Ангард – Батман – Туше 5 страница

-- Умоляю тебя, живи, -- бормотал он, неумело, но осторожно, трясущимися руками перевязывая рану Дани на груди. – Живи… На коленях прошу тебя… Живи… Приносящий Дождь…

И в ответ на этот отчаянный шепот ресницы Дани вздрогнули. Его прозрачные серые глаза приоткрылись. Он посмотрел на Саймона, и его губы дрогнули в слабой улыбке.

-- Хантер… -- прошептал он. – Бедный Хантер… За что они тебя…

Его глаза снова закрылись.

-- Дан, не уходи! – в отчаянии закричал Хантер, чувствуя, что этот светловолосый Ангел держит в своих тонких пальцах нити всех его жизней. – Дан, живи!

Каждое слово давалось Дани с огромным трудом, оно сопровождалось каждый раз каплей крови. Но он должен был это сделать…

-- Хантер… -- с трудом произнес он. – Ты свободен от своей Ровены, а я… Я уже давно простил тебя… Я никогда не держал зла на тебя…

Его голова бессильно откинулась назад, а Саймон почувствовал, что нестерпимая, терзающая его сердце отравленная заноза, наконец-то растворилась навсегда. Как будто чья-то стальная рука, схватившая его сердце, наконец отпустила его.

-- Дани… Дани… -- шептал он, как помешанный. – Не оставляй меня… Держись… На коленях прошу тебя… Мне надо только остановить машину…

Дани поднял вверх тонкую прозрачную руку, просвечивающую солнечным золотым огнем.

-- Хантер… -- сказал он. – А теперь посмотри за свою спину… Во имя моего брата…

Он не отрывал своих глаз от взгляда Хантера, и в этом отражении Саймон с изумлением и ужасом увидел, как за его спиной появляются пепельно-алые крылья, трепещущие и почему-то устрашающие.

-- Что это? – почти с ужасом вымолвил он.

-- Это инициация, -- прошептал Дани. – Теперь ты – Ангел Последнего Поколения, который должен доказать всем свою силу. И если ты с этой минуты заплачешь хотя бы об одной женщине в мире, ты лишишься этих крыльев, восторга силы, полета и Любви, доступной только нам, Ангелам Второго Поколения… Хантер смотрел на него и слышал, как весь лес звенит стихами, обращенными к нему:

Ты ведь Ангел… И права на слабость нет.

Дай мне руку, я знаю на всё ответ.

Улыбнись легко ночным фонарям,

Ведь они – лишь замена лесным зверям.

Дай мне руку, прими от меня огонь,

Он дрожит, как в безветрии. На ладонь

Вот один мотылек уже полетел,

Вот второй… Вот вся стая… И их удел –

Мчаться к свету, к теплу, на огонь, в костер,

Сквозь холодных звезд безразличный хор.

Твою душу я заберу себе,

Твои крылья блещут, ты весь – в борьбе

За себя и за тех, кто еще живой.

Ты проходишь с поднятой головой,

Не забудь свои крылья, огонь храня,

Не забудь, что в тебе теперь – часть меня…

На мгновение Хантер потерял зрение от вспышки ослепительного света и едва удержался от желания пригнуться: слишком страшным казался этот холодный огненный пресс. Но свет мгновенно погас, и он, уже не ощущающий отравленной иглы, пронзающей его сердце, снова увидел безлюдную поляну, заросшую густым кустарником, и на траве рядом с его ногами лежал только светловолосый молодой человек. Бинты на его груди уже пропитались кровью, и Хантер понял: если он промедлит еще с полчаса, этот Ангел с Огненными Крыльями умрет.

Он набросил себе на плечи охотничью куртку и попытался приподнять Дани с земли, но в ту же секунду услышал тихий, но страшный оклик:

-- Не тронь!

Хантер поднял голову. Прямо перед ним стоял черноволосый Ангел с изумрудными глазами и огромными сине-черными крыльями, которые на глазах наливались темным пламенем.

