Бен Элтон 19 страница

– Да, правильно. – Миссис Меллорс было трудно справляться со своими эмоциями. – Я пришла домой и позвала ее помочь мне приготовить чай, она не ответила, я пошла наверх и… и…

– Да, миссис Меллорс, не нужно снова к этому возвращаться. Просто скажите мне: Тиффани обычно была дома после школы?

– Да, мы с отцом оба работаем. Я прихожу домой в половине седьмого, а он чуть позже. У Тиффани был ключ, и она приходила домой после школы, если не было тренировки или она не шла в гости.

– Значит, она была ответственной девочкой? Независимой?

– Да, самой лучшей, инспектор. Самой хорошей.

– Во сколько она приходила домой? Около половины пятого?

– Да. Обычно она успевала сделать все домашние задания к моему приходу. Она брала диетическую колу в комнату и…

Миссис Меллорс расплакалась. Когда она пришла в себя, Ньюсон попросил ее разрешения посмотреть комнату Тиффани. Миссис Меллорс неохотно согласилась.

– Муж хочет переехать, – сказала она, когда они поднимались по лестнице, – но это был ее дом. Я просто не могу уехать отсюда.

Она открыла дверь, на которой по-прежнему висела табличка: «Территория Тифф. Родители без разрешения не допускаются». Ньюсон заметил, что миссис Меллорс беззвучно плачет. Внутри комната представляла собой типичную спальню девочки-подростка. На стене плакаты мальчиковых групп, мягкие игрушки на полках и модные журналы на кровати. На туалетном столике полно разных украшений и косметики, за рамку зеркала засунуты записки и открытки. Сразу бросалось в глаза, что Тиффани была очень аккуратная девочка. Журналы были сложены ровной стопкой, вся косметика была красиво расставлена.

– Наверное, Тиффани гордилась своей комнатой? – спросил Ньюсон.

– Да, очень. Она все здесь делала сама, и убиралась, и пол пылесосила. Я говорила, что это самая чистая комната во всем доме. Она ненавидела беспорядок.

– И все же она… – Ньюсон замолчал на полуслове. Он думал вслух. Перед туалетным столиком на маленьком коврике стоял резной стул.

– Мы еще не решили, что делать с полом, – сказала миссис Меллорс, уже не сдерживая слез. – Я хочу оставить ее комнату, как она есть, но весь ковер промок… пропитан…

– Мы понимаем, миссис Меллорс, – тихо сказала Наташа. – Не нужно ничего говорить.

– Тиффани умерла на этом стульчике? – спросил Ньюсон.

– Да. Наверное, она смотрела на себя, когда…

Ньюсон шагнул к коврику и внимательнее всмотрелся в стул и столик:

– Их вымыли?

– Да, моя невестка все вычистила, когда пришла поддержать нас. Тифф так любила свою тетю.

Ньюсон опустился на колени и посмотрел на сиденье и ножки стула. Он был словно предназначен для принцессы из диснеевского мультфильма – насыщенного кремового цвета с темно-красным мягким сиденьем.

– Он у нее с одиннадцати лет. Думаю, она уже тогда начала чувствовать, что хочет быть другой, более взрослой.

– Мне придется забрать у вас этот стул, если можно, миссис Меллорс, – сказал Ньюсон.

– Что вы хотите с ним сделать? – спросила она. – Зачем вам нужны ее вещи?

– Надеюсь, я таким образом смогу пролить свет на причины того, что случилось с вашей дочерью, миссис Меллорс. Боюсь, мне придется забрать его на пару дней.

– Делайте что хотите.

– На туалетном столике стоит кофейная чашка. Миссис Меллорс, вы сказали, что ваша дочь пила диетическую колу.

– Она выпивала баночку каждый день, когда возвращалась из школы. Она ее обожала.

– Она пила кофе?

– Дома – нет. В «Старбаксе» пила, говорила, он там вкусный. Дома – почти нет. Очень редко… Наверное, в тот день все было в ней не так, да?

