Ангард – Батман – Туше 6 страница

Дани только опустил голову, но ничего не сказал.

Через неделю Гийом познакомил Дани с юной маркизой из Бретани, любительницей поэзии. Кажется, они нашли общий язык, потому что проговорили о литературе весь вечер и всю дорогу в карете, которую Гийом нанял, чтобы отвезти их в свой особняк. Он сам приготовил снадобье де Сада, чтобы оба забыли о приличиях и стыде, а сам, в соседней комнате, слыша убивающие его страстные стоны, подошел к зеркалу и, увидев в нем белое, как мел, осунувшееся лицо, на котором только глаза жили безумной болью, ударил кулаком по стеклу, подобрал один из острых осколков и полоснул себя по руке.

К тому времени, как в соседней комнате воцарилась тишина, Гийома можно было бы принять за изваянное в камне воплощение отчаяния. Он мог бы показаться совершенно неживым, если бы не изрезанные в клочья рукава батистовой рубашки, если бы не кровь, которая непрерывно капала на пол с его пальцев... Он позволил дотронуться до святыни на его алтаре… Его вынудили, но это ничего не меняет, и теперь он, Хранитель, обязан уничтожить всех, кто хоть каким-то образом коснулся этой истории. «Королеву – убить… Принцессу – разорвать в клочья… Бретонской маркизе глотку перерезать… -- непроизвольно шептали его губы. – А за себя я сам отвечу по полной программе…»

Утром Дани ничего не помнил. Проснувшись, он медленно подошел к распахнутому окну, взяв по дороге кинжал. Его глаза были совершенно пусты и безжизненны, и на бледном лице ни один мускул не дрожал. Его правая рука взлетела вверх.

-- Дани! – закричал, как безумный, внезапно проснувшийся Гийом.

Дани вздрогнул так, как будто его ударили в спину. Кинжал со звоном выпал из его руки, а сам он рухнул на пол. В сознание он не приходил больше недели…

-- Где остановить? – спросил Габи водитель.

Тот посмотрел на темную собаку с крыльями, неподвижно сидящую на мостовой, а потом на название улицы.

-- Ну надо же! – воскликнул он. – Вот что значит – профессионал! Улица Байрона! Приехали!

Он вышел из машины и посмотрел на небо.

«Ну спасибо, граф Гийом, -- усмехнулся он про себя. – Королеву вы убили, принцессу порвали на сувениры, себя отдали толпе баб на растерзание… Осталась только маркиза из Бретани… Вот мы сейчас и исправим вашу ошибочку! »

После того, как черноволосый красавец исчез из квартиры, взяв у Микки ключи от машины и оставив ее в состоянии ступора и неопределенности, девушка подошла к столу и долго смотрела на нетронутые чашки с кофе и вазочку с печеньем. Она передвинула вазочку с одного места на другое, потом опустилась на стул и долго, без мыслей и чувств разглядывала скатерть в мелких цветочках.

В комнате темнело: на небе собирались тучи. Того и гляди пойдет дождь… Она мечтательно вздохнула, думая о юном светловолосом Ангеле, с которым, как ей казалось, судьба свела ее не случайно. Когда она смотрела в его серые глаза, ей казалось, она уже где-то видела их, но забыла… Как будто они были знакомы уже сотни лет, как будто встречались в прошлой жизни.

Ей так хотелось поговорить с ним, но она почему-то до дрожи боялась его брата, зеленоглазого красавца с черно-синими крыльями. Он не даст ей возможности поговорить с ним, а, значит, остается только изложить свои мысли на листе бумаги…

Микки вышла из кухни и прошла в комнату, разыскала на рабочем столе пустую тетрадь и ручку, небрежно валявшиеся рядом с телефоном м уже давно покрывшиеся пылью. Девушка взяла тетрадь и, задумавшись на секунду, начала писать:

«…Наверное скажешь: разные понятия…Я сейчас пишу все это не для того, чтобы отписаться, а потому что очень этого хочу…