Молодой Ангел прищурился и, внимательно посмотрев в глаза Хантера, вдруг произнес:

-- Ну здравствуй, Хантер. Давно не виделись! Что, решил снова уничтожить Приносящего Дождь и его брата? Боюсь, на этот раз у тебя ничего не получится! – И он быстро сунул руку в карман легкой куртки.

Услышав знакомый любимый голос, Дани приоткрыл глаза. На его окровавленных губах дрожала счастливая улыбка.

-- Гийом… -- прошептал он. – Не трогай его. Он и так был достаточно наказан. Он спас меня, Гийом, а я…

-- Что – ты? – закричал Ксавье, бросаясь к нему.

-- Я… -- Дани попытался приподняться, но снова рухнул на траву. – Мне надо было… Я совершил инициацию… Теперь он, как и мы, -- Ангел Последнего Поколения…

-- Дани, братишка, -- в отчаянии выкрикнул Гийом. – Как бы тебе не пришлось жалеть об этом впоследствии…

Хантер надменно выпрямился.

-- Господин Ивейн, -- произнес он. – Я в долгу перед Дани. В неоплатном долгу… Хотя даже не знаю толком, рад ли этому? Быть может, лучше было бы вообще ничего не знать. Пока вы можете целиком положиться на меня. Никто не знает, что будет впоследствии. Но сейчас… Как бы вы ни относились ко мне, надо срочно отвезти его в больницу: он может умереть от потери крови!

Губы Ксавье презрительно дрогнули:

-- Ангел… В больницах нет мест для Ангелов!

Он склонился над Дани так, что его темные крылья совершенно скрыли их обоих, а потом полыхнула темная вспышка, и в ее обжигающем ветре послышался еле слышный шепот: «Люблю тебя»…

А Хантер услышал чужой ироничный голос в своей голове: «Ты никогда еще не любил по-настоящему, Хантер… Но, быть может, научишься, если не забудешь свои крылья…»

Не бывает любви безответной…

Посмотри – тихий свет рассвета,

Запах трав и цветов, мерный шум дождя

Говорит: «Я люблю тебя»…

Если сможешь, услышишь мои слова,

И моя любовь лишь с тобой жива.

Зелень волн морских – как сиянье глаз,

Так близки еще не были мы… Сейчас

Вспыхнут крылья… Любовь – как пожар, как пламя,

И архангелы склонятся перед нами…

-- Шел бы ты отсюда, Хантер, -- сказал Ксавье, прижимая к себе бесчувственного Дани так, будто хотел заслонить его собой от всего окружающего мира. От вас, инициированных, никогда не стоит ждать благодарности. Вы сожрете дар, как псы подачку, а потом же еще сами наброситесь и растерзаете. А тебе, Хантер, я никогда не поверю, даже если ты совершишь тысячи подвигов. Отойди от моего брата. То, что ты сделал для него, было исключительно во имя самого себя, и с этим ты не будешь спорить, надеюсь? Так что оставь нас одних. Я требую этого, я так хочу!

Хантер взглянул на него с нехорошей усмешкой и сразу сделался точной копией того наставника юного короля Дана с Зеленого Острова, влюбленного в Ровену.

-- А что? – его губы раздвинулись в хищной усмешке. – Что ты сделаешь мне теперь, неудавшийся король Ивейн? Теперь я -- такой же, как вы, и всё благодаря твоему сердобольному братцу! Его всегда подводила честность и излишняя мягкость. Теперь ни одна тварь не осмелится подойти ко мне – Ангелу Второго Поколения, и даже ты! Теперь я чувствую в себе невероятную силу, и если бы ты знал – какой это кайф! Да ни одна баба с этим не сравнится! А что касается вашего огненного пресса – да в гробу я его видел! Каждый раз окунаться рожей в грязь – это не для меня! И на колени кидаться – не для меня!