Ньюсон увидел то, что ожидал. Он надел пластиковые перчатки, взял стул, кофейную чашку и пошел вниз. Он снова уверил миссис Меллорс, что вскоре объяснит все, что будет необходимо, и они с Наташей уехали.

Наташа была за рулем. Ньюсон позвонил в местный морг и сообщил, что скоро прибудет. Затем он связался с патологоанатомом, выезжавшим на место преступления, и попросил его встретиться с ним в морге.

– Мне плевать, что вы заняты! – резко бросил Ньюсон в трубку. – Нет, ждать я не могу, и это не обычная ситуация. Это вы так думаете, доктор, но я думаю, что это потому, что вы либо слепой, либо тупой… Я буду говорить таким тоном, каким захочу, и позвольте мне сказать вам, доктор, что я собираюсь подать на вас в суд за полную профессиональную некомпетентность. И я намерен посоветовать местному полицейскому отделу найти кого-нибудь другого для следстаенной работы! – сказал он и убрал телефон.

– Черт, Эд, – удивленно сказала Наташа, – обычно ты так не злишься.

– Обычно я не сталкиваюсь с таким невероятным непрофессионализмом. Из-за этого идиота тетка Тиффани уничтожила все доказательства, которые наверняка были на месте убийства.

Ньюсон снова взял телефон и сделал пару звонков, договорившись с местным коронером и членом местного отдела уголовного розыска встретиться в морге.

– Ты никогда так не разговариваешь, – сказала Наташа. – Тебе нужно чаще показывать свою власть, тебе это идет.

Они приехали в морг раньше всех, и Ньюсон немедленно потребовал показать тело мертвой девочки. Служащий морга вкатил тележку с телом и скинул с него простыню. Невозможно привыкнуть к виду мертвых подростков и детей, молодых и здоровых людей, ушедших из жизни. Это было самым тяжелым в работе Ньюсона.

Он взял лупу и изучил израненные руки девочки, единственные части тела, которые утратили изначальную чистоту. Ему хватило одного только взгляда, чтобы подтвердить свои подозрения.

– Человек, который констатировал самоубийство, точно вылетит со своей работы.

В этот момент появился тот самый человек в сопровождении коронера и констебля из местного полицейского участка.

– Вы инспектор Ньюсон? – спросил врач.

– Да. А вы, должно быть, доктор Форрест?

– Да, это я, и я бы хотел заметить, что мне не нравится, когда по телефону на меня орут всякие сварливые детективы, которые считают, что если они работают на Скотленд-Ярд…

– Доктор Форрест, – сказал Ньюсон, прерывая гневную речь врача, – можно мне поинтересоваться, когда вы последний раз присутствовали на месте вскрытия вен, при котором отчаявшаяся и доведенная до ручки девушка хладнокровно и с потрясающей анатомической точностью вскрыла бы себе обе лучевые артерии?

Доктор Форрест был крупный мужчина. Он подошел к Ньюсону и возвышался над ним. Но тон Ньюсона смутил его.

– Что вы хотите сказать?

– Это простой вопрос, доктор. Я поясню: когда вы в последний раз видели совершающую самоубийство четырнадцатилетку, у которой хватило ума и твердости нанести продольные, продольные, а не поперечные надрезы, как сделал бы любой на ее месте, и которые, спешу вас заверить, гораздо реже приводят к летальному исходу.

Доктор Форрест сделал шаг назад.

– Да-да, но…

– Остальные раны поперечные, так ведь?

– Пробные порезы, инспектор. Обычное дело при самоубийствах.

– Да, я знаю, но гораздо чаще они встречаются при попытках к самоубийству, в основном это перерезанные вены, что особенно распространено среди подростков. Человек режет и смотрит на результат, наносит маленькие, но заметные ранки. Эти так называемые «пробные порезы» не смертельны, если только они не получаются глубже, чем хотелось бы. Порезы крест-накрест, которые разрезают только внешние вены и из которых кровь течет довольно умеренно. В этом случае, однако, невинная, не умудренная опытом девушка, которая просто чиркала по руке ножом, вдруг вогнала нож глубоко в запястье, нашла главную лучевую вену и разорвала жесткую мышцу вокруг нее, проведя ножом вдоль и нанося летальный порез. Порез, из которого кровь человека начнет хлестать во все стороны и который убивает за несколько минут. Четырнадцатилетняя Тиффани Меллорс сделала это не один раз, а дважды. Вас это не удивляет, доктор?

