Весной 57-го в Ленинграде 1 страница

Весной 57-го в Ленинграде

Памяти Павла Луспекаева

Веры Титовой

Анатолия Подшивалова

Льва Вайнштейн

Сандро Товстоногова

Юрия Рычкова

Анатолия Перевалова

Санкт-Петербург 2013

Алексей Догадаев

УТРО. ТАМБУР Ж/Д ВАГОНА.

У вагонной двери спиной к нам стоит САВА, курит, смотрит через стекло на проплывающие за окном пригородные пейзажи.

Состав останавливается у перрона. Надпись на здании вокзала - ЛЕНИНГРАД.

С небольшим чемоданчиком САВА выходит из вагона, осматривается, идет через здание вокзала к выходу, смотрит по сторонам - киоск «Союзпечать» - яркие обложки журналов, с интересом разглядывает форму милиционера, выходит на площадь Восстания – на стоянке такси вместе с «Победами» стоит новая «Волга»

УТРО. ЛЕНИНГРАД. ПЛОЩАДЬ ВОССТАНИЯ.

Часы на башне Московского вокзала показывают 6. 15

САВА переходит Лиговку, доходит до угла Невского проспекта, останавливает проходящую мимо женщину, что-то спрашивает. Та показывает рукой в направлении Адмиралтейства.

САВА переходит Невский, останавливается на троллейбусной остановке, смотрит на табличку с номерами маршрутов, достает «Беломор», закуривает, с любопытством смотрит по сторонам.

Подъезжает троллейбус № 10.

САВА умело тушит «бычок», поплевав на ладонь, сует его в карман, запрыгивает на заднюю площадку.

ТРОЛЛЕЙБУС.

Вслед за САВОЙ входят две молодые женщины. САВА с интересом сморит на них - их прически, легкие летние платья, изящные туфельки – видно, что все это ему в новинку.

Троллейбус полупустой – воскресенье.

К САВЕ подходит КОНДУКТОР. Это пожилая грузная женщина в форменной гимнастерке и черном берете:

КОНДУКТОР:

«Билетик, гражданин! »

САВА:

«Да-да, конечно! А-аа.. сколько стоит? »

КОНДУКТОР (рассматривая его):

«Так, как обычно, с утра сорок копеек было. А ты, что ж, сынок, давно в Ленинграде не был? »

САВА:

«Порядочно, мамаша…»

КОНДУКТОР:

«А сейчас? домой вернулся? »

САВА(настороженно):

«А почему вы решили, что я местный? Может, я в гости к кому приехал! »

КОНДУКТОР:

«Ну-у, милок, я ленинградца от приезжего сразу отличу. Я, знаешь, каждый день столько людей перед собою вижу – насмотрелась! Про каждого могу рассказать! Я, вот, на тебя гляжу - и уже все про тебя знаю. Не веришь? В казенном доме ты был, – невиноватый! И был ты там очень долго. А здесь тебе теперь все чудным кажется. Ну, что, угадала? Сейчас пол страны по домам из тюрем возвращается»

Женщина с грустной улыбкой смотрит на него.

САВА достает деньги, берет билет:

«Да-а, мамаша, напутешествовался я, домой приехал. Вы мне подскажите, когда сходить – мне на Смоленское кладбище нужно, сказали на десятке доеду»

КОНДУКТОР:

«Ну так на Большом выйдешь, а там направо свернешь, недалеко это, спросишь, если что. А кто у тебя, на Смоленском-то? едешь, а сам не знаешь куда? В первый раз, что ли? »

САВА:

«В первый, мамаша. Я вообще там никогда не был. А лежит там.. один хороший человек там похоронен»

КОНДУКТОР:

«Ну и ладно, извиняй меня бабку, я скажу – когда слазить, можешь не беспокоиться»

САВА поворачивается к заднему окну…

… справа от него кинотеатр «Художественный», большая афиша к/ф «Дело Румянцева», прямо на нас смотрит Алексей Баталов…

Троллейбус въезжает на Аничков мост, приостанавливается – САВА смотрит в лица конников...

... слева кинотеатр «Аврора», афиша «Летят журавли», Сава провожает взглядом Татьяну Самойлову.

