Герман Гессе. 2 страница

управляющих жизнью, -- и отходила от реальности, как правило,

для того, чтобы разобраться в этой реальности, угадать ее

скрытые движущие силы и перспективы ее развития".

Зрелому Гессе в высшей степени присуще чувство

ответственности перед читателем. Писатель как бы приобщает его

к своим поискам, к неразрешимым дилеммам, в путах которых он

бьется, к своим сомнениям и самоиронии. Романтические мотивы и

устремления удивительным образом сочетаются в его творчестве с

интеллектуализмом и ироничностью -- чертами, свойственными

многим крупным реалистам XX столетия.

Крайне своеобразна роль юмора у Гессе -- он сам

неоднократно говорит об этом в ряде произведений и писем.

Именно юмор должен помочь страдающему индивидуалисту -- герою

Гессе -- перебросить мост от " идеала" к ненавистной ему

бюргерской обыденности. Юмор должен удержать от отчаяния,

помочь сохранить рассудок и веру в человека. Конечно, подобное

преодоление противоречий с помощью юмора было весьма иллюзорным

даже в глазах самого писателя.

Критика неоднократно отмечала, что во многих произведениях

Гессе рядом поставлены два героя, не столько отрицающие,

сколько дополняющие друг друга. Это не только борьба разных

сторон личности, но и олицетворение двух возможных позиций по

отношению к обществу: бегство от него и деятельность внутри

него. Намеком на такую пару были уже мальчики Гибенрат и

Гейльнер в ранней повести " Под колесами"; затем -- Сиддхарта и

Говинда из повести " Сиддхарта"; писатель Гарри Галлер и его

антагонист и друг -- джазист Пабло из романа " Степной волк";

средневековый мыслитель, аскет Нарцисс, и художник Гольдмунд из

повести " Нарцисс и Гольдмунд" (1930). Гессе понимал

ограниченность обеих этих позиций. Уже в " Степной волке" он

ясно высказал мысль о необходимости для одинокого созерцателя

человека духа (а другого героя Гессе не знал) выйти из

изоляции. Но трагедий Гессе заключалась в том, что он не видел

никаких реальных возможностей для своих героев действовать в

рамках буржуазного общества, которое было для него

олицетворением Общества как такового. Отсюда метафизический,

внеисторический смысл его программных образов и концепций.

Другого общества, небуржуазного, он не представлял, сознательно

исключил его из своего поля зрения. Свое отвращение к

буржуазной политике он перенес на политику вообще и чурался

даже самого этого слова.

Томас Манн с удивительной прозорливостью уловил слабость

этого большого писателя в постоянном противопоставлении " духа"

и " политики", Т. Манна не пугали некоторые фетиши, перед

которыми останавливался автор " Игры в бисер". " Я полагаю, что

ничто живое не существует сегодня вне политики, -- писал Т.

Манн Гессе в 1945 году. -- Отказ от нее -- тоже политика,

которая тем самым играет на руку злому делу". В сущности,

утверждает Т. Манн, произведения Гессе тоже причастны политике.

Ведь если под его любимым понятием " дух" понимать силу,

стремящуюся к добру и справедливости, то оно тоже причастно к

политике, хочет того Гессе или не хочет.

Сам Гессе, прославленный и признанный, жил в Монтаньоле

все более уединенно, вне партий и литературных группировок. Об

его " отшельничестве" создавались легенды, но надо помнить, что

при всем его пресловутом " отказе от политики" общественная

позиция Гессе обычно прогрессивна, его конкретные политические

высказывания отличаются большой зрелостью.

Когда в 1931 году через Томаса Манна ему было передано

приглашение вновь стать членом Прусской академии искусств, из

которой он ранее демонстративно вышел, писатель аргументировал

свой отказ прежде всего своим глубоким недоверием к Веймарской

республике -- " этому бездушному и беспочвенному государству,

которое возникло из пустоты, из всеобщей усталости после

войны". Далее он пишет: " В 1918 году п был всеми своими

симпатиями на стороне революции, но с тех пор мои надежды на

немецкую республику, которую можно было бы принимать всерьез,

давно разрушены. Германия упустила время свершить свою

революцию и найти свою собственную политическую форму".

В годы фашизма Гессе с самого начала был убежден в

непрочности и временности победы Гитлера. При этом, несмотря на

все ужасы фашистской диктатуры, она не была для него неким

мистическим наваждением, как для многих буржуазных

интеллигентов того времени, а явилась закономерным порождением

западного общества. Естественно, что для нацистов Гессе с

самого начала был " нежелательным" писателем.

