Б. Г. Тилак 29 страница

спасшимся от потопа, то во имя обретения

потомства он принес жертву воде, опустив в

нее масло, молоко и творог, результатом чего

стало появление в течение года женщины по

имени Ида (вариант — Ила). В союзе с ней он

обрел потомство.

Так излагает эту историю «Шатапатха Брахмана

». Очевидно, на этот вариант ссылается Атхарваведа

(XIX, 39, 7-8), сообщая, что на месте

высадки Ману на самой вершине горы выросло

растение «куштха». Эта высокая точка Гималаев

называется «местом соскальзывания корабля», золотого

корабля с золотыми мачтами, который

двигался по небесам. В «Махабхарате» эта вершина

Гималаев известна как Нау-бандханам («Привязывание

корабля»), но ничего не говорится о точном

месте и времени события. В «Матсья Пуране»

упоминается Малайя, то есть Малабарский район

(на юго-западе Индии), как место подвижничества

Ману, а в «Бхагавата Пуране» героем истории

выступает Сатьяврата, правитель страны дравидов.

Д. Муир сравнил все эти варианты и указал

на различия между более ранними и последующими

версиями истории, выявив внесенные в нее

дополнения и расширения сюжета. Мы, однако,

берем здесь древний вариант, в котором, как

известно, нет указания относительно места высадки

Ману на сушу. При потопе землю заливает

вода, а не, лед или снег, как указывается в Авесте.

Все же кажется, что индийская история, говорящая

о наводнении, относится к той же самой катастрофе,

которая описана в Авесте, а не к какому-

то местному разливу вод или слишком

обильным дождям. И хотя «Шатапатха Брахмана»

упоминает только наводнение, все же слово

«пралейя» обозначает «снег», «мороз» или «лед»

414 ГЛАВА XI

в поздней санскритской литературе, хотя древнеиндийский

грамматист Панини (V—IV века до

н. э. ) производил это слово от «пралайя» — «потоп

» (VII, 3, 2). Видимо, в древнейшие времена

индийцам была известна связь между льдом и

разливом вод, затем она, как кажется, не вспоминалась

в течение какого-то времени.

Геологи информируют нас, что каждое оледенение

характеризуется интенсивным разливом вод

по земле, вызываемым притоком тающих на ледниках

льдов в русла больших рек. Воды этих

рек несут большие массы песка и глины. Слово

«аугхах» — «разлив» — в «Шатапатха Брахмане»

может поэтому восприниматься как указание на

такой размывающий все разлив ледниковых потоков,

и мы можем представить себе Ману, уносимого

им в лодке вслед за рыбой в сторону

Гималаев. Это значит, что нет необходимости

считать, что указание в «Шатапатха Брахмане»

относится именно к наводнению как таковому,

чтобы там ни говорилось в более поздних Пуранах.

А если так, то мы можем рассматривать и

указания в Брахманах на потоп как на вариант

разлива льда в Авесте. Ученые уже указывали,

что сама идея о потопе могла войти в индийскую

литературу исключительно из семитских источников,

но это сомнение довольно скоро было вытеснено

из умов, поскольку история, говорящая

о потопе, излагается в таком источнике, как сама

«Шатапатха Брахмана», которая была создана,

как сейчас установлено, не позднее 2, 5 тысячи

лет до н. э. (это связывается с фактом содержащегося*

в ней указания на восточное стояние созвездия

Криттик, или Плеяд). Поэтому становится

очевидным, что вся история потопа является арийской

по происхождению, а поэтому и ведические

и авестийские указания на потоп явно происходят

из одного источника.

СВИДЕТЕЛЬСТВА АВЕСТЫ

Можно также заметить, что Йима, который,

как сказано в Авесте, построил вару, называется

там сыном Вивангхата, а Ману именуется в ведической

литературе сыном Вивасвата (по-ирански,

Вивангхата), что встречаем в «Шатапатха Брахмане

» (XIII, 4, 3, 3) и в Ригведе (VIII, 52, 1),

хотя у него нет эпитета, связанного с потопом. И

Яму в Ригведе (X, 14, 1) тоже выразительно

именуют Вайвасватом («произошедшим от Вивасвата

»). Несмотря на то что Йима выступает героем

одной истории, а Ману — другой и что в одной

говорится о надвижении льда, а в другой —

воды, мы можем считать это все относящимся к

тому же геологическому периоду, а точнее — событию*.

