Куда мы смотрели

Много воды утекло с тех пор, когда я впервые пришёл на Гремячий ключ. Не только воды. Сам берег Енисея в этом месте скальный, но выше береговой линии там песок, много песка. Скорее всего, песок, туда забросил огромный овраг, который распространился выше береговой линии, выше по течению до самого Академгородка. А там, кстати, посажены сосны и грунт песчаный. И вот по этой песчаной сыпухе вездесущие строители насосов протащили громадную трубу в рост человека, чтоб воду тырить из Енисея. До скального основания горы они, я полагаю, не доходили, думали, что труба и так тяжела, куда её деться. Однако по этой трубе шла река. Однажды она вышла за пределы железного русла и не сразу улетела в Енисей, а вначале сделало в створе огромное водо-песчаное озеро. Дальше дело было так…

Мы с Андреичем, нескромно говоря, были первые моржи Красноярска. Не потому что первые залезли в ледовую воду. Не потому, что первые переплыли холодный Енисей, братья Абалаковы ещё до постройки плотины переплывали реку в октябре, а в ноябре Енисей уже вставал. Первые потому, что ввиду, своей фанатичности и настойчивости создали условия массового старта крио-движения. Андреич, конечно, в том больше виноват. Чуя свою мессу, мы ходили за дозой холода каждый день. Был случай, когда я уснул в холодной воде на плаву и лёг на каменистую мель. Пытались мы вместе плавать, но оказалось что, крионаркомания дело индивидуальное. Договариваемся, допустим, прийти завтра в пять.

Послезавтра случайно встретимся.

- Андреич, ты вчера в пять был?

- Нет, не был?

- И я не был.

Вот такой коллективизм.

Я чаще видел следы на песке от вибрам Андреича, да фиг пойми, когда он прошёл.

И вот иду, вижу свежие следы вибрам, наверно Андреич на берегу, сейчас его настигну. Ага настиг… Следы обрываются песчаным обрывом семь метров глубиной. Андреич, ау!

Водопесчаное озеро прорвало, сель полетел по створу ручья. Грохнул три, четыре строителя, смыл бабку с огородом и на несколько лет весьма попортил берег. Андреичу ни хрена, его на месте не было, бесполезно с ним договариваться, он раньше пришёл и раньше ушёл, а я пока жив.

Этот акт катаклизма был не один, много было наводнений и пожаров.

Например, сделал я сруб из брёвен на берегу. Прихожу на берег, лежать аккуратно брёвна вдоль берега до мыса, сруба нет, смыло. Стал строить на сваях. Но был день, когда вода доходила почти до верха моржовки, и мы привязывали строения, чем можно, и потом их весьма покосило.

Андреич говорил нам - не бойтесь, ребята, водоворотов и течений. Не шабутитесь, вода сама вынесет куда кого надо.

Оказалось, что есть вещи пострашнее водоворотов и селей. О них я узнал позже, сплавляясь на западе нашей родины.

В Неве вода в ноябре была со льдом, но и со льдом плыла нефть. Я сунулся на берег Финского залива, зашёл в воду, осторожно проплыл. Вышел, ноги по колено были в нефти. В Неве, кстати, тогда в восмидесятые заплывали даже летом, но никто не пытался купаться в Москве-реке. Нашему моржу Цыганкову дали свидетельство Гиннеса по заплыву в Москве реке. Он камикадзе, т. к. мало найдётся людей, которые туда полезут в любое время года, вода шибко плохая. В Воронеже в черте города есть водохранилище, в котором в начале лета можно плавать, в конце нет, грязно. Я плавал на грани между можно и нельзя, подплываю к берегу, смотрю люди какие то, как поросята, плещутся и аж хрюкают от удовольствия.

- Вы чё, народы, с дуба рухнули.

- Не, мы с Москвы, эта вода для нас родниковая.

На берегу воронежского водоёма стоял церковь-храм. И над берегом стоял другой. Другой, как то хитро притырился, скондобился, его не поломали свидетели Ёговы, из под него вытекал сильный чистый поток воды.

Храм на берегу порушился, порепался, взирая на убиение реки. Хозяин его в виде чудесной несмываемой фрески перебрался в подвал храма.

- Глаза бы - говорит - на вас не смотрели.