УТОНУЛ БРОКЕР С УОЛЛ‑СТРИТ 3 страница

– Это еще хуже, чем жара. Можно всю ночь не спать, воюя с ними, и когда думаешь, что перебил всех, обязательно найдется один гад, который будет звенеть у тебя над ухом до самого утра. Надеюсь, здесь вам комары не докучают?

Майкл уверил его, что все отлично: ни комаров, ни мух, ни тараканов, ни тем более червей.

– Свою работу вы делаете на совесть, – сказал он, и лицо Стопки засветилось от гордости.

– Ваш брат был хорошим жильцом. С ним мы не имели никаких проблем, – Стопка, казалось, говорил искренне. Майкл несколько удивился этому обстоятельству и подумал, что напрасно составил себе о нем неблагоприятное мнение. – А миссис Москоун! Она еще не успела довести вас до умопомешательства?

– Пока нет.

– Иногда она для меня хуже зубной боли, – Стопка сокрушенно вздохнул. – Звонит не перереставая: «Мистер Стопка, сделайте то, мистер Стопка, сделайте это». То у нее испортится газовая плита, то сливной бачок в туалете. Мне частенько хочется ее растерзать, но мне ее жаль: она совершенно одинока в этом мире. Пьет чуть ли не каждый день.

Майкл с ним согласился – от одиночества запьешь.

– Поэтому вдвойне удивляет то, что сотворил с собою ваш брат. Насколько мне известно, он не чувствовал себя одиноким. Его посещали неплохие подружки, да и друзья тоже, – его глаза затуманились при воспоминании о подружках Алана.

– И сколько же у него было их?

– Две – брюнетка и рыженькая.

Брюнетка, ясно, Нэнси. А кто же рыженькая?

– А как зовут рыженькую? Может быть, Джин или Джинни?

Стопку не интересовали их имена. Он даже обиделся.

– Я видел его с нею в вестибюле. Иногда она оставалась на ночь, – он понизил голос до заговорщицкого шепота: – Она прелестная, но премиленькая шельма. Это для Стопки как дважды два…

– Что вы подразумеваете под этим?

– Видно, своего не упустит. Посмотрели бы на ее зад и на то, как она им вертит, – прикрыв рот рукой и напустив на себя совсем заговорщицкий вид, Стопка добавил: – У нее на плече татуировка, не раз видел: цветок, но не просто, внутри него изображен крест – распятие. А теперь скажите, что это может быть за девица?

Последние слова Стопки вызвали у Майкла предположение, что эта загадочная подружка Алана представляла полную противоположность Нэнси, так сказать, анти‑ Нэнси. Очевидно, его брат пытался совершенно естественным образом испытывать их влияние на себе: надоедала Нэнси, требовалась смена обстановки, нечто возбуждающее, он звонил Джинни, приедались изощренные ласки Джинни и ее эксцентричность – бежал к Нэнси с ее тихой успокаивающей музыкой и находил отдохновение. Майкл уже начинал размышлять о том, что они с братом – не такие уж разные. Обоих в жизни привлекала драма и острые ощущения, как одного, так и другого неотвратимо влекли яркие и сумасбродные женщины. Алану лишь успешнее удавалось скрывать свои безумные страсти.

– Стопка, предположим, я захочу узнать об этой женщине побольше. Что бы вы посоветовали мне сделать в первую очередь?

Тот на секунду задумался:

– Какими средствами вы располагаете?

Майкл располагал небольшой суммой своих и значительной – отцовских денег, которые тот предоставил ему для расходов, связанных с урегулированием дел Алана.

– Кое‑ что имеется, хотя и не так много, – Майкл подумал, что за наличные доллары Стопка готов просветить его куда лучше, но был не прав.

– У вас есть ручка? Дайте мне, – попросил тот и начеркал что‑ то на салфетке: – Это хороший человек. Он может разузнать все, что вам потребуется. Скажите, что вас послал Стопка.

На салфетке значилось нацарапанное Стопкой имя: Ник Амброзетти.

– Кто он такой?

– Детектив. Именно тот, кто вам нужен. И детектив, доложу вам, отменный. Как‑ то пропала моя жена, он нашел ее для меня, – Стопка прищелкнул пальцами. – В считанные часы.

– Пропала жена? – удивился Майкл.

Стопка откинулся на стуле и расхохотался:

– Не Мария – эта ж никуда не исчезнет, даже если я очень захочу. Я толкую о своей первой жене. Это случилось одиннадцать лет назад.

