Роджер Желязны 6 страница

— НА ТВОЕМ МЕСТЕ Я БЫ СЛИШКОМ НЕ ПЕТУШИЛСЯ… — начал Фракир, но я уже шел.

Понадобилось всего три быстрых шага — и вот я уже выглянул наружу по другую сторону каменного круга со сверкающей травой, глядя мимо черно‑ белого человека на еще один кромлех, над ним тоже был знак «ВЫХОД», а внутри виднелся призрачный силуэт. Остановившись, я сделал шаг назад и обернулся. На меня смотрел черно‑ белый человек, позади него был кромлех, внутри кромлеха — темный силуэт. Я поднял правую руку над головой. Призрачная фигура сделала то же самое. Я повернулся туда, куда было направился. Смутный силуэт напротив меня тоже поднял руку. Я не останавливался, пока не дошел до места.

— Мир тесен, — заметил я, — но мне было бы очень неприятно его раскрасить.

Человек рассмеялся.

— Теперь тебе напомнили, что любой твой выход одновременно и вход, — сказал он.

— То, что ты здесь, еще сильнее напоминает мне пьесу Сартра, — ответил я.

— Ты говоришь зло, — ответил он, — но с философской точки зрения — обоснованно. Я всегда считал, что ад — в других людях. Ведь я не сделал ничего, чтобы возбудить твое недоверие, правда?

— Тебя или нет я видел тут неподалеку, приносящим в жертву женщину? — спросил я.

— Даже если меня, какое тебе дело? Тебя это не касалось.

— Мне кажется, у меня сложилось странное мнение относительно кое‑ каких пустячков — например, насчет ценности жизни.

— Возмущение немного стоит. Даже почтение Альберта Швейцера к жизни не распространяется на солитер, муху це‑ це и раковые клетки.

— Ты понимаешь, что я хочу сказать. Ты недавно приносил в жертву женщину на каменном алтаре или нет?

— Покажи мне этот алтарь.

— Не могу. Он исчез.

— Покажи мне эту женщину.

— Она исчезла.

— Тогда у тебя нет состава преступления.

— Мы не в суде, черт побери! Если хочешь разговаривать, отвечай на мой вопрос. Если нет, давай оба перестанем издавать звуки.

— Я ответил тебе.

Я пожал плечами.

— Ладно, — сказал я. — Я тебя не знаю, и очень рад. Привет.

Я шагнул прочь от него в сторону дороги. Когда я сделал это, он сказал:

— Дейдра. ЕЕ звали Дейдра, и я в самом деле убил ее, — тут он шагнул внутрь кромлеха, из которого я только что вышел, и исчез в нем.

Я немедленно взглянул на другую сторону, но под знаком «ВЫХОД» он не появился. Я повернулся кругом и сам шагнул в кромлех. И вышел с другой стороны, через дорогу, мельком увидев, как второй «я» в это же время входит в соседний кромлех.

— Что ты об этом думаешь? — возвращаясь назад к тропе спросил я у Фракира.

— МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО БЫЛ ДУХ ЭТОГО МЕСТА? ПОГАНЫЙ ДУХ ПОГАНОГО МЕСТА? НЕ ЗНАЮ, НО ДУМАЮ, ОН ТОЖЕ — ОДНА ИЗ ЭТИХ ПРОКЛЯТЫХ КОНСТРУКЦИЙ… А ЗДЕСЬ ОНИ СИЛЬНЕЕ.

Я отправился назад к тропинке, ступил на нее и пошел дальше.

— С тех пор, как тебе дали новые способности, твоя речь очень сильно изменилась, — заметил я.

— ТВОЯ НЕРВНАЯ СИСТЕМА — ХОРОШИЙ УЧИТЕЛЬ.

— Спасибо. Если этот парень опять объявится, и ты учуешь его раньше, чем я увижу, дай знать как следует.

— ЛАДНО. ЧЕСТНО ГОВОРЯ, ВСЕ ЗДЕСЬ ПРОПАХЛО ПОДОБНОЙ КОНСТРУКЦИЕЙ. ТУТ В КАЖДОМ КАМНЕ — КУСОЧЕК ЛАБИРИНТА, ЕГО ЧЕРТЫ.

— Когда ты это понял?

— КОГДА МЫ ПРОБОВАЛИ УЙТИ В ПЕРВЫЙ РАЗ. ТОГДА Я ВСЕ ТУТ ОСМАТРИВАЛ, ИСКАЛ, НЕТ ЛИ ЧЕГО ОПАСНОГО.

