Весной 57-го в Ленинграде 2 страница

САВА:

«Значит, ты и КОСТЯ сможете этот перстень опознать, так..? Это уже кое что»

ЯКУШКИН:

«Ну, конечно.. »

САВА:

«И что ж, никто из соседей не мог ничего и никого запомнить? Хоть что-нибудь, хоть какие-то приметы! Ну ведь, не один же раз он к ним ходил, получается?! Целая квартира! И никто – ничего?! »

ЯКУШКИН:

«Вот то-то и оно! Он, как тень, говорят, приходил – ни лица, ни голоса – ну, ничего никто не помнит! К тому же, ну, сам понимаешь, люди ведь догадывались... — откуда эти продукты. Голод, Леша, страшный был, говорят, собак ели... уж не знаю. А тут, понимаешь, - вот тебе крупа, вот тебе … еще что-то. Я осуждать их не могу... »

САВА:

«... ну ладно, потом об этом. А сам-то? Что тогда-то увидел? »

ЯКУШКИН:

«... я, как назло тогда, очки разбил! Помню только, что невысокого роста… ну, и толстенький такой… как паучок…»

САВА:

«Ну, а соседи? У вас ведь там целый полк живет. Проверяли? »

ЯКУШКИН:

«Конечно, проверяли! А как же! Почти все старые жильцы. Две семьи после войны въехали – детей полно, отцы воевали. Один в блокаду появился, в конце 44-го – фронтовик, ногу на войне потерял, орденоносец. Тут всё чисто. И как это могло произойти! Дверь-то входная не была взломана! Значит им открыл кто-то знакомый! В общем – одни вопросы! »

САВА:

«Вот ведь гады, а?! Я б своими руками! Сволочи! У нас на фронте был один такой.. сука гладкая! Начпрод! Своих же ребят обворовывал! Представляешь – завтра, например, в наступление идем, мужикам бы харчей подкинуть, а он у себя на складе себе из мешков жратву отсыпает! Он потом, вроде.., в болоте утонул бедный, с голодухи, наверное. Никто и не видел»

ЯКУШКИН (смотрит на САВУ):

«Что? Сами... что ли...? »

САВА:

«Сами-не сами... За грибами пошел... в болте и сгинул. Бывает такое. Понял..? »

ЯКУШКИН:

«Да уж! У своих воровать – последнее дело! Менялы эти, ростовщики поганые – ненавижу! Слаенова – помнишь?! »

САВА резко встает, отщелкивает папиросу, тут же достает новую, закуривает.

САВА:

«Ты у меня спрашиваешь – помню ли я Слаенова?! Я эту суку..! Я эту тварь..!! »

Он тяжело дышит, отворачивается, говорит в сторону.

САВА:

«Давай-ка, пока закончим на этом. Вечером увидимся – поговорим! У меня, кстати, есть кое-что, о чем вам всем знать надо»

Они направляются к выходу.

ЯКУШКИН:

«Пойдем, Леша, пойдем! Мне еще в больницу заскочить надо, сегодня хоть и воскресенье, а кое-какие дела есть. А ты домой давай. Так и не сообщил? Позвони сначала, а то.. так и «кондратий» хватить может! Телефон-то помнишь? »

САВА:

«Тьфу, дурак! Сам ты «кондратий»! Ладно, позвоню. Может быть. До вечера, в общем, я пешком пройдусь…»

Он вдруг останавливается, как будто о чем-то вспомнив, смотрит на друга, берется за пуговицу его пиджака.

САВА:

«Володечка! А надо бы посмотреть на соседей твоих новых. И... на этого фронтовика-орденоносца! »

ЯКУШКИН:

«Леша, да ты что? Ты ж только приехал! А он - инвалид одноногий»

САВА:

«Инвалид, говоришь? Ну-ну. Я и не говорю, что прямо сейчас знакомиться пойду. Сегодня вечером у тебя, ведь, встречаемся? Ну, вот и поглядим, что это за фронтовик такой! »

Они уже на Большом проспекте.

ЯКУШКИН садится в троллейбус, машет рукой из окна.

САВА смотрит вслед, потом осматривается, идет к телефонной будке, заходит. В будке долго смотрит на диск.

Достает из кармана монетку, подкидывает её, ловит, хлопает на тыльную сторону кисти левой руки, смотрит - опускает монетку в щель автомата, начинает набирать номер.

