Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





чаях ничто не оживляет в нас воспоминания — когда само прошлое для нас мерт­во, когда оно утратило для нас былое значение. 15 страница



язык —словарное слово, совокупность грамматических правил — это языковедче­ские категории. Из языковых явлений языковед извлекает составляющие данный язык словарный состав и грамматику. Ни один язык не есть совокупность всего сказанного и написанного на данном языке. Отождествлять язык — предмет язы­кознания — с совокупностью всего сказанного и написанного на данном языке значило бы отнести к языкознанию все содержание литературы и науки, раство­рить в языкознании содержание всех наук. Грамматика как часть языкознания изучает закономерности сочетания слов, но она не охватывает все возможные и реально встречающиеся закономерные сочетания слов2. Все, что высказывается людьми — устно или письменно — все бесконечное многообразие возникающих в процессе высказывания предложений, по своему содержанию относящихся к лю­бым областям жизни и знания, — это произведение речи, речевой деятельности людей. Речь — это использование средств языка индивидом сообразно с задачами, которые перед ним стоят, и условиями, в которых эти задачи возникают. Речь — это и речевая деятельность, и речевые образования (текст). Язык же — это та сово­купность средств, которые речь при этом использует. Это различение языка и ре­чи еще целиком лежит в языковедческом плане. Его никак нельзя смешивать, как

гл. IV «Лингвистика языка и лингвистика речи»). О языке и речи см. также Gardinei Alan H.. The Theory of Speech and Language. - Oxford, 1932 (2d ed. - Oxford, 1951). В советской литературе вопрос о взаимоотношении языка и речи получил оригинальное и интересное освещение в работах акад. Л. В. Щербы. Щерба Л. В. О трояком аспекте языковых явлений и об экс­перименте в языкознании // Известия АН СССР. Отд. обществ, наук. — 1931. — № 1 и другие работы. См. также Смирницкий А. И. Объективность существования языка. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1954.

' Формулировки Соссюра по этому вопросу, впрочем, неоднозначны. Так, на с. 38 (Курс общей лин­гвистики. — М.: Соцэкгиз, 1933) Соссюр пишет: «Разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем:

1) социальное от индивидуального... » Наряду с этим на с. 34 мы находим правильное положение:

«У речевой деятельности есть и индивидуальная и социальная сторона, причем нельзя понять одну без другой».

2 Это различение было проведено в выполненной у нас неопубликованной диссертации Ф. А. Сохина.


это сплошь и рядом делается, с соотношением языковедческого и психологиче­ского подхода к языку-речи. Психологический аспект имеется только у речи. Пси­хологический подход к языку как таковому не применим; это в корне ошибочный психологизм, т. е. неправомерная психологизация языковедческих явлений.

Психологически проблема речи это прежде всего проблема общения посредст­вом языка (и проблема мышления при овладении речью и использовании ее). Психологическое изучение развития речи раскрывает, как в процессе общения и обучения ребенок овладевает языком. Когда исследование сводится к инвента­ризации грамматических форм, которые на каждом этапе могут быть зарегист­рированы у ребенка, языковедческий подход применяется к самому формирова­нию речи (в частности, ее грамматического строя) у ребенка'. Однако при таком языковедческом подходе происходит лишь поэтапная инвентаризация языко­вых средств; самый процесс формирования речи как таковой при этом неизбежно выпадает. Изучение собственно формирования речи у ребенка требует психологи­ческого подхода, психологического исследования и заключается в раскрытии то­го, как в процессе общения (и обучения) ребенок осваивает родной язык, овладева­ет лексическими и грамматическими обобщениями, которые в нем заключены, и научается осуществлять обобщения, создавая из языкового материала соответст­вующие речевые «произведения». Различая, таким образом, язык и речь2, можно теперь поставить вопрос о соотношении мышления как с языком, так и с речью3.

' См. Гвоздев А. H. Формирование у ребенка грамматического строя русского языка. — М., 1949.