-- Что?.. – медленно переспросил Ксавье, поднимаясь с земли и выпрямляясь во весь рост. – Ах ты, тварь! – За его спиной полыхали багрово-черным огнем страшные крылья. – Я знал, что ты всегда искал только своей выгоды, паскудная скотина! Ты и брата моего спасал, дотрагивался до него своими грязными лапами только для того чтобы из своей переделки выползти! Ты о шкуре своей думал, а теперь говоришь – невозможно остановить кровотечение! А в этом только ты виноват! Слышишь, тварь? – Ты! Думаешь, крутым стал?

Его изумрудные глаза стали страшными, беспощадными, и в них пробегали черные искры. Он резким движением выбросил вперед правую руку, и черное пламя метнулось на Хантера, мгновенно охватив его с ног до головы. Огненный черный столб взвыл так страшно, как убитые им все звери, за всю его жизнь. Ксавье стоял рядом с телом брата, спокойно глядя на корчащиеся языки пламени. Его глаза были прозрачны и безмятежны.

-- Я обещал убить тебя еще тогда… -- прошептал он. – И вот я сделал это…

Наконец, вопли затихли, и кусок обуглившегося мяса рухнул на траву, распространяя вокруг отвратительное зловоние. Ксавье поморщился и презрительно сплюнул.

Сзади раздался приглушенный вскрик, и Ксавье обернулся, по-прежнему устрашающий в ореоле черных крыльев с короной черно-алых роз на голове. На него смотрел изумленный и испуганный Дени Девуа.

-- А, еще ты! – усмехнулся Ледяной Ангел. – Вы все считаете меня таким благородным и чистым? Я скажу тебе правду… Знаешь, почему люди всегда так тянулись ко мне? Да потому что чувствовали за моей идеальной ангельской внешностью то, что всегда притягивает и пугает – право убивать. И если я кого-то люблю, если я могу быть иным, то только с моим братом. Он – мое божество, к которому никто – слышишь ты? – никто не притронется! Даже мысленно!

Он сейчас умирает из-за этих тварей, и будь я проклят, если не буду рвать глотки всем двуногим зверям, которые попадаются на моем пути! Ну! Что ты молчишь, Старший Сын?

-- Дани – брат мой, -- еле слышно произнес Дени, опустив голову, чтобы Ледяной Ангел с Крыльями, трепещущими убийственным черно-багровым огнем, не увидел его слёз.

-- О’кей, -- как ни в чем не бывало, сказал Ледяной Ангел. – Кажется, я обещал научить тебя фехтованию… Ты получишь эту возможность!

Он наклонился к земле, поднял «Голанд-Голанд» сгоревшего Хантера, от которого осталась только воняющая мясом и салом куча омерзительного тряпья, и швырнул его Дени.

-- Лови!

Дени едва успел перехватить тяжелое ружье: еще немного, и оно разбило бы его голову.

-- А теперь возьми шпагу Дани, -- приказал Ксавье.

Его крылья немного успокоились и приобрели свой обычный сине-черный прекрасный цвет. Дени подчинился беспрекословно.

Ксавье наклонился к Дани, осторожно приподнял с земли его неловко откинутую назад голову и взял его на руки.

-- Пойдем к твоему «камаро», -- сказал он. – Мне эта девка дала свою таратайку. Ну и дерьмо, скажу я тебе! Кажется, пока я гнал ее сюда, то уже раздолбал вдребезги. Быстро пошли! А эта дура набитая еще узнает, как писать лживые любовные послания Ангелу! И не смотри на меня, Дени, с таким ужасом. Я – не Светлый Ангел, как и ты, собственно. Как и Дани. Мы – Иные, которых не понимает никто, даже Перворожденные! Вот и отлично! Я буду сражаться со всем этим миром, в котором мне совсем не нравится, и я буду править его так, как считаю нужным! И если из какой-нибудь дыры выползет пресловутый «Хранитель Древа Жизни», я уничтожу и его тоже, или пусть попробует убить меня, так, как он уже сделал это с Дани! С его подачи, черт меня возьми!

