(Игорь Виноградский)

ЧЕРТОПОЛОХ

(Н. Заболоцкий)

Принесли букет чертополоха
И на стол поставили, и вот
Предо мной пожар, и суматоха,
И огней багровый хоровод.
Эти звезды с острыми концами,
Эти брызги северной зари
И гремят и стонут бубенцами,
Фонарями вспыхнув изнутри.
Это тоже образ мирозданья,
Организм, сплетенный из лучей,
Битвы неоконченной пыланье,
Полыханье поднятых мечей,
Это башня ярости и славы,
Где к копью приставлено копье,
Где пучки цветов, кровавоглавы,
Прямо в сердце врезаны мое.
Снилась мне высокая темница
И решетка, черная, как ночь,
За решеткой — сказочная птица,
Та, которой некому помочь.
Но и я живу, как видно, плохо,
Ибо я помочь не в силах ей.
И встает стена чертополоха
Между мной и радостью моей.
И простерся шип клинообразный
В грудь мою, и уж в последний раз
Светит мне печальный и прекрасный
Взор ее неугасимых глаз.

ХРИЗАНТЕМА

(К. Сергиенко)

Хризантема, жизнь моя больная! …
Скомканная, белая струна!
Ты чадишь в руке, напоминая
Изможденье, нежность, вкус вина…

Хризантема… Как тебя назвали!
Сколько в этом звуке немоты
И лекарства в запахе… И ты
На ладони, как в потухшем зале.

Хоронясь в подъезд от непогоды,
Прижимать ослепшую к груди…Белая,
Душа моей невзгоды,
Не гляди сквозь пальцы, не гляди.

Помнишь, я дарил тебя любимой?
Это было в прошлом сентябре.
Но природы нрав неумолимый
Я уже заметил к той поре.

Осень любит свадебные темы,
Осень хоры складные поет.
И молчанье белой хризантемы
В голоса ведущие берет.

СИРЕНЬ

(А. Кушнер)

Фиолетовой, белой, лиловой,
Ледяной, голубой, бестолковой
Перед взором предстанет сирень.
Летний полдень разбит на осколки,
Острых листьев блестят треуголки,
И, как облако, стелется тень.

Сколько свежести в ветви тяжелой,
Как стараются важные пчелы,
Допотопная блещет краса!
Но вглядись в эти вспышки и блестки:
Здесь уже побывал Кончаловский,
Трогал кисти и щурил глаза.

Тем сильней у забора с канавкой
Восхищение наше, с поправкой
На тяжелый музейный букет,
Нависающий в желтой плетенке
Над столом, и две грозди в сторонке,
И от локтя на скатерти след.

НЕЗАБУДКА
(И. Северянин)

Поет Июнь, и песни этой зной
Палит мне грудь, и грезы, и рассудок.
Я изнемог и жажду незабудок,
Детей канав, что грезят под луной
Иным цветком, иною стороной.
Я их хочу: сирени запах жуток.
Он грудь пьянит несбыточной весной;
Я их хочу: их взор лазурный чуток,
И аромат целебен, как простор.
Как я люблю участливый их взор!
Стыдливые, как томны ваши чары…
Нарвите мне смеющийся букет,
В нем будет то, чего в сирени нет,
А ты, сирень, увянь в тоске нектара.

ВАСИЛЬКИ

(Т. Чурилин)

Васильки! — Но в плену — сердце ёкнуло.
Выкуп дан — выкуп взят, вот и около.

Город зол: к василькам небо ластится,
Ворожит дымом труб — пусть ненастится.

От вражды дымных труб скрою в горницу,
Обручу василькам грусть-затворницу.

Стены тихо тогда отодвинутся.
И поля, всё поля, в очи кинутся!

ФИАЛКА

(В. Калитин)

Весенняя весталка —
Мечтательный цветок,
Как мил мне твой, фиалка,
Прохладный огонёк.
В дрожанье фиолета
Предстала ты весной
Предвестницею лета,
Загаданного мной.

В твоих прогнозах мая
Даль голубого дня…
Весталка луговая,
Не обмани меня!

ИВАН-ДА-МАРЬЯ

(В. Ланин)

Как на закате запахи густы,
Под вечер тянет сыростью и хмарью,
А под ногами стелятся цветы
С названьем ласковым Иван-да-Марья.
В траве два цвета светят сквозь туман,
Один другого праздничней и краше.
То сине-фиолетовый Иван
Несет по лугу рыженькую Машу.

