недовольны жизнью. Нужно самому стать таким двигателем, прекратить быть поставляемым топливом. Необходимость в создании собственного бытия.

***

Для любителей всяческих духовных сладостей, пустота является идеальным батончиком.

***

Клинический случай – слишком долгая апатия. Почти что камень, почти что смерть. Сознательная кома – вот настоящий ад. Мучения в том, что мы не хотим когда-нибудь утратить то единственное, что всецело принадлежит нам одним - страдания.

***

Всегда перед глазами стоит идеал – пусть шаткий, всего лишь на ближайшее время, но открывающий нам глаза на наше собственное ничтожество.

***

Мозг, воспаленный от безделья, его вечная ненасытность, неутолимый голод, который вряд ли успокоится при столь коротком жизненном сроке. Отсюда двойная жажда – и бытия, и небытия. Первое – недостижимо, второе – уже нежелательно.

***

Никаких привычек, простое отсутствие. Это – формула наибольшего поражения, приняв которую мы навсегда станем недостижимыми для Бога, к этому каналу для приобщения к Абсолюту, первоисточнику, из которого мы вылезли затем, чтобы потом окунуться в него с головой, задохнуться в нём – и никогда оттуда больше не вылезать.

***

Чрезмерное пребывание в праздности парализует ум. Смертельный паралич, особенно - для изначально одарённых. Если природа дает всё необходимое – это глубинное проклятие.

***

У меня особая болезнь, развившаяся с годами – наивность, выросшая в обострение сознания. До того были лишь её крохотные симптомы.

***

Рецепт счастья – соответствовать уровню своего упадка, максимально им насладиться, а как надоест - перескакивать к следующему, и так вплоть до порога психлечебницы.

***

Постоянное ощущение того, что я выжил из себя последние крохи небытия. Однако, они не то чтобы не ушли, но устроили пир прямо на моём заготавливающемся скелете.

***

Я не знаю, что значит быть оригинальным. Мои органы смущаются и сжимаются при слове «индивидуация».

***

Зима это бремя затухающего бреда, заменённого на обострённое сознание.

***

Без ночи сна был бы несносен день, без смерти – невыносима жизнь.

***

Поиск Бога, Абсолюта равносилен ковырянию в вечности: застрявшие между небытием и миром, все, за исключением святых и сумасшедших, топчутся в таком разрыве, на мосте между Бездной и Небесами.

***

Я остался воевать один на один с пустотой, вокруг меня ад, но он недоделан, как карикатура на раскалённую поверхность.

Окунувшись с головой в бездну

Слишком долгое пребывание в Раю в конечном счёте делает к нему безразличным, и вызывает нечаянное грехопадение…

***

Существует личная музыка, которую мы не в силах кому-либо советовать. Она будто так и создана для общения с самим собой - в случае чрезмерного изобилия наших несчастий, и – с её автором, когда нам их так не хватает…

***

Ад вытягивает из нас глупость и опьянение, в нём уже заранее заготовлены страдания – каждому по предпочтениям и склонностям. От них нельзя спастись, утешиться ими можно только в наслаждении, став невольным мазохистом. Есть ли место более совершенное?..

***

Даже если бы сам Бог спустился с небес и предстал передо мной в своём сияющем обличии, я бы и тогда счёл это за очередную галлюцинацию.

***

Ад? – отсутствие в нужный момент подходящей музыки, книги, сигареты и т. д. Рай – всё остальное, т. е. малозначимое… И всё же мы тянемся к последнему, ведь жизнь сводится к мелочам, она сама ничто иное, как мелочь, монетка, стоящая на ребре, пока на неё не дунет ветер смерти.

***

Обновляться можно лишь благодаря аду, поскольку по-настоящему мы живём только в страданиях.

***

Как жаль, что Рай нам перестали навязывать насильно, подобно первым крестоносцам, с их убедительнейшим аргументом в виде меча. Переведя рай в область морали и слов, куда более деструктивных для духа, нежели война за божественное место, тот стал по-своему навязчивой грёзой всех умалишённых.

Если раньше, во времена средневековья, почти каждый был уверен в лучшем посмертном будущем, как своего, так и соседа, и когда ставкой за это была сама жизнь, то теперь на руинах религиозного безумия выстраивают слишком вялый Ад, неспособный не только подтолкнуть к нужде в спасении, но и к простой молитве без слов.

***

Для потерявшего всё, уныние из привилегии делается обыкновенным настроением.