Моя Любовь – во мне, Дени. Мы с братом – единое целое, понимаешь ты это? – Целое! Он для меня – Свет и Божество! И неужели я позволю кому-нибудь лапать святыню с моего алтаря? -- Он расхохотался. – И умрем мы только вместе, вдвоем! Мы никогда больше не будем разлучены, потому что мы – одно, потому что мы – Любовь, заключенная в самой себе! И раз уж ты оказался завязанным в этом узле, то уйти не удастся и тебе. И это не угроза – простая констатация факта! Ты пойдешь с нами, но если не выдержишь, то умрешь, как и та девка с улицы Байрона!.. А теперь пошли, скорее!

И, не дожидаясь Дени, он пошел в сторону автострады. Дени казалось, что все происходящее случилось не с ним. Ему так хотелось, чтобы кто-то тронул его за плечо, сказал: «Просыпайся, всё это – только сон! ». Его глаза жгли слезы, он до крови прикусил губу… Все было бесполезно. Сон не заканчивался, а он как будто смотрел на самого себя со стороны, совершая все движения, как автомат, как солдат, подчиняющийся приказам командира.

-- Открой нам заднюю дверь и садись за руль, -- отрывисто сказал Ксавье.

Дени молча подчинился.

Ксавье сел на заднее сиденье, бережно прижав к себе Дани, все еще не приходящего в сознание, и поцеловал его закрытые глаза.

-- Шпагу давай сюда, – не глядя на Дени, сказал он. – И куртку.

Дени по-прежнему молча передал ему назад кожаную куртку, которой Ксавье укрыл брата. Он дотронулся до окровавленных бинтов на его груди, и в его глазах снова появился темный мрачный огонь.

-- Всех зверенышей перестреляю… -- Эти слова звучали как клятва самому себе.

Он принял шпагу от Дени и положил ее себе на колени.

-- А теперь – гони! – крикнул он. – И если ты спросишь меня, по какой автостраде – убью, клянусь своими крыльями! Сейчас нам нужен мотель, где можно было бы взять бинты и заправить твою машину. Вот увидишь, скоро они будут гнать нас по всем дорогам во главе со светлым воинством и господами Наблюдателями! Какая будет картина трогательного единения двух начал! Они всегда умели так хорошо подписывать Пакты! Они всегда не понимали нас, Второе Поколение Ангелов! Надеюсь, теперь они все поймут! Гони!

Дени нажал на педаль газа, глядя только на дорогу, окутанную вечерними сумерками. Больше всего он боялся посмотреть в зеркальце заднего вида, чтобы увидеть белое, как мел, лицо умирающего Дани и изумрудные прекрасные глаза Ледяного Ангела, жестокие и беспощадные, как само возмездие…

В ту же секунду небо, еще минуту назад такое солнечное и ласковое, заволоклось низкими серыми тучами, и дождь хлынул на дорогу, как и в те последние счастливые дни Зеленого Острова, когда наставник Хантер убил Приносящего Дождь, сероглазого Ангела с Огненными Крыльями, и его брата, Ангела Сил, черноволосого зеленоглазого красавца с короной черных роз на голове…

Еще один удар получаешь в сердце,

И мы уже в двух шагах от бессмертья.

Ты сам выключаешь это кино,

А за окном, как в душе – темно,

Там холодно, ты надеваешь пальто,

И что ты видел, Ангел, -- не то,

Как должно было быть… Ты берешь перо,

У тебя осталось одно крыло,

Но и с ним возможно еще взлететь,

Книгу создать, наконец, успеть

Перейти через пропасть и сто преград,

И успеть сказать мне: «Ну, здравствуй, брат! »

Запах в подвале сгоревшего дома стоял омерзительный: он напоминал смесь промокших горелых бревен (хотя так оно и было на самом деле), к которому примешивалось нечто, похожее на запах яблочного сидра. Только эти яблоки пахли не приятным летом, а чем-то слежавшимся, удушающим. Здесь пахло лежалыми яблоками, в которых завелись червяки, мелкие, белые, при взгляде на которых появлялась тошнота.