Вот так тебя по жизненным просторам
Мне б пронести, а я, видать, не смог.
Непросто это – мне живым укором
Иван-да-Марья, луговой цветок.

ЛАНДЫШИ

(Б. Пастернак)

С утра жара. Но отведи
Кусты, и грузный полдень разом
Всей массой хряснет позади,
Обламываясь под алмазом.

Он рухнет в ребрах и лучах,
В разгранке зайчиков дрожащих,
Как наземь с потного плеча
Опущенный стекольный ящик.

Укрывшись ночью навесной,
Здесь белизна сурьмится углем.
Непревзойденной новизной
Весна здесь сказочна, как Углич.

Жары нещадная резня
Сюда не сунется с опушки.
И вот ты входишь в березняк,
Вы всматриваетесь друг в дружку.

Но ты уже предупрежден.
Вас кто-то наблюдает снизу:
Сырой овраг сухим дождем
Росистых ландышей унизан.

Он отделился и привстал,
Кистями капелек повисши,
На палец, на два от листа,
На полтора — от корневища.

Шурша неслышно, как парча,
Льнут лайкою его початки,
Весь сумрак рощи сообща
Их разбирает на перчатки.

ЛИЛИИ

(М. Лохвицкая)

В долине лилии цветут безгрешной красотой
Блестит червонною пыльцой их пестик золотой.
Чуть гнется стройный стебелек под тяжестью пчелы,
Благоухают лепестки, прекрасны и светлы.

В долине лилии цветут… Идет на брата брат.
Щитами бьются о щиты, – и копья их стучат.
В добычу воронам степным достанутся тела,
В крови окрепнут семена отчаянья и зла.

В долине лилии цветут… Клубится черный дым
На небе зарево горит зловещее над ним.
Огонь селения сожжет, – и будет царство сна.
Свой храм в молчанье мертвых нив воздвигнет тишина.

В долине лилии цветут. Какая благодать!
Не видно зарева вдали и стонов не слыхать.
Вокруг низринутых колонн завился виноград
И новым праотцам открыт Эдема вечный сад.

ОДУВАНЧИК

(Р. Ивнев)

Только дунь, и его не стало.
Но зачем на него мне дуть?
Это может смертельно ранить
Самого меня прямо в грудь.

Потому, как резвящийся мальчик,
Незнакомый еще с бедой,
Я тихонько сорвал одуванчик
И поставил в стакан с водой.

Он казался мне прямо чудом
Среди многих земных чудес,
Что лежат неразобранной грудой
От травинок до самых небес.

Окруженный воздушною пеной,
Защищенный от ветерка,
Он казался послом Вселенной,
Перекинутым через века.

Так случайно иль не случайно
С детских лет мне знакомый цветок
Искрой самой глубокой тайны
Осветить мое сердце смог.

ГЕОРГИНЫ

(А. Фет)

Вчера — уж солнце рдело низко —
Средь георгин я шел твоих,
И как живая одалиска
Стояла каждая из них.

Как много пылких или томных,
С наклоном бархатных ресниц,
Веселых, грустных и нескромных
Отвсюду улыбалось лиц!

Казалось, нет конца их грезам
На мягком лоне тишины, -
А нынче утренним морозом
Они стоят опалены.

Но прежним тайным обаяньем
От них повеяло опять,
И над безмолвным увяданьем
Мне как-то совестно роптать.

РОМАШКА

(З. Александрова)

Маленькое солнце на моей ладошке, —
Белая ромашка на зеленой ножке.
С белым ободочком желтые сердечки…
Сколько на лугу их, сколько их у речки!

Зацвели ромашки – наступило лето.
Из ромашек белых вяжутся букеты.
В глиняном кувшине, в банке или чашке
Весело теснятся крупные ромашки.

Наши мастерицы принялись за дело –
Всем венки плетутся из ромашек белых.
И козленку Тимке и телушке Машке
Нравятся большие, вкусные ромашки.

КУВШИНКА

(Н. Матвеева)

Все цветы на первый слух молчат:

Там, в лесу, и дальше, за ручьем…

Все цветы — на первый слух — молчат,

Если их не спросишь ни о чем.

