Ангард – Батман – Туше 2 страница

Последние слова он произносил, уже открывая заднюю дверь машины и усаживая полубесчувственного Самаэля на заднее сиденье.

-- Трогай! – скомандовал он. – А я тут, может, разберусь слегка кое с кем…

-- Так точно, командир! – отрапортовал водитель, и машина рванула вперед с места с безумной скоростью, которой легко мог бы позавидовать любой необъезженный мустанг.

Оказавшись в безопасности, Самаэль вдруг понял, как же он устал за эти последние часы. Рука уже не горела, а тупо ныла, как больной зуб, и это только сильнее выматывало его. Его голова то и дело бессильно падала на плечо, а мысли путались. Он видел Гийома в золотистом костюме аристократа, который стоял у кареты, готовясь увезти его в Париж. Он не поднимал глаз ни на Дани, ни на Дени, как будто принял обет послушания в каком-нибудь монастыре. А Дани, не понимающий, что происходит, прощался с другом.

-- Дени, Дени, -- говорил он, и его прозрачные серые глаза смотрели на Дени с тревогой. – Дени… Ты стал мне больше чем другом… братом… Я не знаю, что со мной происходит, Дени… Когда я смотрю на тебя, у меня разрывается сердце… Как будто должно произойти что-то непоправимое… Мне страшно даже выговаривать это… Больше всего на свете я боялся бы потерять тебя… Я люблю тебя, Дени. Скажи, что ты вернешься, что мы снова встретимся, я снова прочитаю тебе свои стихи… А потом мы возьмем в руки шпаги… Дени…

Он совсем ничего не помнил. Он как будто умолял, а Дени едва сдерживал застрявшие в горле рыдания.

-- Дани… -- наконец, произнес он. – Мы обязательно… Мы обязательно договорим… У нас еще будет время… Много времени… Я обещаю тебе. Теперь мы с тобой всегда будем вместе. Поверь мне, Дани. – И, резко отвернувшись, он пошел в сторону кареты, зная, что в этой жизни они больше не увидятся никогда...

Водитель посмотрел на него искоса в зеркальце заднего вида.

-- Здорово тебе досталось, парень, -- сказал он сочувственно. – В прошлом году такие же отморозки друга моего убили… Единственного… -- его глаза сделались мрачными и жесткими. – До сих пор надеюсь, что судьба сведет меня с ними… – Он сжал кулаки, а потом, помолчав минуту, усмехнулся. – А отец у тебя крутой! Я это по одному взгляду его понял! Наверняка, ни одной твари в живых не оставит! Не хотел бы я оказаться на его пути!

Машина летела вперед с сумасшедшей скоростью, а Самаэль чувствовал только, как сами собой закрываются глаза. Как сквозь вату, долетел голос водителя:

-- Если совсем плохо, друг, то аптечка – сзади тебя. Ты мне только адрес точный скажи – куда тебя доставить. А то не дай бог – вырубишься…

Самаэль что-то сказал, но что – и сам не понял. Он провалился в бесконечный мрак, искрящийся миллиардами огней, которым было так далеко до пламени Крыльев Грааля…

Дани слегка иронично и изящно поклонился Ксавье. Его губы тронула легкая улыбка:

-- Спасибо за чудесный урок, маэстро!

Не выпуская из рук шпаги, он подошел к подоконнику и вынул сигарету из пачки «Житана».

-- Два дня бесконечного счастья, Гийом, -- негромко произнес он, снова отвернувшись к окну и закуривая. – Как давно у нас не было ничего подобного. Я был совершенно счастлив…

-- Я вижу, брат. Твои крылья сияют, как никогда, -- отозвался Гийом, подходя к нему и тоже закуривая. – Ну и как, много времени у нас еще осталось? Большую армию ждем?

Дани вскинул голову, одинаковым для обоих братьев жестом откидывая со лба светлую челку.

-- Выкурить сигарету мы еще успеем, любовь моя… -- Впервые за последние часы он мягко улыбнулся и взглянул на Гийома немного беззащитно, исподлобья. У старшего брата сердце зашлось от боли при мысли о том, что, возможно, вот такой же его взгляд он увидит очень нескоро…

Дани усмехнулся:

-- А ты не забыл, брат? Последним моим желанием в этой жизни будет сигарета! Даже если бы я умирал от рака легких!