***

Есть собеседники, которым никогда не льстишь. Как определить таких? – если им всегда противоречишь, даже когда последние правы.

***

Музыка это созвучная смерть, похоронная же отдаёт сожалением, упованием на лучшую жизнь.

***

Эротизм это борьба со смертью, зачатие – его крайняя форма.

***

Как жаль, что для достижения чего бы то ни было нужно прилагать усилия. Но это всё же проще, чем совсем ничего не делать.

***

Эпилептик, или пенный король. Психбольница – всего лишь неприкрытый ад, а её пациенты – спасённые от лживых иллюзий этого мира.

***

Бога мог изобрести только народ чрезмерно скучающий, изнурённый монотонной действительностью каменных веков. И тут они не ошиблись - Творца теперь можно увидеть повсюду: идеальный собеседник, представленный к нашим услугам в любое доступное время. То, что он не откликается на наши молитвы, делает его ещё более таинственным, ведь что произойдет, если в один прекрасный момент тот объявится людям? - очередная канонизация, как это было в случае с Иисусом.

Только человек, недовольный собой, мог спроецировать в Бога свой высший, на практике неосуществимый идеал.

***

Любовь, патриотизм, семейные ценности и вообще другие виды каких бы то ни было поклонений ничем неотличимы от веры, в их основе всё та же религиозность.

***

Лишь иллюзии поддерживают в нас безумие: утеряйте их и вы загремите в настоящий ад - трезвость суждений.

***

Болезнь заставляет нас предусмотрительно относиться к своему телу, тем самым заботясь о продлении его жизненного срока, тогда как здоровье, вещь деструктивная сама по себе, не может дать контроля над желаниями, и они, в скором времени, убивают нас раньше положенного срока. Больной? - да это же самоврач поневоле, к тому же – чертовски мудрёный аналитик.

***

Сны уникальны, они настолько же реальны, насколько реальной может быть жизнь. Последняя упорядочена, временно – пространственная, поневоле ограничена, тогда как хаос, коим сопровождаются сны, не имеет никаких границ, за счет чего к ним и проявляется такой повышенный интерес.

***

Мать - это родильная машина, заведённая на полную катушку безумия.

***

По-настоящему осчастливить ребёнка можно только одним способом: не рождать его.

***

" Чем же вы занимаетесь в жизни? " – «Я тут так, на чай заглянуть». Слишком уж затянулось это «чаепитие»… Земля – не наш дом: мы все здесь либо гости, либо чужаки. На это явно указывает возможность в любое время покинуть вселенскую пьянку (ну можно ли обойтись без пошлости при любой форме прощания? ).

***

Реален не сам бог, а только вера в него.

***

Я не верю в тех людей, которых видел, знаю и т. д. Из-за моего врождённого скептицизма я, скорее всего, не поверил бы в них даже будучи пришельцем.

***

Человек проклят одиночеством: оно присутствует всегда и повсюду. Как высший тип в иерархии животных он должен был заплатить цену - хотя бы за дерзость объявить себя первым среди остальных.

***

Скука, тоска по смерти.

***

Пессимист это червь, паразитирующий на абстрактных несчастьях.

***

Тяга к смерти появляется в результате памяти своего прежнего воплощения. Понимая, что случившееся можно исправить только благодаря суициду, многие начинают рассматривать его как наилучший вариант в обретении первозданности, существовавшей ещё до всякого нездорового колебания относительно своей формы.

***

Плач – показатель утраты, сожаления. Через слёзы мы пытаемся вернуть утерянную свободу.

***

Принадлежность к определённым общественным коалициям порождает коллективное сознание, сбивая с истинного пути.

Последние оставшиеся люди всегда тоскуют по Раю, остальные же - плодящаяся скотина, свыкшаяся с порядками.

***

Я представляю как миллиарды нерождённых сейчас пребывают в Раю, даже не подозревая о своём счастье. И за это они будут свергнуты на Землю, к услугам которых всегда готовы эти плодильные машины - матери...

***

Человек веселится, пытаясь вернуть прежнюю беззаботность, о которой у него осталось лишь смутное воспоминание. Всё напрасно: в него с рождения встраивают механизм поведения, диктуемого «культурой», не содержащей в себе и намёка на спасение.