В 30-е годы Гессе напряженно работал над " Игрой в бисер".

Мы уже упоминали, что это было его итогом, его " кредо",

отповедью фашизму. Своеобразным эскизом и прологом к этому

большому произведению явилась аллегорическая повесть

" Паломничество в страну Востока" (1931), которую вместе с

" Игрой в бисер" можно считать вершиной мастерства писателя.

" Восток" в этом произведении -- не географическое понятие,

в названии есть иронический намек на распространенные в то

время описания путешествий. " Страна Востока" Гессе -- это

страна романтики, которая везде и нигде, это -- страна

духовности, красоты и добра в душе человека.

Сюжет повести фантастичен.

Удивительное паломничество ведет читателя по родным для

Гессе местам: по южной Германии, Швейцарии, северной Италии.

Знакомые пейзажи переходят в условный ландшафт, родственный,

например, описаниям немецкого романтика Эйхендорфа. Но это еще

и путешествие во времени -- мы вдруг оказываемся в

средневековье, попадаем в страну сказок или в детские и

юношеские воспоминания автора. Удивительны и сами

путешественники, пилигримы, " братья по вере и по духу", члены

удивительного Ордена и прямые предтечи касталийцев из " Игры в

бисер". Среди них Дон-Кихот, и близкие Гессе романтики Брентано

и Гофман, и герой Гофмана архивариус Линдхорст, и Генрих фон

Офтердинген из романа Новалиса, и Тристрам Шенди из романа

английского писателя Лоренса Стерна. Здесь и современник Гессе

швейцарский художник Пауль Клее, и сам рассказчик -- музыкант

Г. Г., в котором мы без труда узнаем Германа Гессе, и его

собственные литературные герои из прежних книг -- Сиддхарта,

Клингзор, Гольдмунд. Членов этого союза объединяет

человечность, естественность, любовь к людям. Им чужд

индивидуализм, разочарованность и сухой рассудок. Им

противопоказано себялюбие. Служение людям -- вот что, по мысли

писателя, должно спасти их от отчаяния. Лео -- скромный слуга,

готовый каждому помочь, оказывается в итоге Верховным Магистром

Ордена. Лео -- это второе " я" автора, его свершение.

x x x

" Игра в бисер" имеет посвящение -- " Паломникам в страну

Востока": автор как бы отсылает читателя к своему предыдущему

произведению, подчеркивает их родство.

Имя главного героя " Кнехт" означает " слуга", герои трех

вставных новелл -- жизнеописаний, якобы принадлежащих перу

самого Кнехта, -- это вариации того же образа в разные века и в

разных странах, как бы подчеркивающие его " вневременной" смысл.

Это вариации того же служения -- в " разных одеждах", с разным

финалом, Продолжая сравнение с музыкой, можно сказать, что

основной " мотив" как бы несколько раз " проигрывается" в

различных тональностях.

" Игра в бисер" требует внимательного, вдумчивого

прочтения, многое в ней зашифровано, глубоко спрятано. Писатель

обращается в своем произведении к идеям и образам разных

народов: касталийцы восприняли европейское средневековье с его

символикой, для них живы древний Китай, Индия с ее йогической

мудростью, им близки математические знаки, музыкальные

обозначения и т. д. Перебирание духовных ценностей, накопленных

человечеством, не становится, однако, для автора самоцелью, той

бессмысленной и безрезультатной, хотя и виртуозной, требующей

колоссальной подготовки и эрудиции Игрой в бисер, которой

занимаются жители его Касталии. Спокойная и внешне отстраненная

манера изложения, ироничность и любимая Гессе интонация

бесстрастного историка прикрывает блестящий критический анализ,

умение писателя различить и зафиксировать симптомы неизлечимой

болезни своей эпохи и в то же время непонимание глубинных

причин этой болезни, внутреннюю неуверенность и

противоречивость.

Роман состоит из трех, неравных по объему частей: вводного

трактата -- " популярного" очерка истории Касталии и Игры в

бисер, жизнеописания главного героя и произведений самого

Кнехта -- стихов и трех прозаических опусов, имеющих, в свою

очередь, форму жизнеописаний.