Солнце, Ангелы и Негодяи, -- все так относительно, как и все добро и зло в мире, в самом человеке! Мы по определению не можем быть ни тем ни другим…. Небо в нас самих, Бог в нас самих, мы сами себе судьи и палачи, прокуроры и адвокаты…. Эта игра навязана нам судьбой, но она нам нравится…Мы просто не можем иначе…. Ты честен к самому себе и к окружающим, честность это не зло… Знаешь??? Каждый наш поступок, как на острие ножа, -- нельзя сорваться в одну или другую сторону с этого острия…Я желаю себе чаще встречать таких честных, чистых и прекрасных людей, как ты…Каждый новый день – новая жизнь, в которой мы можем и обязаны много чего исправить и изменить…. Цинично??? Но это дает надежду, шанс…. То есть шанс что-то успеть, исправить, а если Бог не дал этого шанса, значит, ты все что мог уже сделал, или, наоборот, не пытался сделать даже малость... не использовал свое время…растратил даром… Исчерпал все…. Но только Ему судить…

Знаешь, до какого дня труднее всего дожить? До завтрашнего…Так как именно он и есть наша новая жизнь…Ты проснулся живым… Жизнь продолжается, бьется в тебе…зачем то для кого то, и для тебя в частности…. Солнце мое, я не хочу навязать свое мнение. Просто все относительно, все! Сердцу не прикажешь, оно не хочет размениваться, ты не хочешь лгать…. Я хочу, чтобы ты был СЧАСТЛИВ, мой Ангел, ... во всех пониманиях этого многогранного слова -- счастье для каждого разное, но вместе с тем, это одно и тоже…Просто хочу чтобы ты был счастлив, потому что ты мне дорог…значит, наши жизни связаны... в какой то момент судьба завязала узелок... и нельзя его развязать из прихоти или просто так…Кто мы друг другу??? Без категорий… Вне времени и пространства, родственные души…на одном синхронном ритме ловим дыхание ветра ловим нашу музу…наше вдохновение…понимаем друг друга без слов. Читаем друг друга между строк…. Чувствуем…друг друга…как иногда не чувствуют даже родные…

А знаешь, что самое страшное…что такие, как мы, знаем друг о друге больше... чем наши близкие люди знают о нас и не потому то не хотят знать... а именно потому что не чувствуют нас ТАК! И еще я хочу, чтобы ты мне доверял…Я вложила если не всю... то частичку своей души в это маленькое письмо…. Но я этого хотела…как ты это оценишь, дело твое! Надеюсь, я не разочаровала тебя… Будь счастлив… Таким, какой ты есть! Это самое прекрасное -- быть собой…не играй чью-то роль. Тебе не идут маски. За каждой твоей маской, как на картине импрессионистов…я вижу твое лицо.. твои грустные глаза… никуда не спрячешь образ, даже если повесишь тысячу драпировок, наложишь коробку грима, украсишь все самыми яркими одеждами…Не прячься от меня…. Маски – защита... от этого жестокого надменного насмешливого злого агрессивного полного разочарований мира….

Все равно... Ты будешь для меня Одинокий Ангел…Данечка…

Нам до неба совсем чуть-чуть…

Если веришь мне, в добрый путь…. »

Габи поднимался по лестнице, поигрывая стальной тростью с набалдашником и насвистывая: «Нам до неба совсем чуть-чуть. Если веришь мне – в добрый путь! » Ах ты, умничка какая! Твой Данечка действительно того и гляди отправится на небо, вот только погоди немного. Конечно, он и сам бы справился с этой задачей, но мне так хочется оказать ему эту небольшую услугу! А даму я, конечно, пропущу вперед… Не так ли, зверюга? – И он посмотрел на темную собаку с крыльями, которая по-прежнему шла за ним, держась на определенном расстоянии и просто внимательно вглядывалась в него, но никакого другого выражения на ее морде не было видно: ни ненависти, ни дружелюбия: просто Защитник со своими собственными понятиями о справедливости…

Стук в дверь раздался неожиданно. Он был робкий, почти неслышный, сливающийся с шумом дождя, но Микки, перед глазами которой стоял белокурый юный Ангел с серыми прозрачными глазами, сразу подумала только о нем. Отшвырнув в сторону листок бумаги, она бросилась к двери. Неужели Ангел услышал ее? Неужели он сам прилетел к ней, чтобы навсегда остаться в ее жизни, которую она, скромная официантка бистро, ненавидела всеми силами души?