***

Восхищение родителями, любовь к ним граничит с каким-то поразительным умопомешательством, помутнением рассудка, и пик его падения выдаёт желание создать новых мучеников (прямо из небытия) - для поддержки функционирующей тюрьмы…

***

Человек теряет себя, порождая себе подобного. Он становится всего лишь оболочкой, карикатурой, и, подобно тому как мы относимся к бездушным тварям (преступникам), также следует вести себя и с ними, не удостаивая их своей милостью.

***

За дурные поступки в Аду не наказывают, поэтому роженицы никогда не будут выноситься на публичное обвинение.

Кто как не разочарованный способен воздвигнуть чётко разграниченные монументы Рая, кто как не он живёт на его руинах? Им движет надежда, воспоминание о лучших временах, твёрдо убеждающие его в том, что не всегда всё было таким потерянным, что такая утеря временна, аналогична ссылке заключенного, что она однажды исчерпает свой срок или приведёт к казни, что в любом случае даст освобождение…

***

Знание о смерти способно предохранить от дальнейшего саморазвития, постоянное стремление к которому и есть пытка: гораздо труднее признать себя верхом совершенства, освободившись таким образом от каких бы то ни было рамок или представлений об идеальности. Пока не угаснет вечно стоящий и потому недоступный перед глазами идеал, страдания не прекратятся: создаётся ощущение, что это не мы, а они хотят себя продлить - что и делают за счёт нашей к ним любви.

***

Как обидно, что в минуты ночных прозрений, подобных тем, что выступают перед глазами умирающего, нам, как и ему, приходится закрывать глаза, дабы насладиться иллюзией великолепной вечности, что в сумерках всего лишь мнима, в скором времени уничтожающаяся при свете злободневного дня. Но и ночь сама по себе зла, т. к. не даёт способности забывать. Именно в такие минуты мы бессознательно обращаемся за помощью ко сну, как, пусть временному, но всё же - чудодейственному лекарству, дабы пережить ночные истины.

***

Забывая о своей человеческой природе, мы предаёмся мыслям о вечности, ведём себя словно боги, когда делаемся нестерпимыми и говорим себе, что это продолжается изо дня в день – и так вплоть до нескончания веков. Скучая, мы не можем до конца постичь сущность всего временного, и ведём себя как существа из Эдема. В этом наша остаточность от ангелов, которых ещё не убила машина технократии.

Август-декабрь 2012-го

На руинах метафизики

Ницше и немецкий идеализм

На первый взгляд два этих слова имеют мало общего между собой, но на то он и первый, чтобы ошибаться и, в дальнейшем, при углублении, находить сходства там, где затуманенный взор видит только большой знак вопроса. Если брать философов-импотентов, то в истории немецкой философии нет никого равного великому Канту - и это касается не только области идеализма, но и этики, а также той степени объективной логики, которую можно по праву назвать " беспощадной", т. к. она ухватывает истину не во вред самой истине и трактует её не из своего несовершенного аппарата под названием " ум", а из нечто большего – чувства.

Ницше известен как " крушитель любых идеалов", он, если можно так выразиться, " живёт на их обломках". Этот опыт, который передал ему ещё один гигант мысли, Шопенгауэр, прошёл далеко не бесследно - на его плодах он взрастил собственную философию, и новый плод на этот раз оказался с неким интересным привкусом - привкусом жизнеутверждения… Что это, как не идеал? Это жизнелюбие, что так и пестрит почти что с каждой его страницы; этот дурман, называемый " волей к власти"; сверхчеловек, глядящий с высокой горы на суетное копошащееся стадо, которой неведомо блаженство одиночества - повторяю, что это, как не идеал? Однако, в любых кумирах, будь он хоть Заратустрой, хоть самим Богом, следует тщательно разобраться, прежде чем фанатично возводить его в своего идола.