«Райские яблочки! – хихикнул про себя Габи. – Порченые райские яблочки не то серого, не то синего цвета». – «Как твои глазки! – немедленно отреагировал омерзительно-ироничный голос в голове. – Здесь везде – запах и цвет твоего рая! »

Спина невыносимо зудела. Сидя в своей любимой позе – на корточках -- Габи закинул руку за спину и попытался почесать то место, где раньше были крылья, а теперь догнивали их обрубки, доводя его до бешенства своим зудом. «Он должен за это ответить! » – Обожженное, покрытое бугристыми коричневыми рубцами-струпьями, лицо исказилось. Он подполз к грязной, покрытой влажным липким налетом серой стене и почесался об нее спиной и хотя прикосновение к ней, вызвало еще более страшный зуд и боль, он усмехнулся, зная, что его задание по поводу Огненного Грааля так или иначе выполнено. Он ясно видел его, лежащего то ли без сознания, то ли уже мертвого, с потускневшими светлыми волосами, с окровавленными губами. Кажется, он находится на сиденье какого-то автомобиля… И ведь жив еще! Еще жив! Потому что все сиденье больше и больше пропитывается его кровью. Этот парень очень живучий. Ну что ж, это очень даже к лучшему. Габи должен сам исполнить главную роль в финале этой игры.

Висящая на одной петле деревянная дверь хлопнула, как от порыва ветра, и в подвал вошла темная поджарая собака с прижатыми к спине крыльями. Она подошла к Габи и спокойно уселась в нескольких метрах, внимательно глядя ему в глаза. Она не выражала ни дружелюбия, ни агрессивности. Просто сидела и выжидала.

Несколько минут Габи пристально вглядывался в собаку, а потом расхохотался.

-- Вот так сюрприз! Вот так подарочек от Ледяного Ангела! Вот это прикол! Привет, Защитник! Впрочем… Ты все равно не понимаешь меня… Однако в Париж я теперь точно попаду, даже не имея ни одной приличной шмотки. Ну ты даешь, братишка Гийом! Ты никогда не умел контролировать свои эмоции, на этом всегда и попадался…

Вдоволь отсмеявшись, Габи поднялся на ноги, нацепил на себя черный плащ, подобранный на мусорке, и такую же черную шляпу с широкими полями. В этом виде он напоминал южноамериканского фермера с картины «Американская готика». Габи поправил шляпу таким образом, чтобы она прикрывала его больной глаз, и снова усмехнулся:

-- А что, славный подарочек ты мне подкинул, граф де Тур! Девка-то ничего себе: высокая, блондинка. Визжать, наверное, будет… Ну да ничего, я умею успокаивать не в меру нервных дамочек! Вы, господа сегенанги, вот-вот перебьете друг друга, и это есть хорошо! А уж я вам помогу в меру своих слабых сил! – Он шутовски раскланялся, как будто перед ним находилась целая толпа зрителей. Хотя… Как знать… Возможно, так оно и было.

Габи взял лежащую около его ног железную трость с набалдашником в виде головы остроклювого попугая и вышел за дверь. Темный пес с крыльями последовал за ним, держась позади на совершенно определенном расстоянии.

Дождь, начавшись с небольших редких капель, усиливался и становился все сильнее. Под ним склонялись высокие деревья с молодой, зеленой, но помрачневшей от бесконечных туч листвой, а каштаны, только выпустившие свои бело-розовые нежные свечи, роняли цветки на мостовую, а вместе с ними и в мире становилось как будто меньше света.

Габи поднял воротник своего темного нелепого плаща, делающего его похожим на опереточного Мефистофеля. Его передернуло, когда воротник зашуршал по небритому подбородку. Он поглубже натянул шляпу на уши и выставил вперед руку, не особенно надеясь на то, что такое чучело осмелится подобрать кто-то из добропорядочных граждан, но произошло совершенно обратное.

Буквально сразу же перед ним остановился серый джип. Молодой мужчина с короткой стрижкой и широким румянцем на круглом лице выглянул из кабины и на скверном французском, напоминающем больше смесь английского, испанского и эсперанто, дружелюбно (даже не спросил, куда ехать! ) предложил:

-- Садись, приятель!

-- Мерси, -- осклабился Габи.