ЛЕНИНГРАД. ДЕНЬ. ПРИХОЖАЯ КОММУНАЛЬНОЙ КВАРТИРЫ.

На стене черный телефонный аппарат. Обои рядом с телефоном исписаны номерами, надписями, именами.

Из недр коридора выезжает на трехколесном велосипеде пацан лет пяти. Он острижен под «ноль», в майке и длинных черных сатиновых трусах.

Непрерывно звонит велосипедный звонок. Ему начинает вторить телефон на стене. Он звонит долго.

Наконец появляется ДАМА в халате, на голове бигуди, в руке с наманикюренными ногтями – папироса.

ДАМА досадливо бубнит себе под нос:

«Шо за люди? Ну, шо за люди! Прямо-таки, как будто нет никого! »

ДАМА снимает трубку, морщась, произносит:

«Алло-у! »

Удивленно слушает, потом кладет трубку на стоящую под аппаратом тумбочку, проходит в дальний конец коридора, стучит в дверь.

ДАМА:

«Людочка! Вас к аппарату! Очень приятный мужской голос! Вы слышите? Ну очень приятный мужской голос! »

Из комнаты выходит ЛЮДМИЛА.

ЛЮДМИЛА:

«Спасибо, Софья Абрамовна, иду…»

ЛЮДМИЛА подходит к аппарату, стоит, смотрит на лежащую трубку

Опять звенит велосипедный звонок, пацан приближается, кричит непрерывно: «тетьЛюд-к телефону! тетьЛюд-к телефону! тетьЛюд-к телефону..! »

ЛЮДМИЛА берет трубку, прикладывает к уху.

ЛЮДМИЛА:

«.. Леша.. это ты..? »

Слушает, опускается на стул, закрывает глаза.

Из комнаты выглядывает МАША, вопросительно смотрит на мать.

ЛЮДМИЛА:

«Машенька, папа вернулся.. »

ЛЕНИНГРАД. ДЕНЬ. ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ. БОЛЬШОЙ ПРОСПЕКТ.

САВА выходит из будки, закуривает.

Перед ним останавливается троллейбус, распахивается дверь, САВА прямо с папиросой машинально поднимается по ступеням, замирает на задней площадке.

К нему подходит знакомая уже нам женщина-кондуктор:

«Ну, что, сынок, вот и снова встретились. Нашел, кого хотел-то? (шепотом): папироску-то выброси»

САВА:

«Да-да, мамаша, и с другом встретился.. и мертвых помянули…»

КОНДУКТОР:

«Ну и ладно, ну и слава Богу. А ты что какой-то странный? Прямо лица на тебе нет! Ты, что, милый? »

САВА:

«С женой сейчас говорил.. Первый раз за много лет»

Женщина смотрит на него, в глазах стоят слезы…

ЛЕНИНГРАД. ВЕЧЕР. УЛИЦА.

Из решетчатых ворот дома на углу Некрасова и Греческого выходят ЛЮДМИЛА и МАША, идут в направлении Суворовского проспекта.

МАША:

«Мам, ну, что ты в самом деле, ну, не обижайся на него! Это ж его друзья! Столько лет не виделись! »

ЛЮДМИЛА:

«А я? А мы – интересно кто ему? «Не виделись! » Так и со мной и с нами столько лет.. тоже, между прочим, не виделись! Это ж надо – в первый день и сразу к гопникам своим! »

МАША:

«Мам, ну не надо так, никакие они не гопники, ну что ты такое говоришь?! Ну, не нервничай! Ну, придет он скоро – тут идти, сама знаешь – пять минут! Он ведь сказал – дело какое-то важное! Тетю ТОНЮ дождутся и придет! Мы сейчас вернемся – я ему сразу позвоню! »

ДОМ НА УГЛУ НЕКРАСОВА И ГРЕЧЕСКОГО ПРОСПЕКТА.

На третьем этаже открытое окно – горит свет, слышны переборы гитары, мужской голос негромко напевает «По приютам я с детства скитался... »

КОМНАТА ЯКУШКИНА.

Большие книжные шкафы со стеклянными дверцами, резной буфет под самый потолок, большой кожаный диван с валиками. Комната холостяка.

В кожаном кресле у белой мраморной печки КОСТЯ Федотов. Он негромко поет, перебирая струны гитары.