Последовало молчание. Лицо здоровяка покраснело, кулаки были сжаты.

– Хорошо, положим, я согласен, что девочка оказалась необыкновенно предусмотрительной. Но была ведь записка, а следов борьбы не было. Я не видел причин подозревать, что что-то не чисто, и сейчас не вижу.

– Не видно здесь только одного, доктор. Крови. Крови на стенах, на кровати, на потолке. Почти вся кровь вытекла на ковер под стулом. Мы с вами прекрасно знаем, что происходит, когда вскрывается лучевая вена. Кровь хлещет словно из шланга. В случае такого самоубийства комната вся в крови. Единственный вариант, когда кровь течет в одном направлении, это когда руки остаются в одном положении, вдоль тела.

– Именно так она и сидела, когда я приехал.

– А каковы шансы, что, сделав это, девочка сидела неподвижно? Думаю, ничтожны. К тому же, сделав первый разрез, ей пришлось бы взять нож в другую руку и найти вену на второй руке. В это время кровь из первой вены хлестала бы в разные стороны и заливала стены и мебель.

– Я приехал на место преступления, не думая о криминальной стороне вопроса, инспектор. Я увидел, что это самоубийство, и по-прежнему считаю, что это оно и есть. Есть записка, которая, по словам матери, написана почерком девочки…

– Вы следственный патологоанатом! – почти закричал Ньюсон. – Вы когда-нибудь слышали о принуждении? Где нож?

– Ну… я… я…

– Я читал в вашем заключении, что девочка предположительно убила себя ножом, взятым на кухне.

– Да, это так. Мать опознала его.

– Где он?

– Она попросила его забрать. Я так и сделал. Я положил его в пакет и забрал в свой кабинет… и… я выкинул его… Инспектор, девочка была одна в комнате. Следов борьбы не было, была записка… Я просто подумал…

– Господи! – воскликнул Ньюсон. – А я-то полагал, что первый, самый первый принцип следственной медицины заключается в том, чтобы ничего не трогать и ничего «просто» не думать.

В комнате повисла тишина. Доктор Форрест в смущении смотрел в пол. Коронер и местный детектив явно не знали, что сказать. Ньюсон смотрел на тело девочки. Было так дико обсуждать эти вещи в ее присутствии. Он натянул простыню на оголенное тело.

– Что было надето на девочке, когда вы ее нашли?

– Школьная форма. Она только сняла галстук и блузку. На ней были лифчик, юбка, носки и туфли.

– Где одежда?

– У нас, – ответил служащий морга.

Ньюсон повернулся к констеблю:

– Я хочу, чтобы носки отправили в лабораторию. Полагаю, вы найдете на них следы скотча. Если изучите стул, на котором сидела Тиффани в момент смерти, то обнаружите, что на ножках немного слезла краска, как будто их обмотали клейкой летной, а потом сорвали. Стул лежит в багажнике моей машины, и еще там чашка, в которой явно был кофе, который Тиффани приготовила для убийцы, хотя сомневаюсь, что мы обнаружим отпечатки или следы ДНК. Также нужно осмотреть предплечья девочки, потому что, думаю, наряду со шрамами мы найдем доказательства того, что ее связывали. Кто бы это ни сделал, он не пользовался клейкой лентой, потому что знал, что она оставит заметный след на коже. Думаю, это был какой-то провод, так что под порезами должны быть ссадины. И также, пожалуйста, исследуйте ее язык. Я абсолютно уверен, что у нее во рту был кляп, следов клейкой ленты нет, значит, это был именно кляп.

– Инспектор, – впервые открыл рот коронер, – что же, по-вашему, произошло в комнате девочки?

