Корабль в бутылке

Давно уже пора раскопать чердак, а руки дошли только сейчас. Какого барахла тут только нет: и старые, поеденные молью, шубы, и детские санки, книги, лыжи, разные инструменты, от молотка до ручной дрели и пилы " дружба", сдувшиеся футбольные мячи, поломанный бинокль и еще куча всего.

Отец умер три года назад, а Олег только сейчас решил посетить унаследованный домик на окраине деревни. Да и решил он это не от хорошей жизни. Просто жизнь эта, как показалось Олегу, катится под откос. И катится уже давно, а он, дурак, и не видел. Только когда носом ткнули в собственную несостоятельность – тогда и заметил. Да и кто ткнул – жена. Единственный любимый человек, свет души, так сказать. Теперь уже бывшая жена. Ее последний обвинительный монолог, как казалось Олегу, навсегда засел у него в памяти. А еще скорость, с которой она разобралась с разводом и упетляла в прекрасное далёко с причитающейся ей половиной.

Квартиру в городе продали, деньги поделили, а детей у них не было. Хоть с этим проблем не возникло. Половины стоимости квартиры и личных сбережений ему бы спокойно хватило, чтобы купить новую, но он решил, что с него хватит. Хватит городской суеты, хватит козла начальника, хватит общих друзей, которые перестали здороваться на улице. Как будто при разводе она забрала и их.

Решил поехать в деревню и очень кстати вспомнил об унаследованном домике, в котором прошло его детство. Сборы были недолгими.

Олег стёр пыль с очередной книги, чтобы разобрать название – " Робинзон Крузо" – и чихнул. Когда-то он грезил об Океане. О бесконечной водной глади, под которой скрывается такая глубина, которую даже не получается толком представить. Он тогда спрашивал у отца: " А шестнадцатиэтажный дом поместится в Океан, чтобы крыша не торчала? ", а отец улыбался и говорил, что и семнадцатиэтажный поместится. А еще он хотел быть моряком. Чтобы куда не глянь – Океан. Всегда. Прочитав " Робинзона" он совсем не понял его проблем. Олегу казалось, что жить на своем собственном небольшом острове, где шумящие волны единственные твои соседи и друзья – гораздо лучше, чем обычная жизнь.

Олег вздохнул. Все здесь напоминало ему времена, когда трава была зеленее, а небо ярче и чище. Странно, но когда вспоминаешь детство, там всегда ярко светит солнце, крепко умостившись на чистом синем небе. Там звенит настоящий, неподдельный смех, а не вежливые смешки, какими наполнена " взрослая жизнь".

Расчистив очередной завал, вконец расчихавшийся уже Олег, обнаружил небольшой деревянный сундучок, который смутно откликнулся в памяти волной тепла. Этот сундучок был его личной сокровищницей. На нем так и было написано: " Сокровищя". " К" смотрит в другую сторону, а еще это " щя", но так даже лучше: не пошел к родителям, не попросил написать правильно, а сам все сделал, как взрослый. Сундучком этим все равно никто толком не пользовался, так что отец, безжалостно выставив находящиеся там банки с соленьями-вареньями, ссудил его сыну.

И в свою сокровищницу он, Олег, складывал всё самое ценное, что у него было: игрушки, понравившиеся книги, сплетенные венки, гербарий, рисунки (удавшиеся и не очень), любовно собранные каштаны, гильзы, необычные зажигалки, красивые камешки, блестящие кругляши подшипников и еще уйму детских драгоценностей.

Всего он сейчас припомнить не мог, от чего азарт и радость находке стали еще больше. С облегчением отложив уборку на лучшие времена он взвалил сундучок на плече и спустился с чердака.

С каждым шагом внутри что-то стеклянно звенело и Олег никак не мог сообразить что же это может быть. Водрузив нелегкую ношу на диван и наскоро протерев от пыли он принялся изучать его содержимое. Как только ему на глаза что-то попадалось – в голове тут же проносилось связанное с этим воспоминание.

В числе первых находок были: рогатка, россыпь оловянных солдатиков, несколько желудей и красно-синий калейдоскоп. Этот самый калейдоскоп привёз Олегу отец, вернувшись после одной из своих многочисленных командировок.