Даже не посмотрев в дверной глазок, с криком: «Дани! Это ты?! » она распахнула дверь и застыла в ужасе: на пороге стоял вовсе не Ангел с Огненными Крыльями, а устрашающее, скверно улыбающееся чудовище в длинном черном плаще, подобранном на неизвестной свалке и черной шляпе с обвислыми полями.

-- Нет, детка, -- улыбаясь во весь рот и демонстрируя длинный ряд желтоватых зубов, сказало чудовище. – Не жди этого маленького паскудника: его уже хорошо успокоили, и его огонь больше не сжигает небо и землю. Я чувствую это, как никто другой! – И он вознес вверх, как скипетр, стальную трость с набалдашником в виде головы попугая.

Микки попятилась назад, пока не уперлась лопатками в угол стены в узком коридоре. Как будто стена могла спрятать ее в себе… Голубые глаза девушки невероятно расширились от ужаса, рот раскрылся в беззвучном крике, но из горла не могло вырваться ни единого звука. А Габи, воспользовавшись тем, что пространство впереди освободилось, шагнул вперед и плотно закрыл за собой дверь. Замок щелкнул, и Микки почудилось в этом звуке лязганье закрывающейся крышки гроба.

-- Я уже успокоил вашу не в меру болтливую сестру Лор, мадемуазель, -- продолжал Габи. – А теперь сам братец вашего возлюбленного Огненного Грааля прислал за мной посланника, своего защитника. Ну подумайте, вы же разумная девушка, как я мог отказать Ангелу!

-- Нет, нет… -- только и сумела прошептать Микки.

Она видела, как меняются глаза ее гостя, превращаясь в совершенно черные пустые провалы без зрачков. В следующую секунду трость со стальной головой попугая опустилась на нее. Габриэль молотил ее по голове, по лицу, как будто никак не мог успокоиться. В полной тишине слышался только звук мерных ударов и омерзительное хлюпанье.

Со стороны казалось, что фермер, низко склонясь над полем, добросовестно пропалывает его. На стены и на лицо Габи летели брызги крови и мозга. Через несколько минут, вероятно, не нашлось бы медэксперта, который смог бы опознать в этом изуродованном трупе, скорчившемся на полу, очаровательную юную девушку Микки. Габи остановился только тогда, когда устал. По его лицу тек горячий пот вперемешку с чужой кровью.

Габи дышал с трудом, весь красный. В квартире слышалось только его хриплое свистящее дыхание. Наконец, он оперся на стену, оставив на ней отпечаток окровавленной ладони, и поднял к лицу трость: стальная голова попугая уже почти не просматривалась из-за налипших на ней кровавого месива, мозгов и клочков волос.

Габи понюхал трость, шумно вздохнул и пошел на кухню. Там, спокойно взяв окровавленной рукой печенье из вазочки, он уселся за стол и взял чашку кофе, которую осушил одним глотком, а потом придвинул к себе вторую. Он слишком устал, и ему хотелось пить. Однако отдыхать долго он не собирался. Он подошел к стенам и написал везде, где только мог, кровью Микаэлы: «Винс Каэль! Ксавье Деланси! Смерть сегенангам! » Огромными алыми буквами с потеками крови…

В оглушительной тишине и темноте заверещал резкий телефонный звонок. На мгновение Габи вздрогнул от неожиданности, а потом заляпанной кровью рукой снял трубку с телефонного аппарата.

-- Микки! Микки! – раздался на другом конце взволнованный голос пожилой женщины. – С тобой всё в порядке? По радио только что передали: у нас объявилась группа маньяков-убийц. Одну жертву – полицейского – уже нашли в районе Ниццы и, говорят, в любой момент они могут появиться в Париже!