За окном проплывает Гостиный Двор, башня Думы.

Остановка. Над Казанским собором встает солнце. Кутузов рукой со свитком указывает куда-то в пространство. Глобус над Домом Зингера.

Троллейбус тормозит перед следующей остановкой – САВА читает сохраненную надпись на стене дома: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна! ». Под надписью – цветы.

На Дворцовой площади Сверху печально смотрит грустный ангел с крестом.

Дворцовый мост, широкие просторы Невы у стрелки Васильевского острова.

Остановка у Лениградского университета. У дверей шумные группы студентов – красивых, молодых, веселых.

По набережной в сторону «стрелки» проезжают военные грузовики, в открытых кузовах ровными рядами сидят солдаты.

Через Неву блестит купол Исаакиевского собора.

САВА смотрит.. вспоминает.

ЛЕНИНГРАД. ОСЕНЬ 1941 ГОДА. САДИК У МЕДНОГО ВСАДНИКА.

Ветер гоняет желтые листья. Недалеко от памятника на скамейке САВА и ЛЮДМИЛА. Сава в телогрейке, на голове кепка, рядом вещмешок.

Из репродуктора на фонарном столбе слышен голос диктора:

«…наши войска после продолжительных и тяжелых боев оставили город…»

ЛЮДМИЛА прижимается к мужу:

«Ну вот, теперь и тебя забрали. Что мы без тебя? А наши все отступают! Как же так? Говорили, что несколько месяцев всего! А теперь..? »

САВА:

«Во-первых, не забрали, а призвали! А во-вторых, разговоры эти ты брось, все равно погоним их! Детей вот жалко! »

ЛЮДМИЛА:

«А меня тебе не жалко? Мне-то за что все это? Господи! Только-только на ноги стали вставать, Юрка, вон, в школе, слава богу! Машенька совсем ведь еще маленькая. А ты, вон, бросаешь нас.. »

САВА молчит, курит, смотрит в сторону Медного Всадника.

К памятнику подходят военно-морской офицер, женщина и мальчик лет 5-6, офицер достает из кармана монету, протягивает пацану, что-то ему говорит, мальчик бежит

к самому постаменту, останавливается, по-детски неумело размахивается, бросает монету на серые камни. Слышен звук ударяющегося о камень легкого металлического предмета, монета катится, вертится на месте, замирает.

Женщина отворачивается, комкает у глаз платочек.

ЛЮДМИЛА тихонько плачет, обнимает мужа, шепчет:

«Прости, Лешенька, прости, бабьи слезы.., ты только возвращайся скорей, мы так тебя ждать будем…»

ЛЕНИНГРАД. УТРО. РОЛЛЕЙБУС

САВА отрешенно смотрит в окно.

Голос КОНДУКТОРА:

«Эй, молодой человек! Ты, что ж, не слышишь? Выходить тебе, сынок, приехали! »

САВА осматривается, подходит к дверям:

«Спасибо вам, до свидания! »

КОНДУКТОР:

«Да не за что! Иди, милый, иди, дай-то Бог тебе.. »

Она быстрым мелким движением крестит его вслед, смотрит через окно поехавшего уже троллейбуса на удаляющуюся фигуру.

УГОЛ БОЛЬШОГО ПРОСПЕКТА И ОДНОЙ ИЗ ЛИНИЙ ВАСИЛЬЕВСКОГО ОСТРОВА.

САВА достает из кармана «бычок», прикуривает, сворачивает за угол.

ВОРОТА СМОЛЕНСКОГО КЛАДБИЩА.

Издалека мы видим, как САВА останавливается у будки сторожа, что-то говорит ему, достает из кармана деньги, сует в окошко.

Из окошка будки высовывается рука с небольшим букетом, САВА забирает цветы, заходит в ворота.

СМОЛЕНСКОЕ КЛАДБИЩЕ.

САВА идет меж рядами могил, смотрит на таблички.

Еще один поворот и - прямо перед ним, метрах в пяти, сидящий на скамеечке к нему спиной, мужчина у скромной могилки с православным крестом и овальной фотографией.

САВА останавливается, смотрит на сидящую фигуру, улыбается.