Следует сначала понять, чем явился этот немец для всего мира, что такого нового он ему сказал, какие тайны поведал. Новое это хорошо забытое старое и, чем более оно противостоит времени, тем лучше. Лучше для кого? Конечно для тех, кто ищет вневременное в преходящем, кто хочет напасть на след вечности, находясь только " в становлении". Что же представляет собою вечность для Ницше? - это, в первую очередь, бессмертие именно в этом мире. Уже физиологически (а он подходит к любым вопросам как физиолог) мы не знаем никаких других миров, что бы мы себе не воображали; инстинкты говорят за нас, они тянут нас к Земле, а не к небесам (этим аргументом он нехило встрепенул христианство с его идеями рая и ада, вернув мир в его " изначальную невинность" ). Индивид есть род, а как же иначе? Мог ли он появиться, и знать себя таким, каким знает себя, без помощи последнего? То, что смерти нет - уже не новость (спасибо индусам), но чтобы совершались бесконечные переходы от жизни к смерти, и от смерти снова к жизни безо всяких шансов на спасение (будь то посредством умерщвления " воли к жизни" или искуплением грехов), и в целом вообще безо всякого на то смысла - это, признаться, не столько смущает, сколько возмущает. «Как? Все надежды на смерть, как освободительницы от страданий, были напрасны? » - с неистовыми слезами вопрошает г-н пессимист. " Да, точно так" - отвечает г-н Ницше. Причем всё это устройство мироздания расписано с такой чёткой логикой, что колесо сансары представлено не как вращающееся колесо (как сообщают нам Упанишады), а как вечно вращающееся колесо, как факт. Факт, который свёл с ума самого автора (последняя его книга " Воля к власти" - самая что ни на есть серьёзная из всех написанных им трудов). Но иначе и быть не могло. Отчаянный Фридрих был пропитан чувством всеединства, он был одновременно и всем, и ничем - типично для сумасшедшего… И для безумца-гения, кем он в конечном счёте явился для мира.

Насколько этот идеал соответствует действительности и можно ли это вообще узнать, или, подобно Канту, провозгласить, что плоти никогда не познать духа, а потому это занятие лучше оставить, наслаждаясь созерцанием сего безнадёжного, но твёрдого факта? Рассмотрим другой " ницшеанский идеал", который, как сам он считал, не возводил. Так то оно и есть, если учесть его беспредельную веру в него, ту самую веру, пришедшую к нам от Христа, которую он убил, дабы полностью отдаться некоей абстракции, сверхчеловеку… Этот господствующий тип явился для него тем, кем Бог является для истинно верующих - он был всем. Все надежды, все силы, вся любовь были вложены в это существо, которое, родившись, в будущем создаст целую расу господ (по историческим причинам это будут непременно арийцы). Главное здесь - природная и потому неменяющаяся иерархия рангов - та самая, грани которой пыталось стереть христианство, на что Ницше обрушился как защитник индивидуальных принципов. " Человек есть то же животное, отличие его от остального животного царства в том, что повреждённость его инстинктов и порождает так называемую " тягу ко всему духовному" - что и делает его наиболее интересным объектом для наблюдений" – не дословно, но примерно так. Если выразиться точнее, смысл как раз в том, чтобы уметь насладиться бессмыслицей мира или придать ему свой собственный (неизбежное следствие волевых натур) - вот один из основных тезисов его философии. Дело даже не в том, что атеизм даёт не менее " духовную почву" для саморазвития, а что существует он и только он. " Бог умер" и это выражается не столько в очевидной неангельской породе людей, сколько в моральных установках прежде всего. Проще говоря, никто до конца не следует библейским заповедям, а если и следует, то однажды всё равно грешит, затем раскаивается, и так далее по кругу. Явная бессмысленность сего нервного процесса, к тому же, скорее всего, разочарование, когда наступит смерть, и за ней не будет ничего, кроме следующего (неизвестно уже какого по счету) рождения - и подготавливает почву для нового типа, который будет властвовать, при этом инстинктивно ощущая все тайны мироздания как родную кровь и все исходящие из него импульсы, требующие своего незамедлительного удовлетворения.

Напрашивается сам собой вопрос: откуда подобная уверенность именно в такой форме вечности, к тому же единственно возможной? А то, что мы пока не можем (или не хотим) знать другого бытия, кроме этого, и это значит, что мы его жаждем. Если же и имеет место солипсизм, то он, при " правильном, методичном подходе" в лучшем случае доведёт до психбольницы, что по идее покажет путь отрицания, следующего своей логике до конца. И самоубийца родится заново, и умерший своей смертью также не избежит этой участи, пусть всё его тело и будет отображать священный покой вечности. " Все вы, кто были огорчены перспективой умереть, все, у кого мысль о смерти и тоска по нерушимому убила стремление ко всему живому, вы хотели вечности?! - Вот она, получите и распишитесь. Устраивает? Нет? А это уже никого не волнует - ваше дело принять и воспользоваться механизмом как вам будет угодно. Тут уж никак не отвертеться…"

Самоубийца после такого откровения может с лёгкостью предаться своему лелеемому желанию, ведь единственное, что его удерживало на Земле - мысль о том, что он живёт всего лишь один раз.

