УТОНУЛ БРОКЕР С УОЛЛ‑СТРИТ 2 страница

Увидев его в такую рань спускающимся по лестнице к завтраку, Пол Фридлэндер решил, что Майкл, собирается пораньше уехать.

– Ты уже уложил вещи? – спросил он безо всякого интереса.

– Пока не собираюсь уезжать. Наверное, перееду в город и поживу там, – до этого ему и в голову не приходило, где будет жить.

– Вот как? – Пол Фридлэндер положил несколько ломтиков хлеба в тостер.

– Где мать? Еще спит?

– Не надо ее тревожить. Пусть поспит. В ближайшее время ей потребуется много сил.

– Как и тебе, отец. Ты выглядишь не лучшим образом, – произнес Майкл.

Он рассчитывал поделиться своими планами с обоими родителями, надеясь, что мать поддержит его, но сейчас заколебался, не уверенный, поймет ли отец.

– Что ты собираешься делать в городе, Майкл?

– Поживу в квартире Алана. Я подумал, что мне нужно быть рядом с вами, пока все утрясется, – это был предлог, но Майкл надеялся, что такое объяснение вполне удовлетворит его отца.

Однако Пол Фридлэндер был настроен скептически.

– Неужели ты думаешь, что мы сами не уладим дела Алана? Что‑ то ты замышляешь?

– Мне бы хотелось в этот трудный момент поддержать тебя и мать, – Майкл надеялся, что это его благое намерение произведет на отца должное впечатление, и он поймет, что сын идет на примирение, а другая возможность воссоединиться с семьей вряд ли представится.

– Так, так, – сказал Пол Фридлэндер после небольшой паузы, – я подумаю о твоих словах.

* * *

В тот же день Майкл въехал в квартиру брата в Бранденберге. Из вещей он привез с собой совсем немного, полагая, что долго в Нью‑ Йорке не задержится, пообещав родителям разобрать вещи Алана и решить, что оставить, а что продать.

Он намеревался также дать объявление в воскресный номер «Таймс» о продаже квартиры за четыреста двадцать пять тысяч долларов и показывать ее возможным покупателям.

Майкл никогда не жил в квартире, стоившей даже половину этой суммы, и вряд ли когда‑ нибудь будет жить. К его приезду все следы смерти Алана Фридлэндера были уже уничтожены – ничего не напоминало о том, что здесь произошло, и квартира выглядела так, будто в ней никогда никто не жил. Если Майкл надеялся обнаружить следы присутствия брата, то ошибался – квартира приобрела абсолютно безликий вид.

Перво‑ наперво Майкл, обнаружив коньяк, выпил рюмку, а уж потом занялся поисками писем, фотографий, деловых записок, рецептов, счетов и других бумаг, которые могли бы пролить свет на причины смерти Алана. Поиски не принесли ощутимых результатов – ни дневника, ни делового календаря. Как видно, у Алана не было времени записывать что бы то ни было, он держал нужную информацию в голове. Человек‑ компьютер! Около дюжины писем, которые Алан, видимо, совершенно случайно не выбросил, не имели никакой полезной информации: благодарственные записки, несколько деловых сообщений и письмо от Нэнси, помеченное багамским штемпелем, где та сообщала, что приятно проводит время, но ей не терпится вернуться в Штаты и расцеловать его.

Майкл надеялся, что где‑ то обязательно должны быть бумаги, которые помогут что‑ то прояснить – Алан припрятал их подальше из соображений секретности.

Обнаружив целую полку, заставленную видеокассетами, и пробежав глазами названия фильмов, Майкл удивился их разнообразию: «Ганди», «Империя отвечает ударом на удар», «Зажигательный танец», «Рокки IV», «Живое тепло плоти», «Грязные игры» и т. п.

Однако видеомагнитофона нигде не было. Рядом находились две пачки компьютерных дисков, а самого компьютера не было и в помине. Странно!

Он позвонил матери:

– Не знаешь, был ли у Алана видеомагнитофон? Нашел кучу кассет.

– Точно не знаю, но считаю, что был, – нетерпеливо и несколько раздраженно ответила она. Неужели так важно, был ли у Алана видеомагнитофон!

– А компьютер? Был у него?

– Может быть, не помню точно. Как‑ то он говорил мне, что собирается завести нечто подобное, но больше ничего не знаю.