Прежде чем обратиться к истории знаменитого касталийца

Кнехта, летописец возвращается к далекому прошлому --

предыстории и истории возникновения Касталии. Якобы с позиций

далекого будущего в романе дается сокрушительная критика

общества XX века и его вырождающейся культуры, критика эпохи,

которую касталийский историк называет

" фельетонистической" {1_1_0_04} (от немецкого значения термина

" фельетон", что означает " газетная статья развлекательного

характера" ). Надо сказать, что эти страницы Гессе нисколько не

утеряли своей злободневности и в наши дни, если употреблять

более современные термины, критика фельетонизма есть критика

так называемой " массовой культуры" буржуазного мира.

" Духовность" все больше и больше деградирует в

" фельетонистическую эпоху" {1_1_0_04}. На смену серьезным

занятиям науками и искусствами, самоотверженным поискам,

открытию новых законов и связей, созданию подлинных

произведений человеческого гения пришла пустопорожняя болтовня

о науке и искусстве. " Газетное чтиво" становится знамением

эпохи. Ученые и художники изменяют своему призванию, продаются,

так как их манят деньги и почести. Они более не служат своим

убеждениям, а развлекают и -- главное -- отвлекают своих

читателей. Армия интеллигенции трудится над писанием всякого

рода печатного хлама. Котируются анекдоты и мелкие происшествия

из жизни знаменитых людей или паукообразные сочинения, вроде:

" Фридрих Ницше и дамские моды в семидесятые годы девятнадцатого

столетия", " Роль комнатных собачек в жизни знаменитых

куртизанок" и т. п. Не наука, а профанация науки, проституция

духовного творчества. Слово обесценилось, наступила инфляция

слова. За ней скрывается ужасающая духовная пустота и кризис

морали, страх перед будущим, перед неизбежностью новой войны,

перед всесилием " хозяев".

В " фельетонистическую эпоху" много талантливых людей,

одаренных мыслителей. Этот век не является безыдейным, но, по

словам Гессе, он не знает, что делать со своими идеями, ибо в

глубине всего таятся страх и чувство обреченности. " Они

прилежно учились управлять автомобилем, играть в замысловатые

карточные игры и мечтательно отдавались разгадке кроссвордов,

ибо перед лицом смерти, страха, боли, голода они были почти

вовсе беспомощны... Люди, читавшие столько фельетонов,

слушавшие столько докладов, не изыскивали времени и сил для

того, чтобы преодолеть страх, побороть боязнь смерти, они жили

судорожно, они не верили в будущее". Гессе приходит к

убеждению, что подобная цивилизация исчерпала себя и стоит на

пороге крушения, и ничто не сможет ее спасти.

Эти угрожающие симптомы вызывали в " эпоху фельетонизма"

разную реакцию, рассказывает летописец Касталии в романе Гессе.

Одни все отрицали и не желали ничего видеть, другие заняли

циничную позицию -- " после нас хоть потоп", третьи впали в

глубокий пессимизм, и только одиночки стали добровольными,

верными жрецами-хранителями лучших традиций духовности.

Интеллектуальная элита выделилась впоследствии, смогла основать

" государство в государстве" -- Касталию -- и создать Игру в

бисер.

Гессе как бы спрашивает: как спасти личность и духовное

начало в период распада и крушения культуры. Может быть, одним

из путей спасения могло бы стать бегство от общества, уход

поэтов и ученых в мир " чистого искусства" и поисков " вечной

истины"? Для демонстрации и оценки этого пути Гессе создает

свою умозрительную экспериментальную Педагогическую провинцию.

Касталия Гете и Касталия Гессе -- как мало, в сущности,

между ними сходного! Две разные эпохи -- заря и закат эры

капитализма. Гете воплощает в Педагогической провинции мечты

художника, в чем-то опережающего время, -- об обществе,

преодолевшем противоречия -- будущем бесклассовом обществе.

Касталия Гессе -- иная, здесь предусматривается не

всестороннее, а только духовное развитие. Если касталийцы Гете

мечтали о переделке мира, то новые касталийцы удалились от

мира.

Как и " страна Востока", Касталия существует лишь в

воображении, хотя в ее пейзажах вновь оживает родная Гессе

южно-немецкая и швейцарская природа, Касталию часто называют

утопией, по нет в ее строе, в ее укладе, в технике ничего

утопичного, связанною для нас с обществом будущего. Наоборот,

на каждом шагу встречаются странные анахронизмы. Жизнь городков

внутри Касталии как бы застыла в своей средневековой

патриархальности, жизнь за пределами Касталии кипит ключом --

развитие промышленности, борьба партий, парламент, пресса.

