ДВАЖДЫ В ЖИЗНИ. Кристина Лорен. Аннотация

ДВАЖДЫ В ЖИЗНИ

Кристина Лорен

Переводчик: Лена Меренкова

Редактор: Олеся Левина

Обложка: Настена

Перевод выполнен в 2020 году для группы:
https: //vk. com/beautiful_translation

Аннотация

Сэм Брэндис стал первым парнем Тейт Джонс. Первой любовью. Первым всем. Включая впервые разбитое сердце.

Во время двухнедельных каникул за границей Сэм и Тейт влюбляются друг в друга, и как бывает у первой любви: делятся всеми надеждами, мечтами и сокровенными тайнами. Сэм был первым и единственным человеком, кому Тейт — давно потерянная дочь одного известного во всем мире актера — раскрыла свою личность. И когда стало ясно, что доверяла она ему зря, мир Тейт разбился...

Четырнадцать лет спустя Тейт стала актрисой и лишь изредка вспоминает первую любовь. Когда она приезжает на съемки первого серьезного фильма, Сэм — последний, кого Тейт ожидает там увидеть. Но Сэм там, такой же очаровательный и уверенный, каким она его знала, но даже более манящий, чем Тейт помнила. Столкнувшись с тем, кто ее предал, Тейт должна решить, можно ли было поступить неправильно по уважительной причине... и может ли «раз в жизни» случиться дважды.

«Если ты ходил со мной в лес, значит, я очень сильно тебя люблю»

из книги Мэри Оливер «Как я хожу в лес».

Глава 1

Июнь

Четырнадцать лет назад

Бабушка повернулась, чтобы рассмотреть номер в отеле. За ней с шорохом закрылись шторы. Она темным и проницательным взглядом обводила бежево-красный декор, непримечательные картины и телевизор, который, по мнению бабушки, определенно, зря стоял на красивом комоде. Я еще ни разу в жизни не была в такой роскошной комнате, но бабушкин взгляд, скользя по всему, не скрывал ее мысли: «За такую цену я ожидала большего».

Мама всегда описывала это ее выражение, как «сушеная слива». Подходило. Бабушка — в шестьдесят один — когда злилась, выглядела, как мягкий засохший фрукт.

И как по сигналу, она скривилась, будто учуяла кислый запах.

— И вид на улицу. Если бы я хотела смотреть на улицу, осталась бы в Герневилле. — Она перевела взгляд с комода на телефон и решительно подошла к нему. – Мы даже не на той стороне здания.

Из Окленда в Нью-Йорк, а оттуда – в Лондон, мы прилетели чуть больше часа назад. В самом долгом перелете мы попали на середину ряда из пяти сидений — у самой перегородки — где с одной стороны оказался старичок, тут же уснувший на плече бабушки, а с другой – мать с младенцем. Когда мы добрались до номера, я просто хотела поесть и поспать, побыть немного в тишине и подальше от бабушки с ее кислым видом.

Мы с мамой жили с бабушкой с моего восьмилетия. Я знала, что злилась она редко. Я видела ее каждый день на протяжении десяти лет. Но сейчас мы были далеко от дома, и бабушка – хозяйка маленького кафе – не была рада тратить заработанные своим трудом деньги, не получая того, что ей обещали.

Я кивнула на окно, за которым проехал настоящий лондонский кэб.

— Улица красивая.

— Я платила за вид на Темзу. — Она провела пальцем по списку услуг отеля, и мой желудок свело от чувства вины из-за напоминания, что эти каникулы были роскошнее всего, что мы делали. – И Биг Бен, — дрожь ее руки показывала, как быстро она считала, что сделала бы с деньгами, если бы мы остановились в месте подешевле.

Я по привычке потянула за нитку на кромке футболки, намотала ее на палец так, что кончик стал пульсировать. Бабушка ударила по моей руке, села у стола, нетерпеливо вздохнула и подняла трубку телефона.

— Да, здравствуйте, — начала она. – Я в номере 1288 и привезла внучку из… да, верно, я Джудит Гурье.

Я посмотрела на нее. Она сказала Джудит, а не Джуд. Джуд Гурье пекла пироги, обслуживала постоянных клиентов, приходящих в кафе с тех пор, как в девятнадцать она его открыла, и никогда не возмущалась, когда кто-то не мог оплатить заказ. Джудит Гурье была капризнее: она отправилась в Лондон с внучкой и желала номер с видом на Биг Бен, как ей и обещали.

— Как я и говорила, — продолжила она, — мы тут празднуем ее восемнадцатилетие, и я забронировала номер с видом на Биг Бен и Тем… да. — Она повернулась ко мне и громко прошептала. – Просят подождать.

Джудит даже не напоминала бабушку. Она превращалась в нее, когда мы покидали кокон нашего города? Женщина передо мной с тем же мягким силуэтом и рабочими руками, но в строгом черном жакете, который Джуд едва могла себе позволить, и без своего постоянного желтого фартука в клеточку. Джуд собирала волосы в пучок карандашом, а волосы Джудит были чистыми и аккуратно уложенными.