2 Различая язык и речь, надо и слово рассматривать в двояком качестве — как единицу языка и как единицу речи. Как единица речи слово имеет в зависимости от условий его употребления, от кон­текста изменяющееся значение. Как единица языка слово имеет относительно устойчивое — «сло­варное» значение или ряд друг с другом связанных значений. См. Ахманова О. С. К вопросу о слове в языке и речи // Доклады и сообщения филолог, ф-та МГУ. — 1948. — Вып. 5.

3 Это различение языка и речи необходимо учитывать и при решении вопроса о соотношении логики и грамматики. Пользуясь любым языком, человек может адекватно выразить логический строй мысли. Но то, что в одном языке непосредственно зафиксировано в грамматических категориях, в грамматическом строе языка, в других языках выражается при помощи лексических средств. Это выражение логических соотношений при помощи лексических средств представляет собой опера­цию, совершающуюся в речи при помощи речевых произведений. Спор между теми, кто утверждает, что существует полная эквивалентность логики и грамматики в любом языке, и теми, кто такую все­общую эквивалентность отрицает, нередко обусловлен не однозначной постановкой вопроса, неяс­ностью в вопросе о соотношении языка и речи. Можно, вообще говоря, согласиться с Серрюсом (Serrus Ch. Le parallelisme logico-grammatical. — Paris, 1933) в том, что логические категории мысли не совпадают с грамматическими категориями языка (стр. IX и ряд последующих). Из этого однако не следует, что для речи (le langage) соотношение мыслей остается чем-то внешним, поскольку — это «комбинирование слов и их отношений по правилам игры» (стр. 185 той же книги), не имеющее ничего общего с логикой выражаемых речью мыслей. Против этого правильно возражают Д. П. Гор­ский и H. Г. Комлев. (К вопросу о соотношении логики и грамматики // Вопросы философии. — 1953. — № 6). Однако, рассматривая этот вопрос, они в своей статье оперируют не только граммати­ческими, но и лексическими категориями и имеют, по существу, дело не с языком как таковым, а с речью. Однако из того, что посредством языка в речи можно выразить логические соотношения мыслей, никак не следует, что «система грамматических категорий полностью соответствует систе­ме логических категорий», как утверждается в той же статье (стр. 68). Так, неадекватное понимание соотношения языка и речи делает невозможным не только решение, но и надлежащую постановку любого вопроса, связанного с соотношениями языка, речи и мышления. Средствами языка можно в речи выразить все логические соотношения, но из этого никак не следу­ет непосредственное соответствие или сов падение логического строя мысли с грамматическим строем языка как такового. С другой стороны, несмотря на это несовпадение, средствами разных языков в принципе можно в речи выразить отношения, фиксируемые логикой, и тем не менее


Первым, естественно, встает вопрос о мышлении и языке. Язык, созданный на­родом и преднаходимый каждым к нему принадлежащим индивидом в качестве некоей общественно отработанной и от него независимой «объективной реальности», является необходимой языковой (в широком смысле слова) базой мышления. Без нее отвлеченное мышление вовсе невозможно. У человека со сформировавшимся речевым мышлением фактически всякое мышление происходит на языковой базе. В самом процессе своего становления, даже еще до того как оно породило и оформило определенные мысли, мышление совершается на основе грамматической схемы предложения как высказывание чего-то о чем-то'. Самые же мысли, формирующиеся в процессе мышления, возникают на базе слов, мыс­лятся посредством слов.

Неверно было бы, однако, на этом основании утверждать единство языка и мышления как формы и содержания, если при этом разуметь, что мышление сво­дится к содержанию языка, т. е. к значениям слова, а форма мысли к языку, к язы­ковым формам. Мышление имеет свою форму — логическую, а язык свое содер­жание — значение слов, их фиксированную семантику, не изменяющуюся в резуль­тате каждого мыслительного акта индивида, а образующую устойчивую основу, из которой исходит и посредством которой осуществляется его мыслительная деятельность.