Гийом улыбнулся:

-- Какой же ты все-таки ребенок, Дани!

Не удержавшись, он коснулся губами его лба и вдруг почувствовал, как мгновенно напрягся Дани, хотя за окном по-прежнему ничего не слышалось, кроме бесконечного шума дождя.

-- Что? – одним вздохом спросил Гийом.

-- Встречай… -- так же беззвучно ответил Дани.

Он аккуратно прислонил шпагу к стене, мягко, как хищник, подошел к двери и резко распахнул ее. Прямо перед дверью стоял белый «шевроле», из которого выходил длинноволосый водитель в кожаной куртке.

-- Ваш друг! – крикнул он. – Там, на заднем сиденье, забирайте! Папочка у него, конечно, крутой, так что, как мне показалось, целую роту одной левой расшвыряет, а вот парнишка совсем плох…

-- Гийом, помоги! – крикнул Дани.

Вдвоем они вынесли из машины Самаэля, так и не пришедшего в сознание. Его черные волосы прилипли ко лбу, губы были иссиня-бледными, порванный рукав куртки залит кровью.

-- Габриэль! – выдохнул Дани.

-- Уезжайте немедленно! – крикнул водителю Ксавье. – Сейчас они будут здесь, и тогда пострадаете еще и вы!

Водитель молча кивнул, уселся за руль машины и сорвался с места, оставив вместо себя только завесу из мелких дождевых брызг.

Едва Ксавье и Дани успели занести Самаэля в комнату и уложить на диване, как рядом с домом завизжали тормоза полицейской машины, остановившейся на полной скорости.

-- А вот и они, -- сказал Дани, внимательно посмотрев в глаза брата.

Он выпрямился и взял шпагу.

-- Ангард, Гийом, -- произнес он.

Дверь медленно открылась, и на пороге возникли полицейский Анжелюс с пистолетом в руке и доктор Семьяза, подозрительно засунувший руки в карманы. Доктор улыбался широко и дружелюбно.

-- Никогда не поверю, что ты сможешь убить меня, Дани, -- шутливо произнес он, делая вперед шаг, совсем крошечный, на миллиметр…

Дани молчал, высоко подняв лезвие шпаги, показывая направление удара – в лоб.

-- Сатисфакция… -- тихо сказал он.

Анжелюс расхохотался:

-- Хорошо требовать… как это вы там сказали? Кхе… Сатисфакции… Особенно когда у тебя в руках шпага, а у противника – пистолет! Думаю, если бы кто-то сейчас делал ставки, то все они оказались бы у меня! Не так ли, господин Гийом?

-- Не так! – крикнул Гийом, делая стремительный бросок к полицейскому.

Никто не успел понять, что произошло. Полицейский продолжал сжимать в руке пистолет. Он стоял, покачиваясь, а из его правого глаза торчал обломленный клинок шпаги Гийома. Анжелюс широко разевал рот и слегка покачивался вперед – назад. И вдруг, в одном из таких колебаний, он молниеносным движением вцепился в рукав Гийома и рухнул назад, в коридор, увлекая его за собой. Мгновенно дверь, разделявшая комнату и коридор, исчезла. Гийом бросился назад, но натолкнулся только на глухую стену.

-- Конец твоему брату! – прохрипел с пола полицейский. – Привет от Габриэля! – Из его рта хлынула кровь, а глаза остановились.

Сердце в груди Гийома рухнуло в пустоту.

-- Дани! – дико закричал он. Наверное, так же мог кричать только смертельно раненый зверь.

-- Твоему братцу только бы на сцене петь, -- хмыкнул Семьяза.

Весь собранный, плотный, с холодным безжалостным взглядом, он стоял перед Дани, загородившим собой Самаэля. Доктор как будто совсем не замечал шпаги, нацеленной в его лоб. Усмехнувшись, он сунул руки в карманы плаща, а потом резко выхватил их оттуда уже вооруженные шипами – на каждом пальце по острому длинному кинжалу.