САВА:

«Якушка! Пионеры наших бьют! »

Мужчина резко поворачивается, вскакивает, близоруко щурится, бросается к САВЕ.

Друзья обнимаются, рассматривают друг друга.

ЯКУШКИН:

«Лешка! Сава! Ну, ты даешь! Как здорово! Приехал! А я тебя только к концу недели ждал! Ну, надо же, ну, молодец! Ты ж писал, что не раньше десятого…»

САВА:

«Да вот удалось раньше вырваться! Думал – не доеду, такая дорога длинная. Туда, знаешь, в один день упаковали, а вот обратно - конца и края не видно. Сегодня, годовщина, вот я и хотел успеть. Знал, что ты здесь будешь. Десять лет, однако. А почему один? Ребята где? »

ЯКУШКИН:

«Так все ж занятые! Петька на службе, хоть и воскресенье. Витек тоже на работе сторожем он сейчас. У Кости концерт днем. Так что вот так»

САВА:

«А ТОНЯ? »

ЯКУШКИН:

«Дневной спектакль у неё. Да-аа… Лешка, ничего-то ты не знаешь. Но вечером у меня собираемся»

САВА подходит к могиле, смотрит. Стандартная овальная фотография, надпись - МЕДНИКОВ КОНСТАНТИН АЛЕКСАНДРОВИЧ, 1887 – 1947. Под крестом – две свежих хризантемы. САВА кладет свои цветы, присаживается на скамейку.

ЯКУШКИН достает «маленькую», граненый стаканчик, разворачивает, завернутый в кусок газеты, кусок хлеба, кусочек сала, соленый огурец.

ЯКУШКИН:

«Я тоже только вот пришел, уж думал – один хлебать буду, вон закуски набрал сколько. Ну, что ж, помянем Константин Саныча.. Эх, какой мужик был! Дядя Костя, дядя Костя.. Как жаль, что ты не с нами! »

ЯКУШКИН наливает водку, протягивает САВЕ. Тот встает, смотрит на фотографию, выпивает, сразу же закуривает.

САВА:

«Да-а, таких мужиков – поискать еще. Он меня многому научил. И вообще, если бы не он, меня бы тогда точно из школы выперли! »

ЯКУШКИН наливает себе, пьет, занюхивает хлебом:

«Знаешь, Лешка, я вот думаю – ну, почему так? Ну почему Господь хороших людей так рано забирает? Ведь он совсем не старый был! А мразь всякая продолжает по земле ходить! »

САВА:

«Не знаю, Вовка, на знаю… Я бы сам хотел, чтобы мне ответили на этот самый вопрос. Ведь он, многих, таких как мы, щеглов, на ноги поставил! И не в том дело, что многие так и остались фраерами, или, даже по воровской пошли, а в том, что он с нами, как с равными разговаривал и никогда! сам помнишь? – никогда! -

превосходство свое не выпячивал! Да и Витя наш, ВИКТОР НИКОЛАИЧ, тоже! Если б не эти двое – что наша школа? Так.., ничего, просто учебное заведение»

ЯКУШКИН наливает в стаканчик водку до половины, смотрит, задумывается, потом доливает до краев:

«Давай, Савушка! Леха – давай! Я – за дядю Костю..! то есть.. ну, ты понимаешь! Пусть земля ему будет пухом! »

Он делает глоток, протягивает стаканчик САВЕ, видно, что он слегка опьянел.

ЯКУШКИН:

«Лешка! Сегодня вечером все у меня собираются! И Витя тоже! Наш ВИКТОР НИКОЛАВЕВИЧ обещался! Ты даже не знаешь, как тебя все ждут! Ну, представляешь - я тебя приведу – здрасьте! Скажу – вот!.. нашел по дороге! Они ж там все рты разинут! »

САВА:

«Ну вот и хорошо! Наконец-то всех увижу! »

ЯКУШКИН:

«Слу-ушай, так а ты прямо с поезда? И дома еще и не был? Ну дела-аа… Леха!.. Людка твоя, ведь там все свои глаза выплакала! Ты, что же, и не сообщил ничего ей?! А детям?! ЮРЕ с МАШЕЙ?! И, что - никто ничего и не знает?!.. »

САВА смотрит на него, слегка улыбаясь – он тоже немного захмелел.

