Сцена седьмая. Свидетельство о смерти

Сцена седьмая

Свидетельство о смерти

1949 год. Вторая половина дня. За общим столом работают Мими , Жизель и мадам Лоранс. За отдельным столиком — Элен. У гладильного стола — новый гладильщик Жан. Входит Симона , торопливо снимает пальто и надевает рабочий халат.

Элен (Симоне ). Получили?

Симона кивает утвердительно.

Покажите.

Симона достает из большого конверта лист и бережно протягивает его Элен. Садится за стол и принимается за работу. Элен негромко читает.

«Свидетельство о смерти… Решение гражданского суда департамента Сена… Суд имеет основание заявить, что господин… скончался в Дранси, департамент Сена». Скончался в Дранси? Почему они написали «в Дранси»?

Симона (не поднимая головы от шитья ). Так у них принято.

Элен (невольно повышая голос ). Что значит принято?

Симона, не отвечая, сосредоточенно шьет. Элен продолжает читать.

«…скончался в Дранси, департамент Сена, 3 марта 1943 года»… Нет, как это понимать? Он что, шел по городу Дранси, подвернул ногу на тротуаре и умер?

К ним подходит гладильщик Жан, берет документ и тоже читает, Элен старается взять себя в руки. Симона работает с безучастным видом.

Жан (изучив содержание, принимается объяснять ). Они в свидетельстве ставят последнее зафиксированное местопребывание покойного… Тут указаны дата и место его отправки… Это чтоб все выглядело… более… (Подыскивает слово. ) Более легально.

Элен (перебивая ). Дата отправки куда? Куда? Они же не пишут, что это дата отправки, они пишут «скончался в Дранси, департамент Сена», и точка.

Жан, ничего не ответив, возвращается к своему рабочему месту. Молчание. Элен нервно мерит шагами мастерскую, снова подходит к Симоне.

Разве раньше, в свидетельстве о том, что пропал без вести, не было сказано: «3 марта 1943 года отбыл из Дранси в направлении Люблин — Майданек»? Или мне это приснилось? Почему тогда здесь они не написали точно так же? Хотя бы так же?

Симона (после паузы ). В свидетельстве о смерти нельзя написать «отбыл в направлении»…

Элен. Почему нельзя?

Симона. Нужно, чтоб было точнее.

Элен. Почему?

Симона не отвечает, только еще быстрее работает иглой. Пауза. Элен вдруг надрывно кричит.

Надо было отказаться! Надо было отказаться! Нельзя в довершение ко всему соглашаться еще с этим!

Леон (вбегает с ножницами в руках ). Что происходит? Что тут еще происходит? Что она натворила?

Элен. Читай! (Протягивает ему документ. )

Леон. Это еще что?

Элен. Читай!

Леон быстро пробегает глазами документ и возвращает его Элен.

Леон. Вот и хорошо. Вот и хорошо. Теперь ей не понадобится больше бегать по конторам, глядишь, время от времени и у нас посидит.

Элен (снова протягивая ему свидетельство ). Да ты дочитай до конца!

Леон. А я дочитал. Все хорошо, все прекрасно, все печати на своих местах!

Элен. И тебя там ничего не шокирует?

Леон. Меня? Шокирует? Ты думаешь, что я в первый раз вижу свидетельство о смерти? (Хмыкает и качает головой. ) Мне бы получить на эту зиму столько заказов, сколько я в своей жизни перевидал таких свидетельств…

Элен (кричит ). Скончался в Дранси! Скончался в Дранси!

Леон. Ну и что? В Дранси — не в Дранси, какая разница, это ж всего-навсего бумажка!

Элен. Несчастный болван! «В Дранси — не в Дранси»! Да если это не указано в их документах, со всеми бланками, печатями и официальными подписями… Читай: Суд департамента Сена… Хранитель печати… Судья такой-то… Зарегистрировано такого-то. Засвидетельствовано тем-то… Если здесь ничего не указано, значит, никого туда не отправляли, никого не грузили в вагоны, никого не сжигали в печах. Если они все просто скончались в Дранси, в Компьене, в Питивье, то кто о них вспомнит? Кто о них вспомнит?

Леон (тихо ). Вспомнят, вспомнят. Для этого не требуется бумаг. Тем более криков.

Элен. Но зачем они лгут, зачем? Почему не написать все как есть? Почему не написать: «Заживо сожжен»? Почему?

Леон. Бумажка есть бумажка. Ей она нужна, только чтобы попытаться получить пособие, больше ни для чего. Может, ей по этой бумажке и не дадут никакого пособия, скорее всего, у нее на него нет права. Но она хочет попытаться. Она хочет непременно еще побегать по инстанциям. Это сильнее ее. Ей это нравится: заполнять всякие анкеты, карточки, формуляры, водится за ней такой грех… Ничего другого эта бумажка ей не дает… Ровным счетом ничего… Документ, необходимый, чтобы получить другие документы. Только и всего…

Элен. А дети? Как они узнают? Прочтут «скончался в Дранси», и все?

Леон. Узна& #769; ют, узна& #769; ют. Узна& #769; ют больше, чем надо!

Элен. Конечно, по-твоему, чем меньше знаешь, тем лучше спишь…

Леон. Те, кому следовало бы знать, не узнают никогда. А мы — мы и так уже много знаем, слишком много…

Элен. Кому же, по-твоему, следовало бы знать?

Леон (помолчав, сквозь зубы ) Другим.

Элен. Каким таким другим?

Леон. Хватит голосить, здесь ателье, здесь люди работают. Работают, а не занимаются философией… (Симоне. ) И ты тоже… убери все это… разложила зачем-то свои бумаги… Тут пособий не выдают, тут работают, и точка. И обходятся без свидетельств и разных там выписок!

Элен. Прекрати на нее орать, это я ее попросила показать.

Леон. А ты кто такая? Следователь, поверенный, адвокат, министр по делам ветеранов и жертв войны? Болтаешь языком, будто можешь решить какие-то проблемы. Лучше о моих проблемах подумай, если у тебя есть свободное время, а потом уже чужими занимайся…

Элен. А какие у тебя проблемы?

Леон. У меня? Никаких! Я счастлив! Так счастлив, что просто подыхаю от счастья! «Какие у меня проблемы, какие у меня проблемы»… А кто, по-вашему, мадам, обо мне вспомнит? Кто, по-твоему, вспомнит, а?!

Элен выходит. Леон, тяжело вздохнув, принимается судорожно наводить порядок в мастерской. Все работают в молчании, избегая смотреть друг на друга. На какое-то время Леон замирает посреди комнаты с безвольно опущенными руками. Потом поворачивается к Симоне.

Все нормально?

Симона (пожимает плечами с безучастным видом, будто происходящее здесь ее не касается ). Нормально…

Леон. Ну, ну… (Выходит. )