-- Ангард… -- тихо сказал Дани и сделал длинный выпад.

Семьяза точно взмахнул шипами два раза, и шпага Дани отлетела далеко в угол.

-- Продолжаем операцию дальше, -- произнес Семьяза, медленно приближаясь к нему.

Дани невольно шагнул назад, оперся о стол, и его пальцы заскользили по глянцевой обложке книги. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он схватил книгу, на которой можно было четко прочесть название – «Сатисфакция». Его единственной защитой стала книга, но Семьяза, вместо того, чтобы расхохотаться, вдруг изменился в лице и сделался бледно-зеленым.

Дани быстро взглянул на книгу и вдруг всё понял. Стремительным движением он выхватил из кармана зажигалку.

Семьяза замер рядом со столиком с бутылкой шампанского.

-- Эй, Дани… -- неожиданно ласково произнес он. – Что это ты делаешь?..

-- Это – книга, которую мы писали вместе, Шахмезай, -- ответил он. – Это лучшая моя книга и, кажется, она сейчас нуждается в операции… Вы были таким хорошим доктором, Семьяза, что, кажется, я начал перенимать у вас некоторые приемы…

-- Нет! – заорал он, и в его голосе прозвучала неподдельная боль. Шипы соскользнули с его пальцев. Он вытянул вперед руки и задел бутылку шампанского, которая со звоном упала вниз и разбилась вдребезги. – Нет! – интонации сделались умоляющими. – Нет! Прошу тебя! Только не это!

Дани облегченно вздохнул и широко улыбнулся.

-- Это замечательная книга, Шахмезай, -- сказал он. – Вот только ее никто не прочитает. В моих руках – единственный экземпляр! Ты получал огромное удовольствие, когда читал его, Шахмезай, не правда ли? Это исключительный роман!

Он щелкнул зажигалкой и поднес язычок пламени к страницам. Бумага мгновенно вспыхнула.

-- Неееееееет! – заорал Семьяза. – Только не это! Не убивай меня!

Оранжево-золотой свет пламени ярко освещал его лицо.

-- А теперь загадай желание, Шахмезай! – презрительно бросил Дани. – Скорее, загадывай!

-- Дани! Нет! Нет! Что ты сделал!

Дани засмеялся и бросил горящую книгу перед собой.

-- Гребаный щенок! – заорал Семьяза, бросаясь на книгу и пытаясь телом сбить огонь. – Что угодно, только не это!

Именно этого движения Дани и ждал. Как легкий хищник, он метнулся в угол, схватил выбитую из его руки шпагу и с размаха воткнул в загривок Семьязы. Тот издал даже не вопль, а протяжный стон, полный безграничного изумления. Он упал на пол, прямо на книгу, и языки пламени под его тяжестью шипели и гасли.

Дани чувствовал, что с трудом может дышать. Горячий воздух заполнял легкие паленой бумагой и горящим салом. Пошатываясь, он подошел к стене, и на том месте, где была стена, снова появилась дверь. Дани покачнулся и упал прямо в объятия бледного, как бумага, Гийома.

-- Всё хорошо, брат, -- слабо улыбнулся он. По его щекам текли слезы.

-- Почему ты плачешь? – встревоженно спрашивал Гийом. – Малыш, ты не ранен?

-- Разве что в сердце, -- с трудом произнес Дани. Он вздохнул несколько раз, а потом, опершись на плечо брата, уже твердо встал на ноги. – Надо уйти отсюда, брат. Срочно. Наблюдателя Шахмезая больше нет, но остался человек, и он очнется через некоторое время… Так что… Готовь машину к отъезду, брат.

По-прежнему сжимая в руке шпагу, Дани подошел к Самаэлю, лежавшему без сознания, и склонился над ним. За его спиной трепетали сильные красно-золотые крылья. Одно из этих золотых крыльев коснулось ужасной раны Самаэля, и губы молодого человека дрогнули, а темные глаза приоткрылись.