– И чем все кончилось?

– После того как она исчезла и Ник ее нашел, она пропала снова, но у Стопки хватило ума не тратить деньги и не предпринимать никаких поисков. Иногда лучше, если кто‑ то исчезает навсегда.

Глава 8

Магнус, в предусмотрительно накинутом плаще, чтобы не промокнуть под ливнем, обещанным синоптиками, да так и не случившимся, опаздывал на несколько минут. Его глаза выдавали усталость, что объяснялось недостатком сна, и первое время он, казалось, не обращал внимания на возбуждение, возникшее в связи с его появлением в толпе детективов, парамедиков и представителей прессы – они ждали его, олицетворявшего центральную фигуру. Только минуту спустя он заметил Гейл, притулившуюся в уголке, и улыбнулся ей слабой улыбкой.

Один из детективов доложил, с чем ему придется столкнуться в соседней комнате. Рядом с ним суетилась владелица дома – очень толстая женщина пятидесяти лет, как оказалось, испанского происхождения, – произошедшее привело ее в почти невменяемое состояние. Осознав, что никто не обращает на нее внимания, она разразилась сумбурной речью, изобиловавшей испанскими словами – Гейл из этого потока слов поняла, что жилец – славный мальчик, и она ни за что не поверит, будто он совершил такое ужасное и отвратительное преступление.

Свет галогенных ламп, заливших помещение, делал сцену почти нереальной. Кейт Парнелл для программы «Новости из первых рук» седьмого канала брала интервью у соседа, жившего наверху, – плотника тридцати с небольшим лет, которому явно льстило оказаться в центре всеобщего внимания. Корреспондент городского кабельного телевидения настырно совал микрофон в лицо отмахивающегося от него детектива.

– Это работа Мясника?

Детектив повторял, что многое выяснится из заключения судмедэксперта.

Никто не знал, был ли Мясник реальным человеком или это фантазия пишущей братии, связывавшей с ним три или четыре особенно жестоких убийства, произошедших в последнее время: несколько отрубленных рук – в Центральном Парке, на станции метро Гранд‑ Сентрал в чемодане – обезглавленный труп, два нераскрытых убийства в Бронксе, тоже с отрубленными членами… Кто же, если не Мясник. Представитель полиции по связям с прессой заявил, что полиция не верит в существование такого патологического убийцы‑ одиночки. Однако стараниями прессы мысль о существовании Мясника захватила воображение широкой публики, и полиция оказалась бессильной в борьбе с этими настроениями.

Не обращая внимания на царившую вокруг кутерьму, Магнус приблизился к Гейл и отвел ее в сторону.

– Рад, что выбрали время, доктор Айвз. Вообще‑ то, я не стал бы отрывать вас от дел, но мне хотелось, чтобы вы приняли участие в осмотре трупа, это поможет вам в дальнейшем как профессионалу.

Все внимание прессы перекинулось на них, и Гейл почувствовала себя знаменитостью: лишь час назад была одной из многих работающих по найму судмедэкспертов, теперь она – рядом с Магнусом – купается в лучах всеобщего внимания. Но ощущение жутковатости не покидало ее, ведь сегодня не ординарный случай, каким являлась, например, смерть Фридлэндера, оставалось только гадать, почему Магнусу потребовалась именно ее помощь.

Ей приходилось слышать, что Магнус иногда выделял то одного, то другого из толпы судмедэкспертов и брал его под свое крылышко, но почему она? Неужели хочет сделать своей ученицей? Однако ее не привлекала такая перспектива, более того, если бы не стесненные обстоятельства, то никогда бы не занялась обследованием трупов – сознание этого вызывало у нее чувство вины перед доктором Магнусом, но она не собиралась отрицать, что возможность постоянного сотрудничества с ним не на шутку ее заинтриговала: разве можно предсказать, что получится из такого сотрудничества?

При появлении Магнуса детективы почтительно расступились, давая пройти ему и Гейл к месту преступления. Уважение к главному судмедэксперту, появившееся на их лицах, говорило о многом: он – главный детектив, которому под силу по найденному волоску, пятнышку крови или капле спермы раскрыть преступление, ставившее их в тупик. От Магнуса исходило ощущение силы, которое Гейл начинала понимать только сейчас.