Когда кто-то на другом конце вернулся, я поняла, что новости не самые лучшие. Ответы бабушки типа «Это неприемлемо», «Уверяю, я буду жаловаться» и «Я ожидаю перерасчет за этот номер» доказали, что нам не повезло.

Она опустила трубку и выдохнула протяжно и медленно, как делала, когда сутками шел дождь, я скучала и язвила, а она меня ругала. Но в этот раз не я была поводом ее недовольства.

— Я неописуемо благодарна, — тихо сказала я. – Даже за этот номер.

Она выдохнула и посмотрела на меня, лишь немного смягчившись.

— Что ж, посмотрим, что мы сможем с этим сделать.

Две недели с бабушкой в крохотном номере в отеле, где она будет жаловаться на плохой напор воды, слишком мягкий матрац и цены.

Но две недели в Лондоне. Две недели приключений и новых ощущений, которых нужно получить как можно больше, пока жизнь снова не вернется в прежнее русло. Две недели изучать все то, о чем я только читала и видела по телевизору. Две недели лучших спектаклей в мире.

Две недели в дали от Герневилля.

Бабушку можно было немного потерпеть. Я встала, подняла чемодан на кровать и стала распаковывать вещи.

* * *

После потрясающей прогулки по Вестминстерскому мосту и мимо высокого Биг Бена – в груди я ощущала гул от его звона – мы прошли в темноту маленького паба с названием «Красный лев». Внутри пахло старым пивом, жиром и кожей. Бабушка посмотрела в кошелек, проверяя, хватит ли денег на ужин.

Несколько человек сидели за баром, они кричали на телевизор, но помимо них на ужин в пять вечера пришли только пара человек, сидевших у окна.

Когда бабушка громко, с американским акцентом произнесла:

— Столик на двоих, пожалуйста. У окна. — Старший из двух мужчин резко встал, и стол со скрежетом подвинулся к его товарищу.

— Тоже из-за океана? – крикнул он. Мужчина примерно бабушкиного возраста был высоким и широкоплечим, с темной кожей, черными волосами с проседью и густыми усами. – Мы только сделали заказ. Прошу, присоединяйтесь.

Страх бабушки был заметен по напряженным плечам.

Она отогнала официанта, забрав из его рук меню, и повела нас к столику мужчин у окна.

— Лютер Хилл. — Мужчина протянул бабушке руку. – А это мой внук, Сэм Брэндис.

Бабушка робко пожала руку в ответ.

— Я Джуд. Это моя внучка Тейт.

Лютер пожал мою руку, но я едва это заметила. Сэм встал рядом с ним, и от одного взгляда я ощутила, как по спине табуном пробежали мурашки, то же самое я испытывала от звона Биг Бена. Если Лютер и был высоким, то Сэм был секвойей, небоскребом шириной с дорогу.

Он чуть склонился, отвлекая меня от размаха его груди, и улыбнулся так, словно бы убеждал — ладонь во время рукопожатия он мне не сломает.

Сэм осторожно стиснул мою руку.

— Привет, Тейт.

Сэм был невероятным, но достаточно несовершенным, чтобы быть… идеальным. Его нос когда-то был сломан, судя по горбинке на переносице. На одной из бровей был шрам, еще один – на подбородке и крохотная вмятина ниже губы. Но было что-то в оттеняющей лицо щетине, в его стати, в том, как он держал себя. От его мягких каштановых волос, широко посаженных коричнево-зеленых глаз и полных губ, мое сердце билось где-то в районе горла. Я могла бы рассматривать его лицо остаток вечера, но даже к утру нашла бы что-то новое.

— Привет, Сэм.

Стул бабушки скрипнул по деревянному полу, и я оглянулась на Лютера, помогавшего ей сесть. Всего две недели назад я разорвала трехлетние отношения с Джессом – единственным, достойным внимания парнем в Герневилле. Я не думала о мальчиках совсем.

Так ведь?

Лондон не должен ассоциироваться с парнями. Это город музеев, истории и людей, выросших здесь же, а не крохотное захолустье у реки, окруженное секвойей. Лондон был именно тем, о чем бабушка думала в последнюю очередь. Чудесным приключением, перед возвращением домой и началом учебы в колледже Сономы.

Но, похоже, Сэм не понял, что в моей памяти он не останется, как воспоминание о Лондоне, потому что даже когда я на него не смотрела, всем телом ощущала на себе его взгляд. И Сэм все еще держал меня за руку. Мы одновременно опустили взгляды. Его ладонь ощущалась тяжело, как камень, на моей руке. Он медленно меня отпустил.

Мы сидели вместе за тесным столом – бабушка напротив, Сэм — справа. Бабушка пригладила скатерть, тщательно осматривая ее, и поджала губы. Она, несомненно, все еще злилась из-за вида в номере отеля и едва сдерживала желание рассказать об этом кому-то еще, услышать подтверждение, что она оказалась права.

Краем глаза я заметила, как длинные пальцы Сэма обхватили стакан с водой.