Состязания по Игре в бисер передаются по радио, а ездят по

Касталии на лошадях. То же смешение старины я утонченной

современности ощутимо и в построении, и в языке " Игры в бисер".

Сам автор писал: " Имеется множество людей, для которых

Касталия реальна так же, как для меня". В другом случае он

объяснял: Касталия -- " не будущее, а вечная, платоновская, в

различных степенях уже давно открытая и увиденная на земле

идея". Неоднократные ссылки на универсальную платоновскую

академию, где занимались всеми науками своего времени, мы

встречаем и в самом тексте романа. Таким образом, Касталия для

автора -- абстракция, сложный символ, приют чистой

созерцательной духовности, в отличие от мира, пораженного

" фельетонизмом". Касталия напоминает " модель", построенную

ученым, всесторонне и критически рассмотренную " вероятность".

Все касталийцы принадлежат к Ордену служителей духа. От

полностью оторваны от жизненной практики. Здесь парит строгая

почти средневековая иерархия (двенадцать Магистров, Верховная,

Воспитательная и прочие Коллегии и т. д. ), хотя места

распределяются только в зависимости от способностей. Для

пополнения своих рядов касталийцы находят и отбирают одаренных

мальчиков по всей стране, а затем обучают их в своих школах,

развивают их ум и чувство прекрасного, приобщают к математике,

музыке, философии, а главное, учат размышлять, сопоставлять,

наслаждаться " духовными играми". После окончания школ юноши

попадают в университеты, где обучение не регламентировано

жестким сроком, а затем посвящают себя занятиям науками и

искусствами, педагогической деятельности или Игре в бисер. В

Касталии нет ограничивающей специализации в формировании ученых

и служителей муз, здесь достигнут некий высший синкретизм науки

и искусства.

Как относится сам Гессе к придуманной им Касталии? На этот

вопрос трудно дать однозначный ответ. Вместе со своим героем

Кнехтом Гессе понимает, что у Касталии нет прочных корней в

реальной жизни, что, если она не переменится и не откажется от

своей замкнутости, ей грозит неминуемая гибель. Вместе с

Кнехтом Гессе любит и нежно оплакивает эту удивительную страну,

которая под его пером буквально оживает для читателя. Гессе

можно с полным правом назвать наследником и продолжателем

лучших традиций немецкой прозы (" традиционалистом", как он сам

себя с гордостью называл). При всем внешнем спокойствии

повествования стиль Гессе глубоко эмоционален.

Как реален и убедителен Эшгольц -- школьный городок, в

который мы попадаем вместе с Кнехтом; как великолепны горы, в

которых Кнехт странствует на каникулах, направляясь к Магистру

музыки; как тепло описан Вальдцель -- столица Касталии -- с его

средневековой архитектурой, бородатыми бюргерами и их веселыми

дочками, охотно позволяющими любить себя касталийским

студентам. Касталийцы живут в прекрасном окружении, Гессе

собрал вокруг них все самое ему дорогое. И в то же время они

живут вдали от реального мира с его тревогами и угрозами.

В Касталии " духовность" отделена наконец от буржуазного

" процветания" -- то, о чем всегда мечтал Гессе, но его

касталийцы принесли в связи с этим целый ряд тяжких жертв. Они

отказались не только от собственности, семьи, от счастья

индивидуального авторства (так, юношеские стихи Кнехта -- в

Касталии непростительный грех), но даже и от своеобразия

собственной личности, ибо уход от жизни, пребывание в атмосфере

чистой духовности губительно действуют на индивидуальность.

Касталийцы отказались от творчества как такового: от

новаторства, от поисков и движения, от развития, пожертвовав

ими ради гармонии, равновесия и " совершенства", Они отказались

от деятельности ради созерцания. Все их занятия бесплодны. Они

не создают нового, а лишь занимаются толкованием и

варьированием старых мотивов. Их развитие приводит к созданию

людей типа Тегуляриуса, типичных отщепенцев, гениев-одиночек,

которые в своем увлечении изощренностью и формальной

виртуозностью пренебрегают столь важной для касталийцев

" медитацией" -- созерцанием.

Медитация -- некое фантастическое занятие, подробно

описанное в романе Гессе, -- представляет собой

последовательность дыхательных упражнений и волевых приемов

сосредоточения и самопогружения, напоминающих приемы йогов. К

медитации все касталийцы обязаны прибегать периодически, а

также в моменты особого напряжения или волнений, ибо это

разрядка, гигиена умственной и психической деятельности. Но

медитация в романе, несомненно, имеет и более глубокий смысл:

она дарует не только полное отдохновение и овладение собой, но

и временное погружение в " ничто", полную отрешенность от

суетного, от " майя", что необходимо человеку для обретения

способности к духовной самодисциплине, к объективному взгляду

на вещи и к хладнокровному осмыслению своей деятельности.