– Когда ты навещала его в этой квартире, неужели не заметила компьютер?

– Честное слово, не помню, Майкл! Может быть, отец помнит? Сейчас они с Бадди заняты, позвони чуть позже и спроси его. А вообще, какое это имеет значение?

– Имеет, потому что у Алана наверняка имелись эти штуки. Но куда исчезли?

– Исчезли? И что из того?

Может быть, это действительно неважно? Но почему перед тем, как пустить себе пулю в висок, Алан избавился от видеомагнитофона и компьютера, не приобретя загодя другие, более совершенные? Такого не может быть.

* * *

Удрученный бесплодностью своих первых шагов, Майкл тем не менее настроен был решительно: составил список людей, знавших его брата, но прежде всего позвонил в девятнадцатый полицейский участок и попросил к телефону лейтенанта Ральфа Мэкки – согласно полицейскому отчету, он проводил дознание.

– Мэкки? – переспросил дежурный офицер, так будто слышал это имя впервые. – Подождите минуту.

Прошло несколько секунд, и дежурный ответил, что лейтенанта Мэкки нет на месте.

– Как мне связаться с ним? Когда он придет в участок завтра утром?

– Он не придет завтра в участок. Он больше не работает.

– Перевели в другой участок?

– Нет, отправили на пенсию.

– Как мне его найти?

– Этого я не знаю.

– Кто знает?

– Вы мешаете мне работать. Возможно, если позвоните ближе к вечеру, кто‑ нибудь вам скажет, где найти Мэкки, – раздраженно ответил полицейский и повесил трубку.

Список у Майкла получился небольшой – всего четыре имени: Мэкки, судья Ватерман, Колин Грей, товарищ Алана по «Колони Сэксон», который сам представился Майклу во время похорон, и Нэнси Меланби. Он решил встретиться с Нэнси.

– Я как раз о тебе думала, – сказала она, когда он назвал свое имя. – И уже не надеялась дождаться твоего звонка.

Майкл сказал, что мог бы встретиться с ней в любое удобное для нее время.

– Где и в котором часу? – задал он несвойственный ему вопрос, так как никогда ничего не планировал заранее и избегал назначать точное время встреч. В том мире, где он жил, люди приходили, когда им вздумается, и так же уходили. Теперь ему придется на время оставить старые привычки.

– Ты сейчас занят?

– Не очень, чтобы…

– Жду у себя.

* * *

Небоскреб, в котором жила Нэнси, назывался Богата и представлял более высокую копию Бранденберга, сиявшую окнами из темного тонированного стекла. Ее квартира имела выход на террасу, с которой можно было обозревать половину Верхнего Ист‑ Сайда.

Нэнси появилась перед Майклом в белом льняном платье, делавшем ее похожей на бедуина, с волосами, заколотыми на голове, – непрекращавшаяся жара донимала всех.

Они сели на террасе, и Нэнси наполнила стаканы белым вином. В комнате работал телевизор, мешая Майклу сосредоточиться. Он до сих пор не мог решить, действительно ли она такая пошлая или прикидывается таковой, чтобы не распугать кавалеров.

Конечно же, они заговорили об Алане.

– Больше никто этого не знает, – начала Нэнси. – Я вряд ли собиралась выходить за Алана замуж. Не пойми меня превратно, я любила его. Впрочем, тебе это неинтересно.

– Что правда, то правда.

– Мы такие разные. Как‑ то мы составили наши гороскопы, и Кристи сказала, что мы абсолютно несовместимы.

– Кто это – Кристи?

– Она составляла наши гороскопы, – Нэнси поразилась тем обстоятельством, что Майкл не знает такой знаменитости. – Каждый гороскоп стоит полторы сотни долларов, но ты бы удивился, какие они точные. Гороскоп Алана указывал, что у него возникнут большие неприятности, на это указывало неблагоприятное расположение планет и звезд.

– Вот в это я поверю, – сказал Майкл. – Знаешь, Нэнси, ты не сказала мне, что ты делаешь.

– Чтобы заработать на жизнь, ты имеешь в виду?

– Да, чем занимаешься, чтобы заработать на жизнь?

– Я – примерочная модель.

– Примерочная модель? – Майкл никогда прежде не слышал о такой профессии.

– Это модель, на которой примеряют образцы одежды, прежде чем запустить их в производство. Я идеальная десятка.

– Идеальная десятка? – опять переспросил непонятливый Майкл.