Серый предсумеречный свет тускло освещал комнату, в которой находилось тело. Полицейский фотограф уже сделал свою часть работы и стоял в стороне, покуривая сигарету, эксперты занимались поисками отпечатков пальцев, которые, скорее всего, отсутствовали.

Позже они займутся обследованием всего вокруг, в том числе самого тела, в надежде найти мельчайшие улики, например, волоски, волокна ткани или кусочки кожи, которые, возможно, выведут полицию на убийцу. Однако центр комнаты, где лежало тело, оставался свободным, будто ужасное насилие, совершенное здесь, вселяло во всех благоговейный трепет.

Магнус остановился в нескольких футах от тела, и его наметанный глаз охватил все место драмы, стараясь уловить сам контекст преступления. Если бы кто‑ нибудь потревожил тело, восстановить его первоначальное положение стало бы невозможным, и тогда вся работа судмедэкспертизы пошла бы насмарку. Преступление всегда анализируется частями: в морге, в технической лаборатории, в комнате допросов и наконец в зале суда. Сейчас все вокруг тела оставалось таким, каким было сразу же после убийства – не хватало только самого убийцы.

Тело убитой пролежало довольно долго. Магнус подошел поближе. Женщина лежала лицом вниз, ее полосатое легкое платье задралось до бедер, в густых завитых волосах запеклась кровь. Натянув резиновые перчатки, Магнус опустился на колени и жестом предложил Гейл сделать то же самое.

– Взгляните на ее левую руку, – сказал он. Гейл увидела, что на руке недостает большого, указательного и безымянного пальцев. По всей видимости, они были откушены.

– Крысы? – ужаснулась Гейл.

– Вы приглядитесь. Обратите внимание на следы зубов.

– Неужели человек?

Магнус кивнул головой.

– Уж лучше бы это сделала крыса, – проговорила пораженная Гейл.

– Убийство произошло не меньше пары недель назад. Обратите внимание – руки и ноги в стадии высыхания или, как я выражаюсь, мумифицирования.

Когда Магнус попытался приподнять голову, чтобы видеть лицо убитой, затылочная часть отвалилась, затем на пол упала часть черепной кости. Стоявший рядом детектив попятился назад и пробормотал что‑ то невразумительное.

Из образовавшегося отверстия посыпались черви, казалось, миллионы их облюбовали себе череп несчастной женщины в качестве жилища. Гейл все‑ таки заставила себя смотреть на эту мерзопакость. Она вдруг поймала себя на том, что ей не хотелось разочаровывать Магнуса, высказав непрофессиональное отвращение при виде белой массы копошащихся тварей. Он единственный из присутствующих оставался совершенно спокойным. Впрочем, Гейл могла бы догадаться, что доктор Магнус заранее предполагал увидеть то, что в изобилии сыпалось сейчас на пол.

– Совершенно очевидно, убийца воспользовался тупым предметом и одним ударом размозжил голову жертвы.

– Потому‑ то и отвалилась затылочная часть черепа? – предположила Гейл.

– Нет, удар был силен, и повреждение значительно, но основную работу провели черви. Вон как успели они отъесться и как лениво ползут.

Гейл они показались совсем не ленивыми.

– Такими черви становятся только в третьей стадии развития, поэтому мы можем с большой точностью судить о том, сколько времени разлагается тело, конечно, с учетом температуры окружающей среды – в жаркую погоду им ничего не стоит выесть труп за десять дней. Известно, что личинки выводятся в тот же день, в который отложены. После первой стадии развития происходит видоизменение, которое длится восемь‑ четырнадцать часов, затем еще одно видоизменение, уже через два‑ три дня. Находящиеся в третьей стадии развития черви, или сальники, на которых рыбаки ловят рыбу, буквально набрасываются на еду и через пять‑ шесть дней превращаются в куколок. Таким образом, мясные мухи откладывали личинки три раза. Требуется полных двадцать четыре часа отмачивать тело в лизоловом[3] растворе, прежде чем черви погибнут и можно будет проводить вскрытие тела, – закончил свою лекцию доктор Магнус.

Лицо превратилось в гниющую массу, и невозможно было судить, каким оно было несколько недель назад. На нем обнаружилось пять нанесенных колющим оружием ран.

– Судя по ранам, убийца – правша, – отметил Магнус. – Посмотрите‑ ка вот сюда, – он поднял правую руку. На ладонях были видны два глубоких пореза.

– Она явно пыталась защищаться и схватилась за орудие убийства.