– Тиффани Меллорс пришла домой из школы, и вскоре после этого раздался звонок в дверь. Посетитель либо знал Тиффани, либо был уверен, что сможет убедить ее впустить его в дом. Она приготовила ему кофе и взяла себе банку диетической колы. Этот человек поднялся в спальню Тиффани. Оказавшись там, он поставил кофе на туалетный столик и усыпил жертву. Полагаю, хлороформом, потому что первые отчеты говорят, что в комнате горели ароматические палочки. Думаю, он зажег их, чтобы скрыть запах. Когда Тиффани Меллорс очнулась, у нее во рту был кляп, а ноги были прикреплены лентой к стулу. Мужчина держал в руке кухонный нож, который принес из кухни, пока Тиффани была без сознания. Угрожая ей ножом, он заставил ее написать «предсмертную» записку. Затем он привязал ее руки к спинке стула и начал наносить порезы. Ему нужно было, чтобы руки были связаны, потому что иначе кровь хлестала бы в разные стороны и забрызгала его. Самым главным для него был способ пытки Тиффани, а также то, чтобы она страдала, будучи в сознании. Он хотел, чтобы она знала, что он резал ей руки вдоль и поперек. Нанеся несколько ран, имитирующих пробные порезы подростка, он аккуратно нанес Тиффани смертельные раны. Затем он стоял и смотрел, как она быстро истекла кровью. Когда Тиффани потеряла сознание, он вынул кляп, положил нож на пол, убедившись предварительно, что на нем остались отпечатки пальцев Тиффани, и вышел из дома. Это тихая улочка, и он ушел незамеченным, хотя мне нужен будет полный список допросов соседей, вдруг кто-то что-то видел.

– Но, инспектор, – в ужасе спросил коронер, изменившись в лице, – почему?

– Прочитайте записку, которую он заставил ее написать, – ответил Ньюсон. – «Меня погубили издевательства».

Эд, кто он?

Ньюсон и Наташа отъехали от морга Руислипа и направлялись обратно в город, пробираясь через послеобеденную пробку, усиленную машинами родителей, забиравших детей после школы.

– Не знаю, Наташа. Не знаю.

– Как он попадает в дома? Как ему это удается? Все жертвы распахивают перед ним дверь. Нет, ты подумай, эта девочка ведь наверняка была послушная, да? Ее учили не открывать двери кому ни попадя. Но он звонит, она его впускает, делает ему кофе, господи боже мой, и через полчаса он ее убивает. Как он это делает?

Ньюсон не ответил.

– Знаешь, что мне непонятно? – спросила Наташа. – Я тут подумала, может, дело не в том, что они его знают. Может, он просто представляет какую-то организацию… Может быть, он…

– Полицейский?

– Если это так, его удостоверение откроет любую дверь и не вызовет подозрений. Никто ведь не ожидает, что полицейский окажется убийцей? И не забывай, Эд, ты его знаешь. Кристина Копперфильд четко дала это понять, когда оставила тебе сообщение. Ты знаешь много полицейских.

– И если говорить начистоту, многие полицейские – жестокие люди.

– Да, по крайней мере, некоторые из них.

– Некоторые – это мягко сказано, Наташа. Я знаю, сколько таких в Скотленд-Ярде.

Дорога в город проходила мимо школы, в которой они были несколько часов назад. Как раз закончились уроки. Огромная толпа в зелено-желтых нарядах шла мимо цветов, рядом в поисках новых историй болтались два-три репортера. Вдруг кое-кто привлек внимание Ньюсона. Высокая спортивная фигура в классических солнцезащитных очках «Рэй-Бэн».

Роджер Джеймсон.

– Кстати, о копах, – сказал Ньюсон. – Вот один из них, американский коп. Я его знаю. Мы вместе учились в школе.

Ньюсон припарковал машину и подошел к бывшему однокласснику.

– Что ты здесь делаешь, Роджер?

– То же, что и ты. Смерть девочки, которая здесь училась, была во всех новостях. Все списали это на насилие, и они правы. Но люди не знают всей картины, правда?

– Я спросил, что ты здесь делаешь.