— Итак, — Лютер склонился и шумно вдохнул носом. – Как давно вы в городе?

— Только прилетели, — ответила я.

Он посмотрел на меня с улыбкой под пышными стариковскими усами.

— Откуда вы?

— Герневилль, — сообщила я и уточнила. — Час езды на север от Сан-Франциско.

Он хлопнул ладонью по столу с такой силой, что бабушка вздрогнула, а вода в стакане задрожала.

— Сан-Франциско! – улыбка Лютера стала шире, открывая неровные зубы. – У меня там живет друг. Знакомы с Дугом Гилбертом?

Бабушка замешкалась, нахмурилась, а потом ответила:

— Мы… нет. Не знакомы.

— Только если он не ездит на север за лучшими в Калифорнии пирогами со смородиной, то мы не пересекались, — гордо сказала я, но бабушка хмуро посмотрела на меня, словно я вскрыла скандальную информацию.

Глаза Сэма заблестели от веселья.

— Дед, я слышал, Сан-Франциско довольно большой город.

— Точно, точно. — Лютер рассмеялся под нос. – У нас маленькая ферма в Идене, штате Вермонт, чуть севернее Монпелье. Думаю, все за столом знают, где это.

— Мы поняли, — вежливо ответила бабушка и посмотрела в меню.

Я пыталась подобрать слова, чтобы мы казались, как они, дружелюбными.

— Какая у вас ферма?

— Молочная, — поделился Лютер, сияя улыбкой. – И, как и все, мы немного выращиваем кукурузу и яблоки. Мы тут празднуем день рождения Сэма, три дня назад ему исполнилось двадцать один. — Лютер потянулся над столом и сжал руку Сэма. – Как летит время.

Бабушка, наконец, подняла голову.

— Моя Тейт только школу окончила. — Я напряглась от того, как она подчеркнула мой возраст, глянув на Сэма. Он был вдвое больше меня, но всего лишь на три года старше моих восемнадцати. Если бы вы видели бабушкино лицо в тот момент, то решили бы, что Сэму за тридцать. – Осенью она уезжает в колледж.

Лютер влажно кашлянул в салфетку.

— А куда именно?

— В штат Сонома, — ответила я.

Он задумался над следующим вопросом, но бабушка нетерпеливо помахала официанту.

— Я буду рыбу с жареной картошкой, — заказала она, не дожидаясь, пока официант остановится у столика. – Но если вы положите их в разные тарелки, я буду только рада. И гарнир из овощей, но без помидоров. Морковь, только если не тертую.

Я поймала взгляд Сэма и заметила в его глазах сочувствие и смех. Я хотела объяснить, что у нее свое кафе, поэтому бабушка не любила есть в других заведениях. Она была придирчивой, хотела, чтобы еда была идеальной, и не доверяла остальным. Он слабо улыбнулся, и мы отвели взгляды.

Бабушка подняла руку, не дав официанту повернуться ко мне.

— И соус отдельно. А еще я буду бокал вина и охлажденную воду. Со льдом, — она понизила голос, чтобы объяснить мне – но не так тихо, чтобы все остальные не услышали. – В Европе странно относятся ко льду. Никогда этого не понимала.

Официант чуть скривился и повернулся ко мне.

— Мисс?

— Рыбу и картошку, — улыбнулась я и отдала ему меню.

Официант ушел, а напряженная тишина осталась, затем Лютер откинулся на спинку стула и расхохотался.

— Похоже, теперь мы знаем, кто из вас принцесса!

Бабушка снова превратилась в «сушеную сливу». Отлично.

Сэм склонился и уперся руками в стол.

— Вы сюда надолго?

— На две недели, — сказала бабушка и вытащила из сумочки дезинфицирующее средство для рук.

— Мы на месяц, — произнес Лютер, а Сэм взял кусок хлеба из корзинки в центре стола и проглотил его целиком. Я переживала, что они уже сделали свой заказ, и наше появление задерживало доставку их еды. – В Лондоне мы на пару недель, — продолжил Лютер, — а потом уезжаем в Озерный край. Где вы остановились в Лондоне?

— «Марриотт», — я произнесла это так, словно мы в замке остановились. – Прямо у реки.

— Правда? – Сэм посмотрел на мои губы, а потом снова в глаза. – И мы тоже.

Голосом бабушки можно было что-нибудь резать:

— Да, но оттуда мы переберемся, как только сможем.

Я раскрыла рот, раздражение поднялось соленым комком в горле.

— Бабушка, нельзя…

— В другой отель? – спросил Лютер. – Зачем вам переезжать? Отель красивый, исторический… и там вид открывается на всевозможные достопримечательности.

— Но не из нашего номера. Как по мне, неприемлемо столько платить за две недели и видеть только ряд припаркованных машин. — Она тут же отдала стакан с водой официанту, когда он поставил его перед ней. – Лед, пожалуйста.

«Она устала, — напомнила я себе и глубоко вдохнула, успокаиваясь. – У нее стресс из-за расходов, и потому что мы далеко от дома, и мама там одна».