Габи удовлетворенно прыснул в кулак: всё началось так, как он хотел!

-- Микки! Микки! – продолжала кричать женщина на другом конце провода. – Ну где же ты? Отзовись!

Габи осклабился и голосом Микки закричал в трубку:

-- Мама! Мама! Они ломают мою дверь! Мама, что я им сделала! Мама! – и он швырнул трубку на рычаг, а потом уже расхохотался в полный голос. Теперь будет конец и Огненному Граалю, и его Хранителю! Их будет искать вся страна и, будьте уверены, найдут! А Габи поможет в этом служителям порядка! И сам же осуществит казнь Огненного Грааля, и мысль об этом доставляла ему невероятное наслаждение.

«Нам до неба совсем чуть-чуть! Если веришь мне, в добрый путь! » – пропел он и, перешагнув через труп Микки, вышел на лестничную клетку, не удосужившись закрыть дверь. Чем скорее начнется тревога, тем лучше для него. Он осмотрелся в поисках поджарой собаки с крыльями, но та исчезла бесследно. «Побежала к хозяину? » -- хмыкнул Габи и отправился вниз по лестнице, на улицу. Настроение у него было прекрасное, а что-то внутри завывало интонациями «Потерянного рая». Если можно было бы провести такое сравнение, он шел вперед, величаво вскинув голову в черной шляпе с обвисшими полями, как невинная невеста к алтарю на встречу с женихом – счастливый и готовый к встрече с невероятными – приятными – чудесами.

Габи шел по темной улице, весело насвистывая нечто, отдаленно напоминающее рэп, когда из темноты, из густой черной тени дерева, внезапно вышел высокий человек, неслышный, как тень. Он был одет в форму полицейского. Полицейский протянул руку к Габи и сказал негромко обычную полицейскую фразу:

-- Ваши документы.

На миг сердце Габи рухнуло куда-то в низ живота, да так, что ему захотелось сложиться пополам от страха, но интонации полицейского звучали на редкость странно, особенно в сочетании с его жестом: он не требовал документов от Габриэля – наоборот – протягивал их ему. Габи с изумлением посмотрел на странного представителя закона и вдруг, поднеся руку ко рту, чтобы не заорать во всю глотку от радости, приглушенно воскликнул:

-- Мишель! Какими судьбами? Неужели Там еще помнят о Габриэле? Посмотри, что сделал со мной этот сученок Огненный Грааль!

Полицейский смотрел на него холодно и без тени симпатии.

-- Вижу, -- коротко сказал он. Выражение брезгливости не сходило с его лица. – Ты мне отвратителен, Габи. Ты столько подлостей совершил, что лучше тебя дискредитировать перворожденных никто не смог бы. Ты еще постоишь перед трибуналом Уриэля и, клянусь, я нисколько не завидую тебе.

Однако с твоей дурацкой подачи ситуация превратилась в сплошной узел проблем, который можно только рубить. Развязать его невозможно. Теперь вся инициатива находится в руках Ангелов Второго Поколения. Ты, бывший Серебряный Воитель, остался без крыльев, и твои омерзительные обрывки гниют так, что мне хочется зажать нос, чтобы не сблевануть… Второй пункт… Посмотри в окно того бистро…

Габриэль с любопытством взглянул в светящееся красно-золотым светом огромное окно ресторанчика и увидел за одним из столиков бывшего Симару, пьяного вдрабадан, о чем свидетельствовала плавающая в его глазах русская водка. Наклонясь к некрасивой девушке восточного вида, он рассказывал ей, по всей видимости, анекдоты, потому что девица помирала от хохота вместе с ним, обычным полным господином с всклокоченными волосами и небритой рожей. Одна рука бывшего Шахмезая покоилась на заднице девицы, а второй он тянулся к ее подбородку, чтобы притянуть ее к себе и поцеловать.

-- Ну как? – мрачно спросил Мишель.

Габи чувствовал: еще немного, и он прыснет в кулак при виде подобной картины, но решил не дразнить собак, а потому промолчал, хотя внутри него все разрывалось от торжествующего хохота.