– Ой, да ладно тебе, Эд! Ты прекрасно знаешь, что я здесь делаю. Я пытаюсь узнать, кого порезывала эта девчонка, Тиффани Меллорс. Ты был в школе, так что, полагаю, уже понял, кто это. Только начав читать о прекрасной мисс Меллорс, я понял, что она не была жертвой, по крайней мере, до тех пор, пока до нее не добрался наш серийный придурок. Очевидно, тот, кто убивает тиранов, начал со старичков. Теперь он переключился на молодняк, но, видимо, есть связь между ребенком, которого мучила Тиффани, и убийцей. Найди связь, найдешь убийцу. Поэтому я и болтаюсь у школьных ворот и ищу связь. Не беспокойся, я не собираюсь добавлять педофилию к своим разнообразным преступлениям против общества.

– Кажется, тебя от этого расследования клещами не оттащишь. У меня такое ощущение, что ты получаешь информацию из полиции.

– Но ты же знаешь, Эд. Я тебе говорил. Я знаю этого убийцу. Он такой же, как я. И именно поэтому я его поймаю.

В этот момент подошла Наташа.

– Добрый вечер, мисс, – сказал Джеймсон, снимая очки и глядя на Наташу с задорной, легкой улыбкой.

– Привет, – ответила Наташа. – Вы учились в школе с Эдом, так?

– Да. Мы старые друзья.

– Но вы американец.

– Теперь да. Но раньше я им не был. Офицер Роджер Джеймсон, полиция Нью-Йорка, к вашим услугам, мадам, – сказал Джеймсон, протягивая большую сильную руку. Он был почти на фут выше Ньюсона и Наташи, стройный и сильный.

Наташа выдала свою лучшую улыбку.

– Сержант Наташа Уилки, – мило сказала она. – Ее Величества столичная полиция.

Наташа и Джеймсон засмеялись.

Ньюсон вскипел. Он видел, что Джеймсон был как раз в Наташином стиле: большой, симпатичный, сексуальный – и к тому же ублюдок и тиран.

– Роджер голубой, – сказал он.

– О, – ответила Наташа, явно ошарашенная такой неожиданной и лишней информацией.

Джеймсон тоже выглядел растерянным. Повернувшись к Ньюсону, он уставился на него злобными прищуренными глазами. Ему явно не понравилось то, как бесцеремонно и агрессивно вытащили наружу его личную жизнь.

– Да, ты прав, – сказал он. – Мне понадобилось много времени, чтобы понять это, Эд, но в конце концов я это осознал.

– Да, ну… – Теперь Ньюсон был смущен, поняв, насколько глупо и грубо это прозвучало. – Неважно.

– Скажи, Эд, – продолжил Джеймсон, по-прежнему с улыбкой, но продолжая злобно щуриться, – а сколько тебе понадобилось времени, чтобы понять, что ты хочешь спать со своим сержантом?

Теперь пришла очередь Ньюсона застыть словно от удара молнии.

– Я не знаю, о чем…

– А с чего тебе еще так на нее смотреть…

– Я не понимаю, о чем ты…

Наташа ужасно покраснела, но изо всех сил старалась не потерять лицо.

– Очень интересная у вас беседа, мальчики. Я, наверное, пойду в машину. Но нам нужно ехать в офис, Эд. До свидания, офицер Джеймсон. Было приятно познакомиться.

– Взаимно, мадам.

Наташа пошла к машине.

– Миленькая, – сказал Джеймсон. – Кто ей по морде дал? Парень? Ты сказал, что на нее напали. Полагаю, ты вмешался и уделал этого парня. Хотя вряд ли это в твоем стиле, так? Но попытайся. Может, в награду получишь сладенькое.

Ньюсон был зол скорее на себя, чем на Джеймсона.

– Зря я откровенничал с тобой, – сказал он.

– Да, могу сказать то же самое, – ухмыльнулся Джеймсон.

– Полагаю, это справедливо.

– К тому же, Эдди, мне не нужны твои откровения. Я и так тебя знаю. Это мой талант.

– Не забывай, что я просил тебя составить список твоих поездок в Британию за последние два с половиной года.