* Далее в книге Тилака приводится обширная сноска:

«История потопа встречается и в других мифах арьев (арийских

народов). Следующая ниже цитата является греческим

вариантом, в котором выявляются некоторые инциденты, разительно

похожие на историю Ману: «Неимоверная несправедливость,

сотрясавшая землю, по словам Аполлодоруса, порождалась

существовавшей тогда бесстыдной расой, или пятьюдесятью

сыновьями Ликаона, и это заставило Зевса вызвать

всеобщий потоп. Беспрестанный и ужасный дождь покрыл

всю Грецию пеленой воды, за исключением некоторых

горных вершин, где приютилось несколько задержавшихся

там. Девкалион спасся в сундуке-ковчеге, который он сделал

по совету своего отца Прометея. После того как воды носили

его девять дней, он остановился на вершине горы Парнас, и

Зевс через Гермеса обещал ему исполнить любое его желание.

Он попросил прислать к нему людей и друзей. Зевс

велел ему и его жене Пирре бросать через голову камни, и

из тех, что бросал Девкалион, возникли мужчины, а из тех,

что бросала Пирра, — женщины. И так появилась и стала

владеть землей Греции «каменная раса людей» (если я здесь

применю точный перевод с греческого определения, которым

не пренебрегли Гесиод, Пиндар, Эпихармас и Вергилий).

Девкалион, выйдя из сундука, принес благодарственную жертву

Зевсу, богу спасения. Он также воздвиг алтарь в

Фессалии во имя двенадцати олимпийских богов».

По поводу этой истории Грот замечает, что в реальность

потопа верили в Греции в течение ряда веков, и даже

Аристотель в своей работе по метеорологии говорит о нем

как о несомненном факте.

416 ГЛАВА XI

Указания в Авесте, однако, более точны, чем в

«Шатапатха Брахмане», и если это подтверждено

почти в каждой детали теми научными данными,

которые относятся к наступлению ледникового

периода, следует прийти к выводу, что традиция

Авесты более древняя, чем та, что выявляется в

«Шатапатха Брахмане». К такому же заключению

пришел и д-р М. Хауг на основе лингвистического

анализа. Он сказал о «Вендидаде»: «Подлинный

документ, безусловно, чрезвычайно давний и,

безусловно, является одним из древнейших в числе

всех частей " Вендидада" ». Такое название, как

Хапта Хенду в этом пассаже, которое не встречается

в более поздней ведической литературе,

указывает на это же заключение.

Мы можем тут вспомнить и некоторые пассажи,

процитированные Д, Муиром в его «Оригинальных

санскритских текстах» (изд. 3, том 2,

с. 322—329) для того, чтобы показать, что в индийской

литературе сохранялись реминисценции о

северной родине. Прежде всего, он указывает на

выражение «шатам химас» — «сто зим», встречающееся

в Ригведе (I, 64, 14; И, 33, 2; V, 54,

15; VI, 48, 8), и замечает, что, хотя в этом памятнике

встречаются и слова «шарадах шатам» —

«сто осеней» (II, 27, 10; VII, 66, 16) все же первое

из них должно рассматриваться как реликт

того периода, когда память о похолодавших областях,

откуда ушли ведические арьи, еще не исчезла.

Он цитирует и второй пассаж, уже из

«Айтарейя Брахманы» (VIII, 14), где сказано:

«По этой причине в этой северной области все

народь*, которые жили по ту сторону Гималаев,

(именуемые) Уттара Куру и Уттара Мадра, предназначены

(посвящены) к высокославной власти

(«ваираджьям»)». Эта Уттара Куру снова описывается

в той же «Брахмане» (VIII, 23) как земля

богов, которую не могут победить смертные, а это

СВИДЕТЕЛЬСТВА АВЕСТЫ

указывает на то, что эта область рассматривалась

как мифическая. Уттара Куру упоминается и

в «Рамаяне» (IV, 43, 38) как прибежище тех,

кто занимался похвальными делами, а в «Махабхарате

» («Сабха-парван») герой Арджуна говорит:

«Вот эти Уттара Куру, которых никто не пытается

победить». На то, что Уттара Куру не была

сказочной землей, указывает то, что и гора, и

народ, и город упоминаются Птолемеем как Оттарокорра.

Лассен тоже считает, что Мегасфен

имел в виду Уттара Куру, когда упоминал о гипербореях.