Да, но ветер, пчелы и роса,

Чуть касаясь их раскрытых ртов,

Кажется, любые голоса

Могут сделать голосом цветов.

Но кувшинка молчаливей всех.

Сколько ни стою на берегу, —

Но кувшинка молчаливей всех, —

Я ее расслышать не могу.

Горло ль ей сдавила глубина?

Тайна ль тайн под ней погребена?

Но кувшинка молчаливей всех:

Все поют — молчит она одна.

Я плутала у тяжелых вод,

Я старалась к ней найти подход —

Все напрасно: полчище болот,

Как на грех, кувшинку стережет.

Полчище болот-бородачей,

Скопище чудовищных ночей,

Сонмы сов, бессонных, как на грех…

О! Кувшинка Молчаливей всех.

КРОКУС

(Игорь Виноградский)

Снова с погодой какие-то фокусы:

Медленный дождь, словно тягостный сон.

Из-под земли рвутся синие крокусы -

Видно, и вправду окончен сезон.

Рвутся они в непроглядные полночи,

Рвутся сквозь полдень, забыв обо всём,

Рвутся к нам в душу, как крики о помощи

Тех, кто навек свой окончил сезон.

Крокусы чистые, хрупкие, светлые,

Вы — словно письма от тех, кого нет,

Вы — словно песни их недопетые

Иль на снегу оборвавшийся след!

Кто от друзей и дорог не отрекся,

Кто ещё помнит, как вьюга поёт,

Я вас прошу: вы не трогайте крокусы -

В каждом из них чья-то память живёт!

Чьи-то вершины непокоренные,

Чьи-то несбывшиеся мечты,

Чьи-то невесты, не ставшие женами,

Чьи-то сожжённые жизнью мосты…

Снова с погодой какие-то фокусы:

Медленный дождь, словно тягостный сон.

Из-под земли рвутся синие крокусы -

Ты не грусти, будет новый сезон!

Будут вершины в серебряном инее

Выше звезды и прекрасней мечты,

А если что, так ведь крокусы синие, -

Самые лучшие в мире цветы!

КАКТУС

( Арсений Тарковский)

Далеко, далеко, за полсвета

От родимых долгот и широт,

Допотопное чудище это

У меня на окошке живёт.

Что ему до воклюзского лавра

И персидских мучительниц-роз

Если он под пятой бронтозавра

Листовидной листвою оброс?

Терпеливый приёмыш чужбины,

Доживая стотысячный век,

Гонит он из тугой сердцевины

Восковой криворукий побег.

Жажда жизни кору пробивала, -

Он живет во всю ширь своих плеч

Той же силой, что нам даровала

И в могилах звучащую речь.

ПОДОРОЖНИК

(Николай Браун)

По всем тропинкам пешеходным,

По всем дорожным колеям,

Сквозь грунт упругий ежегодно

Он пробивается, упрям.

Его лучами дни сжигают,

И дождь и град его долбят,

Над ним колёса громыхают,

Копыта конские летят.

Ему на листья пылью веет,

Заносит грязь из-под копыт,

Но он опять зазеленеет,

Зарёю утренней умыт.

И даже раненный, пробитый

Насквозь подковой, колесом,

Он гордо тянется к зениту

Хотя б единственным стеблём.

Он даже в час смертельной муки

Ростком пробьётся молодым…

О, если б сердце, мозг и руки

Наполнить мужеством таким.

АЛОЭ

(Новелла Матвеева)

Вопили джунгли, пели не смолкая,

Звонили в колокольчики лиан,

Вниз головой - дразнили попугаи

Вниз головой висевших обезьян.

Крутились хороводы испарений.

Текла змея, древесный хлюпал сок,

И полыхал - цветов душистый гений -

Алоэ там - чудовищный цветок.

Шла девушка: лианы отклоняла,

Мерцали белым черные глаза.

Заметила алоэ, обломала.

Лишь фейерверком брызнула роса.

Кольцом в носу задумчиво кивая,

Сиреневый растягивая рот

И лепестки гиганта обрывая,

Гадала вслух: " придет" иль " не придет"?

" Не любит", " любит"?.. О! стерпи такое

Другой цветок - большого горя нет.

Любой цветок, но только не алоэ:

Ведь только раз цветет он! В сотню лет.