– Список я отослал на твой адрес. Надеюсь, ты мне позвонишь и скажешь, совпали ли даты?

– С чем совпали, Роджер?

– Эд, я тебя умоляю. Я же говорил тебе, что далеко не дурак. Я знаю, что в этом расследовании должно быть еще несколько дел. У тебя есть доступ к центральному архиву, а у меня нет. Полагаю, ты туда залез, перешерстил все нераскрытые дела и нашел еще несколько художеств нашего убийцы. А теперь ты хочешь знать, был ли я поблизости, когда совершались эти убийства, потому что если был, то я и есть убийца.

– Да, возможно, это именно то, о чем я думал.

– Или, может быть, я послал Хелен Смарт сообщение и рассказал ей обо всем. Я могу быть очень убедительным. Не пропадай, Эд. – Джеймсон повернулся и ушел, а Ньюсон отправился к Наташе в машину.

– Хм… это замечание Джеймсона, – сказал Ньюсон, – насчет… ну…

– Насчет того, что ты хочешь со мной спать?

– Да, именно. Просто дикость. Глупый, ужасно дешевый удар. И, естественно, просто чушь. Конечно, ты понимаешь.

– Конечно, – ответила Наташа.

Придя домой, Ньюсон нашел сообщение Роджера Джеймсона с датами приездов в Британию. Джеймсона не было в стране, когда убили Адама Бишопа. И когда Нейла Брэдшоу замучили в амбаре. Однако он был здесь, когда Денису Спенсеру вышибали мозги книгой и, что более важно, когда Энджи Тэтум получила свой жуткий эквивалент заячьей губы. Ньюсон уже знал, что Джеймсон был в Британии, когда Фарре Портер сломали позвоночник и вымочили ее в кислоте.

Также было сообщение от Хелен Смарт. Ньюсон без малейшей охоты открыл его.

«Привет, Эд.

От меня никуда не деться, да? Придется поменять адрес электронной почты. Я сижу дома одна, ну конечно, не совсем одна. Со мной Карл, но ему шесть, и он смотрит «Ох уж эти детки! ». Я его люблю, но он не самый интересный собеседник. Дети могут говорить ужасные вещи и совершать ужасные поступки много-много раз. Я только что из ванны и сижу голая в спальне. Моя кожа еще влажная. Может быть, ты не хочешь этого знать, но, сидя в ванной, я думала о тебе, трогая себя в горячей воде. Удали это. Прямо сейчас возьми и удали. Давай же, прокрути его до меню, и удали. Все еще читаешь? Я так и думала. Я сижу скрестив ноги. Ноутбук лежит у меня на коленях, он ведь для этого и придуман, правда? Это удобная поза, потому что одной рукой я могу наяривать это сообщение, а другой – у себя между ног. Наяривать, понимаешь? Ты в последнее время не заглядывал на www. FriendsReunited. com? Эта проблядушка Салли Уоррен создала на сайте страницу памяти. Мы все должны разделить наши размышления и нашу грусть насчет смерти Кристины Копперфильд. Я так и сделала, я написала, что я ДУМАЮ, это классно, и мне ГРУСТНО, что этого не случилось раньше. Да, правда, вот такая я СУКА, Эд. Но по крайней мере я честная. Не говори мне, что Салли Уоррен и правда расстроена. «Прекрасная свеча задута. Свеча на ветру». Чушь собачья, ей это НРАВИТСЯ, ей нравится эта драма, Кристину убили, как чудесно! Это означает, что Салли Уоррен победила. Она не была такой же красоткой, как Кристина, и пользовалась меньшей популярностью, но она жива, ее не убили. Теперь она заняла место лидера.