Муир завершает этот раздел пассажем

из «Каушитаки Брахманы» (или «Санкхяяны»), где

в разделе (VII, 6) богиня речи по имени Патхья

Свасти упоминается как знающая северные области

(«удичхим дишам»), говоря: «В северной области

лучше знают речь и лучше разговаривают,

и людям надо направляться туда для изучения

речи».

Муир считает, что некоторые реминисценции

древних связей с севером могут быть прослежены

в этом пассаже.

Но ни об одном из них нельзя сказать, что

они содержат указания на родину в арктическом

регионе, с чем мы встречаемся в строфах Ригведы,

повествующих о долго длящихся зорях, о

длительных ночи и дне или о годе в десять месяцев.

Но нам следует тем не менее воспринимать

указанные Муиром пассажи как подтверждающие

свидетельства, а поэтому мы здесь приводим

их как таковые. Именно на ведические

пассажи и легенды, разобранные в предыдущих

главах, и на свидетельства Авесты мы и ссылаемся

главным образом для установления факта существования

исходной арийской родины в арктическом

регионе; при рассмотрении обоих этих

источников вместе мы получаем непосредственные

традиционные указания на то, что первич

418 ГЛАВА XI

ные места формирования арийской расы находились

вблизи Северного полюса, а не в Центральной

Азии и что они были разрушены надвигающимся

оледенением, а поэтому индоиранцы, вынужденные

покинуть свою родину, мигрировали

к югу. При этом движении они прошли через

несколько областей Центральной Азии, расположенных,

очевидно, в долинах рек Окса, Инда,

Кубхи и Расы, и из этого региона они, как

видно, снова стали продвигаться путь индийцев

лег к востоку, а иранцев к западу, где мы их

и видим на раннем этапе последнего исторического

периода.

ГЛАВА XII

СРАВНИТЕЛЬНАЯ МИФОЛОГИЯ

Ценность данных сравнительной мифологии как подтверждающих

свидетельств. Использование этого в настоящем исследовании.

— Древние календари арийских рас Европы. — Данные

о множественности рассветов в мифологии литовцев,

греков и кельтов. — Древний римский год из десяти месяцев

и реформа Нумы. — Точка зрения Плутарха. — Указание на

невероятность теории Лигнана. — Древний год кельтов. Завершение

его последним днем октября и указание на начало

зимы и мрака. Праздник зимы в этот день. — Среднелетний

праздник Лугнассада первого августа. — Первое мая как

начало лета. — Дата битвы Мойтура. — Подобная же длительность

древнего норвежского года. — Сравнение с древнегреческим

календарем. Все это указывает на шесть месяцев

света и шесть месяцев мрака. — Подтверждающие данные,

извлеченные из сравнительной филологии. — Две части года

в древнейшие времена. — Дева, имеющая девять образов, в мифологии

кельтов. — Девять шагов Тора в норвежских легендах.

— Сравнение этого с ведическими Навагвами и авестийскими

Вифра Наваза. — Родина Балдера на небесах. Это говорит

о долгом арктическом дне. — Сказания славян об Иване

и трех его братьях. — Длительная ночь в доме Ивана. —

Сравнение с ведической легендой о Троих. — Демон зимы у

славян. — Повествование о рассвете и сумерках в мифологии

финнов. — Указание на долгий день сроком в четыре недели. —

Легенды кельтов и тевтонов о ежегодной борьбе солнечного

бога с мраком. — Балдср и Ходур, Кухулэн и Фомори. — Временные

болезни и диспозиции богов и героев. Взгляд на это

профессора Раиса. — Недомогание означает мрак зимы. —

Мифы кельтов и тевтонов о долгом дне и долгой ночи.

Все это говорит о древней родине в арктическом регионе. —

Рассмотрение недавних исследований этнологов в поддержку

взгляда о европейской прародине. Относятся к Северной Германии

или Скандинавии. — Необходимо углубиться дальше к

северу. — профессор Райе говорит о Финляндии или Белом

море. — Нет расхождений с теорией, говорящей о Северном полюсе

как о прародине всего человечества. — Метод и выводы

профессора Раиса. — Традиции восточных и западных арьев

утверждают мысль об исходной родине в Арктике. — Объясняется

соотношение этого с мыслью о колыбели человечества

на Северном полюсе.

14'

420ГЛАВА XII

главе мы предполагаем рассмотреть, как

ЛЗи до какой степени те заключения, к которым

мы пришли, рассмотрев ведические и авестийские

свидетельства, поддерживаются мифами и

традициями европейских ветвей арийской расы.