В центре комнаты стол, за которым сидят ЯКУШКИН, САВА, ВИКТОР Привалов и ПЕТР Белосолнцев, майор милиции, начальник отдела уголовного розыска.

На столе все перемешано – водочные бутылки, тарелки с закуской, рюмки, стопки фотографий, несколько почтовых распечатанных конвертов, пепельница, полная окурков – видно, что друзья сидят давно.

КОСТЯ бережно ставит гитару к печке, садится у стола, закуривает.

КОСТЯ:

«Нет, ну, кто мне объяснит, а?! Кто мне может сказать почему никто ничего не знал?! Ну вся страна ведь рукоплескала! Ну все, ведь, верили! И никто ничего не знал, да?! »

ПЕТР:

«Если кто-то что-то и знал, так помалкивал, ясно? Это теперь все смелые! А тогда – раз! … и нет тебя! Ищите меня в тундре! И вообще - неизвестно, как все на самом деле было! Тогда все верили, ну, тому, что в газетах писали! А теперь?! Ведь тоже в газетах пишут и по

радио говорят – и все опять верят! Я, вообще, до сих пор ничего не понимаю…. Ты, вот Алексей, скажи, что там об этом говорили? »

САВА:

«А что говорили? Ничего там не говорили. Там бы, знаешь, на волю поскорей! (зло улыбается) Как говориться – «на свободу - с чистой совестью»!

Не знаю я. Я сам мало, что понимаю. Когда в 53-м по амнистии стали уголовников выпускать, мы с мужиками вообще думали, что это какая-то вражеская диверсия. Ну, сами посудите: Берия – враг! Этот – враг! Того – расстрелять! Этого – к стенке! А потом вдруг - 58-ую стали выпускать! Ну это как вам? Я вот, не поверите, сегодня по городу ехал, а сам думаю: когда же этот спектакль кончится? На каком перекрестке меня снова в браслеты закуют?.. »

ЯКУШКИН:

«Да, ребята, ну такое творится! Ну, такое! Я в самом конце войны лейтенанта одного оперировал – проникающее брюшной полости. Он, вообще-то, уже не жилец был, это я вам как врач говорю! Парню бы умереть спокойно, раз уж так получилось! А за мной, ну, то есть буквально за моей спиной - СМЕРШ стоит: ты, говорят, капитан, постарайся, он нам живым нужен! И, вот получается: я его из одной могилы вытаскиваю, чтобы в другую могилу, только более мучительную, своими руками и толкнуть..! »

САВА:

«Да-а, СМЕРШ лютовал! Мы, вот, втроем от немцев ушли – думали: всё! наконец-то! Грязные, оборванные, голодные, старшина тот вообще раненый был, но – счастливые! К своим вышли! А свои - тебя же в лагерь! Только в свой уже, к друзьям-уголовничкам! Бред какой-то!.. »

ВИКТОР:

«Слушайте, мужики, ну что вы в самом деле? Ну, встретились, так хорошо посидели, давайте о чем-нибудь другом, а? Это все вспоминать – мозгов не хватит! »

КОСТЯ:

«Да, ребята, продолжим в другой раз, а? К тому же и ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ не смог прийти, жалко. Мы же еще увидимся. А мне завтра с утра на вокзал, гастроли у нас начинаются. Ну, мужики, ну извините, надо мне бежать, не собрано еще ничего, завтра весь день сумасшедшим будет. А еще через весь город переться! Леша, ты ведь хотел чего-то рассказать нам? Так, может, сейчас? »

САВА:

«Нет, КОСТЯ, я хотел, чтобы все услышали. А, вообще-то, это больше для ТОНИ. Не радостная, конечно, новость, но.. Лучше б ей знать, я думаю…

ЯКУШКИНУ):

Она, вообще, как обещала-то? Уже времени, вон сколько»

ЯКУШКИН:

«Ну спектакль-же! Поздно всё кончается! Она сказала: как отыграю – и сразу к вам! Ну, я-то что могу поделать? »

В дверь стучат, мужской прокуренный голос:

«Владимир Семеныч, тебя к телефону! »

САВА прислушивается, смотрит на ЯКУШКИНА:

«Это – он? »

ЯКУШКИН кивает:

«Он! »

Они вместе выходят из комнаты.

КОРИДОР.

ЯКУШКИН идет к телефону. ИНВАЛИД медленно идет по направлению к кухне. САВА не спеша догоняет его. Уже на кухне окликает в спину.