-- А вот во что превратился главный Наблюдатель, и это – работа Грааля. Не спорю, с твоей подачи, Габи, с твоей провокации, но с него это ответственности не снимает. Теперь ты все изменишь. Вместе со мной. – Он с непонятной тоской посмотрел на небо и сплюнул.

-- Ненавижу эту работу… Мразь… -- Было такое впечатление, что последнее слово относится к нему самому.

Потом он посмотрел на Габи уже почти с откровенной ненавистью и сунул ему в нос документы.

-- Бери, паленый. – Полицейские документы, паспорт, ну и все прочее. Теперь ты – комиссар полиции, и тебе даются огромные полномочия: любой ценой остановить Ледяного Ангела, Грааль и Старшего Сына. Да побыстрее, иначе они перевернут с ног на голову и небо, и землю. Ты слишком много сделал для этого, Габи, а потому начинай действовать сейчас же. Полицейское сообщение я уже передал по всем постам, по всей стране. Осталось только остановить их, а это не так легко, как тебе кажется на первый взгляд. Ты мне омерзителен, Габи, и имей в виду: при первой же возможности я убью тебя. Именно тебя. За Ангела с Огненными Крыльями. За его Хранителя. За Старшего Сына. За то, что ты сделал с ними.

Габи только осклабился и взял документы.

-- Плевать мне на то, что ты думаешь, Мишель. У тебя никогда не было ни ума, ни фантазии.

-- Я солдат, -- ответил Михаил с яростью. – Я не воюю с детьми, а меня вынуждают это делать! Я честный солдат! Да только тебе этого не понять.

Он еще раз сплюнул на землю и вдруг неожиданно вынул из пачки сигарету и закурил.

-- Да как же это вы дошли до жизни такой, ваша Светлость? – иронично поинтересовался Габи.

-- Закуришь, когда полковое знамя сперли, -- злобно ответил известной строчкой из анекдота Михаил. – Все, пока, я не в состоянии дальше вести с тобой великосветскую беседу. Меня все больше тошнит от твоего вида: боюсь, что вырвет прямо на твои ботинки, Габи.

Он шагнул в темноту и совершенно растворился в тени огромного платана, исчез, как будто под деревом никого не было…

Тихая музыка в машине оборвалась и вместо нее зазвучал сумрачный голос диктора: «Внимание всем постам полиции и гражданам! В районе Иль-де-Франса появилась банда из трех человек. Один из них – высокий блондин лет двадцати пяти, предположительно ранен, второй -- брюнет лет тридцати-тридцати пяти, третий – лет двадцати, студент Сорбонны. Бандиты вооружены и очень опасны. Вы можете встретить их в любом уголке страны: первое убийство было совершено ими в районе Ниццы, второе – через день, в Париже. Все преступники вооружены и очень опасны. Их имена – Винс Каэль, Ксавье Деланси и Дени Девуа. Возможно, студент Дени Девуа является всего лишь заложником преступников. Будьте предельно бдительны и осторожны. Обо всех подозрительных, встреченных вами лицах, немедленно сообщайте в ближайшее отделение полиции».

Дани открыл глаза и произнес тихо, но угрожающе:

-- Вот как они решили все повернуть…

При звуке его голоса Ксавье, неподвижно следящий за дождевыми каплями, ползущими по холодному стеклу, вздрогнул и обернулся к нему.

-- Дани, Дани… -- он говорил так быстро, как будто боялся не успеть высказать все, что хотел. – Дани, они объявили облаву на всех нас: и перворожденные, и наблюдатели… Мне кажется, когда-то это уже было… Революция, наверное… Ты знаешь, я сделал все возможное, чтобы вылечить тебя, но… У меня сильные крылья, и сильнее моей любви к тебе нет ничего на свете… Но… Они натравили… Дали приказ Михаилу. Он находится выше Сил… Выше меня… Прости, любовь моя, мой малыш… Я не смог… Но я уничтожу всех этих тварей. Кого успею. И к трибуналу мы уйдем с тобой вдвоем. Только это и дает мне силы не впасть в отчаяние…

-- Люблю тебя… -- прошептал Дани. Тонкая струйка крови по-прежнему стекала из его рта. Он поднял почти прозрачную руку и вытер губы.