– Да, идеальная модель, на которой примеряются образцы десятого размера. Ты не представляешь, чего мне стоит сохранять себя в форме! Вечная диета! Лишние два фунта веса, и ты лишаешься работы! Но хоть помри с голоду, рано или поздно я ее лишусь. Они собираются заменить нас компьютерами. Говорят, это станет им дешевле.

Представив себе ее тело, формы которого скорее подчеркивало, чем скрывало свободное бедуинское платье, Майкл не мог понять, каким образом компьютер может заменить женское тело.

– Они зададут программу для каждого размера, и потом нажимай только кнопки и смотри, как сидят на женщине платье или брюки. Они смотрят в будущее. Не хочешь сыра? Выглядит, конечно, ужасно, но вкус у него пикантный.

Майкл отказался. Вина ему было достаточно.

– Ты сказала мне, что в жизни Алана была и другая женщина. Наверное, из‑ за этого ты раздумала выходить за него замуж?

– Мягко выражаясь, Майкл, это так. Но я выразилась тогда прямее – он трахал меня. Кажется, ее звали Джинни. Жанна или Джинни, что‑ то в этом роде. Он, конечно, отрицал, что встречается с ней, но в таких вещах женщину трудно провести – шестое чувство. Я была очень зла, потому что, когда мы с ним встречались, Алан был очень мил и изобретателен в постели.

– Как вы с ним познакомились?

– На благотворительном вечере в пользу больных мышечной дистрофией в Сент‑ Реджисе. Все было хорошо, но вскоре он изменился. Ты знаешь, что значит жить такой жизнью, какой жил Алан? Ценные бумаги, учетные ставки, игра на повышении или понижении, обширная клиентура; он жил рынком ночью и днем. Кто способен выдержать такое напряжение? Но даже если бы он потерял миллион на какой‑ нибудь сделке, совсем не обязательно покупать револьвер.

– Он не говорил, зачем купил?

– Из предосторожности. Он повторял, что в этом городе не знаешь, когда напорешься на грабителей, поэтому начал брать уроки карате, которые давали в Вилладже бывшие копы.

– И сколько раз он там побывал?

– Не знаю. Да и вообще, зачем брать уроки по карате, чтобы потом приставить дуло револьвера к виску и нажать на курок? – Нэнси, как и все, продолжала считать, что Алан убил себя сам. – Его измотала жизнь бизнесмена; он был выжат ею, как лимон. Незадолго, до конца я уже вообще перестала его узнавать. Конечно, он мог сделать это из‑ за наркотиков.

– Наркотиков?

– Насколько я знаю, он колол ампициллин гидрохлорид. Или это был ампициллин тригидрат. Как бы то ни было, он принимал его в больших количествах. В нашей стране этот наркотик запрещен.

– Как он действует?

– Уводит от реальности, снимает нервное возбуждение и тому подобное. Ты знал, что твой брат был ипохондриком?

(Только сейчас, подумав, он признал, что, возможно, это было так).

– Ампициллин действовал на него успокаивающе, – продолжала Нэнси.

– А где он его доставал, если в Штатах он запрещен?

– Он же много разъезжал по делам – страны Карибского бассейна, Европа, Южная Америка. За границей можно иметь постоянные источники его поступления. В последнее время он не вылезал из поездок и частенько, как я думаю, прихватывал с собой подружку.

– Алан не оставлял у тебя свой компьютер?

Нэнси взглянула на него с удивлением.

– С какой стати? Я не знаю, с какой стороны к нему подойти. Как ты мог бы догадаться, я их на дух не переношу! – она уставилась в пустоту, глаза ее затуманились. – Одного я ему не прощу никогда! Мою Саманту.

– Саманта? Так еще и Саманта!

– Самантой звали немецкую овчарку. Почему‑ то Алан ее невзлюбил, считая неправильным держать собаку в городской квартире. Но как оказалось, он не любил собак вообще. Ты помнишь «порше», который у него был до того, как он купил «БМВ»?

– После подержанной «импалы», приобретенной на аукционе за двести долларов, сразу как только получил водительское удостоверение? Его машин я ни разу не видел.

– Этот шикарный, серебристого цвета «порше» пробыл у него около года. Однажды вечером он вывел Саманту во двор, когда я была на работе, и переехал ее.

Майкл был поражен. Таких вещей за его братом не водилось.