ТЮЛЬПАН

(Юна Мориц)

Вейся, жилистый тюльпан,

На семи ветрах Тифлиса!

Ты и черен, и румян,

Сверстник чая и маиса!

Ты возлюблен и воспет

Кистью, струнами и словом.

Узнаю легко твой цвет

В красном, желтом и лиловом!

Узнаю тебя легко —

Где, когда и с кем ни буду,

Ты мне виден далеко,

Виден сразу отовсюду!

Да, присутствие твое

Невозможно затуманить,

Как летящее копье

Невозможно прикарманить!

Дай мне луковку свою —

В безнадежном положенье

Я с тобою постою,

Чтоб увидеть продолженье!

ИВАН-ЧАЙ

(Александр Романов)

Он отраженьем с берега возник.
Река текла, на облаке качая,
Как будто рыбий розовый плавник,
Куст иван-чая.

Нам приглянулось место. Мы легко
Втащили лодку на мысок песчаный,
И встретил нас весёлым костерком
Куст иван-чая.

Палатка зеленела. Дым синел.
За лугом птица странная кричала.
И нам тянул пучок лиловых стрел
Куст иван-чая.

Я лесом, рыбой и травой пропах.
С тобою был как прежде, как вначале,
И трепетал жар-птицею в кустах
Куст иван-чая.

Мы уходили к вянувшим стогам,
И весело за нашими плечами

Узоры вышивал по облакам
Куст иван-чая.

Когда же день за ельниками тух,
Взлетал, туманы белые встречая,
Как будто красный молодой петух,
Куст иван-чая.

МОРДОВНИК

(Александр Кушнер)

Словно войлоком снизу подбитый, колючий, зубчатый,
Остролистый, ребристый, ворсистый мордовник резной,
И шерстистый татарник, и рыхлый, как будто помятый,
Угловатый осот, – кто кусал их, кто резал пилой?

Словно жеваный, нет, словно порванный или избитый,
Несмотря на колючки, изглоданный кем-то бодяк
О, какие невзгоды, уколы, удары, обиды
Изувечили их, изъязвили, изрезали так?

Почему для одних – только кисточки, бархатка, вата,
Почему эту лилию нежат проточной водой?
Ах, свербига, наверное, в чем-то и впрямь виновата,
Что подпилком прошлись и удар нанесли ножевой.

И когда человек, уязвленный тоской, вдоль канавок,
По задворкам бредет, по шершавым, колючим, сухим, —
Что б ему постоять – пригодился бы, может быть, навык —
Постоять, помолчать, приглядеться внимательней к ним!

ПОДСОЛНЕЧНИК

(Константин Фофанов)

Цветок-плебей, обильный жизнью зерен,
Он задремал, судьбе своей покорен,
Склоняяся к убогому плетню.
Как день огнист, он улыбнулся дню.
И, радуясь за свой расцвет махровый,
Упругий лист и сочный стебель свой
Он устремил к лазури золотой,
Цветок-плебей, цветок земли суровой!
Его судьба унылая тиха,
Он праздный взор мечтателя не тронет,
Свою любовь, как счастье, он хоронит
И нежности стыдится, как греха.

ЛЕВКОИ

(Булат Окуждава)

Когда зацветаю левкои,

еще расцвести не успев,

я вас понимаю: легко ли

не жить на земле нараспев,

когда зацветают левкои,

левкои -- цветы королев.

Их запах, и пьяный, и рьяный,

упрямый качается вслед...

Купите, Мария Иванна,

за тридцать копеек букет.

В его аромате медовом,

в его кружевах и резьбе --

история шара земного

таится, представьте себе!

Вы знаете, сколько печали

пришлось перевидеть земле,

чтоб эти левкои стояли

так просто на вашем столе?

Подумайте только: веками

шла битва за этот цветок,

чтоб вы ощутили руками

надменный его холодок.

И самые лучшие люди

сгорели в жестокой борьбе,

чтоб вы королевских левкоев

купили. Представьте себе!

Но тем, что в сражениях пали,

и тем, что остались в живых,

от пуль уцелев, от печалей,

от пыток и ран ножевых,

и в годы мытарств, и в покое,

и в юности, и повзрослев...

им вовсе не снились левкои,

левкои -- цветы королев.

Представьте себе: баррикады

и знамя в крови и пыли...