САВА:

«Да нет еще, сюда сразу рванул. Теперь вот поеду. Ладно, пойдем, что ли»

Он достает беломорину, разминает её, прикуривает, пряча огонь в ладонях, протягивает пачку ЯКУШКИНУ.

САВА:

«Что, товарищ военврач?! Курить еще не научился? »

ЯКУШКИН:

«Нет-нет, разведка, спасибо, я, как-нибудь, обойдусь без этого зелья! Партия, между прочим, говорит, что «в здоровом теле – здоровый дух! »… так что и вам, кстати, не советую! »

САВА:

«А ты в каком звании, доктор? Говорю, вот, с тобой и не знаю – может мне по стойке смирно стоять нужно?! »

ЯКУШКИН:

«Да перестань, ты, Лешка, ну, что за шутки? Какие звания? Мы же на гражданке! Ну, а, если уж больно хочется - пожалуйста: Сержант Савин! Сми-ир-на! Как стоишь перед офицером, каналья?! »

Оба смеются, потом ЯКУШКИН нагибается, достает спрятанный под скамейкой сверток, разворачивает газету – четыре белые гвоздики.

ЯКУШКИН:

«Пойдем, Леша.. надо еще навестить кое-кого»

САВА недоуменно вскидывает брови, пытается что-то сказать, но ЯКУШКИН машет рукой, подхватывает друга под локоть, направляя к аллее.

ЯКУШКИН:

«Мама здесь у меня лежит. И Соня тоже»

САВА:

«Да ты что-оо?! Как же так? Когда? Ты мне не писал ничего! »

ЯКУШКИН:

«Да что писать-то? Зачем тебе такие новости? Ты там своих новостей нахлебался, я думаю. В конце войны, Леша, 3 мая, как сегодня, перед самой Победой. Убили

их Леша, дома убили. Жестоко, страшно. Я тогда в отпуск приехал.. »

ЛЕНИНГРАД, МАЙ 1945 ГОДА

По Лиговке, звеня, несется трамвай. Остановка у Московского вокзала.

Внутри – толчея, давка. Держась за кольцо, капитан медицинской службы Владимир ЯКУШКИН нависает над сидящими пассажирами, смотрит в окно. Со всех сторон обычный транспортный гомон, обрывки разговоров.

ЯКУШКИН прислушивается к разговору, сидящих перед ним женщинами.

1-ая ЖЕНЩИНА:

«…так они что делали-то?! Они под видом милиционеров по квартирам ходили! Ты можешь себе представить? »

2-ая ЖЕНЩИНА:

«Да как же так? Да как же это возможно?! Да что же это твориться такое..?! »

1-ая ЖЕНЩИНА:

«Ну-уу! А я тебе про что? Придут, бумагу какую-то покажут, ордер, значит – мы, мол, с проверкой, а сами всё и высмотрят! »

2-ая ЖЕНЩИНА:

«А что же люди-то? Так и пускали, что ли? И все верили? »

1-ая ЖЕНЩИНА:

«А как не верить-то? Милиция! Ты – что? не пустила бы? У них и удостоверения были, всё честь по чести! »

2-ая ЖЕНЩИНА:

«Господи! Что делается-то, а?! Это ж так и дверь-то никому не откроешь! »

ЯКУШКИН начинает пробираться к выходу:

«Разрешите?.. Вы – выходите?.. Извините, позвольте пройти…»

Трамвай останавливается, открываются двери.

ЯКУШКИН с трудом протискивается к выходу, толпа выносит его из дверей. С носа спадают очки, летят на асфальт. Близоруко щурясь, сам наступает на них сапогом.

ЯКУШКИН:

«Ах, ты черт! Ну, что ж это такое?! »

Поднимает металлическую оправу. На земле - россыпь раздавленных осколков.

ЯКУШКИН подходит к большому дому на улице Некрасова, проходит внутренний двор, заходит в парадную. Поднимается по широкой лестнице, останавливается у дверей квартиры.

