|
|||
Глава I«Вступление»
__________________ крестовый валет
Екатеринбург / Москва
Глава I«Вступление»
Наверняка вы помните то чувство, когда отчетливо помнишь определенные события, но не можешь с полной уверенностью сказать, происходили ли они на самом деле или, может быть, приснились. С одной стороны, особой разницы нет ведь так или иначе это событие произошло где-то там, в прошлом, собственно, в этом самом прошлом оно и осталось. Но с другой стороны, а существует ли вообще разница между событием во сне и событием в повседневной реальности. Это может показаться наивным, но я объясню, что имею ввиду. Воспоминания о событиях сна и воспоминания событий реальности имеют одну и ту же форму. Форму воспоминания. Единственное, что остается после этого события - это смутные и спутанные между собой фрагменты памяти и их послевкусие. Послевкусие - это шлейф суждений, переосмыслений и оценок того, что с нами произошло. Шлейф это то, что накладывается на события настоящего в виде пережитых эмоций и рефлексии над прошлым. Шлейф - это то, что меняет нас здесь и сейчас руками событий из прошлого. Именно под влиянием такого шлейфа я и нахожусь, дак может тогда и нет разницы было ли то, о чем я вам сейчас расскажу, на самом деле или же просто приснилось. Решать вам. Было прохладно. Я стоял спиной к окну и чувствовал, как через щели старых деревянных ставней в комнату проникал слабый поток свежего воздуха. В помещении находилось четыре человека, которых я отлично знал. Кирилл, Никита, Денис и Я. Место мне тоже было хорошо знакомо. Мы давно снимаем эту квартиру на чердаке Второго Дома Советов, которую с самого начала отчего-то решили называть скромным и безликим называнием «Офис». Так, собственно, и приелось. Офис представлял собой помещение очень странной формы с невероятно низкими потолками. Когда человек впервые открывал тяжелую металлическую дверь Офиса, он оказывался в небольшом черном симметричном коридоре с пятью дверьми. Коридор действительно был абсолютно черным: на полу лежало черное ковровое покрытие с грубым ворсом, такое часто кладут в небольших фотостудиях и мелких студиях звукозаписи. Все стены, двери и потолок были наглухо залиты черной матовой краской - отчего Офис напоминал, скорее, лофтовое помещение, чем жилую квартиру. В противоположной стороне от входной двери располагалась гардеробная. Это небольшая кладовка с кучей полок и вешалок, куда мы складировали все свои вещи, чтобы они нам не мешались. Остальные четыре двери располагались друг напротив друга, по две с каждой стороны. В одной находилась самопальная студия звукозаписи, во второй – кухня, и в двух остальных мы жили, разделившись по двое в каждой комнате. Прямо из кухни, через балконную дверь, можно было оказаться на балконе, который на самом деле никаким балконом то и не был. Это был самый обыкновенный скат крыши, стоя на котором приходилось следить за своим равновесием, чтобы не скатиться по нему на невероятной величины балкон соседа снизу. По слухам, в этом помещении в советские времена жила прислуга и повара высокопоставленных жителей дома. Зная размеры квартир и количество соседей снизу, страшно представить, сколько человек ютилось в этом пространстве. Но это время прошло, и теперь тут живем мы. Кирилл, Никита, Денис и Я. Я стоял спиной к окну и о чем-то беседовал с ребятами. Это был самый обычный сон, каких 365 в году. Но именно его, мне кажется, я запомню на всю жизнь. Мы обсуждали дальнейшие планы, про что-то шутили и про что-то смеялись. Я не знаю, с какого момента нужно начинать повествование, ведь никакого начала-то, собственно, и не было. Весьма трудно восстанавливать хронику событий тогда, когда ты уже проснулся. Может, в момент сновидения я и отражал последовательность действий, в чем я сомневаюсь, но сейчас мне кажется это каким-то единомоментным событием, у которого не было ни начала, ни конца. Все было одновременно и неодновременно одновременно. Кажется, все началось с того, что Денис начал что-то бормотать про нити. Я не понимал, о чем он говорит, но мне казалось это неудивительным. Я часто не понимал, что он имеет ввиду, даже когда казалось, что понимал. – Нити, которые тянутся и сводятся в одной точке, – говорил он, разводя руками то в стороны, то устремляя их куда-то перед собой. Я закрыл дверь в комнату, чтобы избежать сквозняка и присел в углу у двери, молча наблюдая за происходящим. Денис сполз на пол, а его место в большом кожаном кресле сразу занял Кирилл. Он не стал садиться в него, как это обычно делает большинство входящих в Офис, а, перекинув ноги через край кресла, улегся поперек. Никита сидел на табуретке спиной к столу на котором располагалась вся студийная аппаратура. Я хорошо помню его майку мутно-мятного цвета и шорты толи болотного, то ли бежевого оттенка, которые великолепно сочетались. Денис лежал на полу, отчего его волосы сильно наэлектризовались, создавая вокруг его головы большой желтый распушенный одуванчик. Я думал о чем-то своем, причем, видимо, думал так долго и где-то далеко, что не заметил, как уже и Никита начал говорить о каких-то нитях. Потом было что-то про преломление света, прозрачную пленку. Я не помню, о чем точно они говорили, но в какой-то момент мне стало это настолько интересно, что я решил вслушаться и вникнуть в тему разговора. Как назло, именно в этот момент они оба замолчали и начали озираться по сторонам, как будто бы впервые оказались в этом помещении. Кирилл к этому моменту уже спал. Я продолжил летать где-то в своих мыслях, но их быстро перебил громкий смех Никиты. Я поднял голову и встретился с ним взглядом. Никита, совместив большой и указательный палец каждой руки, соприкоснул их, как бы показывая что-то очень и очень маленькое, начал что-то мне объяснять. Я не понимал, о чем он, и с недовольным видомрешил, что пора бы перекурить. Я начал вставать и, тихонько, как будто невзначай, начал повторять его последние фразы, бормоча их себе под нос. – Маленький ворчливый гном, – крикнул он мне в след. Я шел и, как по инерции, начал повторять: «маленький ворчливый гном, маленький ворчливый гном». Забавно получилось. Через какое-то время вслед за мной, через кухню на балкон вылезли Никита и Денис. Кирилл, как тогда подумал я, спит, и хорошо, что мы вышли из комнаты. Пусть спит дальше, не будем ему мешать.
