♀ Воскресенье на ва̀жнях ♀ 7 страница

«А вот и музыка! » -подтвердил учитель.

Медсестра, встретившая артистов, открыла одну из белых высоких дверей, и оттуда выпорхнула, и полетела по коридорам и этажам песня

…ему все уу-дивля-аются, все сёс-трыы сби-ились с ноог: то пес-нее-й зали-ваа-ется, то просии-тся в свой полк…

Школьники в нерешительности остановились. «Проходите сюда, ребятки, проходите! » - пригласила медсестра. Несмело разглядывая всё вокруг, тихо шушукаясь, пионеры переступили порог. Просторная белая палата, и белые кровати, кровати… Кровати стояли, тесно прижавшись одна к одной, белея простынями. Белый потолок, белые стены, белые подушки, бинты… И из этой ошеломляющей белизны – лилась удивительно светлая, незнакомая, мелодия, наполненная простыми словами, проникнутая мужеством и героизмом: …и в ла-зарее-те раа-неных пол-ковник навести-ил: Откуу-да ты, отча-аянный. – он ласко-во спросил. И с неподде-льной гор-достью, ответии-л гармонии-ст

с Василье-вскова ос-трова, с завода «Металлист»

«С Василье-вского ос-трова, с заводаа «Металлист» - вполголоса вторила палата. «Товарищи раненые! » - вмешалась в хор медсестра: «К нам в гости пришли пионеры городской школы «Имени Дедушки Крылова». И все, как в театре, дружно захлопали в ладоши. «Позвольте…» - смущённо откашлялся в кулак учитель: «позвольте вам представить наших юных артистов…». Валька зачарованно смотрел в красный перламутр аккордеона, речь учителя едва достигала его слуха, падая в море музыки, плескавшейся в его сердце. «Валька! » - громкий шёпот Корешки вывел его из волшебного забвения. «Играешь? – аккордионист наклонился к Вальке. И, словно, бес подтолкнул мальчишку - живший в его душе артист будто только и ждал, когда его спросят… «Играешь? » - переспросил раненый. Валька широким жестом кумира публики, уверенного в том, что все вокруг почитают за счастье исполнять его прихоти, артистично щёлкнул пальцами в сторону аккордеона: «И-зобра-зи! ». Этот жест он перенял у Вани Курского (все мальчишки тогда подражали артисту Петру Аленикову, перенимали его походочку, манеру независимо держаться…) «Ии-зобра-зи! » - Валька неспеша стянул с плеч курточку и, уверенным жестом, швырнул её через плечо. Картинно выставив ногу, и делая вид, что докуривает папиросу(последняя затяжка, плавное движение отстранённой руки,.. – картинный жест любимого киногероя ), стречком среднего пальца, отшвырнул воображаемый окурок, и, прикрыв ладонью глаза, простонав «ээх! », Валька трагично откинул со лба волосы, и вдруг резко взмахнув, широко раскинул руки, и призывно выкрикнув: «Ак-корде-оон! », пошёл-пошёл по кругу, птицей уносясь в музыку. Отдаваясь танцу душой, он импровизировал, кружился кречетом, бил чечётку, сбивался – уж очень быстро летали по клавишам пальцы игрока. Наконец танцор выдохся, упал на одно колено перед музыкантом, и, приложив руку к сердцу, поклонился. «Ходи-ходи! » «Давай! » «Русские не здаюцца! » «Жги-жги! » - кричали восторженно зрители. Выручил Колюшка. Тренькнув струнами, как бы пробуя строй балалайки, он медленно, перекатом с пятки на носок, будто подкрадываясь, вошёл в круг. Встал, оборвав аккорд, нахохлился встрёпанным вороном: «Сидит Гитлер на заборе вяжет лапти языком, чтобы вшивая команда не ходила босиком» - под одобрительный хохот пропел Колька, затем, по-журавлиному вытягивая ноги, изображая на лице птичье глубокомыслие, повернул обратно, и, вдруг, свистнув, подскочил и пошёл вприсядку. Валька, перехватив балалайку, старался изо всех сил - аккордеон прекрасно сыгрался с трёхструночкой. Колюшка, ухая и присвистывая, юлой крутился на одной ножке, важно ходил гуськом, скакал-взбрыкивал козлом – как мог веселил зрителей. Подконец он перекувырнулся через голову: «Х-ха! » и, раскинув руки, поклонился зрителям. «А-а воты заду-ма-ли дыва быра-та а рыбу бее-лую ловиить» -надвинулся на него из-за спины учителя Борька. Колюшка, зная эту байку, удивлённо спросил, слегка попятившись: «Да-а? ». «Ноо» – пренебрежительно подняв плечи, ответил Борька, разведя руками. «Ай, ну да̀, ну-да̀ ну…» - хором подхватили школьники. «А у Ерёмы-то лодка с дыркой» - повернулся Борька к зрителям: «…а у Фомы челнок без дна. » «Ну, да? » - изумился Колька. «Ай, ну́ -да, ну-да ну-да, да» - заверили его приятели. «А воты Ерёма-та стал тонуть и Фому-то за ногу тянуть! » - Борька схватил Кольку за ногу, показывая как тянет Фому тонущий Ерёма. «Да, ну! » - отбрыкивается Колька. «Ай, да ну́, да ну, да ну, да, ну» - возмутился хор. «Воты Фома пошёл на дно» - Борька изображает, барахтающегося в воде Фому. «А Ерёма там давно! » - дурашливо падает на пол Колька «Ай, ну́ -да, ну-да ну-да» - подпевают, смеясь и аплодируя раненые. Потом Толик читал стихи. Он так читал, что его несколько раз вызывали на «бис»