Мы подошли к периферии внешнего кольца, и тут я с размаху налетел на камень. Он оказался довольно твердым.

— ОН ЗДЕСЬ! — вдруг предупредил Фракир.

— Эй! — донесся голос сверху, и я поднял глаза. На камне, покуривая тонкую сигарету, сидел черно‑ белый незнакомец. В левой руке у него была чаша.

— Ты заинтересовал меня, малыш, — продолжал он. — Как твое имя?

— Мерлин, — ответил я. — А твое?

Вместо ответа он оттолкнулся, медленно опустился перед камнем и стал рядом со мной. Щуря левый глаз, он разглядывал меня. По его правой половине, подобно воде, струились тени. Он выпустил в воздух серебристый дым.

— Ты живой, — объявил он, — и несешь на себе печать и Лабиринта, и Хаоса. В тебе есть эмберская кровь. От кого ты ведешь свой род, Мерлин?

На миг тени разделились, и я увидел его правый глаз — он было скрыт повязкой.

— Я сын Корвина, — ответил я ему, — а ты… хотя как это может быть… предатель Бранд.

— Точно, так меня зовут, — сказал он, — но я не предавал того, во что верил, ни разу.

— Это вопрос твоего честолюбия, — сказал я. — Но ведь твой дом, твоя семья и силы Порядка всегда были безразличны тебе, да?

Он засопел.

— С нахальным щенком я не стану спорить.

— У меня тоже нет никакого желания спорить с тобой. И, что еще хуже, твой сын Ринальдо, похоже, мой лучший друг.

Повернувшись к нему спиной, я направился дальше. Мне на плечо упала его рука.

— Погоди! — сказал он. — О чем ты говоришь? Ринальдо — просто мальчишка.

— Неверно, — ответил я. — Мы с ним почти ровесники.

Он убрал руку, и я обернулся. Бранд выронил сигарету, и та, дымясь, лежала на тропинке, а чашу он перенес в руку окутанную мраком. Он потирал лоб.

— Значит, в главных отражениях прошло столько времени — заметил он.

По какому‑ то капризу я достал Козыри, вытащил козырь Люка и протянул ему так, чтоб он видел.

— Вот Ринальдо, — сказал я.

Он потянулся к карте и по какой‑ то непонятной причине я позволил ему взять ее. Он долго и пристально смотрел на нее.

— Здесь связь через Козыри, похоже, не срабатывает, — сообщил я.

Он поднял глаза, покачал головой и протянул карту обратно мне.

— Нет, не должна, — заметил он.

— Как… он?

— Ты знаешь, что он убил Каина, чтоб отомстить за тебя?

— Нет, я не знал. Но меньшего я от него и не ждал.

— На самом‑ то деле ты не Бранд, правда?

Он закинул голову и расхохотался.

— Я Бранд до мозга костей. Но не тот Бранд, с которым ты мог быть знаком. Остальная информация тебе дорого обойдется.

— Сколько же стоит узнать, что ты такое на самом деле? — спросил я, пряча карты.

Держа чашу перед собой двумя руками, он поднял ее, словно чашу для милостыни.

— Немного твоей крови, — сказал он.

— Ты стал вампиром?

— Нет, я — лабиринтов призрак, — ответил он. — Дай мне крови, и я объясню.

— Ладно, — сказал я. — И пусть лучше это будет хорошая история, — тут я вытащил свой кинжал и проколол запястье, протянув его над чашей.

Как из опрокинутой масляной лампы, из руки вырвались языки пламени. Конечно, на самом деле в моих жилах течет вовсе не пламя. Но в определенных краях кровь хаоситов делается очень летучей, а это место было явно из таких.

Пламя хлынуло вперед, наполовину в чашу, наполовину мимо, расплескавшись по его руке и предплечью. Он взвизгнул и как будто съежился. Я шагнул назад, а он превратился в водоворот — не сказать, чтобы он отличался от тех смерчей, которые я наблюдал после жертвоприношений, только он был огненным. Водоворот с ревом поднялся в небо и через мгновение исчез, оставив меня ошарашенно таращить глаза наверх, зажимая дымящееся запястье.

— УХОД… Э‑ Э… ЖИВОПИСНЫЙ, — заметил Фракир.

— Семейная особенность, — объяснил я, — и, кстати об уходах…

Я прошагал мимо камня, отбыв из кольца. Его снова заполнила тьма, еще более глубокая. Зато моя тропинка, казалось, обозначилась ярче. Увидев, что запястье перестало дымиться, я отпустил его.

Тогда, одержимый мыслью убраться прочь от этого места, я перешел на спортивную ходьбу. Оглянувшись немного погодя, стоящих камней я больше не увидел. Там был только бледный, тающий водоворот, который поднимался все выше, выше, пока не исчез.

Я все шел и шел, и тропа постепенно пошла под горку, и вот уже оказалось, что я легкой походкой, вприпрыжку сбегаю с холма. Тропинка яркой лентой бежала вниз, теряясь из вида далеко впереди. И все‑ таки увидев, что не так далеко от нее отделяется вторая светящаяся линия, я был озадачен. Обе дорожки быстро пропадали справа и слева от меня.

— Относительно перекрестков есть какие‑ нибудь особые указания? — спросил я.

— ПОКА НЕТ, — отозвался Фракир. — ВИДНО, ЭТО МЕСТО, ГДЕ НАДО БУДЕТ ПРИНИМАТЬ РЕШЕНИЕ, НО, ПОКА НЕ ПОПАДЕШЬ ТУДА, НИКАК НЕ УЗНАЕШЬ, ОТ ЧЕГО ТАНЦЕВАТЬ.

Внизу расстилалась пустынная с виду сумрачная равнина, кое‑ где попадались отдельные светлые точки — некоторые горели ровно, другие то разгорались, то тускнели, и все они были неподвижны. Однако, кроме двух дорожек — моей и той, что отделялась от нее, — иных путей не было. Слышны были лишь мои шаги и мое дыхание. Не было ни ветра, ни особенных запахов, а климат был столь мягким, что не требовал внимания. С обеих сторон снова появились темные силуэты, но у меня не было желания их исследовать. Все, чего мне хотелось, — это покончить с тем, что творится, выбраться отсюда к чертовой матери и как можно скорее заняться собственными делами.

Потом по обе стороны от дороги с неодинаковыми интервалами стали появляться туманные пятна света. Колеблющиеся, исходящие ниоткуда, испещренные пятнами, они то вдруг возникали, то пропадали. Как будто вдоль дороги висели пятнистые газовые занавеси. Но сперва я не останавливался, чтобы их исследовать — я дождался, чтобы темные зоны стали попадаться все реже и реже, замещаясь тенями, в которых можно было различить все больше и больше. Контуры, словно началась настройка, прояснялись, обнаруживая знакомые предметы: стулья, столы, машины на стоянке, витрины магазинов. Наконец эти картины принялись окрашиваться в бледные цвета.

Перед одной я задержался и внимательно посмотрел на нее. Это был красный шевроле 57 года выпуска, в снегу, припаркованный на обочине знакомого с виду шоссе. Я приблизился и протянул к нему руку.

Попав в тусклый свет, моя левая рука исчезла по плечо. Вытянув пальцы, я дотронулся до машины. Ответом было смутное ощущение контакта и легкий холодок. Тогда, махнув рукой вправо, я сбросил немного снега. Когда я вытащил руку, она была в снегу. Перспектива немедленно окрасилась в черное.

— Я нарочно полез туда левой рукой, — сказал я, — потому что там на запястье ты. Что там было?

— БОЛЬШОЕ СПАСИБО. ВРОДЕ БЫ КРАСНАЯ МАШИНА, А НА НЕЙ СНЕГ.

— Это они воспроизвели кое‑ что, что выудили из моей памяти. Это картина Полли Джексон, которую я купил, увеличенная до натуральной величины.

— ТОГДА ДЕЛО ПЛОХО, МЕРЛЬ. Я НЕ РАСПОЗНАЛ, ЧТО ЭТО — КОНСТРУКЦИЯ.

— Выводы?

— КТО БЫ ЭТО НИ СДЕЛАЛ, У НЕГО ПОЛУЧАЕТСЯ ВСЕ ЛУЧШЕ… ИЛИ ОН СТАНОВИТСЯ ВСЕ СИЛЬНЕЕ. ИЛИ И ТО, И ДРУГОЕ.

— Черт, — заметил я, повернул прочь и быстро зашагал дальше.

— ВОЗМОЖНО, НЕЧТО ЖЕЛАЕТ ПОКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧТО ТЕПЕРЬ МОЖЕТ ПОЛНОСТЬЮ СБИТЬ ТЕБЯ С ТОЛКУ.

— Тогда ему это удалось, — признался я. — Эй, Нечто! — крикнул я. — Слышишь? Твоя взяла! Ты окончательно сбил меня с толку! Можно мне теперь пойти домой? Но если ты хотел добиться еще чего‑ то, тут у тебя прокол! Я совершенно не понимаю, в чем дело!

Последовавшая ослепительная вспышка швырнула меня на тропинку и ослепила на несколько долгих мгновений. Я лежал там, напрягшись, подергиваясь, но раскат грома не последовал. Когда снова можно было четко видеть, а судороги мышц прекратились, я разглядел огромную царственную фигуру, стоявшую всего в нескольких шагах передо мной: Оберон.

Только это была статуя — дубликат той, что стояла у дальней стены Главного Вестибюля в Эмбере, а может, это она и была, потому что при ближайшем рассмотрении я заметил на плече великого человека нечто, похожее на птичий помет. Вслух я сказал:

— Она настоящая или это конструкция?

— ПО‑ МОЕМУ, НАСТОЯЩАЯ, — ответил Фракир.

Я медленно поднялся.

— Считаю это ответом, — сказал я. — Только не понимаю, что он означает.

Я протянул руку, чтобы потрогать статую, и на ощупь она больше напомнила холст, чем бронзу. В этот миг моя перспектива каким‑ то образом раздвинулась, и я ощутил, что трогаю написанного маслом больше, чем в половину натуральной величины, Отца Своей Страны. Потом края перспективы начали размываться, медленно исчезли, и я увидел, что портрет был частью одной из тех неясных картин, мимо которых я проходил. Потом по нему пошла рябь и он исчез.

— Сдаюсь, — сказал я, ступая на то место, которое он занимал минуту назад. — Ответы озадачивают еще сильнее, чем породившая вопросы ситуация.

— РАЗ МЫ ИДЕМ СРЕДИ ОТРАЖЕНИЙ, НЕ МОЖЕТ ЛИ ЭТО БЫТЬ ЗАЯВЛЕНИЕМ, ЧТО ВСЕ ВЕЩИ РЕАЛЬНЫ… ОДНИ ЗДЕСЬ, ДРУГИЕ ГДЕ‑ ТО ЕЩЕ?

— Полагаю, да. Но это я уже знал.

— И ЧТО ВСЕ ВЕЩИ РЕАЛЬНЫ ПО‑ РАЗНОМУ, В РАЗНОЕ ВРЕМЯ, В РАЗНЫХ МЕСТАХ?

— О'кей, твои слова вполне могут оказаться сообщением. И все же я сомневаюсь, чтобы это нечто дошло до таких крайностей просто, чтобы сделать несколько философских замечаний, которые для тебя могут быть внове, а где‑ нибудь еще считаются довольно затасканными. Должна быть какая‑ то особая причина, которую я все еще не улавливаю.

До этих самых пор картины, мимо которых я проходил, представляли собой натюрморты. Теперь же мне попалось несколько полотен с людскими фигурами, на некоторых изображались иные создания. В этих картинах имелось действие — где насилие, где любовные сцены, где просто картинки домашней жизни.

— ДА, КАЖЕТСЯ, МЫ ПРОДВИНУЛИСЬ ВПЕРЕД. ЭТО МОЖЕТ НАС К ЧЕМУ‑ НИБУДЬ ПРИВЕСТИ.

— Когда они выскочат и набросятся на меня, я пойму, что прибыл в нужное место.

— КАК ЗНАТЬ? ПО‑ МОЕМУ, КРИТИКОВАТЬ ИСКУССТВО — ДЕЛО СЛОЖНОЕ.

Но вскоре серии картин исчезли, а мне оставалось только шагать по своей светящейся дорожке сквозь тьму. Вниз, вниз по неподвижному отлогому склону, к перекрестку. Где был Чеширский Кот, когда мне требовалась логика кроличьей норы?

Только что я, приближаясь, наблюдал за перекрестком, но не успел и глазом моргнуть, как картина изменилась. Теперь там неподалеку, на углу справа, был фонарь. Под ним стояла призрачная фигура и курила.

— Фракир, как они его притащили сюда? — спросил я.

— ОЧЕНЬ БЫСТРО, — ответил он.

— Что тебе подсказывает чутье?

— ВНИМАНИЕ СОСРЕДОТОЧЕНО НА ТЕБЕ. ПОКА — БЕЗ ЗЛЫХ НАМЕРЕНИЙ.

Подойдя поближе, я замедлил шаг. Дорожка превратилась в мостовую, по обеим сторонам были кромки тротуаров. С мостовой я шагнул на правый тротуар. Пока я шел по нему, ветер прогнал мимо сырой туман, который повис, загораживая от меня свет. Я еще больше замедлил шаги. Вскоре стало видно, что мостовая делается мокрой. Я шел между домами, и мои шаги отдавались эхом. К этому времени туман слишком сгустился, чтобы можно было определить, действительно ли рядом со мной появились здания. Мне казалось, что это так, потому что кое‑ где в тумане попадались более темные участки. В спину задул холодный ветер и время от времени падали капли. Я остановился, поднимая воротник плаща. Откуда‑ то с высоты донеслось слабое гудение аэроплана, но увидеть его я не сумел. Он пролетел, и я двинулся дальше. Потом откуда‑ то — может быть, с противоположной стороны улицы — приглушенно донеслась полузнакомая мелодия, играли на пианино. Я поплотнее завернулся в плащ. Туман сгущался, образуя водоворот.

Еще три шага — и туман исчез, а передо мной, прислонясь спиной к фонарному столбу, стояла она. Она была на голову ниже меня, одета во френч и черный берет, а волосы были черными, как чернила, и блестящими. Она бросила сигарету и медленно придавила ее носком черной лакированной туфли на высоком каблуке. При этом я мельком увидел ее ногу — нога была красивой формы. Потом она вытащила из кармана плаща плоский серебряный портсигар, на крышке виднелись выпуклые очертания розы, — открыла его, достала сигарету, зажала ее губами, закрыла портсигар и убрала его. Потом, не взглянув на меня, спросила:

— Огонька не найдется?

Спичек у меня не было, но я не собирался допустить, чтобы такая мелочь помешала.

— Конечно, — сказал я, медленно протягивая руку к этим нежным чертам. Руку я чуть развернул — так, чтобы не было видно, что она пуста. Когда я прошептал ключевое слово, от которого из кончика моего пальца вылетела искра и зажгла сигарету, она подняла руку и дотронулась до моей, словно хотела придержать ее. И, прикуривая, подняла глаза — большие, темно‑ синие, с длинными ресницами, — которые встретились с моими. Тут она ахнула и упустила сигарету.

— Боже мой! — сказала она, обхватила меня обеими руками, прижалась и принялась всхлипывать. — Корвин! — сказала она. — Ты нашел меня! Я ждала целую вечность!

Я крепко держал ее, не хотелось заговорить и разрушить ее счастье такой дурацкой штукой, как правда. К черту правду. Я гладил ее по голове.

Много позже она отстранилась и снизу вверх посмотрела на меня. Еще миг — и она поняла бы, что это всего лишь сходство, а видит она только то, что хочет видеть. Поэтому я спросил:

— Что делает в таком месте такая девушка, как ты?

Она тихо засмеялась.

— Ты нашел путь? — сказала она, и тут ее глаза сузились. — Ты не…

Я покачал головой.

— Духу не хватило, — сказал я ей.

— Кто ты? — спросила она, отступая на полшага.

— Меня зовут Мерлин, и я тут совершаю сумасшедшее рыцарское странствие, ничего не понимая.

— Эмбер, — тихо сказала она, все еще держа руки у меня на плечах, и я кивнул.

— Тебя я не знаю, — выговорила она тогда, — чувствую, что должна, но… я… не…

Потом она опять подошла ко мне и опустила голову мне на грудь. Я начал было что‑ то говорить, пытаясь объясниться, но она приложила палец к моим губам.

— Пока не надо, не сейчас, может быть, никогда, — сказала она. — Не рассказывай мне. Пожалуйста, больше ничего мне не рассказывай. Но ТЫ должен знать — ты призрак Лабиринта, или нет.

— Да что такое призрак Лабиринта? — спросил я.

— Артефакт, созданный Лабиринтом. Лабиринт увековечивает каждого, кто по нему проходит. Как будто записывает на пленку. Если ему нужно, он может вызвать нас обратно — такими, какими мы были в тот момент, когда проходили его. Он может использовать нас по своему усмотрению, отправлять туда, куда желает, дав нам задание… Уничтожать нас и опять создавать.

— И часто он проделывает это?

— Не знаю. Его воля, не говоря уж о его операциях с кем‑ то другим, мне незнакомы.

Потом она неожиданно объявила:

— Ты не призрак! — и схватила меня за руку. — Но что‑ то в тебе не так

— не так, как у прочих, в ком течет кровь Эмбера…

— Полагаю, — ответил я. — Мое происхождение ведется не только от Эмбера, но и от Двора Хаоса.

Она поднесла мою руку ко рту, словно собравшись поцеловать. Но губы скользнули мимо, к тому месту на запястье, где я рассек его по требованию Бранда. Тут меня как ударило: что‑ то в эмберской крови, должно быть, особенно привлекает призраков Лабиринта.

Я попытался отнять руку, но и она обладала силой Эмбера.

— Иногда во мне течет пламя Хаоса, — сказал я. — Оно может тебе навредить.

Она медленно подняла голову и улыбнулась. Ее рот был выпачкан кровью. Я посмотрел вниз и увидел, что запястье тоже было мокрым от крови.

— Кровь Эмбера имеет власть над Лабиринтом, — начала она, и вокруг ее щиколоток закрутился туман.

— Нет! — выкрикнула она тогда и еще раз склонилась вперед.

Вихрь поднимался к ее коленям, ляжкам. Я чувствовал, как она рвет зубами мое запястье. Я не знал никакого заклинания, чтобы бороться с этим, поэтому обхватил ее плечи и погладил по голове. Минутой позже она растворилась в моем объятии, превратившись в кровавый смерч.

— Не сбейся с пути, — услышал я ее вопль, когда она, крутясь, уносилась от меня. На мостовой все еще дымилась ее сигарета. Кровь, капая, оставляла рядом с ней следы.

Я отвернулся. Я пошел прочь. Сквозь ночь и туман по‑ прежнему было слышно, как кто‑ то очень тихо играет на пианино одну из старинных мелодий.

Я выбрал тропинку справа. Куда бы ни падала моя кровь, реальность там немного подтаивала. Но рука заживала быстро, и скоро кровотечение прекратилось. Рану даже дергало не слишком долго.

— Я ВЕСЬ В КРОВИ, БОСС.

— Это могло быть и пламя, — заметил я.

— ТАМ У КАМНЕЙ, Я К ТОМУ ЖЕ НЕМНОГО ОБЖЕГСЯ.

— Извини! Ты догадался, что продолжает твориться?

— НИКАКИХ НОВЫХ УКАЗАНИЙ, ЕСЛИ ТЫ ОБ ЭТОМ. НО Я РАЗМЫШЛЯЛ — ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, КАК ПОСТУПИТЬ, ВЕДЬ ЗДЕШНИЕ МЕСТА НРАВЯТСЯ МНЕ ВСЕ БОЛЬШЕ. ВЗЯТЬ К ПРИМЕРУ ЭТИ ПРИЗРАКИ ЛАБИРИНТА. ЕСЛИ ЛАБИРИНТ НЕ МОЖЕТ САМ ПРОНИКНУТЬ СЮДА, ОН, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, МОЖЕТ ИСПОЛЬЗОВАТЬ АГЕНТОВ. ТЕБЕ НЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЛОГРУС МОГ БЫ УХИТРИТЬСЯ СДЕЛАТЬ НЕЧТО ПОДОБНОЕ?

— Полагаю, это возможно.

— У МЕНЯ СОЗДАЕТСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ ЧТО‑ ТО ВРОДЕ ПОЕДИНКА МЕЖДУ НИМИ — СРЕДИ ОТРАЖЕНИЙ, ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. ЧТО, ЕСЛИ ЭТО МЕСТО ВОЗНИКЛО РАНЬШЕ ВСЕГО ПРОЧЕГО? ДАЖЕ РАНЬШЕ ОТРАЖЕНИЯ? ЧТО, ЕСЛИ ОНИ С САМОГО НАЧАЛА БОРЮТСЯ ЗДЕСЬ В ТАКОЙ ВОТ СТРАННОЙ, МЕТАФИЗИЧЕСКОЙ МАНЕРЕ?

— Если так, то что?

— В ЭТОМ СЛУЧАЕ ОТРАЖЕНИЕ СТАНОВИТСЯ БОЛЕЕ ПОЗДНЕЙ ИДЕЕЙ, ЧУТЬ ЛИ НЕ ПОБОЧНЫМ ПРОДУКТОМ НАПРЯЖЕНИЯ МЕЖДУ ПОЛЮСАМИ.

— А что, если эту идею тебе вложил Логрус совсем недавно, когда награждал тебя новыми силами?

— ЗАЧЕМ?

— Еще один способ заставить меня думать, что конфликт важнее людей. Еще один способ надавить на меня, чтобы я выбрал, на чьей я стороне.

— Я НЕ ЧУВСТВУЮ, ЧТОБЫ МНОЙ МАНИПУЛИРОВАЛИ.

— Как ты сам подчеркнул, думать для тебя дело новое. А забраться в такой ранний период игры для тебя чертовски абстрактный ход мысли, будь он проклят.

— НЕУЖЕЛИ?

— Даю слово.

— С ЧЕМ ЖЕ МЫ ТОГДА ОСТАЕМСЯ?

— С непрошенным вниманием свыше.

— ЕСЛИ ЭТО ИХ ВОЕННАЯ ЗОНА, ЛУЧШЕ ВЫРАЖАЙСЯ АККУРАТНЕЕ.

— Чтоб им всем заболеть оспой. По непонятной мне причине для этой игры я им необходим. Так что с моими выражениями им придется примириться.

Где‑ то впереди, в небе я услыхал раскат грома.

— ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ИМЕЮ В ВИДУ?

— Это блеф, — ответил я.

— С ЧЬЕЙ СТОРОНЫ?

— По моему, со стороны Лабиринта. Похоже, за реальность в этом секторе отвечают его призраки.

— ЗНАЕШЬ, МЫ МОЖЕМ ОШИБАТЬСЯ НАСЧЕТ ЭТОГО. СТРЕЛЬБА В ТЕМНОТУ.

— Чувствую, мы стреляем и в кое‑ что за этой темнотой. Вот почему я отказываюсь играть по чужим правилам.

— У ТЕБЯ ПОЯВИЛСЯ ПЛАН?

— Свисай свободно. И, если я скажу «убей! », так и сделай. Давай‑ ка доберемся туда, куда мы идем.

Я снова побежал, оставив туман, оставив призраков играть в призраков в их призрачном городе. Светлая дорога шла через темный пейзаж, я бежал навстречу движению отражений, а земля пыталась изменить меня. А впереди — вспышка и опять удар грома; рядом со мной то внезапно появлялись, то мгновенно исчезали подлинные уличные сцены.

А потом по светлой дорожке заскользила темная фигура — как будто я пытался обогнать сам себя. Позже я сообразил, что на самом деле это был эффект зеркала. Движения фигуры, которая бежала справа параллельно мне, передразнивала мои собственные, пролетающие мимо сценки были от меня слева, а от нее справа.

— ЧТО ПРОИСХОДИТ, МЕРЛЬ?

— Не знаю, отозвался я. — Но для символизма, аллегорий и разнообразной метафорической чепухи у меня неподходящее настроение. Если это задумано в знак того, что вся жизнь — гонка с самим собой, то тут они сели в лужу, если только игрой не заправляют по‑ настоящему пошлые Силы. Тогда, по моим догадкам, это вполне в их духе. Как ты думаешь?

— Я ДУМАЮ, ТЕБЕ ВСЕ ЕЩЕ МОЖЕТ ГРОЗИТЬ ОПАСНОСТЬ ПОЛУЧИТЬ УДАР МОЛНИИ.

Молния не ударила, а мое же отражение исчезло. Этот эффект держался куда дольше, чем все те эпизоды у тропы, свидетелем которых я стал до этого. Я уже собрался было выбросить его из головы и полностью игнорировать, но тут мое отражение прибавило скорость и вырвалось вперед.

— О‑ ГО‑ ГО!

— Ага, — согласился я и поднажал, чтобы сократить разрыв и не отстать от широкого шага того, темного.

Я догнал его, но голова в голову мы прошли всего несколько метров. Потом он стал снова выходить вперед. Я ускорил шаг и еще раз догнал его. Потом повинуясь внезапному порыву, набрал в грудь воздуха, устремился вперед и обогнал его.

Через некоторое время мой двойник заметил это, прибавил скорость и начал выигрывать. Я поднажал, сохраняя лидерство. Кстати, какого черта мы тут устраиваем гонки?

Я посмотрел вперед. было видно, что вдали дорога расширяется. Похоже, там через нее была протянута финишная ленточка. О'кей, я решил стремиться к ней, что бы ни означала эта гонка.

Метров сто я удерживал лидерство, потом моя тень снова начала обходить меня. Я пригнулся и ненадолго смог удержать сократившийся разрыв между нами, потом она снова двинулась, догоняя меня, в темпе, который, как я заподозрил, будет трудновато сохранять весь остаток пути до финишной ленточки. Все равно, такого я не ожидал. Я выдохся. Полностью.

Сукин сын догонял меня, догнал, вырвался вперед и на мгновение запнулся. В этот миг я был позади него. Но существо больше не выказывало слабости — оно сохраняло огромную скорость, с которой мы теперь двигались, да и я не собирался останавливаться, разве что получу разрыв сердца.

Так мы и бежали, черт знает, как близко, бок о бок. Не знаю, есть ли во мне способности к финальному спурту или нет. Не скажу, чуть‑ чуть ли я обогнал его, шел ли с ним голова в голову или чуть отставал. Мы тяжело топали по параллельным поблескивающим тропинкам в сторону яркой линии, и тут ощущение стеклянной поверхности между нами вдруг исчезло. Две с виду узкие дорожки превратились в одну широкую. Руки и ноги моего соперника двигались не так, как мои.

Ступив на финишную прямую, мы оказывались все ближе и ближе — наконец, достаточно для того, чтобы узнать друг друга. Я соревновался в беге не со своим отражением, потому что его волосы откинуло назад, и я увидел, что у него нет левого уха.

Тут я обрел силы для финального рывка. Он тоже. Когда мы достигли ленточки, то были очень близко друг от друга. Думаю, я первый коснулся ее, но уверенности у меня нет.

Мы пролетели линию финиша и рухнули, ловя ртом воздух. Я быстро откатился, чтобы держать его под наблюдением, но он просто лежал, часто и тяжело дыша. Я положил руку на рукоять меча, слушая, как кровь стучит в висках.

Отдышавшись немного, я заметил:

— Не знал, что тебе по силам такая гонка, Юрт.

Он коротко рассмеялся,

— Ты много не знаешь обо мне, брат.

— Уверен в этом, — согласился я.

Потом он тыльной стороной руки промокнул лоб, и стало заметно, что палец, который Юрт потерял в пещерах Колвира, снова на месте. Либо это был Юрт из другого потока времени, либо…

— А как там Джулия? — спросил я. — С ней все будет в порядке?

— Джулия? — сказал он. — Кто это?

— Извини, — сказал я. — Ты ненастоящий Юрт.

— Ну и что из того? — спросил он, облокачиваясь на землю и глядя на меня здоровым глазом.

— Настоящий Юрт никогда и близко не подходил к эмберскому Лабиринту…

— Настоящий Юрт — Я!

— У тебя все пальцы на месте. А он недавно потерял один. Я был при этом.

Он неожиданно отвел глаза.

— Ты, должно быть, логрусов призрак, — продолжал я. — Наверное, он пользуется теми же трюками, что и Лабиринт — увековечивает тех, кто прошел его.

— Так вот что случилось?.. — спросил он. — Я не мог как следует припомнить, почему я здесь — помнил только, что должен бежать с тобой.

— Держу пари, твои самые последние воспоминания, до того, как ты попал сюда, касаются преодоления Логруса.

Он оглянулся и кивнул.

— Ты прав. Что все это значит? — спросил он.

— Точно не знаю, — сказал я. — Но кой‑ какие мысли на этот счет и у меня есть. Это место — что‑ то вроде вечной изнанки Отражения. Ситуация тут чертовски близка к тому, что и Лабиринту, и Логрусу вход воспрещен. Но оба явно могут проникать сюда с помощью своих призраков — искусственно сделанных по снятым с нас копиям. А копии снимаются в тот момент, когда проходишь по ним…

— Ты хочешь сказать, что я — всего лишь что‑ то вроде записи на пленку? — Вид у него был такой, будто он вот‑ вот расплачется. — Только что все было так чудесно. Я прошел Логрус. Все Отражение лежало у моих ног. — Он помассировал виски. Потом сказал, как плюнул:

— Ты! Сюда меня перенесли из‑ за тебя… чтобы я состязался с тобой и побил тебя в этой гонке.

— Ты отлично сработал. Не знал, что ты можешь так бегать.

— Узнав, что ты в колледже занимаешься бегом, я начал тренироваться. Хотелось так наловчиться, чтобы тебе стало кисло.

— Получилось неплохо, — признал я.

— Но если бы не ты, я бы не очутился в этом проклятом месте. Или… — Юрт закусил губу. — Это не совсем верно, правда? — спросил он. — Я бы никуда не попал. Я всего лишь запись, копия…

Потом он уставился на меня.

— Сколько мы существуем? — сказал он. — Сколько годны призраки Логруса?

— Понятия не имею, — ответил я, — что нужно для создания такого призрака или как поддержать его существование. Но мне уже встретилось несколько призраков Лабиринта, и у меня создалось впечатление, что их каким‑ то образом поддерживает моя кровь, она дает им какую‑ то самостоятельность, независимость от Лабиринта. Только один из них — Бранд

— получил вместо крови пламя и растворился. Дейдра получила кровь, но ее убрали. Не знаю, может, ей не хватило.

Он покачал головой.

— У меня такое чувство… не знаю, откуда оно… что то же самое сгодится и для меня, и что кровь — для Лабиринта, а пламя — для Логруса.