Сегодня я очень зла, Эд. Нет, не волнуйся, ты ни при чем. Я не собираюсь прийти к тебе в гости с ножницами. Это касается дела, над которым я работаю, и мне не с кем об этом поговорить. Уж явно не с Генри Чамберсом, это точно. Идиот. Просто скотина. Мы сидим в одной комнате, пытаясь разобраться с самыми ужасными человеческими трагедиями, а единственное, о чем он в состоянии думать, это как бы меня облапать. Я вижу это в его глазах каждую минуту общения с ним. Наблюдаю, как у него потеют ладони, когда он приближается ко мне. Знаешь, он все для меня сделает. Этот человек сделает все, что угодно, лишь бы покорить меня. А я сделаю все, что угодно, лишь бы он держался от меня на расстоянии поганой метлы. Забавно, да? »

Ньюсон остановился на минуту, размышляя о Генри Чамберсе, страдающем от любви к Хелен. Ньюсон почти не запомнил его, он помнил только очевидный факт: Генри без ума от Хелен. Маленький, тихий, безликий человек. Своего рода человек, которого никто не замечает.

«Человек, которого все знают».

Хелен Смарт думает, что он сделает для нее все, что угодно. Неужели? Так уж и все? Разве любовь на это способна? А безответная любовь? Ньюсон любит Наташу, и он уверен, что сделает для нее все. Но так ли это? Так уж и все? Сможет ли он убить ради нее? Если в жизни Наташи появится человек, устранив которого он сделает ее абсолютно счастливой, пойдет ли он на убийство?

Нет. Он умрет за нее, это точно. Он убьет любого, чтобы защитить ее, это тоже верно. Но он не убьет ради нее. Конечно нет. Это не любовь, потакать безумию другого человека, пособничать беспределу просто потому, что хочешь спать с женщиной, жить с ней. Если кого-то любишь, то пытаешься сделать человека сильнее, а не потакаешь слабостям.

Но Ньюсон нормальный. И влюблен в нормальную девушку. А Генри Чамберс? А Хелен Смарт? В последнем случае – не вполне. Он написал «Генри Чамберс» в блокноте и снова вернулся к сообщению Хелен.

«Знаешь, что меня злит? Тебе интересно? »

Ньюсону было интересно. Что-то очень заинтересовало его в этом деле. Он почему-то не верил, что связь Хелен Смарт с его расследованием прервалась раз и навсегда.

«Я злюсь, потому что в мире так много мелких ублюдков, вот почему! Сволочей типа Кристины Копперфильд, но она хоть получила по заслугам. Но другие-то живы, эти тираны, и они ломают детские жизни так же, как эта сдохшая сука сломала мою жизнь. Каждый день мне приходится терпеть новую порцию страданий, думать о малютках, которые протягивают ко мне руки, полагая, что я могу им помочь. Думая, что я могу что-то с этим сделать! Ужасные истории маленьких одиноких детей, которых мучают другие дети, и так день за днем. Один мальчик только что написал мне о себе, и ты не поверишь, что с ним происходит. Это так ужасно, что я готова кого-нибудь убить. Маленького мерзавца, который прижигает моего клиента окурками. «Клиент», да? Ха! Именно так мне приходится их называть. Но он, блядь, не просто КЛИЕНТ! Это молодой паренек, который живет в аду. Это продолжается не один месяц, но внезапно все стало гораздо хуже. Его руку держат над горелкой Бунзена во время уроков химии, а вчера этот тиран сел сзади него в автобус и кидал ему в голову зажженные спички. Каким надо быть мерзким, извращенным, блядским кретином, чтобы делать это? И как, черт возьми, мы можем его остановить? Видимо, никак. Это просто невероятно. Если так будет продолжаться, этот ребенок получит серьезную травму или погибнет. Он с ума сходит от беспокойства, но, сколько бы я ни советовала ему обратиться к учителю или в полицию, он отвечает, что слишком боится. Он живет в Брикстоне, а там от полицейских не очень много толку. Представь себе, а? Ведь вы все ублюдки, да, Эд? Все это знают. Там, откуда этот мальчишка родом, обращаться к таким, как ты, означает навлечь на себя еще больше неприятностей, стать мишенью бандитов. Вот до чего вы докатились с этой вашей драгоценной политикой урегулирования. Одно сплошное блядство. Итак, ребенок ничего не говорит, родители думают, что он сам с собой это делает, и пытаются отвести его к психиатру. Но он молчит. Я единственный человек, который знает правду, но я не должна напрямую вмешиваться в это дело, это наша политика. Дьявол! Каково это, а? Я знаю, что, возможно, это происходит прямо сейчас, когда я набираю это сообщение, и я ничего не должна делать. Просто сидеть на своем месте. Именно это я и делаю, сижу и думаю о своей загубленной жизни и о том, что я должна как-то спасти этого мальчика. Вот такая вот хуйня. Тебе интересно, Эд? Копы, да? Вы сами тираны – все до одного. Как наш общий знакомый Роджер Джеймсон. Не забывай, он хотя бы отдает себе в этом отчет. А ты, Эд? Ты знаешь? Знаешь о парне, с которым я сидела рядом на кухонном полу и который засовывал в меня свой кулак? Ты узнал этого парня, когда он появился, Эд? Впервые увидев его? Это ты. Он внутри тебя, он такая же часть тебя, как и тот парень, за которого ты себя выдаешь. Приличный, располагающий к себе, хороший полицейский. А мне больше нравится дикий парень. Тебе нужно иногда выпускать его наружу. Мне холодно, я вся в мурашках. Вся. Кроме коленей, потому что ноутбук греет мою кожу. Коленям даже жарко. Но все остальное холодное. Мои соски толстые и набухшие, Эд, вокруг них кольца из мурашек. Кстати, шов сняли. Сосок как новенький, спасибо, что настоял на своем. Глядя на него, и не скажешь, что в нем торчали ножницы. У меня уже зуб на зуб не попадает. После душа нужно вытираться как следует, да? Но я хотела написать тебе, пока еще была влажная и горячая. Не могу разориться на обогрев. В гостиной стоит электрический обогреватель, там сидит Карл, но в моей спальне холодно. Очень, очень холодно. Мысли путаются. Постоянно думаю об этом мальчике. Возможно, его кожа сейчас обугливается от пламени.

Найди в себе Плохого Эда и позвони мне. Пока! »

Ньюсон выключил компьютер. Он не понимал, как эта девушка, которую он знал в лучшие дни, сложная, но хорошая девушка, так сильно изменилась. Как она докатилась до такого кошмара?

Время. На это способно только оно. Время.

Время не пощадило Хелен Смарт. Интересно, время вообще кого-нибудь щадило – в широком смысле?

Тот вечер Ньюсон провел один и здорово напился, и когда сознание начало затуманиваться, ему пришлось подавить внезапное желание позвонить Наташе и предложить ей убить Ланса.

Он заснул перед телевизором и проснулся только ранним утром. Он спал всю ночь на диване и чувствовал себя крайне хреново. В эфире были местные новости, и похороны Тиффани Меллорс, назначенные на сегодня, уже смаковались во всех подробностях.

«Семья попросила устроить тихие похороны, – говорил репортер, – но полиция ожидает большого скопления местных жителей».

Да уж, это точно, подумал Ньюсон, особенно после того, как по телевизору сообщили время и место.

«Здесь очень много горя и опасности, – продолжил репортер. – Злости и смущения. Как это произошло? Людям нужен ответ, и пока что его никто не может дать. Ожидается прибытие специалистов-консультантов, которые помогут тем, кто не сможет перенести эту трагедию спокойно».

Ньюсон выключил телевизор. Ответ? Они даже не знали вопроса. Они думали, что убит ангел. Однако Ньюсон знал, что на самом деле убили тирана. Более того, он знал, что если ему вскоре не повезет, тираны будут продолжать гибнуть. Как Нейл Брэдшоу, явно плохой человек, и Кристина Копперфильд, просто не совсем хороший.

Но Ньюсон знал, что недостаточно просто надеяться на удачу. Нужно работать. Что бы ни думал психопат, которого он разыскивает, ни одна из жертв не заслужила смерти. Никто не заслуживает смерти. Ньюсон был категорически против смертной казни. Он видел слишком много ошибок судебного производства, чтобы иметь другую точку зрения. К сожалению, его антагонист думал иначе, и он был сильнее.