Ты молодец, надеюсь что у тебя всё получится.

И когда я уже подъезжаю к своему отелю, приходит резкое осознание того что сейчас я впервые не ответил ей сразу же - а это уже показатель.

***
18 ноября 2014 г.

— Пристегните ремни. Мы начинаем посадку в аэропорту Шереметьево.

Самолет слегка трясет, сильно закладывает уши и я делаю пару крупных глотков воды. Мои соседи - семейная пара, на несколько лет старше меня, за все время полета из Парижа в Москву, были весьма немногословны. Они смотрели какой-то фильм, и к середине просмотра девушка уснула на плече у парня, а тот лишь посмотрев на нее и улыбнувшись, стал читать книгу. И от всей этой картины веяло таким единением, настолько милым и трогательным, что я даже удивился, как меня затронуло это.

Колеса касаются взлетной полосы, и русская часть самолета начинает хлопать. Я не присоединяюсь к большинству, потому что занят гораздо более важным делом: распутываю наушники, и включаю свой айпод.

На паспортном контроле женщина хмуро смотрит на меня, я улыбаюсь и спрашиваю о том как у нее дела, она же со всего размаху ставить печать и отдает мне паспорт.

Я выхожу из аэропорта, и Москва заваливает меня липким снегом с дождем. Осень находится в самой худшей своей стадии, и выражает свою ненависть к людям грязью, холодом, мокрым снегом, и бесконечными сильными ветрами.

— Такси недорого!!! — кавказкие и русские голоса таксистов смешиваются.

— Я скоро вернусь, зайка... не переживай—мужчина с залысинами и в дорогом костюме, доказывает что-то по телефону своей жене, в то время, как сам приобнимает молодую, модельной внешности, девушку.

— Илья, ты не понял меня?! Мы не пойдем в Burger King! —мать орет на своего сына, который заходится в истерике.

— Да, успокойтесь уже вы все, — устало шепчу я. Ребенок услышав меня, прекратил плакать и взгляд его стал настолько серьезным, что у меня по коже побежали мурашки. Он смотрел на меня, еще некоторое время, пока мать уводила его, держа за руку.

Привет, Россия. Единственные чувства - которые ты вызываешь у меня - это равнодушие. Когда-то в детстве я любил тебя, потом в период взросления - ненавидел... мне была противна твоя погода, твое государство, твои люди и их стиль жизни. Теперь же, после полугода проведенного за границей, мне все равно. Казалось бы, это можно списать на то что все стало лучше... но, на деле, все осталось таким же. Бомжи валяются на лавочках, люди бросают окурки не в урны, а прямо на пол, проститутки так же ловят машины, грязные дети просят милостыню у прохожих, футбольные фанаты едут на матч, дворники—гастарбайтеры убирают дворы, а чуть выше, в девятиэтажных домах, муж приходит с работы, орет на жену и сына, одевает свои тренники и включает футбол.

Внутри этих людей ничего не изменилось, да и вряд ли изменится.

Но меня это больше не трогает. Не вызывает чувства бешенства, желания эмигрировать... я просто молча прохожу и зачастую даже не слышу, то что мне говорят. Усталость затянула словно трясину и оттуда тяжело выбраться. Утомительно.

Словно, в подтверждении моих мыслей, я понимаю, что таксист повторяет свою фразу уже второй раз.

— Вот пидары, конченные, бля. Гейропа, гы—гы—гы.

— Кто?

— Да, по радио тут говорили, бля, про Кончиту эту снова. На Евровидении, оно, бля, победило. А это трансветит, ну баба с бородой, пиздец, короче.

Я смотрю на сорокалетнего, пышущего здоровьем мужчину и думаю какое ему дело до этого трансвестита.

— Пидарье, Европа загнивает совсем.

Ну это ты не новость сказал. Она уже как лет двести загнивает, по версии русских, и почему-то не сгнила еще.

— Ну победила и победила, подумаешь, —лениво говорю я.

Мужик чуть не подпрыгивает на сиденье, и машину слегка заносит влево. Думаю, что нужно быть аккуратнее со словами, и вообще молчать, чтобы доехать живым до дома.

— Да как?! А если ко мне, мой ребенок бля, подойдет, я че ему скажу, бля? Это нормально, Петь, иди в бабу переделайся?! Пиздец, бля... нет, стрелять их надо, пидоров, Сталина на них не хватает.

Таксист что-то еще вопит, но после последней его фразы, я выпадаю из разговора. Происходи этот диалог чуть раньше, я бы многое мог рассказать ему: как его сын, бля, вряд ли придет с такими вопросами, потому что в это время он наверняка нажирается напитком JAGUAR со своими дружками, пока жена таксиста спит с соседом, дядей Саней. Я бы мог рассказать ему, что его прадед наверняка был одним из большинства счастливчиков, которым, при том самом великом Сталине, выбивали зубы в подвалах НКВД. И это, в лучшем случае, только зубы. Да и он сам бы должен помнить чудесные совковые времена, но только коллективное мышление и промывка мозгов - страшная вещь.

Мои мысли занимают абсолютное другие вещи: Вика, родители, друзья, дом, изменится ли что-либо в моей жизни? Не знаю, но тревога засевшая в груди, с моего отъезда в Париж, не отпускает.

Таксист подъезжает к дому, который я даже почти рад видеть, я рассчитываюсь с ним и все-таки перед уходом бросаю фразу:

— А как же Верка Сердючка? Ну плясала же вся Россия под танцы мужика переодетого в женщину и ничего страшного.

Таксиста этот вопрос ставит в тупик. Он напрягает все свои извилины, делает пару фальстартов и в конце концов бурчит:

— Ну... так она же наша... это образ, бля... ладно, иди, тоже мне самый умный, епта.

И я иду. Иду и улыбаюсь. Я же самый умный, епта.

***