Олег вспомнил, как сидел во дворе, один глаз закрыл, а другим смотрел в пеструю глубь калейдоскопа. А когда оторвался от этого занятия увидел Виктора Ефимовича.

Его все звали просто Ефимыч, а для маленького Олега он был " Деда Ефим". Он уже тогда казался Олегу старым, хотя ему было около пятидесяти. На правом глазу у него было бельмо, в то время как левый светился небесной синевой.

– Деда Ефим, – сказал Олег и протянул ему красно-синюю трубку калейдоскопа, – смотрите что мне папа привез.

Ефим приставил его к видящему глазу, а Олегу вдруг стало не по себе. Ему казалось, что мертвый белый глаз, который остался открытым, смотрит прямо на него.

– А почему у вас глаз белый? – поёжился Олег.

– Потому что не видит. – пожал плечами Дед Ефим, возвращая трубку владельцу.

– А почему не видит? – не отставал мальчик

– Видеть слишком много – всё равно что быть слепым. – Туманно изрек тот после секундного молчания и глядя при этом куда-то мимо мальчика.

Олег непонимающе уставился на него.

– Взгляни еще раз в свой калескоп. – попросил Ефим.

– Калейдоскоп! – с видом знатока поправил Олег.

– Видишь пятна цветные?

– Вижу, конечно.

– А теперь представь, что каждое пятно – это целый мир. Большой-большой. Но находится так далеко, что кажется тебе крошечным. А теперь представь, что зрение у тебя стало такое хорошее, что ты можешь рассмотреть каждый мир в мельчайших деталях. Причем сразу все, одновременно. В красном пятнышке ты видишь долину вулканов, в зеленом – лес; в желтом пустыню, а в синем...

– Океан! – Выпалил мальчик, посмотрел на деда Ефима и улыбнулся.

– Океан, – кивнул, соглашаясь, тот. – И ведь за всеми этими пятнышками не очень просто что-то разглядеть, да?

Далее, в процессе изучения содержимого сундучка попалась еще одна вещь, напомнившая о деде Ефиме. И в то же время стал понятен источник стеклянного звона – корабль в бутылке. Маленький кораблик с поломанной мачтой. Корабль выглядел жалко, как побитая собака. Олегу вдруг подумалось, что он и сам, как этот корабль: поломанный, жалкий и живёт в бутылке. Нет, тряхнул головой Олег, так я жил раньше и больше я таких ошибок не допущу. Несмотря на бодрость высказывания, верилось в это с трудом и настроение вконец испортилось.

" А ведь когда я просил купить мне корабль в бутылке у меня тоже было паршивое настроение" – вспомнил Олег. Он тогда то ли услышал от кого-то, то ли вычитал где, что есть такая штука – корабль в бутылке. И девятилетний, кажется, Олег попросил отца купить ему такой. Но папа всё никак не мог найти где же такое чудо продается. Олег не винил его, но легче от этого не становилось.

И вот в таком расположении духа он вновь встретил деда Ефима. Выглядел он тоже не фонтан. Как будто из него стержень вынули.

И тогда Дед Ефим начал один из своих пространных монологов, которые Олег почти никогда не понимал.

– Вот знаешь, как люди в лесу теряются? – ответ ему был не нужен, он продолжал. – Я раньше понять не мог, как можно заблудится. Ну вот идешь ты все время прямо, грибочки там собираешь, ягодки, а потом р-раз, развернулся и обратно идешь. Проще простого. Уже гораздо позже, когда я и забыл об этом моем непонимании, я где-то услышал, что когда человек идет все время прямо его ведущая нога делает шаг чуть длиннее своей товарки. И получается так, что идя прямо ты двигаешься по кругу. И я тебе вот что скажу, Олег, среди людей совсем не много тех счастливцев, что не блуждают по своему кругу, а действительно идут прямо.

– А может им нравится их круг, – отвечал Олег. – Вот у вас есть что-то, что вам очень-очень нравится делать?

– Было.

– Тогда что плохого в том, чтобы постоянно бродить по этому своему кругу, если в нем все самое приятное для вас?

Ефим помолчал, а потом взглянул на мальчика как-то по-новому.

– А ты чего такой кислый, Олежа?