Данные, собранные в предыдущих главах, настолько

важны по своему характеру, что с ними

следует считаться, даже если традиции, сохранившиеся

в среде других рас, будут в чем-либо резко

им противоречить. В наших данных нет ничего

специально азиатского, и даже без дальнейших

подтверждений мы сможем уверенно утверждать,

что родина индоиранцев должна была быть также

и древнейшей родиной других арийских на-'

родов вплоть до последней ледниковой эпохи. Но

тем не менее мы должны изучить их традиции,

чтобы узнать, сохранились ли в их древних календарях,

мифах или легендах какие-либо воспоминания

об их исходных землях. Нельзя ожидать,

что свидетельства эти окажутся столь же надежными,

как те, что сохранились в Ведах или

Авесте, но все же они ценны как подтверждающие

материалы.

История таких наук, как сравнительная мифология

и филология, показывает нам, что, когда

ведическая литература и язык стали доступны

европейским ученым, был пролит новый свет на

греческую и римскую мифологию, и похоже, что

ведические и авестийские свидетельства в пользу

арктической теории могут в равной мере послужить

выяснению ряда вопросов, содержащихся

в легендах литературных памятников арийских

рас ЕврВпы. Но этот сюжет столь широк, что не

может быть рассмотрен в пределах одной главы,

да мне не хватает и возможностей выполнить

такую задачу. Поэтому я ограничу себя указанием

здесь на те факты, в которых явно просматриваются

реминисценции, касающиеся древ

СРАВНИТЕЛЬНАЯ МИФОЛОГИЯ 421_

ней арктической родины греков, римлян, кельтов,

тевтонов и славян. Мне следует добавить, что

я очень многим обязан в моем стремлении к этой

цели таким научным и содержательным трудам,

как «Лекции Гибберта» и «Происхождение и развитие

религии в проявлениях кельтского язычества

».

Следуя порядку, принятому в обсуждении ведических

свидетельств, мы сначала займемся вопросом

древнего календаря и посмотрим, сохранились

ли в традициях западных арийских народов

такие данные о древнем годе, которые указывали

бы на черты севера, как, например, на долгий

рассвет, долгие день и ночь или же на периоды

солнечного света, длившиеся менее двенадцати

месяцев. Мы видели, что заря в Ригведе часто

упоминается во множественном числе и что

группа в тридцать зорь-сестер описывается как

непрерывно движущаяся по кругу и существующая

в одном пределе без взаимного разделения. Этот

феномен характерен только для арктического региона.

Такое указание в ведах на зарю не существует

как единственное.

Так, в латышской мифологии зарю именуют

«диэво дукте», то есть «дочь неба», или «дочь

бога», подобно тому, как в Ригведе богиня Ушас

именуется «диво духита», и «поэты-латыши так

же говорят о многих прекрасных дочерях неба,

или дочерях бога», как указывает Макс Мюллер.

Далее этот ученый сообщает, что в греческой

мифоловии мы можем «легко найти среди жен

Геракла носительниц имен, имеющих определенное

значение, как, например, Ауга (Авга) —

(«Свет солнца»), Ксантис («Желтая»), Хрисея («Золотая

»), Иола («Фиалка»), Аглая («Блестящая») и

Зона («Возрождающаяся»), чье имя совпадает с Эос

(«Заря»)». Подобная же история повторяется и в

кельтской мифологии, где солнечный герой Куху

422 ГЛАВА XII

лэн имел жену, чье имя было и Эмер, и Этне

Ингубаи. Профессор Райе замечает по этому поводу,

что «возможно, этот миф говорит не об одной

заре, а о многих, которых бог солнца одаривал

своей любовью в каждый из трехсот с

лишним дней года».

Раньше уже указывалось, что описания ведических

зорь в образах взаимно близких членов

группы предостерегает нас от того, чтобы рассматривать

их как триста и более зорь в году.

Единственный вывод из этого — тот, что здесь

отражена долгая и не прерывающаяся арктическая

заря, разделяемая для удобства описания на

части по 24 часа. В латышской мифологии мы

не находим такого исчерпывающего описания,

как в Ведах, и она не может восприниматься

как правильно указывающая на полярную зарю,

но если мы учтем, что заря там описывается

как дочь неба и о ней говорится во множественном

числе, как и в Ригведе, мы можем распространить

и на эту мифологию заключение, выведенное

нами из более полного описания зари в

Ригведе, как, равным образом, это же относится

и к кельтской и греческим упомянутым легендам.