Машина остановилась среди потоков кружащегося по дороге, как ведьмы на Лысой Горе, дождя.

-- Дени, ты что?! – закричал Ксавье. – Почему встал, черт тебя возьми?

-- Дальнобойщик перегородил дорогу, -- коротко ответил Дени. – Перевозит легковые машины.

-- Черт! – снова крикнул Ксавье.

Дани молча взял куртку Ксавье, набросил ее себе на плечи, чтобы скрыть насквозь пропитанные кровью бинты, взял шпагу и молча распахнул дверь машины, так, что никто не успел толком отреагировать на его демарш. Ксавье и Дени только изумленно смотрели, как он, совершенно прямо и быстро идет сквозь ливень со шпагой в руках. Золотисто-алые крылья трепетали за его спиной.

Он подошел к окошку водителя и крикнул:

-- Эй, мудак! Если ты сейчас же не развернешь свой гребаный драндулет, клянусь, я разверну его сам, но ты этого уже не увидишь! – И в ту же секунду водитель почувствовал острую сталь на своем горле, как будто сама смерть прикоснулась к нему.

-- Берись за руль, -- приказал Дани. – Если через минуту ты будешь продолжать загораживать нам дорогу, я убью тебя. Легко. – Порыв ветра сорвал легкую куртку с его плеча, и в глазах водителя всё покраснело от крови, которую он увидел.

Способность рассуждать у него отключилась, и к счастью, потому что подсознание, теперь уже наверняка наглухо перекрытое смертельным ужасом, сделало все за него. Руки сам взялись за руль и смогли выправить машину, хотя еще пять минут назад водителю это казалось абсолютно немыслимым.

-- Вот так, -- сказал Дани, опуская шпагу. Куртка так и болталась на его плече.

Водитель сидел на месте, не двигаясь и глядя вперед ничего не видящими глазами. Дани знал: больше они не будут видеть ничего, только молодого светловолосого Ангела с Огненными крыльями, в ореоле алого света.

Дани отвернулся и медленно пошел в сторону «камаро». Мимо него, поднимая целые фонтаны дождевой воды, пронеслась машина с семейной парой. Он успел увидеть их огромные от ужаса глаза и искаженные лица.

-- Ну всё, -- сказал Дани, тяжело опускаясь на сиденье. – Дорога свободна, но полицейские появятся на этом участке минут через двадцать.

-- Дени! – крикнул Ксавье. – Жми! На полную катушку!

Дени вдавил педаль газа, и «камаро» снова рванулся вперед.

Ксавье прижал к себе Дани.

-- Мальчик мой, ну как ты можешь?.. – в его голосе звучало беспросветное отчаяние. – Ну зачем ты это делаешь? Ну как ты можешь? Ты убиваешь себя… Меня…

Дани устало положил голову ему на плечо.

-- Все нормально, брат… Со мной все нормально…

Ксавье укрыл его огромными черными крыльями и просто молчал, глядя ему в глаза, зная, что говорить Дани трудно, но такой молчаливый диалог он поймет без труда. Через пару километров он крикнул Дени:

-- А теперь можешь немного сбросить скорость, Старший Сын! Иначе нас непременно остановят за превышение скорости. А так… Как знает, может и прорвемся…

Дени сбросил скорость до двухсот километров, и минут пятнадцать все шло просто замечательно. А затем вокруг машины защелкали пистолетные выстрелы. Они рикошетили от асфальта с омерзительным визгом.

-- Вот оно! – сказал Ксавье. – Деревенщина привязалась. Как я и предполагал. Суки!

Полицейские машины висели буквально в ста метрах от «камаро», практически на «хвосте», причем старались попасть по шинам. Первые выстрелы были не совсем уверенными: полицейские не могли точно диагностировать, а ту ли машину они преследуют так настойчиво.