У другого же, кто свыкся с жизнью, как с одним ничего не стоящим мгновением, это взорвёт мозги, поэтому ему лучше погрузиться дальше в свои иллюзии, дабы забыть беспощадность последних ницшеанских истин.

Барахтание в идеализме всегда приводит к чистым ощущениям.

Есть некое свинство в словах жизнеутверждения - и это отнюдь не моё претендующее на истину мнение, это видно повсюду: там, где человек произносит заветные любовные фразы, он тем самым уничтожает таинство этого интереснейшего ощущения, а вместе с ним и действие, с ним связанное (не обязательно сразу, но со временем, в прямой связи с частотой повторения любвеобильных слов - это происходит по принципу, что человек всегда говорит и делает то, чего ему реально не хватает). То же самое творит и Ницше: воспевая жизнь до незаслуженных ею высот, он тем самым только принижает её до уровня какого-то свинарника… Что и портит главную задумку автора.

В то время как Шопенгауэр только и занимался, что всячески уничижал материальную жизнь, " представление", этим своим актом он лишь утвердил её ещё больше. Если после чтения " Мира как воли…" наступает какая-то невыносимая лёгкость, которая так и тянет к индийской мудрости, да и вообще к медитативно-созерцательному образу жизни, при котором всё, в предвкушении окончательного пробуждения через смерть, воспринимается с ироничной улыбкой, то после Ницше наступает какая-то давящая тоска, Sehnsucht, и мрачная ухмылка вместо смеха затмевает взор - как реакция на принуждение со стороны более сильного жизнеутверждающего принципа. Когда Шопенгауэр тонко и последовательно вырисовывает картину мира, Ницше её просто по-безобразному и методично выблёвывает. В то время как первый разоблачает тайну творения как порочную женщину, скрывающуюся за покровом невинности, последний вульгарно раздевает её, выставляя за первозданную чистоту. Это найдет отражение в следующем великом идеалисте, юном и чрезмерно одарённом Отто Вейнингере: Шопенгауэр, говоря его словами, это всё мужское (в смысле серьёзности); Ницше же - откровенно бабьё (без намёка на пол), ведь и его сверхчеловек с непонятными абстрактными целями, полной безответственностью перед планетой и самим собой (исходя из его главенствующего постулата о всеобщей бессмыслице, без единого намека на объективный смысл) впечатывается в типичного декадента или Наполеона, вещающего из дурки.

В итоге, Ницше явил собой скорее упадок немецкого идеализма, чем его подъём: чувствительная тонкая душа, тянущаяся ко всему грубому, рано или поздно не выдержит напора тяжеловесной материи.

Шизофазия апатичного

" Куда ж без дядюшки Фрейда? " - когда-то это была аксиома второсортной школы психоанализа, начавшейся вслед за основателем этого откровенного, разоблачающего учения, третирующего и раскладывающего по полочкам типа " современного человека", называвшемся тогда " рессентиментом" (Ницше), а ныне - не иначе, как " типичный потребитель".

То, что Фрейдом было столько времени уделено половому вопросу, говорит о том, что начавшееся уже тогда, в начале 20-го века (движение Европы по пути демократии и капитализма) утилитарное отношение к сексу как к принципу власти, главной формулой которого стало количество взамен качеству или, иначе говоря, когда плотские удовольствия отодвинули на второй план все наслаждение духовной любви, бунт был неизбежен. Дело даже не столько в том, что такой вид отношений не носит в себе ничего от донжуанства (оно всё-таки предполагает большую страсть и конечную цель - найти свою единственную), сколько в губительном механизме слепого разврата, неизбежно калечащего психику, тем самым порождая всевозможные неврозы. Эти-то отклонения и фиксировал доктор Фрейд, ни одно из них не скрылось под его рентгеновским взором.

Несмотря на всё многообразие явлений, охватываемых психоанализом, наиболее интересный момент в нём, на мой взгляд, - механизм сублимации, благодаря которому были созданы все великие произведения искусства, архитектурная живопись, симфонии, литература и т. д. " Всё подлинно гениальное всегда эротично" - писал Вейнингер.