Я смотрела, как официант уходит к бару. Меня пугали ее требования и настроение. Кишки в узел скручивались от происходящего, но Сэм рассмеялся, отпивая при этом воду. Я подняла на него глаза, и он улыбнулся. Цвет глаз Сэма был моим любимым – зеленые, как мох, с понимающим блеском.

— Это первая поездка Тейт в Лондон, — продолжила бабушка, игнорируя тот факт, что это и ее первая поездка тоже. – Я планировала ее несколько лет. И вид в номере должен быть на реку.

— Вы правы, — тихо согласился Сэм и добавил без паузы. – Вы должны занять наш номер. Двенадцатый этаж. У нас вид на реку, «Лондонский Глаз»[1] и Биг Бен.

Двенадцатый этаж. Как и у нас.

Бабушка побелела.

— Мы не можем.

— Почему? – спросил Лютер. – Мы почти там не бываем. Лучший вид все равно снаружи.

— Конечно, мы тоже не будем все время сидеть в отеле, — возмутилась бабушка. — Но я думала, раз мы заплатили…

— Я настаиваю, — заявил Лютер. – После ужина поменяемся номерами. Решено.

* * *

— Мне это не нравится. — Бабушка сидела у окна, пока я складывала свои вещи в чемодан. Ее сумочка была на коленях, собранный чемодан у ног показывал, что она уже решила обменяться номерами и лишь изображала протест. – Кто предлагает поменять вид на реку и Биг Бен на парковку?

— Они вроде хорошие.

— Во-первых, мы даже их не знаем. Во-вторых, не стоит быть в долгу даже перед хорошими людьми.

— В долгу? Бабушка, они меняются с нами номерами, а не платят нам за секс.

Бабушка повернулась к окну.

— Не груби, Тейт. — Она пару мгновений теребила занавеску из органзы. – А если они узнают, кто ты?

Вот. Первая причина, по которой я никогда не уезжала дальше Колорадо.

— Мне восемнадцать. Разве теперь это имеет значение?

Она хотела поспорить, но я подняла руку. Бабушке важно было меня спрятать, поэтом эту тему не стоило поднимать.

— Я о том, — начала я, застегивая чемодан и подкатывая его к двери, — что они поступили хорошо. Мы тут на две недели, и ты сойдешь с ума, глядя на парковку. От этого сойду с ума и я. Давай поменяемся. — Она не двигалась, и я подошла на пару шагов ближе. – Бабушка, ты же хотела прекрасный вид. Идем.

Она встала со словами:

— Если тебе так будет лучше, — а потом повела меня в коридор. Мы замолчали, постукивали чемоданы, колеса которых ритмично задевали швы толстого ковра. — Я просто хочу, чтобы твой отдых был идеальным, — оглянувшись, сказала она.

— Знаю, бабуль. Я хочу, чтобы и ты отлично отдохнула.

Она подкинула свою сумочку «JCPenney» выше на плечо, но я собиралась отстаивать свое мнение до конца.

— Это наше первое путешествие в Лондон, — начала она, — и…

— Будет чудесно, не переживай. — Дела в кафе шли неплохо для заведения в маленьком городе, но все это относительно – мы не были сильно богаты. Я не могла представить, сколько она копила на поездку. Я видела разработанный бабушкой план, он был полон музеев, магазинов, шоу, ужинов в разных местах. Мы собирались потратить за две недели больше, чем бабушка тратила за год. – Я уже рада просто тут побывать, — сказала я.

Сэм и Лютер вышли из своего номера: Лютер катил за собой чемодан, Сэм нес сумку на плече. И снова при виде него я ощутила, как в животе что-то перевернулось. Он словно заполнял собой весь коридор. На Сэме была поношенная голубая рубашка в клетку поверх футболки, в которой он был в пабе, но он снял зеленые кроссовки и теперь шел по коридору в носках. Это поражало.

Сэм кивнул, приветствуя меня, и улыбнулся. Я не знала, улыбка сработала или носки – намек на наготу – но по моей спине пробежала дрожь.

Я тут ради музеев и истории.

Я тут ради приключений и нового опыта.

Я тут не ради парней.

Сэм был тут, в четырех, трех, двух метрах от меня. Он перекрыл свет из ряда узких окон. Я едва доставала ему до плеча. Так же ощущала себя луна, кружась по орбите большой планеты?

— Еще раз спасибо, — пробормотала я.

— Шутишь? – он проводил меня взглядом, пока я проходила мимо. – Что угодно ради твоей улыбки.

* * *

Новый номер был таким же, как и старый, кроме важной детали: вида из окна. Бабушка разложила наши вещи, повесила одежду в узком шкафу, выстроила косметику на широкой гранитной стойке. На черно-бежевой поверхности ее румяна и палитры теней выглядели пыльно и блекло.