Он с удовольствием расположился на заднем сиденьи и, наконец-то устроил свою больную спину так, чтобы обрубки крыльев не зудели, и вздохнул с облегчением. Ему попался водитель-иностранец, судя по виду, особенной бесшабашной любезности и акценту, -- русский. Никто из нормальных французов не стал бы пачкать свою машину таким выходцем из сгоревшего подавала, как Габи.

«Есть и еще один плюс, -- подумал Габи, устраивая трость с набалдашником в виде головы попугая между колен. – Раз он так плохо знает язык, то уж не станет занимать меня разговорами, как та старая перечница Жиньен, которую мне так хотелось придушить собственными руками уже ближе к концу дороги».

Он уже блаженно прикрыл глаза, но тут водитель, видимо, следуя странной русской поговорке: «Если воцаряется долгое молчание, значит, мент («флик» – перевел Габи) родился» (Любопытно, что эти русские терпеть, видимо, не могут, когда рождается новый «флик». Они никогда не научатся быть добропорядочными в своей стране, где навсегда застыла Полярная Ночь и Смутное время. Интересная страна, любопытно было бы побывать в ней в ближайшее время, вот только с делами господ-сегенангов разгребусь, -- подумал Габи).

Вопреки ожиданию, водитель-русский болтал нисколько не меньше той старухи Жиньен, но на его реплики по крайней мере не требовалось отвечать. Он рассказывал что-то о дорожных любовных приключениях с иностранками всех сортов, видов и возрастов, потом – безо всякого перехода – с эмоциональностью, достойной только итальянцев, метал молнии в какого-то неизвестного судью-рефери, из-за которого «наша сборная» осталась без награды. Потом последовали анекдоты, причем в интересной подборке: про какого-то Василь Иваныча с Петькой и Анкой, штандартенфюрера Штирлица и про вернувшегося из командировки мужа.

Он рассказывал эти истории и сам же заливисто хохотал, не заботясь о реакции собеседника. Габи все это нравилось. Он молчал, приняв на себя вид скучающего иностранца, и тихо поглаживал тяжелый отполированный до блеска металл – набалдашник своей трости. Он только один раз обернулся назад, на дорогу. Там, среди сплошной стены дождя, призраком неслась вслед за машиной поджарая собака с прижатыми к спине крыльями. Ее глаза были совершенно равнодушны.

Габи отвернулся от окна и опустил голову на грудь, как будто заснул.

«Любопытно, что за собачка у тебя, граф Гийом? – думал он. – Думаю, таких собачек у тебя целая свора… Какая же эта? » В его голове проплывали картины более чем двухсотлетней давности.

Этот зал, пестрящий разноцветными шелками изящных дам, как будто сошедших с полотен Грёза и Ватто, сиял благородным старым золотом свечей, и их свет напоминал цвет кумранских рукописей. Отраженный от благородно-красных стен с неуловимым, переходящим в багровый, оттенком, он делал обстановку почти сказочной, невозможной в реальной жизни.

Черноволосый юный граф с изумрудными глазами стоял в нише одного из окон и что-то тихо рассказывал своему брату – молодому человеку с длинными светлыми волосами, за спиной которого, казалось, светились прозрачным огнем красно-золотые крылья, так гармонирующие с цветом стен. Граф Гийом по-прежнему втолковывал Даниэлю, как правильно делать захват шпаги противника, о чем свидетельствовали его изящные жесты, в которых нетрудно было отгадать урок фехтования. Дани смотрел на него во все глаза; он точно видел этот урок во всех подробностях.

Молодая дама с длинным лицом, в высоком напудренном парике и платье цвета «испуганной нимфы» неслышно приблизилась к графу Гийму и коснулась его плеча веером из страусиных перьев.

Гийом поднял на нее удивленные глаза. Перед ним стояла, поблескивая бриллиантами, самая близкая подруга Марии-Антуанетты, принцесса Ламбаль.

-- На одну секунду, граф, -- тонко улыбаясь, сказала она. – Простите, господин д’Азир, что я вынуждена на несколько минут забрать вашего брата, но это прихоть не моя, -- это воля королевы.