-- Дани… -- прошептал он. – Ты все-таки не забыл меня…

-- Дени, брат… -- Дани легко провел пальцами по его волосам. – Я никогда не забывал тебя. Ты – брат мой…

-- Какие огромные у тебя крылья, -- с тихим изумлением произнес Самаэль. – Огненные… Огненный Грааль…

Дани улыбался, но его глаза по-прежнему оставались печальными.

-- «Кто-то вздохнул и поверил – Ангел»… -- процитировал он самого себя. – Нам надо уходить, брат Самаэль. Срочно. Пока вместо этих двух не появилась целая армия от Габриэля. Ночь приближается… -- И он зябко повел плечами.

Самаэль приподнялся, удивленно глядя на разгром в комнате.

Дани вздохнул и снова улыбнулся, только на этот раз гораздо свободнее.

-- Но время, чтобы покурить, у нас еще будет, Дени!

Дани вынул из пачки две сигареты; одну из них закурил сам, а вторую протянул Дени.

-- Как плечо? – спросил он. Непонятное чувство тревоги снова овладело им, и дело было вовсе не в трупе Шахмезая, который лежал на книге в двух метрах от них. Что-то смутное снова стучалось в его голову. Что-то, что должно было вот-вот прорваться наружу, и сердце от этого сжималось от боли, любви и нежности. Но боль была невыносимой, хотя он и заставлял себя улыбаться, и даже считал, что это неплохо у него получалось. Он откинул со лба челку бретерским жестом и прямо посмотрел в темные глаза Дени.

Дени на одну секунду прислушался к себе, а потом сказал с трудом из-за душивших его слез:

-- Я в порядке, Дани. Почти. Только такое чувство, что я немного устал… Мне безумно хочется спать… Но, Дани… это не так важно. Важно то, что я сейчас чувствую…

Дани, как же ты близок мне, как я тебя люблю!!!! Всем сердцем и душой, каждой клеткой тела!!! И неважно, что творится вокруг нас, мне так хорошо, что ты просто есть, понимаешь???? Я не могу найти никакого сравнения в этой жизни. В тебе вся моя радость и боль, ты для меня... Ты для меня -- целый мир. Есть только звездное небо, безграничное, ты и я. И вся вселенная -- только нам! Сколько всего можно обсудить, в какие только уголки мира можно заглянуть... Дани, это сон, просто сон. Но ты мне важен, брат, поверь, очень важен. И я не хочу, чтобы ты подвергал себя риску, хотя ты, может, и считаешь его оправданным. Береги себя, потому что без тебя многие мои мечты исчезнут навсегда, растворятся в темноте, и, боюсь, задушат меня…

Дани низко опустил голову, потому что он в этот момент понял… Сумерки плотным плащом окутывали комнату. Рядом раздался шорох, как будто в углу скреблась большая крыса.

Дени вздрогнул:

-- Что это?

Дани только грустно улыбнулся:

-- Ничего страшного. Просто наш добрый доктор через некоторое время очнется обычным человеком, только и всего…

Семьяза, с красным пятном на шее от укола шпагой Дани, издал какой-то нечленораздельный хрип. Его правая рука заскребла паркет, заскользила на луже, растекающейся из разбитой бутылки шампанского, как будто доктор хотел дотянуться до посверкивающего острыми гранями горлышка бутылки. Но через минуту хрип стих, а рука бессильно упала в отвратительно пахнущую лужу.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Гийом, быстрым взглядом окинув ее по периметру.

-- Надо срочно ехать, -- произнес он отрывисто. – Что? Наш кадавр уже пытался приступить к действиям? Не вышло? – Он усмехнулся, и его глаза весело блеснули изумрудным блеском. – Кончай курить, ребята. Дени, ты как? В порядке? Главное, чтобы до машины дошел, а завтра мы все втроем сумеем дать бой целой армии. Мы докажем этому паленому выродку, что крылья полукровок могут быть сильнее перворожденных обрубков! Дани, там дождь, не забудь свитер и какой-нибудь плед! Через пять минут я жду вас! – Быстро проговорив это, он стремительно развернулся и вышел из комнаты.

Дани взял шпагу.

-- Ну что, пойдем, Дени? Тебе явно становится лучше буквально на глазах!

Дени вскинул голову и встал рядом с Дани.