Через пару минут она уже была в кровати, начала свой ритуал с кремом для ног, установкой будильника и чтением. Но, несмотря на разницу во времени и долгий перелет, во мне гудела энергия. Мы были в Лондоне. Не просто поехали в Санта-Росу или Сан-Франциско. Мы пересекли океан. Я устала, но была в том состоянии, когда не хотелось спать. Я сомневалась, что вообще смогу уснуть. Я знала, что если лягу в кровать, буду копошиться под одеялом, потому что будет то жарко, то холодно.

«Что угодно ради твоей улыбки».

Мне не нравилось это признавать, но бабушка оказалась права: вид был потрясающим. Мне хотелось выскользнуть тенью и все исследовать. Там, за окном, были Темза и Биг Бен, а внизу – ухоженный сад, где было темно, лишь мелькали огоньки и тени. Сад напоминал лабиринт из газонов и деревьев.

— Думаю, я посижу снаружи и почитаю немного, — я схватила книжку и постаралась скрыть, как кипела во мне энергия. – В саду.

Бабушка посмотрела на меня поверх очков, руками ритмично втирая крем.

— Одна? – я кивнула, и она добавила после паузы. – Не покидай отель. И ни с кем не разговаривай.

Я ответила максимально безразлично:

— Не буду.

В бабушкиных глазах читалось настоящее требование: «Не рассказывай о родителях».

Я ответила так же: «Разве я хоть раз так поступала? ».

* * *

По закону в Англии я могла спокойно пить алкоголь, и мне отчасти хотелось пробраться в бар отеля, заказать пиво и представить, будто я осталась одна, без присмотра мамы или бабушки, и вдали от веса их прошлого и бремени их ожиданий. Выглядела бы я уверенно и на своем месте… или была бы похожа на подростка, играющего во взрослого? Судя по моим узким джинсам, мешковатой кофте и потрепанных кроссовках, ответ был очевиден.

Я с книгой в руках обошла бар и направилась к широким дверям на первом этаже. Сад манил чистотой и ухоженностью, каждое растение, казалось, нужно было прятать на ночь, защищая от стихии. Желтые огоньки на некотором расстоянии друг от друга, озаряли кругами зеленую траву. Сам город располагался за растениями и кованой оградой, но в воздухе пахло сырой землей и мхом.

Я всю жизнь мечтала отправиться в такое путешествие, быть вдали от дома и тайн, и пока что этот зловещий пустой сад был лучшим событием за день.

— Внизу вид лучше.

Я вздрогнула, пригнулась, как при обстреле, и посмотрела в сторону голоса. Сэм растянулся на подстриженном газоне, руки лежали за головой, ноги – скрещены в лодыжках.

Он снова был в зеленых кедах. Я впервые заметила мелкую дыру на колене джинсов, и там виднелась кожа. Полоску живота было видно у задранного края футболки.

Я прижала ладонь к груди, откуда пыталось вырваться сердце.

— Что ты делаешь на земле?

Его голос был тихим и медленным и напоминал теплый сироп.

— Отдыхаю.

— Разве обычно этим не в кровати занимаются?

Уголки его рта приподнялись.

— В моем номере нет звезд, — объяснил он и кивнул на небо. Он посмотрел на меня, улыбка стала шире. – И сейчас всего девять, а Лютер уже храпит.

От этого я рассмеялась.

— Как и моя бабушка.

Сэм похлопал по траве рядом с ногой и указал наверх.

— Присоединяйся. Ты хоть раз видела звезды?

— Вообще-то в Калифорнии тоже есть звезды.

Он весело рассмеялся, и я насторожилась.

— Но ты видела их из этой точки планеты?

Тут он меня поймал.

— Нет.

— Тогда иди сюда, — тихо и требовательно позвал он.

Я знала, что каждый подросток влюбляется с первого взгляда хотя бы раз десять до восемнадцати лет, за исключением видимо меня. Я не верила в такую химию. Но рядом с Сэмом я ощущала что-то типа влечения с первого взгляда. Не будем перегибать. Я видела его всего три раза, но каждая незначительная реакция – столкновение атомов, происходящее незримо меж двух тел – становилась все сильнее. Я задерживала дыхание, и воздух кружил мне голову, сдавливая горло.

Но указания бабушки – высказанные и нет – звенели в ушах: «Не покидай отель. Будь осторожна. Ни с кем не разговаривай».

Я оглядела вокруг нас высокие ухоженные деревья.

— Этот сад подходит для наблюдения за звездами, лежа на траве? Он кажется немного… — я указала на идеальные скульптуры из самшита и четкие края между газоном и камнем — чопорным.

Сэм посмотрел на меня.

— Что плохого может произойти? Кто-нибудь попросит нас подняться с травы?

Меня потряхивало изнутри, пока я опускалась рядом с ним. Земля была влажной и прохладной под спиной, и холод проникал в мелкие дырки свитера. Я натянула рукава на дрожащие ладони и прижала их к животу.

— Вот так. А теперь посмотри наверх, — он указал на небо, и от этого его плечо задело мое. – Лондон – один из самых загрязненных городов в мире, но посмотри на это. Орион. А там? Юпитер.

— Не вижу.