«Резвится молодой мороз морозец пятиградусный

А на снегу, повесив нос, стоит фашист безрадостный…»

Длинный Толик, съёжившись, согнулся «в три дугѝ », и такую мину состроил, что расхохотался даже Валька, неоднажды видевший это представление.

…«О чём задумался, фашист? » - спросил Морозец маленький:

«Вон, посмотри, идёт мой дед, на нём тулуп и валенки»…

Потом Люська пела песню, на давно известную мелодию песни о «Весёлом Роджере», но слова!.. И где она успела перенять эту песню!? «… стоял суровый утренний мороз. Схватили немцы девушку Татьяну, и потащили в хату на допрос…» - пела Люська, и все девчонки, вдруг заотворачивались в стороны, горесно швыркая носами, в палате застыла тишина. Понимая, что нельзя оставлять раненых в таком настроении, Валька мигнул братьям и, словно яркой скатертью, застелил печальную тишину речетативом: «Это было в деревне Олько̀ вке» - он как заправский дирижор, взмахнул руками, приглашая поддержать его. «Это было в деревне Олько̀ вке. » - послушно повторили артисты. и «эх, лапти, вы, лапти, вы, лапти мои» - хвастливо похлапывая себя по валенкам, Валька кланялся на все стороны приглашая к пляске. И, Колька, отчаянно вскрикнув «эЭх! », лихим взмахом взъерошил волосы, дурашливо выставил левую ногу, и вприскочку пошёл следом, притапывая пяткой: «а лапото̀, а лапото̀, а лапото̀ цики мои» - припевал он улыбаясь во весь рот. «Эх! » - обхватил его за плечи Валька: «А полюбил Андрияшка Наташку» - пропел он, доверительно склонясь к уху брата. «…а лапото̀?.. »-ошарашенно отпрянул Колька, изображая изумление. «…а лапото̀ цики мои, ц» - по белочьи цокнув языком, развёл руками Валька. Импровизацию подхватили девчонки: «А не гу-гу! А не ци-ци! А замолци! » - распевно требовали они, грозя пальчиком Вальке, но тот, войдя в роль строго одёрнул их: «эЭий, тпрруу! » - чем развеселил всех зрителей и артистов. После концерта был ужин. Прямо в палату нянечки принесли горячую картошку с рыжиками и сладкий чай с булочкой.

«А у меня чё е-эсь! » - ещё с порога бодро возвестил Валька, вытаскивая, промёрзшую в кармане, булочку. «Да, нас в госпитале после концерта кормили ужином! » - оправдывается он в ответ испуганно-вопросительному молчанию матери.. «Наелись - во как! »- убеждающе резанул ладошкой по подбородку: «До отвала! А булку уж и не захотел, дак» - изображает Валька сытое удовлетворение: «дак я домой взял». Мать обняла его, ласково похлопав по плечу: «Скво́ рушка ты наш, зобо̀ тушка! ». А сёстры благодарно смотрели на смущённого брата. Ночью в постели Валька долго не мог уснуть, перебирая в памяти события последних дней. Потом ему снился отец, снилось жаркое довоенное лето над звенящими родниками Вяньги. «Будь мужчиной, сынок! »… перламутром вспыхивает шлем танкиста…горячее солнце падает…перламутровые крылья стрекозы мелодично вздрагивают… «Будь, сын!.. » – несётся белым облаком в бескрайней синеве…

Утро начиналось, как всегда, с домашних хлопот: воды в уша̀ те притащить с ручья на дровёшках, сходить с мамой в лес за валежником – дров-то нет, а мороз трещит по стенам, а метели переметают дороги, и Валькина забота – промести дорожку к калитке и до мостков. Люська – ей уж теперь восемь лет, тоже помогает, с младшей сестрой играет, читает ей книжки. «За кого ты, мороз? » - думал Валька, расчищая от крыльца тропинку по утрам. Говорят, фашисты тебя боятся, но ведь и нам тоже холодно. А, ладно, переживём! Нам не страшен серый волк, серый волк… - бодро припевает Валька, разгоняя метлой белую пургу, отбрасывая в стороны от крыльца холодные сугробы. «Ма, я пошёл! – и, схватив ведро, он уже бежит к ручью. Несмотря на мороз, родниковые воды журчат по-весеннему звонко, а над тёмной извилистой лентой ручья клубится белый пар.