-- Без шпаги я тоже никуда не пойду, брат!

Дани ласково и одобрительно прикоснулся к его плечу, подошел к стойке, вынул из нее последнюю шпагу и бросил Дени:

-- Лови!

Дени легко перехватил ее в воздухе.

-- И кто говорил, будто у меня болела рука? – рассмеялся он.

-- Кто-то говорил? – в тон ему ответил Дани. – Я ничего не слышал! Пойдем, брат! Не будем заставлять ждать Гийома!

Дождь по-прежнему хлестал по стеклу, и кромешный мрак освещали уже только золотисто-красные крылья Огненного Грааля.

-- Быстро! – повторил Дани.

Оба Ангела вышли в коридор, аккуратно переступив через труп Анжелюса.

-- Постой, Дани, одну минуту, -- попросил Дени и, не обращая внимания на немного удивленный взгляд Огненного Грааля, подтащил одно из кресел в коридоре, наглухо забаррикадировав им дверь.

-- Я понимаю, это не спасет, -- произнес он. – Но задержит его хотя бы на час. А в нашем положении час – это много.

Он быстро посмотрел на Дани, и Ангел с Огненными Крыльями подумал почему-то, что он уже видел эти глаза – светлые, как утренние звезды, непонятного цвета, сияющие. И снова – укол в сердце. Он еще раз подумал, что принял правильное решение.

Они вместе вышли из дома, невольно пригнувшись от хлещущего дождя, и сели в «седан».

-- Можно ехать, Гийом, -- непринужденно сказал Дани.

Брат обернулся и внимательно посмотрел на него.

-- Дани… -- медленно произнес он. – Что случилось?

Дани почувствовал: еще минута – и он разрыдается. Но вместо этого он улыбнулся и произнес, изо всех сил стараясь сдержать дрожь в голосе.

-- Все нормально, брат. Небольшая встряска сначала. Потом покурили немного в компании мертвецов… Вот, пожалуй, и все. Нам надо ехать как можно скорее, пока они не пришли в себя. Габи на свободе, и он заставит их работать на себя.

Ксавье повернул ключ зажигания и тронул руль. «Седан» вылетел на автобан и понесся в сторону Парижа. Дани время от времени посматривал на Дени. Легкий ход машины успокаивал, и его глаза закрывались сами собой. Он долго пытался бороться со сном, и все-таки не выдержал. Забравшись на сиденье с ногами, он прижался лицом к холодному стеклу, по которому непрерывно сбегали капли воды, и заснул. Дани аккуратно укрыл его пледом и тихо обратился к Ксавье:

-- Брат, поворачивать пора. На автобане мы с тобой находимся как под прицелом… Дени трогать не надо. Это хорошо, что он заснул… Завтра проснется совершенно здоровым…

-- Я и сам об этом подумал, -- отозвался Ксавье, разворачивая машину на узкую лесную дорогу, уже почти размытую непрерывно льющимся дождем.

Машина уже не летела и даже не ехала, а пробиралась вперед. Ветви деревьев хлестали по лобовому стеклу, чиркали крыльями непонятно как занесенные птицы, на него налипали лепестки цветов, сосновые иглы и мелкие ветки, обломленные дождем с деревьев. Внезапно «седан» встал как вкопанный.

-- Что случилось? – спросил Дани, впрочем, без особой тревоги в голосе, потому что лучше других знал, что случилось, но Ксавье выглядел до предела озабоченным.

-- Слушай, малыш… -- в его голосе звучала растерянность. – Кажется, там сильный поток воды нанес песок и камни. Мы не сможем сдвинуться с места до тех пор, пока не закончится этот дождь.

«Только бы он ничего не понял, только бы он не спросил: «Дани, почему ты не хочешь остановить этот дождь? » – с ужасом думал Дани, но Ксавье молчал, напряженно вглядываясь в темноту.

-- Ночью могут прийти фигуранты, -- хмуро сказал он и погладил рукой эфес шпаги, лежащей рядом.

-- Но для этого им понадобится, как минимум, часа три, -- отозвался Дани как можно беспечнее. – А нам за это время стоит хотя бы немного отдохнуть и поспать. Давай возьмем пример с Дени, Гийом!

