— Мне кажется, что раздеваниями уже никого не удивишь. Скорее, порадовала бы нежность.

— Мне кажется, что раздеваниями уже никого не удивишь. Скорее, порадовала бы нежность.

— Это абсолютно точно! Проверено множество раз. Во время какой-нибудь романтической сцены зал благоговейно замирает именно от невинного нежного поцелуя, от легчайшего касания героев рукавами.

— О сегодняшнем времени говорят, что это период, когда скоро умрут книги, — верите в это?

— Конечно, верю. Правда, сначала умрут люди, которые еще читают эти книги, а там и до самих книг дело дойдет.

— Мрачный у вас юмор, однако. Ну а интернет вас привлекает? У вас, знаю, есть своя страничка «В Контакте».

— Страничка есть, но я не интернетоголик. Спокойно к компьютеру отношусь. Ночами и часами в Сети не сижу. Выхожу, чтобы посмотреть исключительно новости, письма. В скайпе с иногородним народом пообщаться. И все. Книг и живого общения Всемирная сеть мне не способна заменить. Но некоторыми сюжетами интернет поражает. У меня на страничке есть запись контр-тенора необыкновенной красоты. Редчайший голос. Божественный. Культура исполнения фантастическая. Вот за такие подарки интернету, конечно, огромное спасибо.

— Александр Григорьевич, а каким вы были маленьким мальчиком?

— Красивым. (Смеется. — Авт. ) Голубоглазым. С белой, вьющейся шевелюрой — сейчас, конечно, в это проблематично поверить, но оно так было. А еще я был почти всегда голодным. Я 1938 года рождения. В белорусской деревне, где родился, голод был буквально прописан. Предвоенное, военное, послевоенное время. У меня никогда не было никаких игрушек. И горевать по этому поводу я не мог, потому что просто не знал, что бывает по-другому. Представляете, первый раз в жизни я попробовал сахар во время немецкой оккупации. В нашем доме стояла немецкая кухня, и моя бедная мама целыми сутками сидела, чистила и варила картошку для немцев. И иногда она добывала несколько кусочков сахара для нас, детей. Если бы ее поймали с этим сахаром, думаю, никто из нашей семьи не выжил бы.