Зеркало и обезьяна. Медведь у пчел

Зеркало и обезьяна

Мартышка, в Зеркале увидя образ свой,

Тихохонько Медведя толк ногой:

«Смотри-ка, – говорит, – кум милый мой!

Что это там за рожа?

Какие у нее ужимки и прыжки!

Я удавилась бы с тоски,

Когда бы на нее хоть чуть была похожа.

А ведь, признайся, есть

Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:

Я даже их могу по пальцам перечесть».

«Чем кумушек считать трудиться,

Не лучше ль на себя, кума, оборотиться? » —

Ей Мишка отвечал.

Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.

Таких примеров много в мире:

Не любит узнавать никто себя в сатире.

Я даже видел то вчера:

Что Климыч на руку нечист, все это знают;

Про взятки Климычу читают,

А он украдкою кивает на Петра.

Медведь у пчел

Когда-то, о весне, зверями

В надсмотрщики Медведь был выбран над улья́ ми.

Хоть можно б выбрать тут другого поверней,

Затем, что к меду Мишка падок,

Так не было б оглядок:

Да спрашивай ты толку у зверей!

Кто к ульям ни просился,

С отказом отпустили всех,

И, как на смех,

Тут Мишка очутился.

Ан вышел грех:

Мой Мишка потаскал весь мед в свою берлогу.

Узнали, подняли тревогу,

По форме нарядили суд,

Отставку Мишке дали

И приказали,

Чтоб зиму пролежал в берлоге старый плут.

Решили, справили, скрепили;

Но меду всё не воротили.

А Мишенька и ухом не ведет:

Со светом Мишка распрощался,

В берлогу теплую забрался

И лапу с медом там сосет

Да ý моря погоды ждет.

Крестьянин и смерть^[83]

Набрав валежнику порой холодной, зимной,

Старик, иссохший весь от нý жды и трудов,

Тащился медленно к своей лачужке дымной,

Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.

Нес, нес он их и утомился,

Остановился,

На землю с плеч спустил дрова долой,

Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:

«Куда я беден, боже мой!

Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,

А там подушное, боярщина, оброк…

И выдался ль когда на свете

Хотя один мне радостный денек? »

В таком унынии, на свой пеняя рок,

Зовет он Смерть: она у нас не за горами,

А за плечами.

Явилась вмиг

И говорит: «Зачем ты звал меня, старик? »

Увидевши ее свирепую осанку,

Едва промолвить мог бедняк, оторопев:

«Я звал тебя, коль не во гнев,

Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».

Из басни сей

Нам видеть можно,

Что как бывает жить ни тошно,

А умирать еще тошней.