– Алан нарочно задавил ее машиной? Не может быть!

– Еще как может. Он сказал, что Саманта действовала ему на нервы, и больше ее переносить у него не было сил. Но самое главное, он не убил ее, а только сломал позвоночник и не позволил мне отвезти ее в ветлечебницу, где бы ее усыпили. Мы всю ночь сидели и смотрели, как она умирает. Это было ужасно! В нем уже не оставалось ничего, за что я любила его раньше. Он сам не сознавал, что с ним творится. Что до меня, так уж лучше, что он умер. По крайней мере, теперь я могу завести другую собаку и спокойно оставлять ее дома, когда ухожу на работу.

Глава 6

В жаркие летние дни, подобные этому, город представлял собой зону боевых действий, покину‑ тую всеми, кроме тех несчастных изгоев, которых никто не собирался предупреждать. Только к вечеру жара немного спадала, люди отваживались выйти на улицы.

У него не было постоянного имени – их было много, так же как и профессий, занятий и приключений прошлой жизни, что являлось признаком не столько хищников, сколько ловцов. В его жизни только единственный человек значил многое – только один сумел зажечь огонь и заставил почувствовать себя живым, а до тех пор пока не найдется другой, кто так же вернет ему жизнь, он останется ловцом – упорным и безжалостным. Ему представлялось, что стоит взглянуть в глаза человеку, чтобы почувствовать – это тот, кого он ищет.

Вечером в четверг, когда еще не совсем стемнело, он сидел у фонтана недалеко от Центра Линкольна. Фонари, окружавшие площадь со всех сторон, заливали мостовую золотым и бежевым светом, кафе ломились от посетителей, возбужденные группы театралов спешили услышать своего Моцарта и Пальяччи, женщины в строгих черных и белых платьях выглядели великолепно, мужчины – красавцами и хозяевами судьбы.

Приближалось время начала представлений, площадь пустела, и на ней оставались только те, кто пришел сюда увидеть все это великолепие и почувствовать себя частью возбужденной толпы – не имевшие денег, любовника или любовницы, друга или подруги, спасавшиеся от одиночества. Именно они, главным образом, интересовали человека у фонтана.

Женщина, которую он высмотрел, выглядела лет на сорок, небольшого роста, полная, обеспокоенная тем, как смотрится со стороны. Весь ее вид: черная шляпка, светлая блузка и юбка с оборками – подсказывал ему, что она надеялась попасть на представление и подцепить какого‑ либо кавалера – в этот вечер, вполне возможно, как и в предыдущие, ей некуда было деться от одиночества.

– Извините, могу предложить билетик на Алисию де Ляррокка? – произнес он вкрадчивым голосом.

Незнакомка подняла изумленные глаза – в них отразилось недоверие пополам с надеждой, рассеять которые ничего не стоило: его сестра не смогла прийти на представление, билет у него, жаль, если пропадет, и вот уже подозрительность сменилась благорасположением. Ему стало смешно: наверное, со стороны он выглядит приятным, утонченным, изысканно одетым молодым человеком, к тому же недурным собой! Сколько раз удавалось производить впечатление неотразимого кавалера, знакомясь таким вот образом – она не сводила с него глаз, пока не ощутила на себе его изучающий, пристальный взгляд. Вспыхнув, женщина отвернулась.

– Не знаю…

Не дурнушка, хотя, очевидно, считала себя таковой, пытаясь сгладить это впечатление короткой мальчишеской прической, а навязчивое желание понравиться только отпугивало от нее мужчин.

– У вас другие планы? – спросил он, услышав звонок, собиравший счастливых обладателей билетов под своды Элис Талли‑ Холла.

– Нет, но… Боюсь, не могу позволить…

– Не беспокойтесь. Неужели я выгляжу человеком без денег? Какое удовольствие насладиться Моцартом вместе с вами! А не захотите оставаться в долгу, угостите после концерта чашечкой кофе. Идет?

Билет, появившийся в его руках, произвел магическое действие, и он понял: она пропала.

* * *

Когда замерли последние звуки Двадцать первого концерта Моцарта для фортепьяно, он уже знал, что ее зовут Молли Гительман, разведена и работает в фирме, занимающейся связями с общественностью.

– Никаких перспектив, – сообщила она ему. – Нужно подыскать что‑ то другое.