При разъяснении сути Гавам-аянам (то есть годовой

саттры «путь коров») и соответствующей

легенды о Дашагвах уже упоминалась греческая

легенда о Гелиосе, о котором сообщается, что он

имеет триста пятьдесят быков и много овец, что

явно говорит о годе в триста пятьдесят дней и ночей;

упоминалась и римская традиция, касающаяся

месяца под названием децембер, что явно

указывает на то, что он десятый и последний в

году. Профессор Лигнан в своем очерке «Навагвы

и Дашагвы в Ригведе», опубликованном в

материалах седьмого Международного конгресса

ориенталистов (1886), замечает, однако, что пас

СРАВНИТЕЛЬНАЯ МИФОЛОГИЯ 423_

сажи Плутарха о жизни Нумы, где упоминается

эта традиция, не поддерживают взгляда, что римляне

изначально насчитывали не больше десяти

месяцев в году. Правда, Плутарх упоминает об

альтернативном варианте изменений, внесенных

Нумой в порядок перечисления месяцев: «Сделав

март третьим, тогда как он был первым, сделав

январь первым, а он был одиннадцатым у Ромула

(первого царя Рима, VIII век до н. э. — Н. Г. ),

а февраль — вторым, который считался двенадцатым

и последним». Но сразу после этих слов

Плутарх замечает: «Многие, однако, утверждают,

что два месяца, январь и февраль, были добавлены

Нумой, тогда как до этого там считали,

что в году десять месяцев», а в конце этой части

своего текста он приводит собственное мнение:

«То, что римский год содержал сначала только

десять месяцев, а не двенадцать, подтверждается

названием последнего, но они продолжали называть

его децембером, то есть десятым; а то,

что март считался первым, ясно из того, что

пятый после него месяц назывался квинтилис,

шестой — сикстилис, и так до конца всего порядка

». Я уже ссылался выше на этот пассаж и

указывал, что рассуждения Плутарха по проблеме

порядка перечисления месяцев основано на их числовых

номерах, и это не может быть игнорировано.

Если январь и февраль были последними двумя

месяцам^ в древнем римском календаре, мы должны

полагать, что порядок исчисления от квинтилиса

до децембера обрывался после децембера,

что не выглядит вероятным. Поэтому более разумным

будет предположение, что Нума добавил

два месяца к старому исчислению года и что сообщение

о переносе января и февраля от начала в

конец года добавили позднее те, кто не знал,

424 ГЛАВА XII

как исчислять год, имеющий лишь десять месяцев,

то есть состоявший только из 304 дней.

Но, кроме Плутарха, нам известно также свидетельство

Макробиуса, который подтверждал,

что при Ромуле год имел только десять месяцев.

Поэтому не может быть сомнений в том, что существовало

традиционное представление о древнеримском

годе в десять месяцев, и мы видим разумность

соотнесения этого с ежегодными жертвоприносительными

саттрами, описанными в ведической

литературе. Тот факт, что в римском

календаре месяцы именовались по своим порядковым

номерам, говорит об отсутствии для них специальных

названий в древности, и это же выявляется

в разных арийских языках.

Свидетельства о древнем годе кельтов, тевтонов

и греков не выглядят*, однако, достаточно ясными,

но они четко указывают, что в любом

случае год отмечался определенным периодом

холода и тьмы, что указывает на связь между

происхождением древнего календаря и Арктикой.

Профессор Райе отмечает, говоря о старом кельтском

годе: «Поскольку раньше кельты придерживались

обычая считать (учитывать) зимы, ставя

зиму и ночь на первое место перед летом

и днем, я должен согласиться, что последний

день года у ирландцев, день смерти Дайрмайта,

обозначал канун ноябрьской ночи праздника

Хэллоуина, то есть ночи на 1 ноября, на день, известный

в Ирландии как Самхайн, а в Уэльсе

как Нос гэлэн геф, или Ночь зимних календ.

Но и на этом одном не стоит останавливаться,

так как нам известно, что среди слов Кормака

есть свидетельство, что месяц перед началом

зимы был последним, так что первый день первого

месяца зимы был также и первым днем

года».