На двери множество звонков с фамилиями жильцов. ЯКУШКИН смотрит, щурится. Его глазами мы видим дверь с табличками и звонками – все, как в тумане. ЯКУШКИН проводит рукой по табличке «ВОРОНЦОВА-ЯКУШКИНА МАРИЯ МАРКОВНА – 3 зв. », нажимает кнопку звонка.

Через какое-то время за дверью слышны шаги. Женский голос спрашивает:

«Кто там? »

ЯКУШКИН нервно сглатывает, берется рукой за ручку двери.

ЯКУШКИН

«Это я, СОНЯ, Сонечка! это я, Володя! Открывай! »

Лязгают замки и запоры, дверь распахивается – женщина (40-45) бросается ему на шею.

СОНЯ:

«Господи! Володечка! Приехал! И не сообщил ничего! »

Она обнимает, целует его. Заходят в квартиру.

Длинный коридор коммуналки. ЯКУШКИН с СОНЕЙ идут внутрь. Некоторые двери приоткрываются, из-за них, видимо, наблюдают. Навстречу, шумно пыхтя, идет толстяк с чайником. Он в майке и полосатых пижамных штанах:

«Владимир Семен-ныч!! Какая радость! С прибытием! Вы насовсем – или как? »

ЯКУШКИН пытается что-то сказать, но СОНЯ перебивает его:

«Николай Иваныч, ну потом, потом! Какой вы, право! Вы же видите – только вошел! »

СОНЯ увлекает брата за собой на кухню.

СОНЯ:

«Володечка! Господи! Я так рада! Так ты совсем или на побывку? Ну как там, что? Наши под самым Берлином, ведь? А где очки? Говорят, война скоро закончится! Ну, надо же, а я как раз пироги испекла! Ну, как чувствовала, ей-богу! А похудел, вижу. Ну, рассказывай.. »

Они стоят на большой коммунальной кухне – множество столов, через всю кухню – веревка с бельем, на всех трех газовых плитах кастрюли, сковородки - что-то готовится.

ЯКУШКИН:

«Сонь, ну как вы? Как мама? Дома? Чего ты меня на кухню-то притащила? Я дома или как? »

СОНЯ:

«Володечка, у мамы посетитель, человек один.. ну, по работе, по музейной. Посидим здесь. Я чайник поставлю, сейчас за пирогами схожу, ты побудь здесь пока»

Она суетится, берет в руки то одно, то другое, роняет на пол чашку. Видно, что СОНЯ нервничает, она явно не хочет, чтобы брат увидел этого посетителя.

Только сейчас становится видно, что в дальнем углу кухни у окна мужчина лет 45-ти, курит, пуская дым в открытую форточку. Он с костылем – одноногий ИНВАЛИД. Прямо поверх майки накинут мятый пиджак с орденом Красной Звезды.

ИНВАЛИД явно прислушивается к разговору. Личность неприятная – сизая щетина, цепкий колючий взгляд.

ИНВАЛИД(улыбается щербатым ртом с металлической фиксой):

«С прибытием, капитан! Соскучились, небось, по дому-то? »

ЯКУШКИН:

«Спасибо! Да.. Вот приехал.. А вы новый жилец, наверное? »

ИНВАЛИД:

«Прописан здесь согласно ордеру. После ранения и ампутации. Вот, значит. Соседями будем! Серега я.. ну, Сергей, то есть»

ЯКУШКИН:

«Да-да, конечно, здравствуйте! А я Владимир… Семенович. Извините, Сергей, я тут.. (поворачивается к сестре):

СОНЯ, ну, что мы здесь..? Объясни, в чем дело, наконец? Пойдем в комнату! »

СОНЯ:

«Володечка, милый, ну давай подождем! Ну, сейчас они закончат…»

ЯКУШКИН:

«СОНЯ, что случилось? Что это за тайны Мадридского двора? Ничего не понимаю! Что тут происходит? Нет, я пойду, познакомлюсь! »

Он решительно направляется к двери комнаты. В этот момент оттуда выходят МАРИЯ МАРКОВНА и её ГОСТЬ - небольшой человечек с потрепанным портфелем, в шляпе и, несмотря на весеннее тепло, в темном плаще с поднятым воротником. Каким-то непонятным образом мы не видим его лица, он все время, как будто бы «в тени».