Пренебрегая медитацией, касталийцы полностью утрачивают свою

способность к служению и сознание долга, они становятся

окончательно бесполезными.

Касталийцы обречены, ибо они аристократы, каста. Сословие

аристократов духа, замкнутое в себе и не служащее обществу,

неизбежно приходит к вырождению и гибели, считает писатель.

Недаром самое почитаемое занятие в Касталии, ее высшее

достижение, основа и смысл ее существования -- это таинственная

Игра в бисер, самый многозначный и сложный символ в этом

творении Гессе.

Писатель дает Игре в бисер, иначе Игре стеклянных бус (оба

перевода немецкого Clasperlenspiel, на наш взгляд, имеют право

на существование и дополняют друг друга), по видимости точное,

а в сущности ничего не определяющее определение: " Игра

стеклянных бус есть игра со всеми смыслами и ценностями нашей

культуры, мастер играет ими, как в эпоху расцвета живописи

художник играл красками своей палитры". Так же неопределенно и

загадочно стихотворение Кнехта, посвященное Игре. В основе

этого символа лежит давняя мечта философов и ученых о

всеобъемлющей системе, об универсальном языке, способном

выразить и сопоставить все открытые " смыслы", весь духовный мир

человечества. Игра -- это и религия, и философия, и искусство,

все в целом и ничто в частности. Это и символическое

обозначение утонченной духовности, прекрасной интеллектуальной

деятельности как таковой, поисков абстрактного смысла --

квинтэссенции истины. Для писателя Гессе близко также понимание

Игры как занятия литературой; во всяком случае, это касается

сугубо современных литературных форм, проникнутых

интеллектуализмом, недаром один из главных мастеров Игры носит

имя Томас фон дер Траве{2_5_06} (намек на Томаса Манна,

родившегося в Любеке на реке Траве).

Гессе с видимой достоверностью описывает происхождение

этого фантастического занятия. На заре Касталии некий Перро из

Кальва -- родного города Гессе -- использовал на семинарах по

теории музыки придуманный им прибор со стеклянными бусинами. В

дальнейшем этот прибор был усовершенствован. Скорее всего, он

похож на некую электронную машину, где бусины стали кодом,

знаками универсального языка, с помощью которого можно без

конца сопоставлять различные смыслы и категории.

Около 2200 года Магистром Игры стал мастер Игры, не

знающий равных, -- Йозеф Кнехт. Кнехт -- любимый герой Гессе --

прошел весь тот путь, который проходят касталийцы. Способного

мальчика рано отобрали в " элитарную школу". Ему повезло -- на

самой заре своего развития он встретился и сблизился с

Магистром музыки -- человеком, воплотившим в себе наиболее

привлекательные черты Касталии: равновесие, ясность,

упоительную веселость (сродни " бессмертным" из " Степного

волка" ). Встреча с Магистром музыки сделала разлуку с прежней

жизнью таинством, посвящением. Только смутно, по реакции

окружающих, мальчик догадывается, что уход в Касталию, в

разреженную атмосферу чистой духовности, -- не только

возвышение, но и потеря.

Позже, от самого Магистра музыки. Кнехт узнает, что не так

уж легко досталась тому пресловутая касталийская ясность.

" Истина должна быть пережита, а не преподана", -- говорит

учитель своему любимому ученику. И далее: " Готовься к битвам,

Йозеф Кнехт... "

Путь Кнехта состоит из этапов, изображаемых Гессе как ряд

ступеней, уводящих все выше и выше. Лишь на время герой

обретает желанную гармонию, но наступает " пробуждение", и он

вновь готов рвать связи, " преступать пределы" и отправляться в

дорогу, ибо:

Не может кончиться работа жизни...

Так в путь -- и все отдай за обновленье!

(Из стихов Иозефа Кнехта)

Чем дальше, тем труднее дается Кнехту переход со ступени

на ступень, тем резче ощущает он скрытые диссонансы

касталийской действительности. Встреча Кнехта с " мирянином"

Плинио Дезиньори, его другом-врагом, их диспут-поединок, о

котором Кнехт, по желанию преподавателей, выступает в роли

апологета Касталии, дальнейшие соприкосновения с настоящим,

реальным миром, -- волнуют и тревожат Кнехта. Недаром звучит в

его юношеских стихах:

Рассудок, умная игра твоя --

Струенье невещественного света,

Легчайших эльфов пляска, -- и на это

Мы променяли тяжесть бытия.