Гийом бросил тревожный взгляд в сторону Даниэля, как будто боялся, что за время его отсутствия он будет похищен неведомым чудовищем, но отказать подруге королевы не решился. А принцесса, ободряюще улыбаясь, взяла его под руку и отвела в другой конец зала, и толпы придворных скрыли от Гийома его брата. То, что со стороны принцессы это был маневр, Гийом совершенно не сомневался, и это нисколько ему не нравилось, потому что всегда в подобных обстоятельствах в нем поднималось неукротимое чувство тревоги за брата.

-- Слушаю вас, маркиза, -- сказал Гийом, холодно глядя на нее.

-- Граф… -- принцесса прикрыла лицо веером до половины, и теперь он видел только ее темно-синие глаза. – Я выполняю не свое поручение… Дело в том, что вы с братом практически не расстаетесь, и это видно всем при дворе. И вы понимаете, что в этих случаях сдержать языки просто невозможно… Однако в наших силах немного успокоить болтунов… Только не смотрите на меня так! – она мелодично рассмеялась. – С таким видом вы бросаете перчатки своим врагам, но я – не мужчина и, кроме того, простой посланец… Королева хочет, чтобы вас и Даниэля чаще видели с дамами. Любезничайте с ними, посвящайте им стихи, пишите стихи в их альбомы, -- все, что угодно… Только бы все не подумали… Ну… Вы меня понимаете… -- и она улыбнулась с видом, говорящим «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю».

Гийом презрительно усмехнулся:

-- Да плевать я хотел на ваше общество! – и он небрежным жестом откинул со лба пушистую черную челку.

-- О да! – воскликнула принцесса. – Вы же убежденные либертены… Вы по крайней мере; а вот в вашем брате я не так уверена.

-- Что вы хотите этим сказать? -- хмуро поинтересовался Гийом.

Принцесса только устало вздохнула:

-- Да ничего… Совсем ничего, господин граф…

А к Даниэлю, отвернувшемуся от зала к окну, тем временем уже подошла другая дама, большеглазая, с высокой прической, руками, унизанными перстнями.

-- Господин д’Азир, -- она кокетливо улыбнулась. – Почему мы совсем не видим вас в нашем обществе?

-- Мне неинтересно, -- просто сказал Дани, глядя на нее прозрачными глазами. – Меня утомляет все это общество. Мне даже не хочется читать стихи в ваших салонах. Мне не нравятся все эти господа и дамы, уж простите, но я откровенен, как все сумасшедшие. Простите, мадам.

Дама придвинулась к нему и, ничуть не смутившись, продолжала:

-- И все-таки я не оставляю надежды заполучить вас, -- ее глаза сверкнули задором. – Вам не нравится в Париже? – Прекрасно! У меня на примете есть чудесное местечко, где собираются интересные мужчины и очаровательные дамы и, боюсь, они бОльшие либертэны, чем вы с вашим братцем. Представьте себе: глухой лес в горах, старинный замок… Просто мечта для такого творческого человека, как вы!

-- И как называется сие райское местечко? – раздался рядом с ними саркастический голос Гийома. – Не Лакост случайно?

Дама быстро обернулась в его сторону:

-- Нехорошо подслушивать, господин граф, -- улыбнулась она. – Да, вам не откажешь в проницательности: это Лакост, принадлежащий вашему приятелю Донасьену де Саду.

Гийом иронически поклонился.

-- Оставьте эти надежды, мадам. Если уж вам так нравится, когда вас ради возбуждения стегают плеткой и подсовывают в еду разную дрянь, от которой вы готовы отдаться кому угодно и немедленно – хоть старому слуге на конюшне, -- это ваше право, но нам с Даниэлем там делать нечего.

За его спиной начали вырисовываться сине-черные грозные крылья.

-- Ну, как угодно, -- дама по-прежнему улыбалась, но в ее улыбке сквозило что-то нехорошее. – Не смею тогда больше задерживать вас больше, господа.