МАРИЯ МАРКОВНА прощается с мужчиной.

МАРИЯ МАРКОВНА:

«Хорошо, Сергей Иванович, я жду вас через три дня, в это же время, до свидания»

Она видит сына, изумленно вскрикивает:

«Володя! Господи! Откуда..? Володенька, боже мой! Ты, что, совсем вернулся? »

Она растеряна так же, как и СОНЯ.

Мужчина начинает двигаться по коридору к выходу.

ЯКУШКИН:

«Мама! Да.. вот.. Эй, гражданин, постойте! Мамуля, я в отпуск.. Кто это? Гражданин, постойте! Вы кто? Я говорю – подождите! Ну-ка, пройдемте сюда! »

ЯКУШКИН решительно хватает за рукав мужчину, направляя его в комнату.

ИНВАЛИД издалека внимательно наблюдает всю эту сцену.

МАРИЯ МАРКОВНА, СОНЯ, ЯКУШКИН и ГОСТЬ заходят в комнату, останавливаются вокруг стола в центре. На столе явно старинная шкатулка. МАРИЯ МАРКОВНА быстро берет её, убирает в комод. СОНЯ испуганно молчит. ГОСТЬ, как–то незаметно, оказывается спиной к окну.

ГОСТЬ:

«Что случилось, товарищ капитан? В чем, собственно, дело? Что вы хотели? »

По его, слегка развязному, тону видно, что ему не впервой подобные ситуации.

ЯКУШКИН:

«Капитан ЯКУШКИН. По законам военного времени я, как офицер Красной Армии, имею право проверить ваши документы! Будьте добры - ваш паспорт или иное удостоверение личности! »

ГОСТЬ:

«Пожалуйста, гражда... товарищ капитан. Вот мои документы. Вы только не волнуйтесь»

ГОСТЬ достает из внутреннего кармана паспорт, кладет на стол, делает шаг назад, держа руки в карманах пальто.

ЯКУШКИН пытается читать, но без очков он ничего не видит, начинает нервничать, суетится.

ЯКУШКИН:

«СОНЯ, возьми паспорт, читай! Фамилию, имя.. все читай. Где работаете? »

ГОСТЬ:

«Там все написано, уважаемый. Я сотрудник Русского музея. »

СОНЯ:

«Володя, да мы знаем Сергея Ивановича, это... мамин знакомый... по... по музейной части. Ну, что ты, в самом деле? »

ЯКУШКИН:

«Читай, СОНЯ, я сказал! Будь так любезна, Соня - читай! »

СОНЯ берет паспорт, читает:

«Некрасов Сергей Иванович… 1913 года рождения… Кипень Кенгисепского района Ленинградской области. Прописан – Ленинград, Мытнинская набережная.. Работает... ну вот, Русский музей.

Ну, что ты, Володя! Я же говорю, мы знаем Сергея Ивановича…»

В голосе Сони слышится неуверенность, какая-то недоговоренность.

ЯКУШКИН это чувствует. Ему все это очень не нравится. Резко поворачивается к мужчине.

ЯКУШКИН:

«Что вы здесь делаете? Что вас привело в нашу квартиру? »

МАРИЯ МАРКОВНА (она явно в замeшaтельстве):

«Володя, ну, он ко мне пришел.. нам нужно было.. поговорить.. »

ЯКУШКИН:

«Мама, я не тебя спрашиваю! Итак: что вы здесь делаете? »

ГОСТЬ:

«Товарищ капитан! Документы вы у меня проверили – как видите, там все в порядке. С уважаемой Марией Марковной, вашей мамочкой, мы обсуждали вопросы.. э-ээ, музейные вопросы, так сказать. Вы меня извините, товарищ капитан, но мне нужно идти, дела, знаете ли.. А вы с какого фронта прибыли? С Ленинградского? »

ЛЕНИНГРАД. ДЕНЬ. СМОЛЕНСКОЕ КЛАДБИЩЕ.

САВА и ЯКУШКИН сидят у оградки двух могил – простые деревянные кресты, под каждым по две гвоздики. Перед

друзьями маленький столик на одной ножке, на нем - открытая «маленькая», хлеб, савин «Беломор».