Но Ксавье не дал им сомневаться долго. Он схватил «Голанд-Голанд», выбил заднее стекло машины и открыл ответный огонь. Дени ничего не оставалось, как снова вдавить педаль газа и полететь с сумасшедшей скоростью.

Во время ливня движение на дороге было слабым, и он с легкостью обходил встречные машины то справа, то слева, и все-таки пару раз едва не оказался в канаве: левые колеса отрывались от земли, но каждый раз каким-то чудом ему удавалось выравниваться. И уж тем более было чудом, что «камаро» не перевернулся, как будто хотел доказать, что на сегодняшний день эта марка автомобиля может считаться в числе лидеров.

Раздалось несколько странных щелчков, и на приборную доску плюхнулась черная пуля, похожая на жука. Дени упал на руль, не понимая, как это его не зацепило каким-то чудом.

-- Дени, ты мне сейчас обезьяну напоминаешь, -- бросил ему Ксавье.

И тут впервые за все время Дени расхохотался:

-- Верно, маэстро! И управляю точно так же, как если бы вместо меня за рулем сидела обезьяна!

Впереди показался очередной «дальнобойщик». Дени высунулся в окно и заорал, чтобы этот сукин сын немедленно освобождал дорогу, если не хочет попасть на линию огня. Водитель вытаращился на него с ужасом, который стал уже привычным для Дени во время этой безумной гонки.

Дени обернулся на Дани. Он сидел, полузакрыв глаза, и кровь уже пропитала не только бинты, но и куртку, которую он забыл снять. Заметив взгляд Дени, он сказал жестко, без малейшей улыбки:

-- Всё нормально, Дени. Делай свое дело. Тебе надо обойти очередного придурка, только и всего!

И Дени обошел его, выиграв этим маневром несколько километров у фликов. Теперь им движение перегораживал с одной стороны медленный, как черепаха, дальнобойщик, а с другой – поток машин, двигающихся с такой же скоростью.

Впереди показался поворот, и Ксавье, сразу же среагировав на изменение обстановки, закричал:

-- Сворачивай!

Дени свернул на дорогу, покрытую гравием и поросшую густым сорняком. Он снова ехал медленно и аккуратно, а потом обернулся и, увидев Дани, сказал нехорошим, дрогнувшим голосом:

-- Дани… У тебя опять изо рта кровь идет…

Дани провел ладонью по губам, взглянул на нее, а потом улыбнулся Дени радостно и широко, но Дени вздрогнул всем телом, подумав, что теперь эта улыбка будет сниться ему до конца жизни: ничего более ужасного в этой своей жизни видеть ему просто не приходилось…

-- Ничего страшного, -- ответил Дани.

-- Ты уверен? – Дени и сам чувствовал, как глупо звучит его вопрос.

-- Немного дышать трудно, -- сказал Дани. Он снова провел ладонью по губам. На этот раз крови было меньше. Он выразительно посмотрел на Ксавье, и его взгляд говорил: «Вот видишь, беспокоиться не о чем» и откинулся на спинку сиденья.

-- Давайте уматывать отсюда, -- скомандовал Ксавье. – Попробуем снова выбраться на главную дорогу. Я всегда чутьем умел находить дорогу к дому, даже если этого дома у меня вовсе не было.

Дени никогда не смог бы описать свои чувства, но слова Ксавье ему совсем не понравились. Тем не менее, от него требовалось только верить, и он послушался маэстро и на этот раз. Он снова ехал на той же скорости, что и все добропорядочные граждане, но при этом краем глаза успел замечать, как стремительно тают, становятся совсем прозрачными черные крылья Ксавье, которыми он поддерживал жизнь в Дани. А вместе с тающими крыльями что-то стало происходить и в самом Ксавье: он снова приказал свернуть на сельскую дорогу, и началось бесконечное кружение по ухабам. То маэстро говорил свернуть вправо, то влево. И Дени все эти дороги представлялись совершенно одинаковыми: всюду колдобины и грязь несусветная. Иногда кто-то из сельских жителей провожал машину долгим странным взглядом.