– Правильно, – Магнус был явно доволен ее сообразительностью. – А теперь взгляните на череп с этой стороны. Насколько глубоки эти колотые раны?

– На вид не глубокие.

– И что из этого следует?

Гейл на мгновение задумалась.

– Рискну предположить, такие раны достаточно болезненные, но они не лишают жертву возможности сопротивляться.

– Отлично, мисс Айвз. Она могла потерять сознание от них только по прошествии времени, но в момент их нанесения пыталась спастись.

Затем Магнус обратил внимание Гейл на раздробленную правую скулу трупа.

– Посмотрев на то, как расходятся трещины от пролома в затылочной части черепа, вы сделаете вывод, что удар наносился сверху вниз. А что следует из этого, доктор Айвз?

– Думаю, удар последовал, когда она лежала.

– Правильно, – он осмотрел колотые раны еще раз и более внимательно.

– Это нам тоже должно помочь. Обратите внимание, как выглядят эти раны. Как видно, убийца, прежде чем вынуть нож, провернул его в ранах. Если найти нож, которым наносились такие раны, мы значительно приблизимся к отгадке.

Гейл осмотрела раны, но сказывался недостаток опыта. Она не увидела того, что видел Магнус, но тем не менее кивнула головой.

– Известно, кто она?

– Ни малейшей зацепки! Детективам не удалось найти ничего, что бы могло прояснить вопрос о личности убитой.

Они разорвали платье и перевернули тело на спину. Грудь и живот были вспороты, и в одной огромной ране копошилась масса червей. Груди и бедра покрылись белыми пятнами, от которых исходил удушающий запах. Оторвав подол платья, Магнус осмотрел нижнюю часть живота, лобок и половые органы.

– На бедрах видно подобие синяков, но разложение зашло слишком далеко, чтобы определить, была ли она изнасилована. Мазок уже ничего не даст.

Магнус встал и обратился к шефу детективов:

– У меня все, лейтенант. Можете увозить тело, но будьте осторожны, я не хочу, чтобы по дороге оно распалось на части.

Когда Магнус вышел из комнаты, где находилось тело, его окружили репортеры.

– Доктор Магнус, всего несколько вопросов!

– Сколько времени прошло с момента убийства?

– Примерно около трех недель, может быть, немного меньше.

– Не кажется ли вам, что и здесь действовал пресловутый Мясник?

Терпеливо Магнус объяснил им, что убийства в Центральном Парке, на станции метро и в Бронксе еще не раскрыты, что поэтому нельзя связать их воедино и приписать одному человеку.

– Я бы вообще посоветовал вам забыть о так называемом Мяснике. Его измыслила ваша братия, и нечего пугать им общественность, – подчеркнул он.

– Но вы же не станете отрицать, что в городе действует какой‑ то сумасшедший, режущий его обитателей?

Магнус направился к выходу. Как и все собравшиеся, он знал, что это убийство не привлекло бы такого внимания прессы, если бы оно не связывалось в умах общественности с безумцем, как его ни назови, который орудует в городе.

– Завтра или послезавтра мы произведем вскрытие. Мне хотелось бы, чтобы вы на нем присутствовали, – сказал он Гейл и, не ожидая ответа, начал спускаться по лестнице, преследуемый особенно настырными репортерами.

Как только он вошел в свой кабинет, ему сообщили, что его ожидает детектив из шестого участка Гринич Вилидж по имени Соренсон, доставивший ему пакет. Он оказался величиной с шоколадку, его явно вскрывали и ознакомились с содержимым.

– На бумаге не обнаружено никаких следов, поэтому невозможно установить, кто его прислал, – сообщил ему Соренсон. – На нем нет почтовых знаков, а это означает, что он доставлялся не по почте.

– Ну что же, посмотрим, что там.

Внутри доктор увидел коробочку, а в ней большой, указательный и средний палец руки – он, конечно, проверит, но на девяносто девять процентов уверен, что пальцы от того самого тела, которое он только что осмотрел на Западной двадцать пятой улице. В коробке лежало еще кое‑ что. Взяв пинцет, он вынул сосок, сгнивший по краю. Следы зубов нельзя было спутать ни с чем другим.

К тому телу он не мог иметь никакого отношения. Магнуса еще не подводила память, и не было смысла убеждаться в этом немедленно. Это означало, что сосок принадлежал той, чье тело полиции еще предстояло разыскать.