Кнехт с радостью приемлет все лучшее в Касталии, он

поистине наделен даром ученичества и служения, но он интуитивно

старается избегнуть касталийской ограниченности. Все его

склонности влекут его к Игре, к тому, чтобы стать ее величайшим

адептом, но герой избирает к ней окольные, затяжные пути,

ничего не принимая как данное, желая самостоятельно и критично

пройти весь тот путь, что она прошла. Для этого ему приходится

углубиться в изучение многих сложных вопросов, и один из этапов

этого пути -- его пребывание в домике Старшего Брата, в мире

" старых китайцев". Старший Врат особенно ярко демонстрирует

Кнехту одну из сторон мировоззрения Касталии -- добровольное

самоограничение, отказ от универсальности и развития ради

ограниченного совершенства минувших времен.

Но важнейшее значение для развития Кнехта имеет его миссия

в бенеднктинской обители Мариафельс. Гессе не религиозен,

христианство, в лучшем смысле этого слова, для него категория

общечеловеческая и этическая, он воспринимает его как " историю

и совесть". Монастырь Мариафельс показан не как оплот религии,

а как одни из последних оплотов духовности в " миру", как лучшее

место для касталийца за пределами Провинции. Здесь начинается

ученичество Кнехта у историка -- отца Иакова{2_6_06}.

Прообразом этого героя послужил швейцарский историк культуры

Якоб Буркхардт{2_6_06} (1818-1898), идеи которого оказали

влияние на самого Гессе, но значение образа патера

Иакова{2_6_06} много больше, чем просто отражение факта из

биографии писателя. Под влиянием Иакова{2_6_06} Кнехт впервые

задумывается об историзме, о соотношении истории государства и

истории культуры, впервые постигает, что живая история вовсе не

подчиняется абстрактно-логическим законам разума и не

исчерпывается историей идей. " Пусть тот, кто занимается

историей, наделен самой трогательной детской верой в

систематизирующую силу нашего разума и наших методов, но,

помимо этого и вопреки этому, долг его -- уважать непостижимую

правду, реальность, неповторимость происходящего", -- учит

Йозефа отец Иаков{2_6_06}. Гессе приходит здесь к признанию

необходимости исторического взгляда на вещи, хотя и не идет

дальше этого признания.

Итак, с помощью занятий историей Кнехт увидел истинное

место Касталии, ее временность и относительность, потому что

отчуждение ее от мира -- трагическая ошибка. " Игра игр" --

всего лишь игра, имеющая в лучшем случае педагогическое

значение. Страна интеллекта -- крошечная частица вселенной,

пусть даже самая драгоценная и любимая. Касталия была создана

когда-то и должна погибнуть, поскольку она почти перестала

выполнять даже то немногое, ради чего ее создали, -- свою

педагогическую миссию. Писатель не приемлет отрыва духовной

элиты от жизни общества. Он критикует Касталию устами

" идеального касталийца", и эта критика вновь обращена к нашей

современности.

Наука и искусство хиреют и чахнут в изоляции от живой

жизни, без осмысления и смысла, какой бы утонченности и

виртуозности ни достигли их представители. Более того, самое их

существование оказывается под угрозой. Пока касталийцы

затворнически трудятся в своих библиотеках и архивах, играют в

свои великолепные игры, общество, от которого они уходят все

дальше, может счесть свою Касталию бесполезной роскошью. " Игра

в бисер" -- роман-предостережение всей западной цивилизации XX

века. Еще в юношеском стихотворении вставало перед Кнехтом

страшное видение -- последний мастер Игры:

Но нет их больше, нет ни тайн, ни школ,

Ни книг, былой Касталии... Старик

Покоится, прибор держа в руке,

И, как игрушка, шарики сверкают,

Что некогда вмещали столько смысла...

Дом уже горит, утверждает Кнехт в своем послании членам

Коллегии, и наш долг " не заниматься анализом музыки или

уточнением правил Игры, но поспешить туда, откуда валит дым".

При этом, говорит дальше Кнехт, ни в коем случае нельзя

допустить предательства по отношению к лучшему в Касталии -- по

отношению к духовности, интеллектуальной честности, к поискам