И, как бы в подтверждение своих слов, он свернулся на сиденье калачиком и прикрыл глаза. Он не спал и не собирался спать. Он долго и с невыразимой болью смотрел, с какой безграничной любовью и нежностью смотрит на него брат, как, перегнувшись через спинку кресла, он набросил на него свитер, а потом, скрестив руки на руле, устало положил на них голову.

-- Люблю тебя, -- прошептал он.

-- Люблю тебя, -- ответил Дани беззвучно, одними губами, когда Гийом не мог этого заметить. – Теперь ты больше не будешь испытывать такой безумной боли за меня. Ни ты, Гийом, вечная любовь моя, ни Дени. Вы слишком много сделали для меня, и теперь настала моя очередь заплатить по счетам: лишить вас обоих этой боли… Это всё, что я могу сделать для вас… Я люблю вас, братья…

Он видел перед собой только бесконечный, беспросветный, глухо затаившийся мрак. Мрак ждал его, как затаившийся в засаде зверь. «Вспомни о своих крыльях», -- сказал Дани самому себе, долгим взглядом посмотрел на чутко спящего Гийома, и Дени, лицо которого было спокойно, как у ребенка, и темные волнистые пряди волос падали на чистый лоб. Они сделали для тебя слишком много, Дани. Пришел черед платить по счетам…

Дани бережно положил шпагу на сиденье и неслышно выскользнул за дверь. Там, он знал, за этой плотной пеленой дождя, находился тот временной вариант, из-за которого столько пришлось страдать его братьям… «А в конечном итоге из-за тебя, Огненный Грааль, -- безжалостно сказал внутренний голос. – Только из-за тебя Гийом погиб в прошлой жизни, только из-за тебя он изуродовал эту жизнь, делаясь насмешкой для толпы и журналистов; только из-за тебя пошел на страшную смерть Дени, и чем ты отплатил ему за это? »

«Заткнись, -- резко ответил ему Дани. – Если я чего-то и не понимал, то понял это сейчас. Лучше поздно, чем никогда. И сейчас я исправлю то, что… не сделал… И, как знать, тогда, быть может, Габриэль будет удовлетворен и оставит их в покое! »

Он шел вперед, через лес, рыдающий холодными слезами, который как будто плакал вместо него, а Огненные Крылья освещали призрачным золотистым светом корявые стволы и изогнутые ветви деревьев. Это струящееся золото превращало камни в знакомую со времени прошлой жизни мостовую, и черная беззвездная ночь светилась уже тусклыми огнями фонарей, дрожащих и шевелящихся в темноте, как медузы, выброшенные на берег штормом. Дани окинул себя быстрым взглядом и нисколько не удивился, обнаружив, что на нем надет серебристый изящный костюм аристократа XVIII столетия. Где-то прогромыхала по мостовой карета, значит, вечерний спектакль только что окончился, значит, надо было торопиться. Он шел быстро и решительно, лавируя среди узких проулков, нисколько не боясь, что может стать жертвой случайных разбойников. «Кому суждено умереть от огня, тот не утонет», -- с иронией подумал он и быстро – чтобы не передумать в последний момент, пересек небольшую площадь и взялся за ручку двери одного из белоснежных, слабо поблескивающих золотом особняков.

Тонкими пальцами, до половины скрытыми тончайшими серебристыми кружевами, он машинально откинул упавшую на лоб прядь волос и постучал.

Ему открыл высокий слуга в седом парике, небрежно поигрывающий плетью.

-- Хозяина нет дома, -- хмуро объявил он, исподлобья глядя на Дани и выставив вперед правую ногу.

-- У меня к нему срочное дело, -- настойчиво сказал Дани, приближаясь почти вплотную и прямо глядя в заплывшие жиром глазки.

На скулах слуги заиграли желваки.

-- Я же сказал… -- начал было он, покрепче перехватив плеть у самого основания.

-- Стой, Эмиль, -- раздался сверху тонкий голос, от звука которого Дани ощутил приступ тошноты. – Для этого паршивца я всегда дома.