СРАВНИТЕЛЬНАЯ МИФОЛОГИЯ

С кануном 1 ноября связаны разные суеверия и

обычаи, показывающие, что этот день считался

временем пророчеств и появления духов, и Райе

затем завершает обсуждение проблемы последнего

дня кельтского года следующими словами:

«Выше уже было показано, что учитывалось время,

когда сила солнечного бога начала слабеть,

что отмечалось особым праздничным днем 1 августа,

в который этот бог подчинялся своим врагам

— мраку и зиме. Это был момент триумфа

этих сил после перерыва в проявлении их покорности,

и народное воображение рисовало их наступление,

создавая образы существ неизмеримо

наглых и агрессивных, придавая четкие формы

бесформенным отвлеченным понятиям мрака и холода,

не наделяя эти формы ушами и хвостами,

но описывая их как нечто режущее, черное и

ужасающее, что говорится о высоком уровне развития

воображения ».

Все это указывает на завершение осенью

древнего кельтского года и на начало зимы, отмечаемое

в последний день октября, накануне первого

дня ноября, когда устраивался праздник, иллюстрирующий

победу мрака над светом.

Этот же автор сообщает нам и о кельтских

традициях, связанных с серединой лета: «В древней

Ирландии проводились ярмарки и собрания во

время Лугнассада, когда отмечалась победа солнца

в борьбе с силами мрака и смерти, когда

теплота и сила солнечных лучей, одолев холод

и мглу, начинала способствовать созреванию урожая.

Это представало в своем мифологическом

изложении как окончательное сокрушение Фомори

и Фир Волга, гибели их короля и подавление

их злобных заклинаний, а значит, и как торжественное

возвращение Луга, несущего мир и

изобилие, готового взять в жены деву Эринн и

насладиться пиршеством, на котором не будут за

426 ГЛАВА XII

быты и духи предков. Начинала проводиться

свадьба, и тот принц, кто не пришел на последний

день праздника, не мог надеяться на процветание

в этом году.

Лугнассад был большим событием в середине

лета, которое длилось от майских до зимних календ.

Кельтский год можно называть скорее термометричным,

чем астрономичным, и Лугнассад

являлся, так сказать, временем летнего солнцестояния,

тогда как, насколько мне известно, самый

долгий день не имел особого значения», поэтому

«первый день мая должен был, по представлениям

кельтов, являться моментом рождения летнего солнечного

бога». Великий праздник Лугнассад, отмечавший

середину лета, состоялся в начале августа.

О первом мая говорится, что в этот день происходил

бой между Гвином и Гвитуром, влюбленными

в одну и ту же девушку, а поэтому ее

мужем будет тот, кто победит, но они договорились,

что будут начинать бой ежегодно «в день

майских календ и вести его до дня, известного

как Дум, и победа в этот день будет решающей

».

Это означает, по профессору Раису, что «солнечный

бог обретает свою невесту в начале лета,

после того, как его враг захватит ее в начале

зимы».

Райе сравнивает эту легенду с историей Персефоны,

дочери Зевса (богиней плодородия), которую

похитил Плутон, имевший право держать

ее при себе лишь шесть месяцев в году. Мы

можем вспомнить здесь и о богине Деметре, Матери-

земле (родившей Персефону), которая имела

возможность бывать вместе со своей дочерью

только в течение шести месяцев в присутствии

Прозерпины (римской богини растительности), являвшей

собою свежую траву, а остальные шесть

месяцев она тосковала о ней, пребывавшей под

СРАВНИТЕЛЬНАЯ МИФОЛОГИЯ. 27

землей (в царстве Плутона). Таким образом,

древний кельтский год выглядит разделенным на

две половины — на шесть месяцев лета и начиная

с 1 ноября — на шесть месяцев зимнего мрака.

Но еще более замечательно то, что в Ригведе

приводится точная дата начала битвы между

Индрой и Шамбарой, а кельтские мифы указывают

точную дату первого боя Мойтура, а также

битвы Лабрэда («Быстрой руки на мече»), правителя

ирландского ада, которому помогал Кухулэн,

с его врагами, называемыми народом Фидга.

Они сражались накануне ноября, «когда кельтский

год начинался с момента увеличения силы

мрака».

Профессор Райе далее подчеркивает, что древний

норвежский год был подобен этому. Великий

праздник норвежцев длился три дня, именуемых

зимними ночами, и начинался в субботу,

приходящуюся на 11 или 18 октября, или на день

между ними. По утверждению д-ра Вигфассона,

этот праздник отмечал начало древнего года

норвежцев. Таким образом, выходит, что древний

норвежский год был на несколько дней короче

кельтского, но профессор Райе считает основанием

этой разницы то, «что зима, а стало

быть, и год, начинается в Скандинавии раньше,

чем на континентальных землях, откуда распространились