Семантика языка, значения слов, входящих в его словарный состав, представ­ляют собой фиксированный итог предшествующей мыслительной работы народа. Каждый язык, фиксируя в значениях слов результаты познания действительно­сти, по-своему ее анализирует, по-своему синтезирует выделенные в значении слов анализом стороны действительности, по-своему их дифференцирует и обоб­щает — в зависимости от условий, в которых он формировался.

Различие в мере обобщения и дифференциации явлений в системе языка вы­ступает совсем резко, если сравнить языки, сформировавшиеся в очень разнород­ных условиях, и взять в них слова, непосредственно обозначающие эти условия. Так, например, в языке саамов — как известно — имеется 11 слов, обозначающих холод, 20 разных слов для обозначения различных форм и сортов льда, 41 слово для обозначения снега. Различие в мере дифференциации явлений, фиксируемой в словарном составе языка, выступает здесь особенно рельефно2.

соотношение логики и грамматики, логического строя мысли и грамматического строя языка для различных языков разное. В грамматическом строе разных языков как таковом непосредственно фиксировано разное логическое содержание. Это не значит, что люди, говорящие на разных языках, не могут выразить все многообразие логических отношений; это значит только, что, в зависимости от того, что из логики мысли непосредственно зафиксировано в грамматике языка, разные задачи падают на долю речи.

' На этот вывод толкает проведенное под нашим руководством исследование Л. И. Каплан; в пользу этого положения говорят и данные Ревеша, которые он сообщает в своей статье «Denken und Sprechen» («Acta psychologica», V. X, № 1-2. — Amsterdam, 1954).

2 Изучая ход исторического развития познания мира человеком, зафиксированный в языках разных народов, можно, мы полагаем, выявить различия не только в мере, но и в формах, в структуре обоб­щения, характерных для разных языков. Различия в форме и в мере обобщения, запечатлевшиеся в разных языках, не означают, конечно, что народы, у которых в ходе развития сложилась та или иная система языка, не могут, пользуясь им, мыслить сейчас сообразно логическому строю современного научного знания. Им только нужно формулировать в речи результаты своего мышления, продви­нувшегося на более высокую ступень, чем та, которая зафиксирована в системе значений их языка.


различный способ анализирован™ и синтезирования явлений выступает и на ряде более частных примеров. Так, некоторые языки, например русский, фикси­руют в самом словарном составе различие речи и языка, обозначая их разными словами; в немецком же языке имеются слова Sprache и Sprechen и Rede. Из них первое означает язык, второе и третье относятся к речи, но одно из них (sprechen) значит собственно говорить, а другое обозначает речь в смысле выступления (речь, произнесенную таким-то, там-то, по такому-то случаю). Русский язык не диффе­ренцирует в своем словарном составе речь как единичное выступление и речь как деятельность, использующую язык для сообщения, выражающуюся в неограни­ченном числе отдельных речей — выступлений и отдельных высказываний, но за­то фиксирует в самом языке вышеприведенное различие речи и языка, не фикси­рованное в такой общности в словарном составе немецкого языка.

Таким образом, в русском и немецком языках фиксированы различные линии анализа языковых явлений. Совершенно очевидно, что это различие языков не исключает возможности высказать те же мысли и провести ту же точку зрения на соотношение языка и речи на немецком языке, какая здесь была высказана на рус­ском. Но в русском языке различие языка и речи зафиксировано в языке, на не­мецком языке его надо провести в речи. Так конкретное соотношение языка и ре­чи по отношению к разным языкам складывается по-разному.

Значение слов разных языков по-разному фиксирует и синтезирование явле­ний. Так, например, русское слово «рука» объединяет, синтезирует в единое целое то, что французский, немецкий и английский языки анализируют, расчленяя на две составные части: bras и main; arm и hand. Это опять-таки, конечно, не исключа­ет возможности, говоря на русском языке, дифференцировать разные части руки, а говоря на французском, немецком или английском языке, высказать нечто о ру­ке в целом.

Но этот анализ — в первом случае и синтез — во втором надо будет осуществ­лять, используя средства языка в речи, — тогда как в русском языке этот синтез, а во французском, немецком и английском — соответствующий анализ дан уже фиксированным в языке*.