По высокой витой лестнице, уставленной скульптурами и канделябрами, неторопливо спускался дядюшка дю Барри, и на его губах кривилась усмешка презрения и гадливости.

-- Вовремя пожаловал, полукровка, -- негромко произнес он. – Интересно… А кого же это мой племянник грозился привести ко мне? А? Не объяснишь? – И он тихо засмеялся.

-- Не меня, -- коротко ответил Дани, прямо глядя в его ненавидящие глаза.

Дядюшка прищурился.

-- Я догадывался. Племянник всегда считал себя настолько хитрым, чтобы наивно полагать, будто меня можно обмануть… Ну да бог с ним, с Гийомом… Будем считать, что этот раунд благодаря тебе он проиграл. Но ты… Ты, маленький паскудник… Что тебя-то сподвигло на этот шаг?

-- Только надежда на то, что вы не тронете невинного человека и оставите в покое моего брата, -- твердо ответил Дани. Сейчас он необыкновенно четко чувствовал силу своих крыльев.

-- Ну это ж надо – какое самопожертвование! – расхохотался дядюшка. – Никак наш проказник в папочку своего непутевого пошел, -- его же ошибки совершаешь!

Дани стоял спокойно и молча смотрел на него, и под этим взглядом лицо дядюшки стало меняться, делаясь хищным и уродливым. В его глазах вспыхнули красноватые огоньки, как у волколака. Он осклабился в усмешке, и Дани показалось, что он слышит глухое рычание хищника, облизывающегося перед тем, как вцепиться в горло своей жертве.

-- Ну что ж… -- пробормотал он. – Сейчас я не буду размышлять над причинами твоего… хм… благородства. Раз пришел, пойдем за мной!

И, больше не оглядываясь на Дани, он пошел в подвал и, по мере того, как он спускался, воздух становился всё более сырым, промозглым. От стен веяло ледяной влагой; с них изредка срывались мутные капли воды, похожие на слизней.

Дани шел за дядюшкой, не поднимая головы. Он вздрогнул только один раз: когда в лицо ему ударил, хлестнул по глазам, красный обжигающий свет, когда дядюшка распахнул дверь, за которой оказался огромный зал, освещенный тысячью восковых свечей. Этот зал был заполнен тысячью теней, издавших дружный гул при его появлении, как море при приближении цунами. Когда свет выхватывал из мрака то одну, то другую фигуру, можно было понять, что и мужчины, и женщины на этом сборище были почти раздеты: их едва прикрывали тончайшие шелковые покрывала.

От толпы отделились два человека в длинных черных рясах, напоминающих монашеские. Их лица закрывали плотные капюшоны.

-- Прошу вас, господа! – провозгласил дядюшка. – Перед вами – искомый Грааль Любви! Прошу вас, исполняйте свой долг во имя Похода Полярного Солнца, который исполнит наш гений – Габриэль!

Гул голосов на миг оглушил Дани. Он чувствовал, что перед глазами все персонажи и обстановка начинают сливаться в сплошную стену. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, что с ним будут делать дальше. Он видел перед собой только прозрачные изумрудные глаза Гийома, любимые до боли, и темные глаза Дени, исполненные бесконечной преданности. Он старался не думать о том, как чужие руки рвут с него одежду. Он знал, что стоит перед сборищем монстров совершенно обнаженным… Если, конечно, не считать крыльев, золотистых, огненных крыльев Грааля, который всегда приносился в жертву, во все времена. Но зато теперь Дени навсегда забудет о своей боли, зато Гийом не останется в обезумевшем Париже, и люди, превратившиеся в одно мгновение в зверей, не разорвут его на части… Он успеет… Они оба успеют…

Это была его последняя мысль, потому что дядюшка схватил его за длинные мягкие волосы и крикнул:

-- А теперь – акт последнего милосердия. Исключительно за твое мужество, Грааль!

С размаха он ударил Дани об стену. По его виску потекла быстрая струйка крови, и он упал на руки людей в черных капюшонах.

-- А теперь – на алтарь его! На алтарь грядущего царства Разума!