— Знаю, — прошептал он. – Потому что твои глаза все еще внутри, смотрят из окна. Вытаскивай их сюда, где темно. Тут кусты закрывают свет отеля, фонарей… даже «Лондонского глаза».

От Сэма исходило тепло и надежность, и невозможно было думать о чем-то, помимо него. Такая близость мне напомнила детские ощущения, когда круизный лайнер входил в бухту в Сан-Диего. Тогда мне казалось ненормальным то, как большой корабль мог вообще так легко передвигаться.

— Что ты читаешь? – спросил он, указав на позабытую мной книгу, оставленную на траве.

— О, это… просто биография, — я накрыла книгу рукой, притворившись, что стряхиваю пыль, но на самом деле я прятала обложку.

— Да? Чья?

— Риты Хейворс? – я не знала, почему ответила вопросительно. Сэм не казался мне тем, кто осудил бы мой выбор книги или одержимость всем, что было связано с Голливудом, но биография была такой яркой, что я невольно ощущала свое излишнее любопытство.

И даже немного лицемерие, если честно.

Рита Хейворс была не так интересна для Сэма, поэтому он сменил тему.

— Твоя бабушка – нечто.

Я удивленно повернула голову и посмотрела на него, но, встретившись с Сэмом взглядами, я поняла, как близко мы были, и отвернулась.

— Ага. Она немного, кхм, напряжена, когда мы далеко от дома.

Он не ответил, и мне захотелось заступиться за бабушку.

— Я о том, что обычно она не такая.

— Правда? – спросил он разочарованно, и я ощущала на себе его взгляд. Так близко. Я никогда не была так близко к мужчине, который определенно был заинтересован мной, как женщиной. Мой бывший парень Джесс казался нескладным подростком, даже когда обнимал меня, даже когда его губы прижимались к моей шее и опускались ниже. – Она мне нравится такой, — проговорил он, и я, покраснев, вернула внимание к разговору.

— Сварливой?

— Нет. Честной. Она знает, что хочет, да?

Я рассмеялась.

— Это точно. И она не боится об этом сказать.

— Напоминает Роберту, — он притих, улыбаясь небу.

— Роберту?

— Мою бабушку.

Я глянула на отель.

— Жену Лютера?

— Ага.

— Она с вами?

Он хмыкнул, что звучало, как «нет».

— На ферме. Она не путешествует.

— Никогда?

— Ну, да, — он пожал плечами.

— Моя мама такая же, — слова вырвались раньше, чем я осознала это, и вспышка паники ожила под ребрами.

— Да?

Я хмыкнула, и он снова посмотрел в небо.

— Да, думаю, у Роберты в Вермонте есть все необходимое, — сказал он.

Я попыталась повернуть разговор на безопасную тему.

— Тогда почему вы с Лютером приехали в Лондон?

— Лютер всегда хотел путешествовать.

— Понятно теперь, почему он в таком восторге.

Теперь хмыкнул Сэм, и стало тихо. Сэм был прав. Чем дольше я смотрела, тем больше звезд видела. Немного ностальгируя, я вспомнила, как лежала в кровати, папа читал мне «Питера Пена», и мы выбирали любимую иллюстрацию. Моей была — Питер Пен, заглядывающий в окно, за которым обнималась семья Дарлингов. У папы — Венди и Питер, пролетающие по ночному небу мимо Биг Бена.

Голос Сэма раздался громом в тишине, вызвав во мне дрожь.

— Хочешь услышать кое-что безумное?

Я заинтересованно повернула к нему голову.

— Конечно.

— То есть, — он медленно выдохнул, — действительно безумное.

Я замерла. Последние десять лет я будто в пузыре жила: одни и те же пять человек, окружающие меня небольшой компанией. Девять месяцев в году – все, кроме лета – мы проводили в Хиксвилле, штате Калифорния. Никаких безумных историй мы не слышали – за исключением рассказов о моем отце – но я редко видела и слышала подобное, бабушка внимательно за этим следила.

— Да.

— Думаю, Лютер умирает.

Шок пронесся по мне холодной волной.

— Что?

— Он ничего не говорил, просто… у меня такое ощущение, понимаешь?

Я едва знала Сэма, едва знала Лютера, так почему ощущала боль? И каким было это ощущение? Чувство, когда кто-то близкий тебе умирает?

Из умерших я знала только Билла Супермаркета. Я даже не знала его фамилию, только то, что он все время приходил в кафе, и если не сидел за столиком в углу с бесплатным пирогом, то торчал пьяным возле супермаркета и попрошайничал. Думаю, Билл жил в Герневилле еще до бабушки, казалось, ему было лет сто – все его лицо покрывали морщины и спутанная борода. Туристы обходили его стороной, стараясь быть подальше, когда направлялись к пляжу Джонсона с надувными матрасами и белыми намазанными кремом носами. Билл был самым безвредным в городе, куда безопаснее туристов, которые ходили по округе, напивались и лезли к людям, которые приходили по своим делам в бар «Rainbow Cattle Company» по вечерам пятницы. Ничто не злило меня сильнее, чем то, как они смотрели на Билла, будто он мог напасть на них.