То же можно сказать и об обобщении. В русском и английском языках фикси­ровано обобщенное понимание познавательной деятельности: в словах «знать» (по-английски: know) и «понимать» (по-английски: understand). В немецком и французском языках нет таких обобщенных обозначений знания и понимания. Вместо них для знания имеются: по-французски — savoir и connaitre, а по-немец­ки — wissen и kennen; из них первые означают знание в смысле знания, а вторые — в смысле знакомства. Подобно этому, в немецком языке нет слова, которое по сво­ей обобщенности соответствовало бы русскому обобщенному «понимать» (фран­цузскому comprendre и английскому understand). Вместо него в немецком языке имеются лишь более частные — verstehen и begreifen; из них первое означает пони­мание с оттенком — «уловить смысл», второе — «постичь». Это опять-таки не зна­чит, что нельзя, пользуясь любым из этих языков, сформулировать ту же теорию

Стоит отметить, что и числовой ряд анализируется и синтезируется в значениях слов в каждом язы­ке по-своему. Так, например, число 95 — по-русски — девяносто пять (т. е. 90 + 5), по-немецки — funf und neunzig (т. е. 5 + 90), по-французски — quatre-vingt quinze (т. е. 4 х 20 + 15). Таким образом, одно и то же число выражено на разных языках разной системой словесных значений при одном и том же понятийном содержании.


познания, высказать те же мысли о природе знания и понимания, как в обобщен­ном, так и в дифференцированном их понимании. Но обобщение и дифференциа­цию, которые в одном случае зафиксированы в самом словарном составе языка, ^ другом надо, в результате дополнительной работы мысли, пользуясь средствами языка, сформулировать в речи. На базе разных языков, в которых зафиксированы разные итоги анализа и синтеза, дифференциации и обобщения, требуется разная дополнительная работа мысли, формулируемой в речи.               ,

Примеры подобного рода можно умножать без конца. Мы не станем этого де­лать. Важен лишь и без того ясный общий вывод. В семантическом отношении язык — это определенная, в ходе исторического развития народа фиксируемая система анализа, синтеза, обобщения явлений. (Овладевая в процессе обучения;

речи родным языком, ребенок в умственном отношении делает именно это приоб­ретение — осваивает определенную систему анализа, синтеза и обобщения явлений окружающего его мира'. ) В языке — в отличие от речи — заключен фиксиро­ванный результат познавательной работы предшествующих поколений, результат предшествующей работы мысли с фиксированной в нем системой анализа, синтеза и обобщения явлений. Мышление человека не ограничено отложившимися в языке результатами анализа, синтеза и обобщения явлений действительности. Опираясь на них, мышление людей непрерывно продолжает работу анализа, син­теза и обобщения, каждый раз по-новому, все глубже ее осуществляет, оформляя результаты этой непрекращающейся работы в речи2.

Совершаясь на базе языка, мысль оформляется в речи. Мысль не существует без языковой оболочки. Однако мышление и речь не совпадают. Говорить — еще не значит мыслить. (Это банальная истина, которая слишком часто подтвержда­ется жизнью. ) Мыслить — это значит познавать; говорить — это значит общаться. Заключаясь в познании, мышление предполагает речь, в которой оно получает языковую оболочку; заключаясь в общении, речь предполагает работу мысли: ре­чевое общение посредством языка — это обмен мыслями для взаимопонимания. Когда человек мыслит, он использует языковый материал, и мысль его форми­руется, отливаясь в речевые формулировки. Но задача, которую он, мысля, разре­шает, — это задача познавательная. Мышление — это работа над познавательным содержанием мыслей, получающих в речи языковую оболочку, отличная от рабо­ты над самой речью, над текстом, выражающим мысли. Работа над текстом, над

' Безнадежна, таким образом, попытка современного семантического идеализма, как и всех его пред­шественников (номиналистов и пр. ), свести мышление к языку или к речи — к совокупности слов и предложений, а эти последние — к лишенным смыслового содержания знакам и их сочетаниям. Нельзя свести мысль к языку и таким образом отделаться от нее. потому, что в самом языке мы опять-таки находим мысль; в самом языке заключено познавательное содержание.