Полуодетые обезумевшие женщины завизжали в экстазе над распростертым перед ними обнаженным телом, протягивая к нему руки, но тут же расступились в стороны, освободив дорогу белокурой, едва одетой женщине в золотой маске, сжимающей в руке длинный кривой нож.

-- Габриэль! О воитель с серебряными крыльями! – воскликнула она дерзко, и ее интонации выдавали королевскую фаворитку Жанну Дю Барри. – Сегодня твоя жрица приносит во имя твое жертву – Огненный Грааль! Так прими же его как знак нашего преклонения перед тобой, как символ твоей грядущей победы!

Она наклонилась над бесчувственным Даниэлем, облизнула острым язычком алые губы и, откинув назад его голову, взмахнула ножом над его беззащитной шеей.

Вновь листьев последние стаи

Взорвали ночи тишину.

Дай руку, мой Ангел, я знаю

Забытую всеми страну.

Во тьме вырастают каштаны,

И бьется о скалы прибой,

Где рядом – любовь и туманы,

И ты – лишь в полете живой,

Вставай же, летим же, скорее,

Не меркнет ночная звезда,

Еще в полумраке аллеи,

Еще не звенят провода,

Еще яркий свет не включили

И не зачитали устав,

Нас крыльев еще не лишили,

Не смогут лишить. Я был прав…

Ты ранен? – Летим! Ближе к ветру!

Мы вновь не вернемся назад.

Мы – Ангелы! Вверх! Лишь поверь мне!

А капли стучат и стучат…

Капли все падали и падали, наполняя ночной лес мерным, негромким, убаюкивающим шелестом, больше похожим на завораживающую музыку. Она погружала в сон глубже, ниже, не давая проснуться, и Гийом даже во сне чувствовал это. Невероятная сила давила на него страшным прессом, не давая открыть глаза. Единственное, в чем он отдавал себе отчет, -- в том, что спит и должен проснуться любым способом. Пресс тяжелых сновидений не позволял ему открыть глаза, как он ни старался. Он видел золотокрылого юного Ангела, с разметавшимися окровавленными волосами, лежавшего среди озверевшей толпы, беспомощного, беззащитного, и над его горлом сверкал кривой нож. Гийом дико закричал и, резко вскинув голову, проснулся, разорвав пелену сна.

Вокруг машины по-прежнему простирался темный лес, казавшийся бесконечным. Дождь постепенно утихал. Наверное, когда наступит рассвет, можно будет спокойно двигаться дальше… Спокойно?!.. Гийом стремительно обернулся назад. На заднем сиденьи спокойно, как ребенок, спал Самаэль. Он даже раскраснелся во сне, и при взгляде на него делалось ясно, что он сейчас видит самый прекрасный и безмятежный из своих снов. Взгляд Гийома метнулся в противоположный угол салона. Дани не было на месте. Там, где он устроился на ночь, валялся только пушистый свитер, которым Гийом заботливо укрыл его перед сном.

-- Дани! – в панике воскликнул Гийом, не боясь разбудить Самаэля (его в данный момент действительно ничего не могло бы разбудить) – Ну кто тебе дал право решать за меня, как мне будет лучше, а как – хуже?.. Ты так и не понял, что я никогда не откажусь от своей боли, если эта боль связана с тобой! Я люблю тебя, брат! Я был бы готов сотню раз пройти сотню костров и считал бы это счастьем для себя хотя бы потому, что каждый раз перед смертью смог бы еще раз повторить, что люблю тебя!

Он схватил шпагу и, оставив дверцу машины распахнутой, бросился напролом вглубь леса. Он знал, что неизбежно придет туда же, куда и Дани: в эту ночь завеса, скрывающая одну их жизнь от другой, оказалась открытой. Он ясно видел ее: переливающуюся в кромешной мгле наподобие слоистой водяной преграды. Он чувствовал, как вырастают за спиной крылья, полыхающие темным огнем. Он ударил шпагой слюдяную завесу, и в следующее мгновение оказался в застывшем времени предреволюционного Парижа. Куда идти, Гийом не думал. Его вели вперед стихи, совсем короткие, задыхающиеся, зовущие только его, Ангела с Крыльями цвета темного огня: