Наваждение 1 страница

Глава 2

– Стоп!

Команда прозвучала одновременно с внезапной вспышкой иллюминации, производимой множеством прожекторов, и затемненную до этого лестничную площадку залил холодный белый свет.

Филип Дикинсон ступил на лестницу кинопередвижки, нависшей над головами двух актеров, и спрыгнул вниз, стараясь не задеть девушку‑ ассистента, деловито щелкавшую аппаратом, снимая что‑ то на фотопленку. Не должно быть никаких случайностей, когда съемки возобновятся. Ведь только на прошлой неделе персонаж, у которого в одной сцене был шрам на правой щеке, в другой появился с тем же шрамом, правда, каким‑ то чудом оказавшимся на левой щеке. Лишь тщательный анализ при прогонке ленты выявил ошибку, но актер уже возвратился в Америку, и его повторный вызов обойдется слишком дорого. На этот раз она решила не допустить подобной оплошности. Девушка меняла ракурсы, велев актерам не двигаться, при этом один, лежа на полу, улыбался ей, пока она суетилась вокруг них.

Когда зажегся свет, съемочная площадка тотчас превратилась в сцену, на которой разыгрывалось хорошо отрепетированное столпотворение. Режиссеры, операторы и их помощники сверялись со сценарием, спорили, какой эпизод снимать дальше. Какие‑ то актеры приглашались на площадку, другие толклись поодаль, курили и болтали.

Трое рабочих сноровисто монтировали рельсы, на которые им предстояло установить тяжелую съемочную аппаратуру типа «Панавизион» на тележке. Следующая сцена должна была сниматься движущейся камерой. В ней это мерзкое создание понесет сердце новой жертвы в подземелье, где ждут его подрастающие собратья.

Дикинсон взглянул вниз, услышав голос помощника режиссера Колина Робсона, напоминавшего операторам об осторожности – об огромном прожекторе. Робсон был высок и худощав, ему только что исполнилось тридцать пять лет. Он был на четыре года моложе Дикинсона, который сейчас наблюдал за кипящей вокруг него работой, то и дело проводя рукой по копне каштановых волос, доходивших ему до плеч. Он вытащил из кармана джинсов пластинку жевательной резинки и отправил ее в рот. Взглянув вначале на часы, потом на девушку‑ ассистента, воскликнул:

– Поживее, Сара! Не весь же день нам возиться.

Несмотря на то, что он родился на юге Англии в Суссексе, Дикинсон достаточно поколесил между Британией и Штатами, поэтому его речь приобрела легкий американский гнусавый акцент. Он стал режиссером восемь лет назад, после того как написал сценарии для пары американских детективных сериалов, постановщиком на которые его самого же и пригласили. Однако рамки телевидения, как ему казалось, не позволяли полностью реализовать творческий потенциал, и он решил заняться созданием кинофильмов. Некоторое время он работал помощником режиссера, участвовал в съемках нескольких фильмов в Штатах, но в конце концов ушел с этой работы. Окончательное решение было принято во время поездки в Италию через две недели после того, как ему исполнился тридцать один год, и знакомства с руководством компании «Ди‑ эй‑ си филмс».

Дикинсону предложили поставить фильм «Расчленитель», который при прокате в Штатах принес десять миллионов долларов дохода и, что было более важным, дал ему возможность обосноваться в американском бизнесе. Но в своем горячем стремлении преуспеть он вдруг обнаружил, что один за другим снимает фильмы ужасов. Более того, теперь, восемь лет спустя, новизна этой темы для него просто улетучилась – он потерял к ней всякий интерес.

Сейчас режиссер стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока, и смотрел на актера, распластавшегося на полу в намокшей от бутафорской крови одежде. Он тряс головой и устало вздыхал.

– Что‑ нибудь не так, Фил?

Дикинсон обернулся и увидел Фрэнка Миллера, спускающегося к нему с лестничной площадки. На Миллере был темный спортивный свитер и джинсы, в руке он держал маленькую серебряную фляжку. Его каштановые волосы были взлохмачены, и в них, так же как и в усах, кое‑ где пробивалась седина. Миллер был давно небрит, и, когда он почесывал щеку, раздавался скрежещущий звук. И хотя по внешнему виду этого не скажешь, Миллер был на шесть лет моложе Дикинсона – глубокие морщины на лбу и мешки под глазами старили его. Отхлебнув из фляжки, он сунул ее в задний карман джинсов.

– Похоже, ты чем‑ то недоволен, – сказал Миллер, проходя мимо режиссера и похлопав его по плечу.

Дикинсон молча наблюдал за тем, как тот начал вытаскивать из‑ под спины лежащего на полу актера целую сеть тоненьких трубочек. Они‑ то и обеспечивали приток крови, которая во время только что закончившейся сцены так натурально била из разорванного живота героя. Устройством, приводимым в действие тремя небольшими и хорошо замаскированными на теле актера насосами, управлял дистанционно сам Миллер, который сейчас не без гордости осматривал это кровавое творение своих рук.

– Можно пойти смыть все это с себя? – спросил «окровавленный» с головы до ног актер.

Дикинсон утвердительно кивнул.

– Валяй! Пожалуй, нам всем пора отдохнуть.

Он взглянул на часы и, сложив ладони у рта рупором, прокричал на весь павильон:

– Перерыв! Через час всем быть на своих местах!

Это его последнее указание было встречено одобрительным гулом, и вся съемочная группа повалила в буфет, развернутый в стороне в двух больших фургонах.

– Ну как получилось, Фрэнк? – спросило «гадкое чудовище», продолжая сжимать в кулаке сердце.

– Оставь его здесь, – сказал Миллер и проследил, как грузный актер положил сердце на землю. Затем оба – монстр и жертва – заторопились на обед, оставив Дикинсона и Миллера одних. Наступившая тишина вдруг стала казаться гнетущей после той суеты, которая поднималась всякий раз, когда заканчивались съемки и шли приготовления к следующей.

– У тебя осталось еще? – спросил Дикинсон, указывая на фляжку Миллера.

Тот вынул из кармана свою баклажку и передал ее режиссеру.

– Я мог бы рассчитывать на снисхождение, если бы высказал крамольную мысль: тебя не устраивает работа? – поинтересовался Миллер, сматывая «окровавленные» трубочки.

– Ты был недалек от истины, – ответил Дикинсон, возвращая фляжку. Он вытер рот тыльной стороной ладони и теперь наблюдал за тем, как Миллер заталкивал в сумку пучок пластиковых трубок, а покончив с этим, поднял сердце и тоже бросил его в сумку. – Черт, они дают мне четыре миллиона баксов, команду, которую я никогда в глаза не видел, и сценарий – плюнуть да растереть, засылают сюда и требуют, чтобы я вернулся с фильмом, который принесет им пятнадцать миллионов.

Так и подмывает послать все к дьяволу, – со вздохом махнул режиссер рукой.

– Это называется из ничего сделать конфетку, – язвительно заметил Миллер.

– Хорошо хоть они позволили мне самому нанять специалиста по киноэффектам. По крайней мере, одна составная этой ахинеи будет сделана нормально.

Миллер самодовольно улыбнулся. Он знал, что Дикинсон говорил чистую правду: он недаром заслужил репутацию одного из лучших в мире специалистов по киноэффектам. Дважды до этого отмеченный на конкурсах за лучшие маски, он в конце концов год назад получил приз на фестивале фантастических фильмов в Триесте за грим и эффекты в фильме «Высасыватель мозгов. Часть 2». Хотя вся его работа в картине была безупречна, Миллер особенно гордился сценой, в которой ему пришлось создать иллюзию, что главный персонаж, вставив длинный хобот в ухо своей жертве, действительно сосет мозг. Он добился превосходного эффекта, комбинируя искусственные головы, стоп‑ кадр, мультипликацию и «живую» игру.

Тогда режиссером тоже был Дикинсон.

– Зачем же ты взялся за эту работу? – спросил Миллер, когда они не спеша спускались по лестнице. – Ведь знал, что сценарий – дерьмо.

– Это – контрактная работа, – ответил режиссер. – Я подписал контракт на три фильма. Этот еще куда ни шло. В двух предыдущих я просто доделывал за кого‑ то работу. Я иногда думаю, что будет с кинобизнесом, если все откажутся снимать не свои фильмы? А? Что будет? Говорю шефу, что больше не намерен продолжать чью‑ то работу. Так он мне вручает этот паршивый сценарий, который написал его сын.

Миллер криво усмехнулся, а режиссер продолжал:

– Звонит мне домой через два дня, интересуется моим мнением. К счастью, он успел намекнуть, сколько они собираются мне заплатить, прежде чем я выпалил все, что об этом думаю.

– Да, все решают деньги, Фил, можешь не продолжать, – перебил его специалист по киноэффектам. – Есть у тебя деньги – ты кум королю. Как говорят, жизнь – это бутерброд с дерьмом. Чем больше хлеба, тем меньше дерьма придется съесть.

– Очень философское замечание. – Дикинсон помолчал. – Поскорей бы уж, что ли, кончить этот проклятый фильм! Тут же возьму свой чек, и большой привет!

– Что мне в тебе нравится, так это преданность делу, – щелкнул языком Миллер.

– Если уж на то пошло, то большего подвижника, чем ты, мне встречать не доводилось. Я в кино в общей сложности пятнадцать лет, но таких потрясающих эффектов, как у тебя, не видел. Взять хотя бы это сердце. – Он кивнул на сумку, которую нес Миллер. – Оно совершенно как всамделишное, а ты потратил на него всего‑ то двенадцать часов. Черт его знает, как это у тебя выходит!

– Профессиональная тайна, – подмигнул Миллер, снова прикладываясь к фляжке.

– Обедать идешь? – спросил Дикинсон.

– Надо сперва отнести этот хлам, – похлопал Миллер по сумке. – Оставлю в своей гримерной. Увидимся в буфете минут через десять.

Дикинсон кивнул и пошел дальше.

Миллер спустя минуту зашагал в противоположную сторону. Толкнув входную дверь павильона, вышел под накрапывающий дождик. Небо от края до края затянуто тучами. Вокруг съемочной площадки образовались лужи. Гримерная Миллера, служившая одновременно и передвижной мастерской, размещалась в приспособленном для этой цели фургоне, как, впрочем, и все уборные исполнителей. Он бросил взгляд на свое временное жилище, повернулся и направился к туалетам.

Войдя в помещение, специалист по киноэффектам остановился, желая удостовериться, что он здесь один. Довольный тем, что все кабинки пусты, вошел в первую из них и закрыл дверь на задвижку.

Заперевшись изнутри, Миллер расстегнул сумку. На него пахнуло таким зловонием, что он невольно отшатнулся. Вынув сердце, Миллер бросил его в унитаз.

Несколько мгновений он смотрел на этот сгусток жира и крови, похожий на омерзительный кусок выкидыша. Потом спустил воду, глядя, как унитаз наполняется красноватой жидкостью.

Вначале сердце застряло, Миллер вновь нажал на рычаг сливного бачка, и его, наконец, смыло потоком чистой воды.

Из туалета Миллер поспешил в свой фургон, вывалил там ворох пластиковых трубок и отправился в буфет.

По пути он снова свернул в туалет.

Сердце исчезло.

Глава 3

Кусочки курицы прилипали к толстым потрескавшимся губам чудовища, когда он подносил пищу к своей пасти.

– Черт бы побрал эту маску! – прохрипел Кевин Брейди. Понять его было почти невозможно, поскольку он был не в состоянии открыть рот больше, чем на сантиметр. Актер стряхнул жирные ошметки курицы с губ маски и попытался отхлебнуть чаю. Горячая жидкость потекла по подбородку, но он этого не заметил, искусственная кожа защищала его, как панцирь. Помучавшись, он потребовал соломинку и с ее помощью допил свой чай.

– Если это называется муками во имя искусства, могли бы кормить и получше, – пробурчал Брейди, у которого давно уже ныло лицо, будто вмурованное в бетонную стену. Он находился в гриме с шести часов утра, и теперь, когда его часы показывали час пятнадцать, он все больше ощущал себя Железной маской. Гримируя его, Миллер предупреждал, что от резких движений грим может растрескаться, а поскольку для того, чтобы сделать из него «астроканнибала» (а именно так назывался фильм), потребуется больше двух часов, съемки в этот день будут безнадежно загублены.

Фрэнк Миллер сидел перед своей тарелкой с яйцом и жареным картофелем и весело улыбался, наблюдая за Брейди. Буфет был похож на потревоженный улей: туда‑ сюда сновали люди с подносами, голоса и смех сливались в монотонный гул. Многие актеры оставались в гриме и костюмах. Внимание Миллера привлекла парочка со страшными обожженными лицами. Актеры непринужденно болтали, стоя в очереди за обедом, а буфетчица изо всех сил старалась не смотреть в их сторону.

Специалист по эффектам прямо‑ таки расплылся в улыбке.

– Вы будете это есть? – спросил кто‑ то за спиной у Миллера, и, когда он отрицательно покачал головой, сзади протянулась когтистая рука с оторванным пальцем и схватила пончик.

Двое мужчин, оба с зияющими пулевыми ранами на лбах, сидели за соседним столиком и курили.

– Вчера я битый час пытался смыть с себя эту дрянь, – сокрушался Брейди, ощупывая свое лицо. – Разумеется, большую часть ты снял с меня после съемок, но остальное пришлось домывать водой и мылом.

– Сколько раз тебе повторять, – недовольно проворчал Миллер, – пользуйся медицинским спиртом, он эффективнее.

Он отодвинул тарелку и потянулся за фляжкой, критически разглядывая свои «шедевры», заполнившие буфет.

Женщина с оторванным ухом и перерезанным горлом деловито расчесывала волосы. Платье у нее на груди было распорото и залито кровью, и Брейди поймал взглядом дразняще мелькнувший сосок, пробившийся сквозь прореху на ткани в том месте, куда ударил нож. Когда актриса встала, Брейди хотел было вскинуть брови, но грим не позволил ему сделать даже это простое движение. Он лишь оценивающим взглядом своих кроваво‑ красных глаз скользнул сверху вниз по ее длинным стройным ногам.

– Иногда и такой язык, как этот, может пригодиться, – усмехнулся Брейди и продемонстрировал длинную, смахивающую на червя накладку, которую с началом съемки он надевал на свой язык.

– Особенно, если ты умеешь дышать ушами, – ввернул Миллер, отхлебывая из фляжки.

Буфет грохнул.

– А тебе небось частенько приходится гримировать актрис, а? – сказал Брейди. – Ну, делать там что‑ то с их телом:

Он попытался улыбнуться, но прорезиненная кожа на лице натянулась, вызвав резкую боль.

– Что из того? – удивился Миллер. – Это все равно, что наносить краску на холст. Только передо мной живой холст.

– Но художники ведь не малюют на титьках, – похотливо крякнул Брейди.

Миллер сделал еще глоток из фляжки.

– Как бы тебе это объяснить? – задумался он. – Скажем, гримирую я тебя. Так вот, это то же самое, что размалевать титьки, если хочешь знать.

Взрыв хохота прогремел за столиками. Брейди, однако, шутки не принял. Тяжелым взглядом смерив специалиста по эффектам, он продолжил трапезу.

Миллер потер переносицу большим и указательным пальцами и попытался отвлечься от какофонии звуков в буфете. Закрыл глаза, как будто так гвалт был меньше слышен или вовсе не воспринимался. Нечего и говорить, что это не помогло, и он досадливо поморщился.

Миллер никогда не чувствовал себя уютно в толпе. Как он полагал, это было следствием того, что он был единственным ребенком в семье. Он рос в привычной среде, и спустя годы общество других людей его в лучшем случае тяготило, а чаще – раздражало.

Занятие, которому он посвятил себя после окончания школы, лишь укрепило в нем склонность к одиночеству. Пять лет он учился в фотографическом колледже, потом жил при поддержке отца на вольных хлебах. В двадцать три года ему удалось продать местной газете свои первые фотоработы. В то время на ферме, неподалеку от которой он жил, возникла вспышка ящура, и его снимки пораженных болезнью животных были опубликованы газетой «Мейл». Когда в автомобильной катастрофе погиб местный сановник, Миллер оказался поблизости и успел сделать несколько снимков, как пожарная команда извлекает из‑ под обломков останки сановника и его жены.

Малотиражные иллюстрированные газетки охотились за его фотографиями.

Платили хорошо, но редко, поэтому, как только ему предложили полную ставку в газете «Экспресс», он сразу переехал в Лондон и уединился в своей квартире. Он легко сходился с людьми, вернее, людей влекло к нему. Сам же Миллер, говоря о ком‑ то, редко использовал слово «друг». Люди оставались для него просто знакомыми; ничего большего он от них и не требовал и старался избегать ситуаций, когда можно было слишком сблизиться с человеком. Он делал свое дело – все остальное не имело значения.

Задания стали поступать по знакомой до боли схеме. Ему непременно следовало прибыть первым к месту происшествия с камерой на изготовку. Когда в Лондоне в конце семидесятых количество разорвавшихся бомб, заложенных боевиками Ирландской Республиканской армии, достигло своего пика, ему казалось, что его лучшими друзьями стали смерть и боль. Эти‑ то друзья и кормили его. Где бы ни случалось несчастье, Миллер мчался туда, чтобы увековечить событие для последующих поколений и ради чека на круглую сумму.

Когда однажды с седьмого этажа отеля «Ритц» выбросилась женщина, Миллер ухитрился заснять ее в воздухе, до того как она упала на землю. За эту фотографию он получил премию. А вот снимок, сделанный им позже, когда женщина уже лежала на земле, такого успеха не имел, хотя, по мнению Миллера, был не менее удачным.

Работа в полиции стала естественным повышением его по службе. Казалось вполне логичным, что после съемок случайных смертей он переключился на фотографирование последствий спланированных убийств.

Десятилетний мальчик, изнасилованный гомосексуалистом, в кровоподтеках и с разорванным анусом. Убийца задушил его колючей проволокой.

Обезображенная молодая женщина: ее сначала положили лицом на раскаленную конфорку электроплиты, а потом затолкали в огромный чемодан, из которого виднелась ее голова.

Со временем Миллер научился без содрогания смотреть даже на мертвых грудных детей. Хладнокровно снимал он, например, до смерти избитую шестимесячную девочку, у которой через пролом в черепе вытек мозг. Ее убила собственная мать, страдающая психическим расстройством. Убийцу так заворожил фонтан, брызнувший из‑ под тонкой кожицы на голове дочери, что она запустила туда три пальца.

А потом пошли более серьезные поручения, напомнившие ему о временах работы в газете. Он был в числе первых очевидцев крушения в метро у станции «Мургейт» и видел, как останки человеческих тел лопатами сгребались в полиэтиленовые мешки. Тела были искорежены до неузнаваемости. Конечно, зрелище далеко не художественное. И все же, глядя на то кровавое месиво в тоннеле, Миллеру вдруг подумалось, что даже в смерти и увечьях есть свое эстетическое начало. Никто не заметил, как он перевернул какой‑ то раздавленный труп, дабы на его снимке были запечатлены все детали. В конце концов, он был прежде всего фотографом и никогда не забывал, что в фотографии важна композиция.

Даже если иногда это означает, что приходится потом обтирать слизь с обрызганной мозгами обуви.

Ему было двадцать шесть лет, когда это произошло, и примерно в то же время он сильно запил...

Миллер вздрогнул, когда кто‑ то положил руку на его плечо.

Он обернулся – рядом стоял Дикинсон.

– У тебя найдется минутка, Фрэнк? – спросил режиссер. – Хорошо бы обсудить следующий эпизод.

– Я – весь внимание, Фил, – с готовностью отозвался Миллер, отхлебывая из фляжки.

Специалист по эффектам поднялся и последовал за режиссером из буфета. На выходе ему улыбнулась какая‑ то девушка. Миллер в ответ тоже улыбнулся.

Девушка была симпатичная.

Хоть у нее не было одного глаза, а часть носа – отрезана.

Глава 4

Раздался громкий металлический щелчок, когда Дикинсон попробовал дробовик в действии. Он поднял его к плечу, навел на Кевина Брейди и плавно нажал на спусковой крючок.

Когда ударник щелкнул о пустой магазин, режиссер взглянул украдкой на актера, стоявшего с поднятыми над головой руками, пока Миллер старательно закреплял на его груди металлическую пластинку размером с кулак. Полоской пластыря, которую он до этого держал в зубах, Миллер прилепил пластинку к голому телу актера, едва заметно усмехнувшись, увидев, что липкая полоска захватила несколько волосинок на груди Брейди.

– Будет немного больно отлеплять, – сказал специалист по эффектам, проверяя свою работу.

Брейди безропотно кивнул и ощупал металлическую пластинку. С обратной стороны под нее был подложен поролон для гашения незначительного удара, сопровождающего детонацию.

– Надеюсь, эти чертовы штучки не очень опасны, – буркнул актер, глядя, как Миллер прилаживает к металлу крошечное взрывное устройство.

– Сейчас мы это проверим, – угрюмо сказал Миллер, и от его недовольного тона у Брейди поползли по спине мурашки. – Ну ладно, стой спокойно, – добавил специалист по эффектам и взял со столика пульт управления. Еще раз оглядев взрывное устройство, он нашел на пульте дистанционного управления нужную кнопку и нажал ее.

Последовал глухой взрыв, но дыма не было.

Получив легкий удар в грудь, Брейди невольно пошатнулся.

– Ну что, Фил, не испробовать ли нам все это вместе с мешочком крови? – спросил Миллер, поспешно делая глоток из свой фляжки.

Дикинсон кивнул, передавая дробовик другому актеру, во все глаза следившему за тем, как Миллер, взявшись за металлическую пластинку, рывком сорвал ее с груди Брейди. Несколько темных волосков осталось на пластыре, и Брейди чертыхнулся, потирая больное место.

Он присел на край столика, на котором Миллер, достав из кармана, разложил кусок резины. Брейди вытаращился на гладкую резинку, напоминавшую ему что‑ то ужасно знакомое.

Не прошло и двух секунд, как его осенило: это был презерватив!

– Часть своих запасов я забыл прихватить из дома, – поведал Миллер, осторожно наполняя презерватив густой красной жидкостью. – Хорошо, что поблизости оказалась аптека.

– Сколько же ты купил? – поинтересовался Брейди.

– Шесть пакетиков, – ответил ему с улыбкой Миллер. – Аптекарша, должно быть, решила, что я готовлюсь к бурной ночи.

Под одобрительные возгласы Миллер закончил свою работу. Теперь кончик и первая четверть презерватива были наполнены поддельной кровью. Специалист по эффектам вытер испачканные руки о джинсы, и Брейди поразило, как натурально выглядело пятно. Словно человек порезался и прикоснулся раной к ткани. Миллер завязал презерватив тугим узлом, отчего кровь переместилась в конец емкости, образовав подобие круглого мешочка. Казалось, будто кто‑ то наполнил его кровавой спермой.

Помощник режиссера Колин Робсон подошел к Дикинсону сообщить, что камеры установлены и все готово к съемке, и, выполнив свою обязанность, задержался на мгновение, увидев, что Миллер снова прикрепляет металлическую пластинку к груди Брейди. И на этот раз он прилепил ее медицинским пластырем, потом аккуратно приладил к пластинке мешочек с кровью, следя за тем, чтобы он находился непосредственно над новой шашечкой взрывчатки. Закончив приготовления, Миллер отступил на полшага и взял пульт дистанционного управления.

– Готов? – спросил он у Брейди.

Актер кивнул.

Миллер, приложившись вначале к фляжке, небрежно надавил красную кнопку.

Заряд сработал, резиновый мешочек взорвался, как клокочущий котел, расплескав липкую жидкость на груди Брейди.

– Потрясающе! – воскликнул Дикинсон. – Начинаем съемку.

Пока Миллер возился с новым мешочком крови и взрывным устройством, режиссер занялся Пэтом Салливаном, державшим дробовик. Салливану, худощавому долговязому парню с длинными каштановыми волосами, только‑ только стукнуло двадцать.

– Так, а ты быстро беги к Кевину, – распорядился Дикинсон. – Поднял дробовик к плечу и вдруг замер, как будто увидел что‑ то ужасное. Как будто не веришь своим глазам. Кевин бросится на тебя, и тут ты стреляешь. Насчет ружья не беспокойся, оно заряжено холостыми. Выстрел будет громким, совершенно безопасным. Звук запишем потом. От холостых всегда много шума.

– Но по сценарию я должен кое‑ что сказать, прежде чем выстрелю, – напомнил Салливан.

– Плевать я хотел на этот сценарий! – отрубил Дикинсон. – Там что ни строчка, то чушь.

– Мне кажется, без этого действия героя будут не мотивированы, – не сдавался молодой актер.

– Черт возьми, это же фильм ужасов, а не какой‑ то паршивый документальный фильм на социальную тему. Я здесь не фильм ставлю, а здесь я делаю деньги. Так что забудь про сценарий, понял? Просто пальни в него. А я придержу два кадра, пока ты не выстрелишь, потом в движении сниму тебя крупным планом, а затем падающего Кевина.

Миллер практически завершил свою работу. Он уже разместил четыре взрывных устройства и вкупе с ними мешочки на груди Брейди. Искусно закрепил последнюю пару на плече актера.

– Крепись, пять зарядов – не шутка, – улыбнулся Миллер.

– Меня больше беспокоит, как я все это смою с себя. – Из‑ под толстого слоя грима голос Брейди звучал приглушенно, слова были едва различимы.

Высоко над ними два мощных дуговых прожектора опустили в нужное положение, светотехник обследовал площадку, измеряя освещенность экспозиметром и переговариваясь с оператором, уже занявшим место на операторском кране.

Увидев мелькнувшую вспышку, Миллер обернулся и узнал знакомого фотографа из журнала «Фотоплей». Фотограф кивнул, приветствуя специалиста по эффектам, и тут же бросился снимать других членов съемочной группы, которые роились вокруг площадки, как мухи вокруг дохлой собаки.

– У нас все готово? – устало спросил Дикинсон.

– Всем по местам! – прокричал помощник режиссера. – Мы обязаны быть профессионалами!

Его реплика была встречена насмешками и хохотом.

Освещение приглушили, когда Брейди и Салливан заняли свои места.

– Сразу, без повторов. Снимаем с первого раза! – крикнул режиссер. – Готово?

– Готов! – отозвался один из кинооператоров, а затем и два других ответили утвердительно.

– Нумератор! – приказал Дикинсон.

Послышался резкий хлопок нумератора, и Миллер услышал:

– Пятьдесят восемь, дубль первый.

Дикинсон, в последний раз окинув взглядом декорации, отошел в сторону.

– Начали! – воскликнул он, и Салливан ступил на площадку.

Миллер приблизился к режиссеру, держа пульт дистанционного управления в одной руке, фляжку – в другой. Ожидая своей очереди, он сделал из нее большой глоток.

Кран с кинокамерой опустился ниже, оператор снимал вскидывающего дробовик Салливана.

– Фрэнк, приготовься, – прошептал Дикинсон, и Миллер застыл, держа палец над красной кнопкой пульта. Еще несколько секунд – и он, с его огромным опытом в области киноэффектов, создаст иллюзию, будто грудь Брейди разворотит выстрелом дробовика. Он видел, как актеры повернулись лицом друг к другу, как задвигался, извиваясь, пластиковый язык, который Брейди надевал и в предыдущих эпизодах.

Дикинсон безучастно наблюдал за тем, как актеры разыгрывали сцену, забеспокоившись только раз, когда Салливан чуть‑ чуть просрочил время выстрела.

Наконец он таки нажал на спусковой крючок, что‑ то слабо щелкнуло, и тотчас с оглушительным треском стали рваться холостые патроны.

Миллер нажал кнопку пульта.

Ничего.

– О черт, – засипел специалист по эффектам, яростно тряся коробочку.

– Стоп! – спокойно сказал Дикинсон. – Всем оставаться на местах. Через пару минут все будет в порядке.

Он взглянул на Миллера, который уже проверял взрывные устройства.

– Что случилось? – поинтересовался Брейди, видя, что специалист по эффектам озабоченно рассматривает что‑ то у него на груди.

– Наверное, где‑ то заклинило, и контакта не произошло, – сказал Миллер. – Если и сейчас не сработает, придется подключить их к стационарному пульту управления.

Он решил, что не мешало бы испытать сначала устройства, прежде чем заработают камеры. Глупо, если еще раз произойдет осечка.

Чуть не припав к груди Брейди, Миллер снова и снова осматривал свое изобретение.

Пэт Салливан потирал плечо, удивляясь, что отдача у дробовика при стрельбе оказалась такой сильной, хотя патроны были холостые.

Миллер ощупал детонатор четвертого заряда, нагнувшись так близко, что его лицо находилось в трех – пяти сантиметрах от него.

Салливан положил дробовик на пульт дистанционного управления.

Миллер услышал предостерегающий крик, но было слишком поздно.

Все пять детонаторов сработали одновременно.

В глаза ударила ослепительная вспышка, больше он ничего не видел. Обжигающая боль резанула по глазам – заряды разорвались прямо у его лица. От боли он закричал. Из лопнувших мешочков с кровью по телу растекалась липкая жидкость. Но самым сильным было ощущение боли. Адской, мучительной боли, которая, казалось, впилась в его голову, когда он пальцами стал царапать свои обожженные глаза. Мелкие частички резины, расплавленной в огне, разъедали его чувствительные глазницы. Ревя от боли, Миллер рухнул на колени и отчаянно замахал руками.

Вокруг него слышались вопли и крики, но доносились они словно из вечной темноты, обступившей его со всех сторон. Глаза жгло все сильнее, будто в них брызнули кислотой. Бутафорская кровь вперемешку с его собственной текла по щекам, почерневшим от разрыва пяти крошечных зарядов.

Когда боль стала совсем нестерпимой, силы оставили его, он упал и с облегчением почувствовал, что начинает терять сознание.

Пока сознание еще теплилось в нем, Миллер услышал голос Дикинсона, перекрывающий гул криков и причитаний.