2 Частными выражениями вопроса о языке и мысли и о речи и мышлении являются вопросы о слове и понятии и о предложении и суждении.

По первому вопросу см.: Галкина -Федорук Е. М. Слово и понятие в свете учения классиков марксиз­ма-ленинизма // Вестник МГУ. - 1951. - № 9; Ее же: Слово и понятие. - М., 1956; Беляев Б. В. О слове и понятии // Ученые записки 1-го МГПИИЯ. — Т. 8. Экспериментальная фонетика и пси­хология речи. — 1954; Смирницкий А. Н. Значение слова // Вопросы языкознания. — 1955. — № 2;

Травничек Фр. Некоторые замечания о значении слова и понятии // Вопросы языкознания. — 1956. - № 1.

По второму вопросу см.: Попов П. С. Суждение и предложение // Вопросы синтаксиса современного русского языка. — М., 1950. — С. 5-35; Галкина-Федору к Е. М. Суждение и предложение. — М.:

Изд-во МГУ, 1956.

 

печью — это отработка языковой оболочки мыслей для превращения последних в объекты осуществляемого средствами языка речевого общения как обмена мыс­лями в целях общения и взаимопонимания. В этой связи решается и вопрос о «функциях речи». Рушится (сформулированная особенно резко К. Бюлером)' концепция, согласно которой у речи несколько, по крайней мере две рядоположные функции: 1) функция обозначения (или Darstellung), вообще — семантиче­ская функция и 2) коммуникативная функция — функция общения2. У речи одна функция, одно назначение: служить средством общения. Но речевое общение, об­щение посредством языка специфично; специфика его заключается в том, что оно — общение мыслями. Связь речи с мышлением — не особая функция речи, а выражение ее специфической природы. С другой стороны, у мышления одна «функция», одно назначение — познание бытия; связь его с речью, с языком не прибавляет к мышлению новой «функции», а выражает специфику человеческого мышления как общественно обусловленного явления и создает новые условия для мыслительной деятельности.

Анализ познавательного процесса от ощущения до мышления показывает, как в специфических для каждой ступени формах реализуется решение гносеологи­ческой проблемы, согласно которому гносеологическое содержание любого по­знавательного процесса неотделимо от бытия — его объекта. Это положение име­ет своим следствием и предпосылкой преодоление субъективистского понимания психического, господствующего в идеалистической, в частности интроспектив­ной, психологии.

Если принять в качестве исходного субъективистское понимание психическо­го, т. е. представить себе всякое психическое явление первично только как достоя­ние или деятельность обособленного субъекта, как замкнутое в особом внутрен­нем мире его сознания и не заключающее в своем исходном определении, в своей внутренней характеристике отношения к бытию, то затем дополнительно, внеш­ним образом уже никакими ухищрениями этой познавательной связи психических явлений с бытием не установить. История так называемого репрезентативного реализма дала тому документальное доказательство. Репрезентативный реализм хотел утвердить себя как реализм в гносеологии; он стремился доказать, что чело­веческое познание постигает реальные вещи, но он исходил при этом из предпо­ложения о том, что психические явления образуют по своей природе чисто субъек­тивный мир, обособленный от мира внешнего, материального. (Репрезентативный реализм в гносеологии был неразрывно связан с интроспекционизмом в психоло­гии; репрезентационализм и интроспекционизм — две стороны по существу од­ной и той же концепции. )

} Изложение учения К. Бюлера о функциях речи см. в следующих его работах: Buhlez К. Uber den Begriff der sprachlichen Darstellung // Psychologische Forschung. - 1923. - H. 3; Die Symbolik der Sprache // Kantstudien. — 1928. — H. 3-4; Zur Grundlegungen der Sprachpsychologie // VIII-th International Congress of Psychology. — Groningen, 1927; Die Krise der Psychologie. — Jena, 1927 (2 Aufl., 1929); Sprachtheorie. Die Darstellungsfunktion der Sprache. - Jena, 1934 (основной труд);

Forschungen zur Sprachtheorie // Archiv fur die ges. Psychologie. — 1936, Bd. 94, H. IV.