По этому городу бродит много таких же, как она: неприкаянных, не разучившихся думать, как‑ то существующих, зарабатывающих меньше, чем им хотелось бы, терзаемых неотвязной мыслью о том, что они потерялись в этой жизни, ее нужно как‑ то изменить, но как – они не знали.

Он отрекомендовался Дэном Моррисом, драматургом, достигшим успеха в южных штатах и теперь делающим карьеру в большом городе. Перечисленные названия пьес: «Белое каление», «Последний в очереди», «Запомнить, чтобы забыть» – производили впечатление, хотя только что были выдуманы.

Он предложил ей зайти в кафе «Джинджер Мэн», находившееся в нескольких кварталах от площади.

В баре яблоку негде было упасть – это его и привлекало: возникни к нему профессиональный интерес, официанты вряд ли вспомнят джентльмена в белом пиджаке и хорошо сидящих брюках, и уж, конечно, не смогут его описать.

Молли разговорилась и трещала без умолку, видимо, впервые за долгое время получив возможность выговориться.

– Мой муж, Филип, ненавидел концерты и, если я его затаскивала в концертный зал, музыку не слушал, а глазел по сторонам. Это меня не волновало до тех пор, пока он не запретил мне ходить на концерты даже с подругами. Вы не можете себе представить, каким он оказался ревнивцем.

Собеседник искренне ей сочувствовал. Попав однажды в колею, она вряд ли когда‑ нибудь из нее выберется, даже если в один прекрасный день соберет все мужество, уйдет с постылой работы и найдет другую, более оплачиваемую, но надежд никаких: мужчина, которого ждет и создала в воображении, никогда не явится на белом коне, чтобы спасти ее; она состарится и станет желчной, подруги отвернутся, и раньше всех те, кому удалось удачно выйти замуж. Ее оптимизм угаснет и вскоре станет насквозь фальшивым, даже для нее самой. Вот и придется сесть и горько заплакать.

Когда заказанные напитки были выпиты, он предложил отвезти ее домой.

– Я живу в верхней части города, недалеко от Колумбии, – сказала она неуверенно.

– С удовольствием отвезу вас и туда. Моя машина припаркована за углом.

– Вы не боитесь сделать большой крюк? – она не любила никого обременять.

– Буду рад сделать даже изрядный крюк.

– Хорошо, согласна. Конечно, это очень мило с вашей стороны.

Пятнадцать минут спустя он притормозил у здания красного кирпича, претендующего на некоторую респектабельность. Дверь была закрыта, швейцара не было видно. Она начала шарить в сумочке в поиске ключей.

– Я уверена, что положила их сюда.

– Молли?

– Что?

– Вы хотите испытать нечто такое, о чем раньше даже не догадывались? Я имею в виду нечто возбуждающее и захватывающее?

Она посмотрела на него подозрительно:

– О чем вы говорите?

Конечно же, она подумала, что он хотел бы очутиться в ее постели.

– О таинстве.

Эти слова поставили ее в тупик, она не имела ни малейшего представления, о чем идет речь.

– Нечто вроде ритуала, – уточнил он.

– Какого ритуала? – она все еще полагала, что речь идет о сексе.

– Приватный религиозный ритуал, Молли. Для меня он значит очень много. Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем возможность разделить его с вами.

Она была заинтригована, хотя и напугана таким предложением.

– Это долго? – спросила она после некоторого раздумья. – Мне завтра рано вставать на работу.

– Всего несколько минут. Ритуал до смешного прост. Если вы не хотите мне помочь, скажите просто – нет.

– Ну… – она все еще колебалась, и он уже знал ее ответ. Такими вот моментами, когда качается чаша весов, он особенно дорожил: человек выбирал – жить или умереть?

– Если недолго, почему бы и нет?

– Действительно, почему бы и нет, – согласился он, взяв ее за локоть.

Глава 7

– Меня поразило известие о смерти вашего брата, – говорил Колин Грей, сопровождая Майкла по лабиринтам коридоров и кабинетов, представлявших собой офис «Колони Сэксон». – Одно дело, когда что‑ то случается с незнакомым или когда читаешь в газетах, но когда счеты с жизнью сводит кто‑ то из твоих друзей… Мы все еще находимся под впечатлением случившегося.

Колину едва перевалило за тридцать, но выглядел он гораздо моложе, наверное, из‑ за почти детского лица и светлых волос, так и норовивших упасть на глаза всякий раз, когда он делал резкое движение. Посматривая на него, Майкл подумал, что никогда бы не доверил свои деньги, водись они у него, такому банкиру.