САВА:

«Эй, братишка! »

ИНВАЛИД замирает на месте, резко оборачивается, настороженное выражение лица сменяется лживо-улыбчивым.

САВА:

«Постой, дружище! Вот увидел фронтовика, думаю - покалякаем чуток? Ты что, курить? Угощайся! »

САВА протягивает ИНВАЛИДУ пачку, смотрит, как тот левой рукой достает папиросу, левой рукой чиркает спичкой.

САВА:

«Досталось тебе, я смотрю. Даа-а.. война проклятая! Семья-то есть? »

ИНВАЛИД:

«Да нет. Один я. Так спокойнее»

САВА:

«Это точно. А ты где воевал? На каком фронте? Ногу где потерял? »

ИНВАЛИД уверенно отвечает, видно, что не в первый раз:

«Второй Белорусский, Первая моторизованная дивизия. А ногу уже в 44-oм…»

САВА:

«А-аа.. понятно! А я У Рокоссовского.. (вопросительно смотрит на ИНВАЛИДА, но тот молчит) Курочкина, случайно, не встречал? »

ИНВАЛИД явно не знает как ответить. Наконец, находится:

«Не-еет, не приходилось! Не знаком»

САВА:

«Ну, извини, братишка! А я-то с ним.. ну, помнишь, наверное, под Бреслау бои были суровые.. »

Смотрит на ИНВАЛИДА вопросительно. Тот молчит.

САВА:

«Ну, ладно, извиняй, земляк. Я, ведь, просто так, фронтовика увидел. Бывай! »

САВА возвращается обратно, одновременно к двери подходит ЯКУШКИН, оба входят в комнату.

ЯКУШКИН вопросительно смотрит на САВУ, но тот не реагирует.

ЯКУШКИН:

«Ну, вот вам и ТОНЯ объявилась! Очень извиняется, но приехать не сможет – как-нибудь в другой раз, говорит, какие-то там дела театральные»

ПЕТР:

«КОСТЯ, так я тебя подкину, я ведь на машине. Витек, ты как? Тоже с нами? »

ВИКТОР:

«Да нет, спасибо, пройдусь, пожалуй... Подумать надо кое-о-чем... »

САВА (смотрит на него):

«Ну, ладно, в другой раз – так в другой раз! Давайте, мужики, расходиться, что ли. Потом и я расскажу, что хотел»

Все выходят из комнаты, проходят длинным коридором к выходу, спускаются по лестнице.

САВА идет рядом с КОСТЕЙ.

САВА:

«Да, КОСТЯ, ты теперь вон какая знаменитость! На улице куда ни глянь – с афиш ты смотришь. Видишь, как здорово – как хотел, так и получилось. А сейчас куда на гастроли? (улыбается) Может за кордон? К буржуинам? »

КОСТЯ:

«Нет, Леш, в теплые края едем. К самому-самому Черному морю, в Ялту. Эх, мамочки! Знаешь, а я доволен: если бы не гитара, ни песни эти, ни «Ленконцерт» - как еще можно так по стране поездить? Уже и в Грузии был, и в Сибири побывал - на Байкале пел, недавно в Ригу ездили, а теперь вот – Черное море! Знаешь, а я ведь еще ни разу на море не был…»

САВА:

«Да я тоже, не довелось пока. Да-а, завидую даже. Я бы тоже хотел поездить. Ну и как? На жизнь-то хватает? »

КОСТЯ:

«Да как тебе сказать? Хватает, в общем. Да и подхалтурить иногда можно – летняя эстрада, в ресторанах иногда. Но не здесь, не в Ленинграде, это, когда на гастроли ездим. Вот там-то и заработки»

САВА:

«Да-аа... интересная у тебя жизнь. Слу-ушай… я, вот, хотел спросить – а как глаз-то твой, неужели починили? все нормально теперь? »

КОСТЯ:

«Да ничего, нормально. Отремонтировали меня в клинике этой. Оптяь-таки Вите благодаря, ну в смысле - ВИКТОРУ НИКОЛАЕВИЧУ, как-никак – связи у него. Вижу, правда, не очень этим глазом, зато – без повязки! Надоело циклопом быть, или камбалой (смеется): зато теперь – четырехглазый! Очки, видишь? стареем, Леша, стареем..! »

Все выходят во двор, подходят к машине, прощаются.