У САВЫ в руке стаканчик, он делает глоток, ставит на столик.

САВА:

«Володь, ты извини, я больше не буду. Я ведь домой потом, сам понимаешь.. »

ЯКУШКИН:

«Да ну, о чем разговор! Я и сам тоже»

Он допивает водку, аккуратно затыкает бутылочку бумажной пробкой, заворачивает хлеб в газету – все это убирает в портфель.

САВА курит, глядя на могилы:

«Ну, а милиция? Они-то что говорят? »

ЯКУШКИН:

«А что – милиция? Дело завели – и всё! Тишина, никаких следов. Я ведь в тот день в госпиталь должен был вернуться. А назавтра приехал – мама родная! Они уже мертвые! Следователь сказал – прямо в сердце. Видимо - заточкой! И со спины, говорит, били, снизу вверх. Это, говорит, профессионал работал - рецидивист с большим опытом или.. Или бывший разведчик»

САВА:

«А гостя этого как-нибудь проверяли? »

ЯКУШКИН:

«Проверить-то проверили! Вот тут самое интересное и начинается! Фамилию-то я запомнил просто: живем на улице Некрасова и этот – Некрасов! Сотрудник Русского музея. Так вот, сотрудник Русского музея Сергей Иванович Некрасов был убит в собственной квартире в январе 1942 года! И убит – как..? »

Он вопросительно смотрит на САВУ.

САВА:

«Ну, это я уже догадался – заточкой в сердце, удар сзади, снизу вверх. Правильно? »

ЯКУШКИН:

«Правильно. Некрасов этот, как оказалось, был не чист на руку, вроде в музее подворовывал. Не знаю, в общем»

САВА:

«Интере-есное кино! Ну, значит, тот Некрасов, которого убили, ожил и стал живым лже-Некрасовым. А почему он к твоим пришел? Ах, да! Сотрудник Русского музея. А что ж ему там было надо? »

ЯКУШКИН:

«Понимаешь, Леша, в блокаду мои выжили только благодаря наследству, которая моя бабулька оставила – золотишко, камушки кое-какие. Ты ведь знаешь, кем мои бабка с дедом были. И меняли мама с Сонькой эти цацки на хлеб. Хлеб, мука, крупы разные, еда, в общем. А были такие деятели, которые к продовольственным складам отношение имели. Твари такие, пауки, менялы, ублюдки, которые на бедах людских наживались! Ну, это один из них и был, я думаю. Про маму и сестру я уже потом все узнал, скрывали они это от меня»

САВА:

«А как ты узнал, что они.. ну, что мама с Соней таким обменом занимались? »

ЯКУШКИН:

«Ну, соседи сердобольные, сам понимаешь – шила в мешке не утаишь. Делились они с соседями»

САВА:

«Ну? А дальше? Ты-то хоть как себе всё это представляешь? »

ЯКУШКИН:

«Дома все подчистили. Это в коммунальной-то квартире! Я, конечно, всех этих колечек и камушков не знал,

всего не видел, но знал, что мама всё это в комоде держала. В шкатулке старинной»

САВА:

«Ну! И что там было-то? »

ЯКУШКИН:

«Всего я не видел. Мама не очень-то рассказывала. Но вот перстень один я с детства помню – она мне показала»

САВА:

«Значит, перстень этот ты сможешь узнать? Если что? »

ЯКУШКИН:

«Ну, конечно! Его даже КОСТЯ Федотов видел. Как-то зашел ко мне, а мама как раз его мне и показывала. КОСТЯ увидел, глаза загорелись: «Мне бы такой! » Я спрашиваю: «Неужели носить бы стал? » А он: «Конечно! Это же произведение искусство! Это... » Ну, ты же КОСТЮ знаешь, артист! »

САВА:

«Так и что за перстень такой? »

ЯКУШКИН:

«Большой мужской перстень темного золота с черным агатом. С прожилками белыми. Он, как историческая ценность был. Подарок графу Воронцову от самой Императрицы! И мама хотела его в дар музею передать. Через музей все и узнал. Не успела мама. Убили! Может, к этому лже-Некрасову нити и тянутся.. »