– Ваш брат покинул нас в самое неподходящее время.

– Вот как? Смерть не выбирает момента, приходит, когда ей вздумается.

Колин нервно хихикнул:

– Извините, я имел в виду совсем не это. Видите ли, сейчас рынок переживает невероятное повышение деловой активности: деньги сыплются прямо с неба, и Алан наверняка смог бы на этом заработать – он любил риск биржевой игры, и если ему говорили, что индекс Доу Джонса больше не повысится, смеялся такому в лицо. Подождите, господа, пока в игру не вступят побольше фирм, они пока осторожничают, предпочитая играть с надежными облигациями, но всегда может случиться так, что их клиенты перестанут довольствоваться своими мизерными десятью процентами и, рассчитывая на большие прибыли, заберут вклады.

От этих финансовых выкладок голова Майкла шла кругом – жара и пространственная замкнутость офиса действовали на него угнетающе, а тут еще эти согбенные спины втиснутых в тесные ячейки мужчин и женщин, сидящих перед экранами компьютеров и прогоняющих по ним бесконечные колонки цифр и буквенных сокращений. От этого занятия их отвлекали разве что неумолкающие телефонные звонки, на которые не успевали отвечать. Ну и тоска! И каждый божий день!

– Если у вас припрятаны лишние денежки, вы могли бы их выгодно разместить.

– Денежки? – Майкл чуть было не рассмеялся.

– Даже если у вас всего пять‑ шесть тысяч, – продолжил Колин, – разумнее всего пустить их в оборот.

Конечно же, для Колина пять‑ шесть тысяч – сущая мелочь! Ему даже в голову не приходит, что у кого‑ то их может вообще не быть.

Майкл с трудом сдерживался, оставаясь вежливым, не делая саркастических замечаний – как‑ никак Колин ему нужен, и не стоит раньше времени сбивать с него спесь.

– А вот сейчас у меня и ничего нет…

– Все‑ таки вдруг решите выгодно пристроить свои денежки, стоит только позвонить. Вот моя визитная карточка, – Колин думал, что деньги у Майкла есть, но тот их придерживает.

– Чем именно занимался мой брат, Колин?

– Тем же, чем и я – работал брокером по ценным бумагам, обогащая компанию и не забывая себя.

– Брокерам, по‑ видимому, приходится много разъезжать по делам компании?

Колин Грей расхохотался, думая, что Майкл пошутил:

– Разъезжать? Господи Иисусе! Это было бы неплохо, но брокеры вообще никуда не ездят, разве что на конференцию в Норфолке или Уайт‑ Плейнс. А с чего это вы взяли?

– Невеста Алана говорила, что ему дышать некогда было из‑ за деловых поездок.

– Он часто брал свободные дни, но, насколько мне известно, к делам компании его поездки отношения не имели.

– С кем еще он поддерживал контакты?

– Послушайте. Мы с Аланом дружили, частенько вместе выпивали и посещали один и тот же очаровательный клуб, – следовало ли это понимать так, что их связывали какие‑ то секретные денежные дела, и Колин не вправе распространяться об этом?

– Послушайте, Колин. Меня не интересуют чужие дела, я всего лишь хочу выяснить, что привело брата к такому концу.

Колин посмотрел на него испытующе и, немного помолчав, сказал:

– Знаете что, давайте об этом позже. Договорились? Оставьте мне ваш телефон и ждите звонка.

На лице Колина появилась улыбка, вселявшая в Майкла какие‑ то надежды, но он только расстроился – ему не доверяют, и это обидно.

Они вошли в помещение, где вдоль длинного стола на вращающихся стульях, каждый перед своим терминалом, сидели биржевые маклеры, следившие за колебанием курса ценных бумаг.

– Я покажу вам кабинет Алана, – Колин взял его под локоть и повел по длинному коридору мимо стеклянных дверей кабинетов, за которыми кипела деловая активность.

Кабинет Алана ничем не выделялся: огромный стол с полированной столешницей, вид из окна на нью‑ йоркскую гавань и Статую Свободы, однако он все же отличался от себе подобных, которые Майкл видел, проходя по коридору, – был тщательно прибран.

– Куда делись его бумаги? – спросил Майкл.