Солнечный день. На небе встречаются редкие облака. На крыше трое.
Солнечный день. На небе встречаются редкие облака. Мы что-то бурно обсуждали сидя на балконе, и, как жаль, что сейчас я уже и не помню, что именно. Казалось, мы открыли какой-то новый язык, который позволил нам поговорить о тех вещах, которые раньше мы не могли обсуждать из-за того, что не знали его. Этот язык принципиально отличался от повседневного, хотя включал в себя все теже привычные слова. Язык, на котором мы общались, был спрятан между строк. У нас не было необходимых нам слов, но мы мастерски использовали уже имеющиеся, чтобы описать границы тех новых слов, которых не существует, но которые были нам так нужны. Мы чувствовали и осознавали новые смыслы, о которых практически невозможно говорить с помощью известных нам слов. Каждое слово как будто отдаляло нас от мерцания этого смысла, а молчание наоборот приближало к нему. Мы понимали все это и пытались использовать как можно меньше слов, но как можно больше смыслов. Я слышал, как думают эти двое, а они слышали, как думаю я. Я чувствовал приближение чего-то. Я не знаю, как это объяснить, но, клянусь всем, что у меня есть, я чувствовал приближение чего-то величественного. Чего-то, что я никогда раньше не видел, не чувствовал и не мог себе представить. То, о чем я говорю, было очень и очень близко. Настолько, что я даже не могу себе представить. В какой-то момент разговора мы поймали себя на том, что вот уже который раз используем местоимение «он» тогда, когда мы даже не обсуждали ничего, чтобы могло называться «он». Мы называли жизнь – «он». Мы говори о времени - «он». Мы использовали это местоимение настолько не уместно грамматически, но именно это местоимение помогало нам понимать друг друга. Смысл, которым было наделено это слово из двух букв, был несоразмерно разным с тем смыслом, которое используется в повседневной речи. – У меня есть все, что мне нужно! - сказал Денис. – А кто сказал, что это не мое? Если это есть тут, значит, это мое. А чье еще? – сказал он, указав пальцем на свой лоб. Мы с Никитой внимательно слушали. Денис, затянувшись сигаретой, повернулся к нам и спросил: – Вот у вас есть Дом Книги? – Нет, вроде, – ответил я, хотя уже понимал, к чему он клонит. – Дарю! Мне он больше не нужен, пусть теперь и у тебя будет. И тебе я его тоже дарю! - сказал он, переключившись на Никиту, указывая пальцем на здание напротив. На здании большими буквами виднелась надпись «ДОМ КНИГИ».
– Ведь он у меня уже есть, – сказал я, показывая на все тот же дом. – Мне и первый не особо нужен, зачем мне второй? – продолжил я. – Вот и мне он не нужен, фиг с ним, пусть стоит, - сказал Денис, после чего мы громко засмеялись.
На балкон высунулся Кирилл, который только что проснулся. Заспанный и бледный, он спросил нас, не ждем ли мы кого-то, потому как слышал шаги. – Наверное кто-то поднимается к нам на чердак, – заключил я. Мы переглянусь и поняли, что вроде никто прийти не должен, и направились к входной двери, из-за которой доносился стук. Оказалось, это был Женя. Он часто забегал к нам в гости. В этот раз он пришел без предупреждения. Женя был тем самым пятым недостающим элементом происходящего. Бывает, происходят такие события, после которых ты невольно задумываешься, а могло ли произойти все то, что произошло, если бы хотя бы одно из условий и причин происходящего попросту не существовало. Закономерны ли случайности или закономерности случайны. Я думаю и так, и так, но сейчас не об этом. Женя был очень светлым человеком, чистый намерениями, из-за чего частенько попадал в разные конфузные ситуации. Жека видел этот мир только одним глазом, из-за чего мы по-доброму называли его пиратом. Его крупное телосложение, вечно торчащая в разные стороны прическа и гигантский медведь, вытатуированный на груди, только усиливали этот образ. Женя не употреблял алкоголь и любые вещества, способные изменять сознание по принципиальным соображениям, что всегда удивляло меня и наводило на вопрос, как ему удается терпеть все наши выходки.
Мы опять оказались на балконе. Солнце пробивалось через редкие, но тяжелые и объемные облака. Денис лежал на скате, упершись ногами в металлическую перекладину, на которой сидел Никита.
– Этого момента больше никогда не будет. Он больше никогда не повторится и не вернется– сказал кто-то из нас. Я начал щелкать зажигалкой, каждый раз сигнализируя, что текущий момент был нами замечен. Щелк. Щелк. Щелк. Кажется, еще вот-вот он был тут, а сейчас его уже нет. Щелк - и нет, щелк - и нет. Все замолчали. Я сорвался за камерой, чтобы заснять эту картину, но, вернувшись, поймал себя на мысли, что снимать было уже нечего. Больше никто не щелкнет зажигалкой. Тот волшебный момент, когда мы смогли увидеть, а вернее, услышать время, больше не произойдет. Все не то. Момент не тот. Мы не те. И снимать уже нечего. Я выключил камеру.
|
|||
|