ПЕТР:

«Алексей, ты не тяни с документами, сфотографируйся, все бумажки, справки, всё-всё, что есть - в зубы и ко мне. Быстро все оформим, потом и работу подыщем. А, может к нам? Такой вариант не рассматривал? Подумай! Ну, все, мужики, до встречи! увидимся»

ПЕТР и КОСТЯ садятся в машину, отъезжают.

ВИКТОР:

«Леш, значит – до завтра? Как договорились? »

САВА:

«Конечно, как договорились. Бывай»

ЯКУШКИН смотрит на них вопросительно. ВИКТОР уходит к Литейному проспекту.

ЯКУШКИН:

«Леш, я тебя провожу немного, не против..? Ну мне-то может расскажешь все-таки, а? Что ты, как не родной? Чего там было-то, колись, давай!.. »

САВА:

«Чего там было? Ну, ладно, расскажу. А было там вот что.. »

1953. ГДЕ-ТО в СССР. ЛАГЕРЬ. ЛАГЕРНЫЙ БАРАК.

Нары в два этажа. То тут, то там сидят-лежат зэки. За деревянным столом несколько ЗК негромко разговаривают. Среди них САВА.

1-й ЗК:

«И что теперь? Вся эта нечисть на волю хлынет, а мы здесь гнить дальше будем, да? И окопы жуткие, и ордена, и ранения – всё на хрен? Ничего не было, да? Я здесь - баланду, а они на чистых простынях блядей своих воровских.., так? »

2-й ЗК:

«Э-э, да что говорить?! Чудеса какие-то, ей-богу, творятся! У МГБ всю верхушку расстреляли во главе с Берий, а уголовников – на волю! Этот хоть подох, мать его так! Ей-богу, братцы, в побег надо, здесь нам жизни не будет! »

САВА:

«Да не кипятитсь ты - «в побег»! Я тоже ничего понять не могу, но думаю будут перемены какие-то! для нас перемены, мужики! Ну, есть же все-таки здравый смысл! Ну, не могут сотни и тысячи, в плену побывавшие, все изменниками оказаться! Должны разобраться, должны, я уверен! »

В барак заходит ЗК, блатной.

БЛАТНОЙ:

«Эй, мужики! Кто тут Савин? »

САВА смотрит на него, не сразу отвечает:

«Ну, я Савин. Чего надо? »

БЛАТНОЙ:

«Пойдем со мной, фраерок, тебя там СЛАЙ кличет»

САВА:

«Какой-такой СЛАЙ? Я такого не знаю. Ему надо – пусть сам идет»

БЛАТНОЙ:

«Тю-юю.. Не знаешь такого? А он тебя хорошо знает. Мы, говорит, с ним кореша давние, такие дела вытворяли! »

САВА:

«Что ты несешь? Какие дела? Кто он такой вообще? »

БЛАТНОЙ:

«Ну, с этапа он только что, понял? Слышь, фраерок, ну чего ты, как целка ломаешься? Чего, ссышь, что ли? Так он тебя культурно просит, пусть придет, грит, посидим, побазарим о том, о сем. Дело у него к тебе. Понял? »

САВА:

«Дело, говоришь? Ладно, пойдем, посмотрим, что за СЛАЙ такой…»

Он подходит к двери, оборачивается, смотрит на своих товарищей. Те понимающее чуть заметно кивают.

САВА с БЛАТНЫМ выходят из барака.

Сидящие за столом переглядываются, не спеша встают, направляются к выходу. 1-й 3К подходит к нарам, что-то негромко говорит лежащим. С нар спрыгивают двое, тоже идут к выходу.

БАРАК УГОЛОВНЫХ.

Отгороженный завешенными одеялами, деревянный стол, полный разнообразной еды, бутылка мутной самогонки, керосиновая лампа.

За столом несколько блатных. Среди них – СЛАЙ, видно, что он здесь главный. Рядом – ВИКТОР. Ему явно не по себе. Он нервно курит, время от времени смотрит в сторону входа, прислушивается.

ВИКТОР:

«Он не придет, СЛАЙ, говорю тебе, я ж его знаю…»

На лице СЛАЯ улыбка. Не глядя на ВИКТОРА, зловеще-ласково отвечает:

«Если я зову – ко мне приползают. Это - если идти не хотят. А, если совсем уж не хотят – тогда их ко мне приносят. Понял, Гогочка..? »

1-й БЛАТНОЙ:

«СЛАЙ, тебе, конечно, решать, я – как ты скажешь! Но, понимаешь… они там разведчики все, отчаянные, бля, волкодавы! Головорезы еще те! »

СЛАЙ:

«Тю-ююю..! Что я слышу, жиган?! Ты кем меня пугаешь? Это когда я их боялся? Делай, что сказано и помалкивай»

За одеялами слышны шаги. ВИКТОР отодвигается в самый угол, его почти не видно.