Бабушка услышала от Алана Кросса, работающего на почте, что как-то утром Билла нашли мертвым у автобусной остановки. Бабушка проявляла свои эмоции редкими мелкими вспышками. Тогда, после слов Алана, она повернулась к окну и спросила:

— И кто теперь будет любить мой персиковый пирог так же, как он?

Но Лютер — не Билл. Лютер яркий, живой и совсем рядом. Он работал, у него была семья, он путешествовал. Я не знала никого, кто выглядел бы здоровее Лютера и… при этом умирал.

Я молчала слишком долго, потому что услышала, как Сэм сглотнул.

— Прости, но мне нужно было с кем-то поделиться.

— Конечно, — выпалила я.

— Он мне не родной по крови. Думаю, ты поняла это, потому что я белый, а он – темнокожий. Он второй муж Роберты. Они вдвоем меня вырастили, — сказал Сэм и убрал руки за голову. – Он и Роберта.

— Может, спросишь у него? – поинтересовалась я. – Болен ли он?

— Он ответит то, что посчитает нужным.

Ох, этот разговор был нереальным. Но я поняла, что Сэм не переживал из-за того, что обсуждал это с посторонним. Может, с незнакомым человеком проще говорить на такие темы.

Больше слов рвалось с языка.

— И ты останешься с Робертой? Если…

Сэм глубоко вдохнул, и я зажмурилась, желая забрать слова обратно и проглотить их.

— Прости, — выпалила я. – Это не мое дело.

— Как и то, что Лютер болен, но я все равно рассказал, — пока я обдумывала его слова, он подвинулся ближе и почесал ухо. – Но есть только я, Лютер и Роберта, да.

Я кивнула в темноте.

— А история такова, — продолжил Сэм. – Девушка из Украины по имени Даня Сирко приехала в Штаты и оказалась в Нью-Йорке, — Сэм сделал паузу и, когда я на него посмотрела, я увидела его кривую улыбку, адресованную небу. – Даня стала няней для трех детей Майкла и Эллисон Брэндисов в Манхэттене.

Я чувствовала, что он повернулся ко мне и ждал.

— Окей…?

Сэм заметно замешкался.

— Даня была очень красивой, а Майкл – не самым верным мужем.

И тут я поняла.

— О, твоя мама – Даня, а не Эллисон? Майкл – твой папа?

— Ага. Он – сын Роберты. Пасынок Лютера, — он рассмеялся. – Я был маленькой постыдной тайной, пока маму стараниями Майкла не прогнали. Мне было два, и он не хотел иметь ко мне никакого отношения, но Даня мечтала, чтобы я вырос здесь. Лютер и Роберта забрали меня, хотя должны были отдыхать на пенсии.

Мой желудок сжался. Он описывал историю своей семьи, будто какой-то слезливый сериал, а я не могла обсуждать свою. Это было несправедливо.

— Мне жаль.

Он негромко рассмеялся.

— Не стоит.

— Ты знаешь, о чем я.

— Да. Но я думаю, что с Лютером и Робертой было намного лучше, чем могло бы быть с Майклом.

— И… ты не знаешь своего папу?

— Нет, — Сэм выдохнул и улыбнулся мне. Он на пару мгновений окутал нас уверенностью. – А что насчет тебя?

Сердце билось о грудную клетку, строгое лицо бабушки вспыхнуло перед глазами. В такие моменты я всегда отлично играла свою роль: «Мой папа умер, когда я была маленькой. Меня растили бабушка и мама».

Но я всю жизнь провела с правдой, которую не имела права рассказывать. А Сэм поделился со мной историей своей жизни, и я не хотела снова врать.

— Меня?

Сэм легко толкнул по моему колену своим, отправляя разряд тока по коже. Даже когда он не касался меня, невозможно было не ощущать его близость.

— Тебя.

— Я провела в Герневилле почти всю жизнь, — правда билась о ребра. – Это очень маленький город в Северной Калифорнии. Я перееду в колледж Сономы, это недалеко, — я пожала плечами, озвучив немного правды. – Меня растили мама и бабушка.

— Тоже без папы?

Я сглотнула. Простая и знакомая ложь срывалась с кончика языка, но сейчас я под небом Лондона, в тысяче миль от дома, и вспышка мятежа пронеслась по моим венам. Для бабушки и мамы это всегда было серьезным делом, но почему я все еще защищала их историю.

— Он… отдалился.

— Как именно?

Пока лежала рядом с незнакомцем на влажном газоне, я поняла одну странную вещь, что никогда об этом не говорила. Я не обсуждала эту тему, потому что понимала, что нельзя. И потому что в этом не было необходимости: единственный человек в моей жизни, кто знал об этом – моя лучшая подруга Шарли – и она наблюдала за разворачивающейся нечастыми и незначительными событиями драмой в реальности. Мне не нужно было объединять все в одну историю. Так почему вдруг захотелось?