А где-то, и может быть, рядом,

спокойно левкои цвели.

Подумайте: тьмою зловещей

грозится сырой каземат...

А где-то левкои трепещут,

и сладостен их аромат!

Скажите, легко ли? Легко ли?..

Вкус горечи в каждом глотке...

Ах, только б левкои, левкои,

левкои -- на каждом лотке!

Законы любви непреложны.

И завтра грядет выходной.

И этот лоток невозможный --

на Лиговке, у проходной.

И может быть, в том, что так просто

цветы принимаете вы,

поэзия встала над прозой...

И те, что погибли, правы.

И в будничном вашем движенье

быть может, и скрыта как раз

вся суть пережитых сражений

и даром не сказанных фраз,

когда, приминая рукою,

от запаха чуть захмелев,

вы в дом свой несете левкои,

левкои -- цветы королев.

ШИПОВНИК

(Андрей Вознесенский)

Запомни этот миг. И молодой шиповник.

И на Твоем плече прививку от него.

Я - вечный Твой поэт и вечный Твой любовник.

И - больше ничего.

Запомни этот мир, пока Ты можешь помнить,

а через тыщу лет и более того,

Ты вскрикнешь, и в Тебя царапнется шиповник...

И - больше ничего.

ДОННИК

(Иван Бунин)

Брат, в запыленных сапогах,
Швырнул ко мне на подоконник
Цветок, растущий на парах,
Цветок засухи — желтый донник.

Я встал от книг и в степь пошел…
Ну да, все поле — золотое,
И отовсюду точки пчел
Плывут в сухом вечернем зное.

Толчется сеткой мошкара,
Шафранный свет над полем реет —
И, значит, завтра вновь жара
И вновь сухмень. А хлеб уж зреет.

Да, зреет и грозит нуждой,
Быть может, голодом… И все же
Мне этот донник золотой
На миг всего, всего дороже!

КАМЫШИ

(Константин Бальмонт)

Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.

О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?

Мелькают, мигают — и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.

Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.

И тиной запахло. И сырость ползет.
Трясина заманит, сожмет, засосет.

«Кого? Для чего? — камыши говорят, -
Зачем огоньки между нами горят? »

Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.

И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.

ПОЛЫНЬ

(Максимиллиан Волошин)

Костер мой догорал на берегу пустыни.

Шуршали шелесты струистого стекла.

И горькая душа тоскующей полыни

В истомной мгле качалась и текла.

В гранитах скал — надломленные крылья.

Под бременем холмов — изогнутый хребет.

Земли отверженной — застывшие усилья.

Уста Праматери, которым слова нет!

Дитя ночей призывных и пытливых,

Я сам — твои глаза, раскрытые в ночи

К сиянью древних звезд, таких же сиротливых,

Простерших в темноту зовущие лучи.

Я сам — уста твои, безгласные как камень!

Я тоже изнемог в оковах немоты.

Я свет потухших солнц, я слов застывший пламень,

Незрячий и немой, бескрылый, как и ты.

О, мать-невольница! На грудь твоей пустыни

Склоняюсь я в полночной тишине...

И горький дым костра, и горький дух полыни,

И горечь волн — останутся во мне.

МАК

(Лила Южанова)

Смертельны маки чувственного поля.
С губою окровавленной курсант,
тебе осталось финкой на заборе
убийцы имя тайное кромсать.

Кромсай, убийце это все равно,
она легко взирает сквозь заборы,
а под заборами тяжелый порох,
зарытый ею же не так давно.

Ты полоснешь отчаянно по Л
и упадешь (а потому что падкий)
больнее, чем когда-нибудь болел,
на маковое поле, на лопатки.

И в пекле отупения ропща,
(оно тебе привычно и без пекла)
тарелочку предсмертного борща
попросишь, шевеля губою блеклой.

Но нет борщей на маковых полях,
нет иволги и ласковой березки,
а только мясо мести на углях
и красные сверкающие блестки,

которые не специи к супам,
не звезды долгожданных эполетов,
тебе их огонек не по зубам,
хотя ты из брутальных, из поэтов.

Здесь каждая развилка – лабиринт,
и каждая убийца – Ариадна.
Иди, курсант, и финку убери,
ты надышался маками изрядно.

КОЛОКОЛЬЧИКИ

Александр Башлачев

Долго шли зноем и морозами.
Все снесли и остались вольными.
Жрали снег с кашею березовой.
И росли вровень с колокольнями.