Гийом обнял Дани за плечи и решительно произнес:

-- Уйдем отсюда, Дани, немедленно!

Дани тихо притронулся к его руке.

-- Конечно, брат, -- тихо произнес он. – Нам действительно не следует сюда больше приходить.

Они шли по улицам, тихо шелестящим невидимыми в темноте каштанами, и время от времени падающие цветки падали на волосы Даниэля, украшая их тихо мерцающим в темноте венцом. Гийом остановился, обнял Дани и, глядя своими прозрачными изумрудными глазами в его серые, полные любви и счастья глаза, произнес совсем тихо:

-- Я люблю тебя…

-- Я люблю тебя, Гийом, -- эхом отозвался Дани, прикасаясь губами к темной пряди разметавшихся по плечам волос брата.

Их крылья – золотисто-алые и сине-черные сливались между собой, и искрящееся сияние окутывало их обоих, как гимн торжествующей любви.

-- Эй, голубки, хватит миловаться! – раздался в темноте хриплый голос.

Гийом мгновенно обернулся, машинально прикрывая собой Дани и одновременно выхватывая шпагу.

Из темноты появились четверо высоких людей, одетых в одинаковые черные плащи, с черными масками на лицах.

-- Что вам угодно, господа? – мрачно осведомился Гийом.

-- Убить вас, -- ответил главарь, из-под черной маски которого выбивалась борода.

-- Причина? – коротко бросил Гийом.

-- Нам заплатили. – Главарь поднял руку, и по этому знаку остальные трое в масках начали стягивать кольцо окружения вокруг молодых дворян.

-- Их больше, чем нас – прошептал Дани, выхватывая свою шпагу.

Гийом быстро обмотал свою левую руку плащом.

-- К спине, Даниэль! – скомандовал он. – Вот тебе наглядный урок фехтования! Название – «численное преимущество! » Имей в виду, Дани… -- он отразил первый выпад одного из нападающих. – Мы – двое – сейчас – едины, а они – наемники, и в душах нет ничего, кроме страха. Каждый из них надеется, что нас убьет кто-то другой, но не он. Они не могут действовать слаженно, как мы! Мы – едины! И мы – Любовь! Ангард, Дани!

Гийом отшвырнул сильным ударом одного из наемников назад, а второго уложил после двух батманов в то время, как Дани, изящно развернувшись, нанес удар в лоб третьему наемнику. Первый, бородатый главарь, увидев участь своих товарищей, не придумал ничего лучше, как обратиться в бегство.

-- Недурно, Дани! – сказал Гийом, тяжело дыша. Его черные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, глаза влажно блестели от азарта. – Ты научился двум моим коронным ударам – в шею и в лоб. Поздравляю! И в тебе совсем нет злости. Я раньше считал это недостатком, но теперь понял, что это хорошо. Когда ум противников затуманен яростью, твой холодный разум обязательно возьмет верх. Как видишь, и Учитель Фехтования может кое-чему научиться у своего ученика! – Он рассмеялся и обнял Дани, бережно поцеловав его в лоб.

Дани посмотрел прямо в его глаза, как в бесконечную морскую глубину.

-- Кому понадобилось убивать нас, Гийом?

-- Всем не-людям, -- если говорить в целом. – А если в частности, -- нас не оставят в покое, пока ты не заведешь себе какую-нибудь подружку на время. Вот такие нравы в придворном обществе, месье д’Азир!

Дани смутился:

-- Но… Гийом… Я не хочу… Мне никто не нужен, кроме тебя…

-- Тогда нам придется всю жизнь мотаться по дорогам, практикуясь в искусстве фехтования, -- сказал Гийом, и его глаза потемнели. – Ты не сможешь… Ты болен… -- Он помолчал с минуту. – Ладно, -- у него был вид человека, готового броситься на камни со скалы. – Я найду какую-нибудь дуреху… Но! Только один раз, и так, что ты об этом все забудешь и даже не поймешь, что произошло. Мне придется пойти на это! – И он решительно встряхнул головой, а за его спиной полыхнули черные крылья.