— Родители развелись, когда мне было восемь, — сказала я ему. – И мама увезла меня в свой родной город Герневилль.

— Откуда?

Я посмотрела на край живой изгороди и не знала, было ли дело в этом саду или в самом Сэме, но решила: плевать. Мне восемнадцать, и это моя жизнь. Что могло быть еще хуже?

— Из Лос-Анджелеса, — ответила я.

Я взглянула на отель, словно ожидала, что бабушка выбежит к нам, потрясая кулаками.

Сэм тихо присвистнул, словно это что-то означало. Может, так и было. Для фермера из Вермонта Лос-Анджелес казался чем-то невероятным.

Я мало что помнила о жизни в городе: туман по утрам, горячий песок под босыми ногами. Розовый потолок, что тянулся высоко надо мной. Со временем я начала думать, что помнила Лос-Анджелес, как мама помнила роды: только хорошее, а не боль.

Тишина снова окутала нас, и в ней я ощущала, как утихает адреналин. Я ощутила сильнее контраст холода за спиной и жара сбоку. Я поделилась кусочком своей истории, и небо не разверзлось, огонь оттуда не рванул. Бабушка не вышла из-за дерева, собираясь увезти меня обратно в Калифорнию.

— Родители развелись, мама вернулась в Герневилль. А теперь ты собралась в Соному? Я рассказал тебе о неверности отца и ребенке их тайной любви. Я разочарован, Тейт, — поддразнил он. – Ничего постыдного.

— Это не все, но…

— Но…?

— Я тебя не знаю.

Сэм повернулся на бок, лицом ко мне.

— Поэтому даже лучше, — он указал на свою грудь. – Я никто. В Вермонте я не стану рассказывать всем подряд о тайнах красивой девушки.

Мои мысли забуксовали на слове «красивой».

Я разрывалась, пальцы тянули нитку на подоле потрепанного свитера, но меня отвлек Сэм, потянувшийся убрать травинку из моих волос. Кончик его пальца задел мое ухо. Жар вспыхнул на месте контакта, растекся по щеке, обжигая шею. Он видел мой румянец в темноте?

Он выждал одну… две… три секунды, а потом повернулся на бок.

— Думаю, поэтому я и рассказал о Лютере. Я не могу обсуждать это дома. Они с Робертой — основа нашего мира, и хоть Роберта независима, я не знаю, как она будет жить без него. Если Лютер болен, то, скорее всего, именно поэтому никому не рассказал. Как я и говорил, мне нужно было поделиться, — он потер подбородок и добавил. – В этом есть смысл? Когда произносишь вслух, все становится реальным, и я могу начать как-то с этим разбираться.

Его слова, его история были, как большой глоток холодной воды или первый откушенный сочный кусок идеального яблока. Я знала, что моя жизнь строилась в безопасном маленьком пузыре. Папа был богатым, но я не уверена, что мы брали у него деньги, потому что их толком и не было. Нам хватало. У меня была свобода, но в небольших пределах, два лучших друга, на которых я могла положиться, и мама с бабушкой, восхищающиеся мной.

Мне нужно было только беречь тайну.

Вот только я уже этого не хотела.

— Я не должна говорить об этом, — сказала я, ощутив, как он внимательно на меня смотрит.

— Не должна? – он поднял руку и быстро добавил. – Тогда…

Я выдавила слова:

— Мой папа – Ян Батлер.

Даже если он собирался отпустить тему, я хотела это сказать. Я хотела озвучить, как сделал он, чтобы отступила угроза, что из меня вырвутся эти слова.

Сэм молчал, а потом приподнялся на локте, закрыв звезды, и навис надо мной.

— Врешь, — сказал он со смехом.

Я тоже засмеялась. Раньше я не говорила такое вслух, и для меня это тоже звучало глупо.

— Ладно.

— Постой, — он опустил ладонь на траву. – Ты серьезно?

Меня затрясло, и я кивнула. Я знала, что сбросила бомбу – мой отец чуть ли не самый известный актер своего поколения. Он выиграл два Оскара подряд, постоянно был на обложках журналов и появлялся в развлекательных программах, и порой я думала, существовал ли кто-то, кто хоть раз не слышал его имени. Но сейчас я представляла только то, как Сэм выглядел надо мной.

И как смотрел на меня.

— Черт, — прошептал он. – Ты – Тейт Батлер.

Меня десять лет так никто не называл.

— Теперь уже Тейт Джонс, но да.

Сэм выдохнул, разглядывая мое лицо: овальной формы с высокими скулами, родинку у губы, глаза цвета виски, рот в форме сердца, улыбку с ямочками, которая сделала Яна Батлера единственным мужчиной, которого три раза признавали самым сексуальным в мире.

— Как я не заметил раньше? Ты очень на него похожа.

Я знала. Я смотрела тайно его фильмы и поражалась, видя свое же лицо на экране телевизора.

— Все пытались понять, куда ты пропала, — Сэм мягко потянул меня за выбившуюся прядь волос. – А ты здесь.