2 В современной советской лингвистической литературе эта точка зрения представлена у Чикобавы. См. Чикобава А. С. Учение И. В. Сталина о языке как общественном явлении // Вопросы языкозна­ния в свете трудов И. В. Сталина. — М., 1950. — См. особенно с. 47-50.


Эта исходная предпосылка закрыла путь для разрешения поставленной им себе! гносеологической задачи. В своей полемике против Локка Беркли использовал исходную посылку репрезентативного реализма, согласно которой познание имеет дело лишь с идеями, якобы представительствующими реальность, для доказательства невозможности выйти за пределы идей и прорваться в сферу материальной реальности. Действительно, исходная предпосылка, репрезентативного реализ­ма, обособляющего идеи от вещей, заранее делала неосуществимой его претензию на то, чтобы на самом деле быть реализмом, обосновать познание самих вещей.

Реализация в теории познания того положения, что мы познаем самые вещи, самоё объективную реальность, необходимо предполагает преодоление субъекти­визма в понимании психических явлений. Вместе с тем именно таким образом — включением гносеологического, познавательного отношения к бытию в самое оп­ределение, во внутреннюю характеристику психического — субъективистическое понимание психического и преодолевается.

Положение, согласно которому психические процессы не образуют замкнуто­го в себе мира «чистой» субъективности, обособленной от внешнего, материаль­ного мира, относится не только к познавательным, но не в меньшей мере и к «аф­фективным» процессам. Стремления и желания, эмоции и чувства возникают в силу того, что отражаемые нами предметы и явления действительности затраги­вают наши потребности и интересы и выражают нашу связь с миром, нашу привя­занность и тягу к нему. Неверно даже для органически обусловленных влечений положение Фрейда, что объект — «самый изменчивый элемент влечения, с ним первоначально не связанный" 1.

На самом деле, лишь связавшись со своим объектом, влечение из более или ме­нее неопределенной тенденции превращается в действенную силу. Еще значи­тельнее роль объекта в стремлениях и чувствах, не сводящихся к элементарным органическим потребностям. Стремления и чувства человека детерминируются не односторонне изнутри, а определяются взаимоотношениями индивида с внеш­ним миром и представляют собой не чисто субъективное состояние индивида, обособленного от внешнего мира, а выражают отношение индивида к миру, связь с ним, образно говоря: силы притяжения и отталкивания, возникающие между индивидом и явлениями действительности в процессе их взаимодействия. Пси­хическая деятельность в целом является связью индивида с объективным миром, а не чисто субъективным выражением обособленного субъекта, замкнутого в себе и уединенного от мира.

Исходные предпосылки для преодоления субъективизма в трактовке психиче­ского должны быть заложены уже в понимании его природного происхождения. Эти предпосылки заключены в том положении, что психические явления возника­ют в процессе взаимодействия индивида с миром, в результате воздействия мира на него. Вещи и явления действительности, таким образом, изначально причастны к самому возникновению психических явлений, которые их и отражают. Эти предпосылки дает рефлекторная теория психической деятельности. К ней и надо обратиться.

См. сб. статей: Основные психологические теории в психоанализе. — М.; Л., 1923. — С. 108 (курсив мой. — С. Р. ).


ГЛАВА 3

Психическая деятельность и мозг. Проблема детерминации психических явлений

1. Рефлекторная теория

Рефлекторное понимание психической деятельности — необходимое связующее звено между признанием психической деятельности деятельностью мозга, неот­делимой от него, и пониманием ее как отражения мира. Рефлекторным понима­нием деятельности мозга эти два фундаментальных положения объединяются в одно неразрывное целое. Психическая деятельность мозга потому является вме­сте с тем отражением мира, что сама деятельность мозга носит рефлекторный ха­рактер, обусловлена воздействиями внешнего мира.