Глава 9

Луис Ватерман жил в высотном здании на Парк‑ авеню, по внешнему виду напоминавшем укрепленный средневековый замок. Под бдительным оком агентов службы безопасности Майкл пересек внутренний дворик, вошел в здание и направился к лифту, который доставил его к месту назначения. Лифтер подождал, пока ему откроют дверь, и только тогда начал спуск.

Дверь открыла чернокожая женщина с добрыми глазами, легкий испанский акцент выдавал в ней уроженку одной из стран Карибского бассейна. Майкл заключил, что она служит у судьи домоправительницей.

– Подождите минутку, пожалуйста, – сказала она. – Я доложу судье о вашем приходе.

Он стоял в отделанном дубовыми панелями вестибюле, рассматривая обрамленные дорогими рамами пейзажи Гудзоновской школы, и, к своему удивлению, чувствовал себя как дома.

Вернулась домоправительница и сообщила, что судья примет его.

– Идите за мной.

Она провела его длинным узким коридором и, открыв перед ним дверь, впустила в величественную, залитую солнцем залу. Судья нежился на софе с книгой в руках, за его спиной в огромном окне просматривалась панорама города: громоздившиеся один над другим небоскребы, казалось, рвались в небо, воюя между собой за простор и солнечный свет.

– Изабелла, – обратился судья к женщине. – Принесите нашему гостю то, что он пожелает из напитков.

– Чай со льдом, если можно.

– Пожалуйста. Есть все, чего захочется.

Одутловатое лицо судьи имело нехороший цвет, да и вообще он показался Майклу более старым и хрупким, чем выглядел на похоронах. Возможно, всему виной плохое освещение, да и Майкл находился не в том состоянии, чтобы рассматривать цвет лица присутствующих.

– Как вам показался Нью‑ Йорк? – спросил Ватерман.

– Сильно изменился с тех пор, как я его покинул. Даже не знаю, нравится мне он теперь или нет.

– Мне известно, что вы планируете задержаться здесь до тех пор, пока не продадите квартиру Алана.

Майкл подтвердил, что это так. На этой стадии разговора он ощутил некоторое беспокойство. До сих пор он считал, что судья Ватерман желает встретиться с ним, как с другом семьи Фридлэндеров, с давних пор поддерживавшим с ней тесную связь, но сейчас у Майкла создалось впечатление, что эта встреча не просто формальность – на уме у судьи нечто большее.

– Вы не очень‑ то ладили с Аланом, не так ли? – судья знал, что это так, поэтому не стал дожидаться ответа и продолжал: – Вполне понятно, почему вам не по душе такой оборот дела.

Вошла Изабелла, да так бесшумно, что Майкл не заметил ее до той секунды, когда перед ним возникла чашка чаю. Так же бесшумно вышла.

– Если откровенно, я не понимаю, к чему вы клоните, сэр.

– До меня дошло, что вы предпринимаете некоторые шаги, чтобы добыть дополнительную информацию, касающуюся смерти вашего брата.

Откуда, черт возьми, он это узнал? Из каких источников черпает свои сведения?

– Я не знаю, что у вас за сведения, но, по‑ моему, никому не возбраняется заниматься обстоятельствами смерти брата и спрашивать об этом одного‑ двух человек – больше этим некому интересоваться, поскольку все приняли на веру официальную версию полиции, – только сейчас Майкл почувствовал, что повысил голос. Наверное, в этом интерьере его слова, да еще сказанные таким тоном, воспринимались богохульством.

Ватерман поднял руку, чтобы успокоить его, однако не высказал никаких признаков неудовольствия. Еле заметная улыбка даже тронула его губы.

– Насколько я помню, вы всегда не ладили с властями – иногда в этом нет ничего плохого, и такая позиция даже имеет свои преимущества. Если бы я оказался на вашем месте, возможно, я предпринял бы то же самое. Ведь и мне хочется знать правду.

– Объяснитесь, сэр. Мне бы хотелось услышать, что именно вы знаете.

– Немного, уверяю вас: вы наведывались в фирму «Колони Сэксон», контактировали с детективом, как бишь его зовут, Мэкки. Вот и все.

Майкла порывало спросить судью, откуда он пронюхал о его «расследовании», так как не мог знать об этом от его отца. Но тогда откуда? Колин Грей? Нэнси? Кто‑ то из полицейского департамента? Нет, судья Ватерман никогда не раскроет источников своей информации.

– И как далеко вы продвинулись в своем расследовании? – судья смотрел на Майкла не мигая.

– Если по правде, то ни на дюйм.

– Вы знаете, конечно, об исчезновении бумаг Алана?

– Да. Но не знаю, кому они могли понадобиться.

Ватерман кивнул головой:

– Мне известно, что это дело рук Биржевой комиссии по ценным бумагам, но, возможно, замешаны другие ведомства. Очевидно, у кого‑ то возникло подозрение, что брокеры из «Колони Сэксон» играют на бирже со вкладами клиентов.

– Что вы имеете в виду? При чем здесь Алан?

Ватерман не успел ответить, разразившись нездоровым кашлем, от которого сотряслось все его тщедушное тело.

– Что с вами, сэр? – Майкл вскочил, чтобы помочь судье, но тот, жестом руки усадив его на место, взял стакан воды, стоявший на столике, и залпом осушил его. Прошла целая минута, прежде чем Ватерман оправился от приступа кашля и смог заговорить.

– Чертова аллергия на жару. Вы уж извините. А теперь докладываю, что источников информации в Биржевой комиссии не имею, могу только догадываться, что Алан ввязался в какую‑ то темную игру, хотя, возможно, я и ошибаюсь. Не исключено, Биржевая комиссия проводит одну из своих всеобъемлющих, если так можно выразиться, облав, чтобы собрать информацию касательно делишек, которыми не брезгуют очень многие из брокерского сословия. Уверен, что кто‑ то затеял очень тонкую игру.

– Я это чувствую, – Майкл даже вскочил.

– Сядьте, сядьте, молодой человек. Я понимаю, что вы намерены продолжать действовать в том же духе. Кстати, вам не хочется вернуться в Нью‑ Гемпшир?

– Нет, до тех пор пока не узнаю, кому понадобилось убивать моего брата.

– Впрочем, другого ответа от вас я и не ждал. Меня восхищает ваш пыл, но сомневаюсь, что вам удастся продвинуться далеко, полагаясь только на собственные силы. Вы преуспеете только в том, что повергнете в уныние некоторых людей, включая ваших родителей, – судья подождал, пока до Майкла дойдет смысл его слов, и продолжал: – Помните. Судебный эксперт, даже опытный, может ненамеренно ошибиться или допустить ошибку по небрежности, а его заключение является ключом ко всему дальнейшему расследованию. Улавливаете, к чему я клоню?

– Кажется, да.

– Мне говорили, что много лет назад у вас были неприятности с полицией. Из‑ за наркотиков? Я правильно информирован?

Прошло много лет, но Майкл все еще с горечью вспоминал о том периоде своей непутевой жизни.

– Мне вменяли в вину именно наркотики, но на самом деле здесь замешана политика. В полиции тогда был особый подотдел, о котором, я уверен, вы знаете больше моего, – насколько Майкл знал, судья Ватерман мог вполне санкционировать действия этого подразделения полиции.

– Что было, то было, – оборвал его Ватерман. – У меня нет ни малейшего желания ворошить прошлое. Сейчас все дело в вашей репутации. Хотя прошли годы, вполне возможно, что люди могут рассматривать вас как неисправимого смутьяна. Верю, что вы уже не тот, но взвалили на себя непосильную задачу. Предположим, докопаетесь до истины и сможете утверждать – полиция ошиблась в деле Алана, что тот не кончал с собой, а был убит. Можно построить множество сценариев, что за этим последует. Да и вообще, даже если вы узнаете истину, с вашей репутацией вам вряд ли кто поверит.

– Я думаю, все‑ таки поверят, – Майкл уже думал об этой стороне дела и терзался сомнениями, но не говорить же об этом судье Ватерману! – Заставлю поверить, – добавил он, надеясь, что в его голосе прозвучала настоящая убежденность.

– Ходят слухи, что вы перестраиваете свой дом в Нью‑ Гемпшире. Так ли это?

– Да, но это не имеет никакого отношения к делу.

– Вот тут‑ то и ошибаетесь. На вашем месте я бы все‑ таки подумал, но смотрите сами. Кроме всего сказанного, я тоже предприму некоторые шаги и обращусь для этого к профессиональным службам.

– Я уже установил контакт с честным детективом.

Судья улыбнулся:

– Да, да. Я знаю. Может быть, окружающие всегда ошибались на ваш счет, Майкл, но раньше я не мог предполагать, что вы такой упрямец.

– Речь идет о моем брате, сэр.

– Не хотите назвать имя вашего честного сыщика? Работая судьей, я встречал многих из них.

– Мне бы не хотелось этого делать, сэр, – Майкл смутился. Услышав имя Амброзетти, судья найдет его выбор нелепым, тем более что его рекомендовал какой‑ то управляющий, да к тому же алкоголик.

– Не побрезгуйте прислушаться к совету старого человека, много, смею вас уверить, повидавшего.

Майкл из вежливости не посчитал возможным отказать судье.

– Если вы твердо решили продолжать действовать в том же духе…

– Конечно.

По лицу судьи в первый раз скользнула ироническая улыбка.

– Тогда, поверьте мне, следует довериться какому‑ нибудь респектабельному агентству, которое действительно может сделать свою работу так, как надо. Немало очень толковых сыщиков, вполне способных докопаться до сути.

– Однако есть одно маленькое обстоятельство – деньги.

– О деньгах можете не беспокоиться, Майкл. Вы же Фридлэндер, как и Алан. Я всегда ему помогал, и не только деньгами. Разве это вам неизвестно? Именно я пристроил его в «Колони Сэксон». Так почему бы не помочь и вам? В нынешней ситуации мы должны держаться вместе, – Ватерман снял телефонную трубку. – Давайте сделаем это прямо сейчас. Я звоню в одно сыскное агентство.

Три часа спустя Майк уже сидел в комнате, служившей приемной сыскного агентства «Фонтана». Судье потребовалась всего минута, чтобы обо всем договориться, но памятуя о том, как судья расхваливал агентство, Майкл ожидал увидеть большее.

Агентство «Фонтана» приютилось на первом этаже довоенного жилого дома на Восточной тридцать третьей улице и располагало пятью комнатами, вся мебель которых, насколько Майкл успел заметить, состояла из металлического стола и шкафа с файлами. Майкл не заметил ни одного компьютера. С полдюжины энергичных мужчин сновали из комнаты в комнату, сталкивались в приемной, иногда спорили между собой на высоких тонах, и невозможно было определить, кто у них тут за главного.

Секретарша, тучная женщина неопределенного возраста, сидела за таким же металлическим столом, и было похоже, что только она занимается делом. Ее работа заключалась в том, чтобы отвечать на телефонные звонки, раздававшиеся беспрестанно, но тучная секретарша поднимала трубку только в том случае, если кто‑ то на том конце провода проявлял достаточную настойчивость.

Над ее головой на деревянной доске объявлений были приколоты фотографии детей и подростков, рядом с которыми стояла лаконичная надпись: «Находятся в розыске». Майкл всматривался в их детские невинные лица и читал имена: Линда Медейрос, Билл Поппи, Майк Уэдон, Эдди Лупика. Куда они исчезли и вернутся ли когда‑ нибудь домой?

Согласился взяться за его дело детектив Макс Фаррелл – огромный детина со сросшимися на переносице бровями, придававшими его лицу свирепое выражение. На вид Фарреллу можно было дать больше пятидесяти. Когда он заговорил, его голос оказался резким и хриплым. В руке он держал папку, в которой лежали, насколько мог судить Майкл, чистые листы.

– Расскажите о себе все, что сочтете нужным, – и, прежде чем Майкл успел раскрыть рот, Фаррелл добавил: – Но первое, что я хотел бы узнать, как это вас угораздило так вывозиться в дерьме в 1970 году.

Конечно же, Фаррелл уже успел навести кое‑ какие справки, поэтому Майкл, рассказывая о себе, не счел нужным вдаваться в детали, а коротко поведал самое главное. Итак, он учился на втором курсе Колумбийской медицинской школы. В студенческом городке связался с радикально настроенными студентами, принимал участие в антивоенных демонстрациях, вербовал новых сторонников, собирал денежные взносы и так далее и тому подобное и – запустил учебу.

– Слышал, слышал про эту школу, – вставил Макс. – Говорят, со студентов там три шкуры дерут. Каждый день – как последний суд. Стоит немного подотстать в учебе, и получай пинком под зад…

– Именно так оно и было.

– Вот здесь говорится, – Фаррелл взял в руки какой‑ то листок бумаги, – что копы прихватили вас за хранение и транспортировку запрещенных законом веществ.

Майкл объяснил: дело не в наркотиках; для полиции было проще арестовать его за хранение наркотиков, чем за участие в студенческих беспорядках. В конце концов обвинение ему снизили, и он отделался условным осуждением и штрафом.