Если плач — не жалели соли мы.
Если пир — сахарного пряника.
Звонари черными мозолями
Рвали нерв медного динамика.

Но с каждым днем времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.

Что ж теперь ходим круг да около
На своем поле — как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь — время колокольчиков.

Ты звени, звени, звени, сердце под рубашкою!
Второпях — врассыпную вороны.
Эй! Выводи коренных с пристяжкою,
И рванем на четыре стороны.

Но сколько лет лошади не кованы.
Ни одно колесо не мазано.
Плетки нет. Седла разворованы
И давно все узлы развязаны.

А на дожде — все дороги радугой!
Быть беде. Нынче нам до смеха ли?
Но если есть колокольчик под дугой,
Так, значит, все. Давай, заряжай — поехали!

Загремим, засвистим, защелкаем!
Проберет до костей, до кончиков.
Эй, Братва! Чуете печенками
Грозный смех русских колокольчиков?

Век жуем матюги с молитвами.
Век живем — хоть шары нам выколи.
Спим да пьем. Сутками и литрами.
Не поем. Петь уже отвыкли.

Долго ждем. Все ходили грязные.
Оттого сделались похожие,
А под дождем оказались разные.
Большинство — честные, хорошие.

И пусть разбит батюшка Царь-колокол
Мы пришли. Мы пришли с гитарами.
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами.

И в груди — искры электричества.
Шапки в снег — и рваните звонче
Свистопляс — славное язычество.
Я люблю время колокольчиков.

ОГУРЦЫ

(София Алтер)

Огурцы продаются на рынке,
Огурцы пахнут снегом и болью.
Их зеленая рыхлая спинка,
Словно потом покроется солью.

Как испариной солью покрывшись,
(Будет лето, жара и деревья)
Они в банке вспотеют. На крыше
Будет лопаться солнце. И Еве

Их Адам принесет, чтоб закаты
Романтичнее лопались в небе.
Эти виды - пузырики ада,
А фигуры - надгробия в склепе.

Огурцы так стеклянно подходят
К очертаньям прозрачных бутылок,
Словно карпы живые на взводе.

Я бы карпа себе не купила -
Ну, умрет на руках, что за счастье?!
А в воде - там хотя бы не видно...
Эта мумия жертвы, отчасти
Лицемерна, смешна и фригидна.

Как прекрасен их вид на картинке!
Все плакатное стоит дороже.
Огурцы продаются на рынке.

БУЗИНА

(Марина Цветаева)

Бузина цельный сад залила!
Бузина зелена, зелена,
Зеленее, чем плесень на чане!
Зелена, значит, лето в начале!
Синева — до скончания дней!
Бузина моих глаз зеленей!

А потом — через ночь — костром
Ростопчинским! — в очах красно
От бузинной пузырчатой трели.
Красней кори на собственном теле
По всем порам твоим, лазорь,
Рассыпающаяся корь

Бузины — до зимы, до зимы!
Что за краски разведены
В мелкой ягоде слаще яда!
Кумача, сургуча и ада —
Смесь, коралловых мелких бус
Блеск, запекшейся крови вкус.

Бузина казнена, казнена!
Бузина — целый сад залила
Кровью юных и кровью чистых,

Кровью веточек огнекистых —
Веселейшей из всех кровей:
Кровью сердца — твоей, моей…

А потом — водопад зерна,
А потом — бузина черна:
С чем-то сливовым, с чем-то липким.
Над калиткой, стонавшей скрипкой,
Возле дома, который пуст,
Одинокий бузинный куст.

Бузина, без ума, без ума
Я от бус твоих, бузина!
Степь — хунхузу, Кавказ — грузину,
Мне — мой куст под окном бузинный
Дайте. Вместо Дворцов Искусств
Только этот бузинный куст…

Новосёлы моей страны!
Из-за ягоды — бузины,
Детской жажды моей багровой,
Из-за древа и из-за слова:
Бузина (по сей день — ночьми…),
Яда — всосанного очьми…

Бузина багрова, багрова!
Бузина — целый край забрала
В лапы. Детство мое у власти.
Нечто вроде преступной страсти,
Бузина, меж тобой и мной.
Я бы века болезнь — бузиной

Назвала…