Рефлекторное понимание психической деятельности мозга предполагает, что она детерминируется объективным миром и является отражательной по отноше­нию к нему. Вместе с тем познание мира человеком может осуществляться только в силу того, что функционирование мозга заключается не в простой рецепции падающих на него воздействий, а в деятельности — в анализе и синтезе, дифференцировке и генерализации этих воздействий. Внутренняя логика теории отра­жения с необходимостью приводит к рефлекторному пониманию психической деятельности.

Так же как внутренняя логика теории отражения диалектического материа­лизма закономерно приводит к рефлекторному пониманию деятельности мозга, так рефлекторная теория деятельности мозга естественно подводит к пониманию психической деятельности как отражательной. Рефлекторная теория деятельно­сти мозга представляет собой, в первую очередь, утверждение о ее детерминации. Признание психической деятельности рефлекторной деятельностью мозга озна­чает не сведение психической деятельности к нервной, физиологической, а рас­пространение рефлекторной концепции на психическую деятельность. Рефлек­торная теория есть, вместе с тем, в конечном итоге, не что иное, как распростра­нение на деятельность мозга принципа детерминизма.

Утверждение рефлекторной теории психической деятельности в настоящей работе означает собственно не что иное, как распространение принципа детерми­низма в его диалектико-материалистическом понимании на отражательную дея­тельность мозга, на психические явления. Определенному пониманию детерми­низма отвечает и соответствующее понимание рефлекторной теории. Рефлектор ная теория Декарта и его непосредственных продолжателей была не чем иным как распространением на деятельность мозга механистического детерминизма теории причины как внешнего толчка. Существенно иной является рефлекторная теория, которая отвечает диалектико-материалистическому пониманию детер­минации явлений, их всеобщей взаимосвязи, их взаимодействию. И. М. Ceченов и И. П. Павлов заложили основу для построения такой рефлекторной теории.

Анализу рефлекторного понимания психической деятельности и детерминации психических явлений мы предпосылаем здесь исторический очерк, посвященный учению И. М. Сеченова и И. П. Павлова.

* * *

Ни И. М. Сеченов, ни И. П. Павлов, мировоззрение которых сложилось под влиянием русских революционных демократов, не исходили в своей научной paботе из марксистской философии. Однако философский анализ созданной ими рефлекторной теории показывает, что она по своей объективной внутренней ло­гике идет по пути конкретной естественнонаучной реализации в учении о мозге и его деятельности основных методологических принципов диалектического ма­териализма, приближается к ней.

Принцип рефлекса, как известно, был впервые сформулирован Декартом (хо­тя самый термин «рефлекс» у него еще отсутствовал). Представление о рефлексе у Декарта носило яркий отпечаток его механистического мировоззрения. В даль­нейшем, в XVIII столетии, по-видимому, впервые у Асперуха Монпелье, появля­ется самый термин рефлекс. Несмотря на то что понятие «рефлекс» в физиологии имеет длительную историю, есть все основания говорить о рефлекторной теории, основные положения которой были сформулированы И. М. Сеченовым и получи­ли дальнейшее развитие и конкретную научную реализацию в учении И. П. Пав­лова, как о принципиально новой концепции. И. М. Сеченов и И. П. Павлов со­здали новое понятие рефлекса и, что особенно важно, распространили принципы рефлекторной теории на психическую деятельность.

Характеризуя рефлекторную деятельность вообще, а значит, и деятельность психическую, обычно отмечают то, справедливо подчеркнутое И. М. Сеченовым положение, что источник ее лежит во вне, что посредством ее осуществляются отношения организма с внешним миром. Однако рефлекторная теория Сечено­ва—Павлова по своему методологическому смыслу не есть механистическая тео­рия внешнего толчка. Теория причины как внешнего толчка при объяснении явле­ний органической жизни терпит явное крушение: одно и то же внешнее воздей­ствие вызывает разную ответную реакцию в зависимости-от внутреннего состоя­ния организма, на который эти внешние воздействия падают. Внешние причины действуют через посредство внутренних условий. Это диалектико-материалисти-ческое положение является решающей методологической основой для построе­ния любой научной теории.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.