Но что делать человеку с этой самой " сублимацией" за неимением никаких талантов и дарований, если он полный ноль в хозяйстве, не говоря уже об отсутствии интереса или даже простого любопытства к чему бы то и кому бы то ни было (включая сюда и себя), как не удариться в полный разврат, раствориться в этом мире, достигнув окончательного слияния с ним через материю, ибо всё " возвышенное", которое его раньше притягивало и поглощало всё его время, за долгие годы уже успело растрясти и выжать из него " душу" до основания, до нуля, и если он сейчас и обращается к нему, то только по старой привычке и какой-то смутной надежде вновь обрести молодость, а вместе с ней и безумие. Он готов поверить любой самой нелепой идеей, но в силу тотальной усталости и недоверия, ставших уже хроническим из-за суммы многоликих разочарований (корень которых всего лишь в его неспособности принять что-либо одно и следовать этому вопреки тем страданиям, что выпадают на долю тех, кто ищет силы путём преодоления, а не избегания оных) он просто не может. Если раньше он считал бога и семью всего лишь за предрассудки и вполне надеялся их избежать, то теперь он завёл себя в тупик с обратной стороны - ад неопределенности. Рано или поздно это его временное метание превратится в вечность, которую он, как человек религиозный (пусть и неверующий), так вознёс в своих абстрактных представлениях о справедливости, приходивших к нему на помощь всякий раз, когда тот ежечасно, изо дня в день, из года в год терзался мыслями о предстоящей смерти. В один прекрасный день смерть утрачивает для него новизну: он раскопошил её сверху донизу, перебрал во всём многообразии принимаемых ею форм, пережил её бесчисленное число раз, умирая при этом в каждый миг её переживания, и на бесповоротном пункте окончательного смирения, на пике преклонения перед ней, он соглашается терпеть все невзгоды мироздания, все его болезни, уродства и страдания. Самоубийство, представлявшееся ему в таких ярких красках блаженства небытия, привлекавшее своей романтикой, переходит из области желаемого в область возможного, и далее падает на третью ступень - невероятность (не путать с неприятием) подобного исхода. Отныне только какая-то высшая сила способна вытолкнуть его из мира живых.

Если раньше он считал каждую минуту за богом данную возможность для беспрерывного развития, поскольку верил хотя бы в последнее и цеплялся за время с фанатичным рвением заполнить его как можно более выгодно для дальнейшего роста, гордо смеясь над расточителями дней, то теперь он сам стал таким расточителем, причём в таких неслыханных размерах, какие не предвидит самый из дальнозорких пророков. Когда его только начали одолевать лень и апатия, он еще бился в конвульсиях надежды, его ещё спасала уверенность, что он восстановит свою былую сверхчеловеческую форму, а пока он просто " отдыхает". Но вот отдых, непременный атрибут рая, превращается для него в ад. Праздность, доведённая до предела, открывает ему такие ужасные истины, что они невольно начинают тормозить все его поползновения к деятельности, тщётность любых начинаний он чувствует нутром, а не умом - как ему хотелось бы. Отвернувшись от аморальности и цинизма, как способу попирания человеческих слабостей, он пытается обратиться в веру, но и тут его ждет неудача: тяга к ахинеи требует известной доли глупости, а к ней ему преграждает путь гордость и единственное, что ему достаётся в утешение невообразимого - это какая-то внутренняя, неистребимая уверенность в том, что он первый и последний, кто сохранил остатки здравомыслия на фоне всеобщего беснования.

Что же остаётся этому первому и последнему глупцу, угодившему в сети самой большой иллюзии солипсизма, где всё ему кажется нереальным, кроме него самого, хотя на деле он не более, чем призрак на фоне других? Пусть скептицизм завладел почти всем его организмом, и взгляды свои он разделяет только с такими же павшими, как он, но если разум, этот яд жизни, ещё не успел по счастью или чистой случайности захватить то, что делает его человеком, спасение его - в чувствах, импульс которых поспособствовал появлению человека, этой патологии с врождённой тягой к разного рода ненормальностям и безумствам. И если на свою беду мы оказались так наивны, что отказались при первой же возможности потонуть в них безвозвратно и безвылазно, то в этом следует винить ангелов, вечно мешающих обратному духовному процессу, прироста в наше становление - материю, первой попадающей под наше отрицание, происходящее под влиянием этих эфемерных бездельников и болванов. Если этот мир создал Дьявол, и мы пришли сюда по его зову, то послушаем что нам скажет этот молодой Демиург (старчество - удел верующих в божка и загробную жизнь), грозный голос которого гремит в зове нашей вечно ненасытимой плоти, сформировавшей наш дух как источник разрушительного творчества, ибо всё слабое и вялое нас уже не трогает.