Тишина в салоне стояла оглушительная. Конечно, Дани и раньше говорил совсем немного, но теперь это молчание сделалось просто пугающим. На всякий случай Дени спросил:

-- Дани, ты как?

В ответ прозвучало еле слышное:

-- Я в полном порядке…

-- Скорее бы всё устаканилось, -- сказал Дени. – Тебя нужно срочно осмотреть и что-то сделать, иначе…

-- Иначе кто-нибудь подумает, что я смертельно ранен! – Дани расхохотался. – Пусть не надеются: я живучий как три кошки сразу! Вот, сам посмотри – кровь изо рта больше не идет. – Он протянул к Дени ладонь с засохшими пятнами крови, а потом откинулся на заднюю спинку сиденья. И в этот момент кровь фонтаном хлынула у него изо рта и носа.

Ксавье казался впавшим в ступор. Лицо у него было страшное и каменное, а рука, казалось, намертво прикипела к рукояти шпаги.

-- Расстояние вполне безопасное, -- решился заметить Дени. – Пора бы позаботиться о Дани. Не думаю, что положение безнадежно. Если ты еще можешь разговаривать, значит, ты и в самом деле в порядке, брат.

-- Конечно, -- прошептал Дани. – Я в порядке…

Его голова упала на стекло, и он потерял сознание. Струйка крови из его рта перепачкала окно. Ксавье вынул платок из кармана, чтобы вытереть лицо Дани, и тот даже попытался перехватить его ладонь жестом утопающего, но на это сил у него не хватило, и его руки безвольно упали на колени.

-- Наверняка флики успели уже всю округу оповестить о том, что видели нас, -- сказал Дени. – И куда теперь сунуться? В какую-нибудь глухую деревушку в Бретани?

-- Вот как раз по глухим деревушкам они и начнут искать нас, -- возразил Ксавье. – Мы не из тех, кто может легко замаскироваться… Мягко говоря… К тому же в деле замешаны перворожденные, а у них полномочия огромные… Да и прятаться я уже порядком устал. Разве что ночь провести в каком-нибудь более-менее спокойном месте... Ради Дани. А потом -- Париж! Чтобы преподать им всем последний урок фехтования! – Его глаза горели темным огнем, и даже крылья вспыхнули из последних сил темным страшным пламенем.

Дани еле слышно застонал. «Брат… -- прошептал он. – Где ты? Я совсем не вижу тебя…»

Ксавье с такой силой стиснул шпагу, что было слышно, как хрустнули суставы.

-- Убью… -- тихо произнес он, как клятву, и Дени отлично понял, к кому относились эти слова.

-- И все-таки эту тачку менять нам придется, -- сказал он, помедлив. – Наверняка номера есть уже в каждом участке. Будем считать, несчастливая тачка попалась… -- он помолчал еще секунду и, не удержавшись, спросил: Маэстро, что с Дани?

-- С Дани всё будет в порядке, -- ответил Ксавье таким голосом, что у Дени хватило сообразительности понять: больше к этой теме возвращаться не стоит…

Через пару километров Дени остановил машину, а Ксавье отправил еще одну пулю из «Голанд-Голанда» в колесо «камаро». Дани в это время полулежал на земле, прислонившись к капоту, мертвенно-бледный, с каплями пота на лбу.

Ночь – хоть выколи глаз,

Лучше вглубь себя смотри

И узнаешь, кто ты, какой век и час,

И Огонь, что во Тьме горит…

Иногда я кажусь себе мотыльком

С вечной участью – на фонарь,

Ты сражаешься с ночью, забыв о том,

Что и в мае наступит февраль.

Нам обещан был свет, а в итоге – костер,

Но есть время решить, кто ты –

Ангел Огненный, рвущий налаженный хор,

Утверждая реальность мечты.

Я, сгорая, прошу: «Еще больше огня! »

Пусть сгорит все, что может гореть!

Стая гончих, я здесь! Все – ангард – на меня!

Шаг на копья… Теперь – лететь…