В отгороженное пространство входят САВА и БЛАТНОЙ. БЛАТНОЙ сразу же садится за стол, САВА остается стоять.

У СЛАЯ на лице гнусная улыбка, он тянет елейным голосом:

«Са-авушка! Вы посмотрите кто к нам пришел! Ну, здравствуй, Савушка, подельничек мой смышлененький! Сколько лет не виделись, а вот, поди ж ты – встретиться довелось! »

САВА всматривается, наконец узнает:

«Надо же! Слаенов! И ты, гнида, здесь! Хотя, конечно, где ж тебе еще и быть-то?! Самое место! »

СЛАЙ:

«Утю-тю-юю, фраерок! А ты-то где? В другом, что ли, месте? Но я-то, Савушка, честный вор, а вот ты – враг народа, изменник родины, предатель…»

САВА делает движение к Слаенову – блатные готовы рвануться вперед, но САВА сдерживает себя, зло отвечает:

«Не тебе, сволочь, меня судить! Что надо? Говори! Зачем звал?! »

СЛАЙ:

«Не сволочи, фраерок, а меня послушай! Должок за тобой, Савушка, и немалый! Ну, во-первых, обидели вы меня тогда. Ой, как обидели! И ушли! – не попрощавшись! А во-вторых.. С тех пор, как вы меня на нары скинули, я только об одном и думаю: надо бы, чтобы ребятишки рассчитались со мной! Я-то, вон сколько лет в бедности прозябаю, все по лагерям, да по тюрьмам. А вы – жируете, в концерты ходите, хлебец с маслицем кушаете! Нехорошо это, Савушка, нехорошо.. Должен ты мне, Савушка, должен! »

САВА:

«Да ты, я смотрю, вообще рехнулся, жирный! Умом тронулся! Да-а, жаль тогда тебя в Обводный не скинули!

Пожалели, гадину! Должок, говоришь? Немалый, говоришь? С Федора Михалыча получи! Понял? Пошел ты..! И ты, тварь, мне на дороге лучше не попадайся! »

САВА поворачивается, направляется к выходу.

СЛАЙ (ему вслед):

«Не договорились, значит. Ну-ну. С Янкелечком мы тогда тоже договориться не смогли. Жаль паренька. Говорят, подстрелили его? Не слыхал случайно..? »

САВА резко поворачивается, бросается к нему, блатные мгновенно вскакивают, окружают его.

САВА:

«Что-ооо?! Ты что сказал, сука?! Так это ты, твою мать?! Твоя работа?! »

Он пытается достать СЛАЯ, его сбивают с ног, начинают избивать.

Из темноты появляется ВИКТОР, пытается защитить САВУ:

«САВА, держись!.. »

САВА:

«Гога! И ты здесь?!.. »

СЛАЙ:

«Убейте его..! »

В барак врываются друзья САВЫ. Начинается жестокая драка.

ПАНОРАМА ЛАГЕРЯ.

По территории идет колонна ЗК. У конвойных рвутся с поводков овчарки, захлебываются бешеным лаем.

За кадром голос САВЫ:

«Тогда ребята мои помогли, если бы не они – не вышел бы оттуда. Да и ВОХРА выручила, вмешались. Иначе - точно бы порезали нас, чудом спаслись..

ЛЕНИНГРАД. ДЕНЬ. КАФЕ-МОРОЖЕНОЕ

За столиком САВА, ВИКТОР и ТОНЯ. Перед ними недоеденные порции мороженого, открытая бутылка «Советского Шампанского», стаканы тонкого стекла.

САВА (продолжает):

.. а потом уже Гога мне все объяснил…»

ТОНЯ вопросительно смотрит на ВИКТОРА.