Колин окинул взглядом кабинет, выдвинул и задвинул ящики стола. Ничего.

– Забавно! – он был явно озадачен. – Вчера я сюда заходил, и все находилось на месте. Подождите‑ ка секунду, позвоню в отдел кадров.

Пока Майкл наблюдал за тем, как маленький буксир тянул в гавань огромную баржу, Грей набрал номер:

– Это Грей из коммерческого отдела. Объясните, куда делись бумаги Фридлэндера?

Последовала пауза, Майкл представил себе, как со скрипом пришли в движение бюрократические колеса.

– Фридлэндер, Алан. Кабинет 2174. Он уже не работает… Спасибо.

Он повернулся к Майклу и странно посмотрел на него:

– Можете не верить, но…

– В чем дело? Говорите же!

Колин Грей щелкнул суставами пальцев:

– Все документы изъяты сегодня утром в качестве вещественных доказательств.

– Что вы такое говорите?

– Агенты ФБР забрали все документы Алана.

– ФБР?

– Если вам интересно мое мнение, я начинаю думать, что ваш брат впутался в какую‑ то грязную историю и пытался из нее выпутаться. Кто знает?..

* * *

По пути домой Майкл почувствовал паршивое расположение духа, ему захотелось выпить, и он остановил такси у бара Мак‑ Нэлли. Какой же он осел, думая, что самостоятельно проникнет в тайну смерти брата – он не знал этого города, не догадывался, чем он теперь живет. Знакомых у него не осталось, за те годы, пока его носило по далям и весям, Нью‑ Йорк стал совсем другим, изменились его жители, да и весь вид его уже не тот: многие знакомые здания исчезли, и на их месте громоздились вновь отстроенные небоскребы, а те, что сохранились, приобрели новые вывески – куда же подевались заведения доктора Дженеросити, Макса или Стэнли?

На их месте красовались вывески совсем с другими именами, в питейных заведениях стояли огромные пальмы, а пространство заливалось розовым или бледно‑ лиловым светом. Лица завсегдатаев изменились, да и говорили они о непонятном и пили совсем другое.

Мужчины, приходившие сюда, были изысканно одеты, женщины – отпугивающе красивы, один лишь взгляд на них приводил Майкла в смущение и даже замешательство, заставляя чувствовать свою незначительность и серость.

Только в заведениях, подобных бару Мак‑ Нэлли, он ощущал себя в своей тарелке – посторонних здесь почти не бывало, приходили, как правило, только завсегдатаи; иногда их общество скрашивали потасканные тридцатилетние или сорокалетние женщины, они пили наравне с мужчинами, беспрестанно курили, игриво посматривая на Майкла и иногда делая попытки к сближению.

Он засиделся здесь потому, что пойти ему было некуда, в квартире Алана чувствовал себя тоскливо и одиноко, оставаясь наедине со своими невеселыми мыслями. Двери распахнулись, и кто‑ то вошел. Майкл безучастно посмотрел в сторону вошедшего и увидел Стопку, управляющего Бранденберга. Хитроватое выражение лица и беспардонные манеры заставляли Майкла держаться от него подальше. Не вида его, Стопка подошел к бару и зашептал что‑ то бармену возбужденным шепотом, однако тот не потрудился понизить голос до шепота, и от Майкла не укрылся предмет их разговора – конечно же, они говорили о деньгах, о чем еще говорят в этом городе? Стопка пытался что‑ то продать, но бармена, по всей видимости, не устраивала высокая цена. Когда после минутного препирательства Стопке не удалось договориться о цене, он сдался и принял условия покупателя.

Оглядев бар победоносным взглядом, он заметил Майкла. Его лицо осветилось улыбкой и он, инстинктивно чувствуя неприязнь Майкла, все же фамильярно похлопал его по спине и уселся рядом.

– Ну и жарища! – сообщил он, делая знак бармену. Перед ним возник стакан водки.

– Принеси этому парню, что он захочет, и запиши на мой счет, – Стопке хотелось проявить щедрость и доказать Майклу, что он не такой уж плохой, каким его считают.

– По мне, все бы было нормально, если бы жара не держалась уже столько дней подряд, – выдавил из себя Майкл, чувствуя себя обязанным за угощение.

– Откуда вы сюда приехали?

– Из Нью‑ Гемпшира.

– Наверное, там не так жарко?

– Нет, зато от комарья житья нет.