И тогда маленький Олег поведал ему, что уже который месяц мечтает о корабле в бутылке.

– Корабль в бутылке... – задумчиво протянул дед Ефим.

А затем, помолчав пару секунд, хлопнул в ладоши, потёр их и удовлетворенно сказал: " Корабль в бутылке", после чего быстрым твердым шагом двинулся домой. Спустя несколько дней он принес мальчику тот самый кораблик с целой, тогда еще, мачтой. Собственноручно сделанный. И радости Олега не было предела. Он показал его всем родным, знакомым и друзьям. Дед Ефим тоже весь светился. Как будто он вновь обрел для себя что-то очень важное.

– А в какой момент я перестал мечтать об Океане? – подумал вслух Олег. – Когда мы переехали в город или когда я закончил школу? Когда? Океана я ведь так и не видел. Моря только: Черное, да Каспийское однажды...

Потом кивнул каким-то своим мыслям, которые решил не озвучивать, произнес в пустоту: " Хватит. И в бутылке насиделся, как поломанный корабль, и по кругу находился – теперь и пожить можно". Решительно встал и пошел планировать будущую поездку.

Морщинистые, в мозолях, пальцы сжимают миниатюрные щипцы – длинные и невероятно тонкие. В них зажата крошечная деталь – навершие мачты с небольшим, вечно реющем на невидимом ветру, флаге. Мгновение, еще одно, и деталь крепко садится на клей ровно на своем месте.

Старик откладывает щипцы в сторону и вздыхает. Седые волосы блестят от пота, равно как и его осунувшееся, изрезанное морщинами лицо.

Затем старик запечатывает пробкой бутылку и наклоняется, чтобы еще раз посмотреть на финальный результат. Аккуратный, но внушительный фрегат застыл в бутылке, как муха в янтаре. Каждая деталь, каждая линия – все идеально вымерено, а затем так же идеально исполнено.

Старик берет корабль в бутылке и спускается в просторный подвал. Ступени скрипят в такт его шагам.

Он ставит корабль на полку, рядом с сотнями других.

Рядом с кораблем лежит бутылка, в ней лес. Дубовая чаща как раз начала желтеть и осыпаться золотом на землю. На ветке, нахохлившись, сидит сова. Она спит, ведь сейчас день. Где-то далеко, за лесом, лежит небольшая деревушка, всего на сотню-другую домов. Дети там играют в какую-то новую игру, чем-то похожую на салки. Старик еще не до конца разобрался с правилами. Куда ему...

Еще правее в другой бутылке течет кристально чистый ручей. Через его воды можно разглядеть переливающиеся перламутровым камешки и редкую мелкую рыбешку. Но не сейчас. Сейчас в бутылке ночь, так что ничего не видно. Разве что собственное отражение удастся рассмотреть, да и то лишь силуэт.

В бутылке, что лежит на полке ниже, кусочек вечернего майского неба. Солнце уже скрылось, а редкие облака подкрасились мягким розовым цветом. Иногда по нему пролетают птицы, похожие на черные галочки. Будто кто-то нарисовал их ручкой на бумаге.

Он сделал шаг в сторону и оглядел свою коллекцию. Не многие дожили до этих дней. Как будто в ответ на его мысли крайняя бутылка с небольшим посёлком в горах сухо треснула, затем еще раз. Безразличные трещины ползали по ее поверхности. Потом пространство внутри заволокло густым, как молочный кисель, туманом. Когда он развеялся бутылка была пуста.

Когда-то давно, так давно, что и представить страшно, Старик создавал целые миры. И без всяких бутылок. Но все они погибали. Разрушались, трескались, как стеклянные витражи и осыпались блестящими разноцветными осколками.

Даже ему не под силу поспорить с природным ходом вещей: что-то рождается, живет, а потом умирает.

Старик не мог без боли смотреть на миры, которые он создал, и которые неизбежно погибнут. Поэтому он перешел на корабли в бутылках – так безопаснее.

***

Он делает очередной корабль и спускается с ним в подвал. Там ставит его на полку, рядом с сотнями других таких же.

Когда у него заканчивается место он берет несколько кораблей в бутылках и разбивает их во дворе. Поговаривают, что при этом он всегда рыдает.