ВИКТОР:

«Понимаешь, Тоня, мы, ведь паука этого с Янкелем… ну, с Гришкой, то есть, встретили, совершенно случайно встретили, на рынке. Было это в 39-ом, вы тогда уже поженились, Левка у вас родился. Ну, да что я тебе рассказываю, сама лучше меня знаешь. А Гришка злой был на Слаенова очень. Да и я тоже. Ведь Слаенов, когда из изолятора сбежал – школу поджег, падла! Гриша в тот день дежурным был, внизу в каморке своей сидел, около изолятора. Ну, и я с ним.. Выпили мы с ним, в общем, и заснули потом. А этот гад знал, что мы там – дверь лопатой подпер, поджег всё, что горит и – ноги! Мы чуть не задохнулись в конуре этой, еле выбрались. Рассказывать, конечно никому не стали, что пьяные закемарили. Понимаешь, да? И вот встречаем эту суку – гладкий такой, весь лоснится, брюхо жирное, видно, что не бедствует. Ну, мы его.. и отметелили, в общем»

ТОНЯ:

«Вон оно что! Помню я этот день! Гришка тогда с работы почему-то поздно пришел, весь нервный, психованный, щека еще у него была поцарапана. Я ему – что да как, Гришенька, что случилось, а он молчит, только глазами сверкает! Потом уже к ночи сел рисовать к столу, чиркал-чиркал, я и заснула.

Утром смотрю – рожа какая-то неприятная, с пробором таким, как у купцов раньше. Кто это, спрашиваю. А он мне - это, говорит, тот самый ростовщик Слаенов, я тебе про него рассказывал. Вот такой он сейчас. Теперь понятно, ребята, что к чему. Ну, а ты, Леша, тоже, с ним виделся потом..? »

САВА:

«То-то и оно! Еще до войны. У Балтийского вокзала встретились.. ну, то есть я его заприметил случайно. Гляжу: он-не он? Потом – ну, точно, Слаенов, гад! Там, возле Митрофаневского, девчонки-проститутки промышляют, малолетки совсем, лет 14-15. Он у них этим.. ну, хозяин, короче! Это сразу понятно стало. Мы с ребятами были с завода, так ему наваляли… Правда потом его шобла появилась, разбежались все…»

ТОНЯ:

«Господи! Что делается-то! Что за люди?! Боже ты мой..! »

САВА:

«Тонь, ты извини, но я думал про Гришу ты должна знать. А эту тварь..! этого гада..! Я теперь искать буду! И найду – обещаю тебе! »

ВИКТОР:

«Мы! Мы будем искать. Или ты меня совсем со счетов сбрасываешь? »

САВА:

«Ну, извини… Конечно – мы! Вместе мы это сделаем! »

ТОНЯ:

«Мальчики, дорогие, но ведь это очень опасно! К Петрухе надо обязательно обратиться, его подключить! Как-никак милиция, УГРО! »

САВА:

«Ну, это само собой, он там по своим каналам пройдется, картотеки и так далее»

ТОНЯ (ВИКТОРУ):

«А почему ты-то с ним тогда оказался? Я может чего-то не поняла, ребята? Ты, ведь, на 5 лет тогда в тюрьму угодил, верно? И там его встретил? »

ВИКТОР:

«Эх, Тоня, Тоня.. Ничего-то ты не знаешь. Светило мне тогда, Тоня, не 5 лет, а вся десятка. Не за кражу я сел тогда. За убийство»

ТОНЯ:

«Господи, Боже мой! Я и не знала ничего! И как это тебя угораздило?! »

ВИКТОР:

«Тонь, ребята, вон, знают, а тебе я об этом не рассказывал. В ЦПКиО это было, летом. Мы с Таней поехали погулять. И пристали к нам ублюдки какие-то. То да сё, потом один нож выхватил. Ну, этот подонок с ножом сам и получил. Убивать-то я не хотел. Хотя, честно говоря, таких вот гадов давить надо..! »

ТОНЯ:

«О, Господи! Ну ладно, Витя, успокойся. Что дальше-то было? »

ВИКТОР:

«… еще в Крестах мне предложили поддержку – пятерка всего, только на зоне надо будет помочь человечку одному. Кому – я не знал. Ну, я и согласился, пять-то лучше, чем десять! А это Слаенов оказался! Он так ловко всю эту историю закрутил, чтобы меня, значит, около себя держать. Не шестерил я, конечно, нет, но поручения кое-какие выполнял. Он, как сетями меня опутал тогда! А что делать?! Обещание надо было выполнять! Ну, а после той истории с САВОЙ я, считай, против вора пошел. И за это мне ответить придется! »