Бен Элтон 7 страница

После душа, поскольку его компьютер был всегда подключен к сети, Ньюсон увидел, что ему пришла новая почта. Несмотря на поздний час, он не смог удержаться и не проверить ее. Отчасти – опасаясь, что Хелен уже вынесла в письменной форме унылый приговор их совместно проведенному вечеру.

От Хелен ничего не было, зато было два письма насчет убийства Фарры Портер. Убийство, разумеется, тут же стало большой новостью. Водитель такси, в котором Ньюсон ехал домой от Хелен, дал Ньюсону вечерний выпуск «Стандарт», и смерть члена парламента была расписана в нем на четырех полосах. Ньюсон знал, что ему придется представить результаты расследования как можно скорее.

Первое сообщение было от доктора Кларк.

«Мы с вами просто молодцы.

Убийца действительно сломал позвоночник Фарры Портер, чтобы парализовать ее. Он ударил ее чем-то тяжелым, возможно, молотком, пока она лежала без сознания под рогипнолом. Я думаю, что он (или она) нанес увечье одним ударом, что свидетельствует либо о хорошем навыке и точности, либо о невероятной удаче. Единственный плюс во всем этом кошмаре заключается в том, что, сломав ей позвоночник, убийца сделал ее практически невосприимчивой к боли от разъедающей ее кислоты, хотя, несомненно, умственная агония девушки была просто невыносима».

Ньюсон на момент задумался. Это было интересно. Убийца не был принципиально заинтересован в причинении боли. Главным для него было то, что он делал с Фаррой Портер. Важно было само отбеливание, а не сопровождающая его боль.

«Следующее. Вы были правы насчет причины смерти. Он заставил ее выпить кислоту, о чем свидетельствует состояние внутренних органов девушки. Отличная догадка».

Ньюсону это утверждение не принесло ни удовлетворения, ни гордости. Он знал, что шел по следам одного убийцы, и знал, что убийца сначала мучил, а потом приканчивал жертву способом, логично вытекавшим из пытки. Но больше Ньюсон не знал ничего, и он был прав, когда стоял над трупом Адама Бишопа и предсказывал дальнейшие смерти. Сколько именно – решать убийце. Собственная беспомощность приводила Ньюсона в отчаяние.

«Я экспериментировала с кожей и кислотой, пытаясь определить, как долго убийца работал над мисс Портер. Конечно, точный результат получить невозможно, поскольку кожа жертвы была живая, а я поневоле пользовалась кусочком мертвой кожи. И все же я могу высказать обоснованное предположение, что он оставил ее в кислоте приблизительно на один час. Все это время во рту у нее был кляп – на языке и в горле есть небольшие царапины от ткани. К сожалению, мне так и не удалось установить, что это за ткань, потому что он очень тщательно вычистил ей рот. Сочтя процесс отбеливания законченным, убийца прикончил ее, влив в рот около пинты кислоты. Она могла бы кричать, когда кляп был вынут и пока пила кислоту, но гортань была сухая и поврежденная. И все же, возможно, кто-нибудь из соседей слышал крик. Невозможно сказать, покрасил ей убийца волосы на голове и на лобке до или после убийства. В отличие от кожи, волосы – это, по сути, мертвые клетки, и соответственно реакция на окрашивание волос живого и мертвого человека будет одинаковая. Я отметила рост волос, на голове были крошечные светлые корни, но волосы растут и после смерти, так что это нам ни о чем не говорит».

Ньюсон знал ответ на этот вопрос. Убийца покрасил волосы Портер перед ее смертью и удостоверился, что она тоже это видела. Сделав с Фаррой Портер то, что ему было нужно, он хотел, чтобы она понимала каждый аспект своей участи. Он не мог оставить ее смотреть на себя, как сделал это с Энджи Тэтум. Здесь был совсем другой случай. Мисс Портер была на виду, динамичная, деловая, в центре огромного круга почитателей ее личности и профессиональных качеств. Ее нельзя было оставить умирать в одиночку, глядящую на свое измученное тело, ее бы обнаружили в течение нескольких часов и спасли, после чего она поведала бы правду об убийце. Нет, Фарра Портер была одной из тех, кого убийце пришлось прикончить до своего ухода, но Ньюсон не сомневался, что она умерла, прекрасно осознавая, что она простилась с жизнью, будучи рыжей.

Второе сообщение было из следственной лаборатории Скотленд-Ярда, подтверждающее, что лобковый волос, который Ньюсон нашел на куске мыла, действительно принадлежал убитой.

В уме Ньюсон просчитывал, что это могло значить. Подобный поступок был настолько нетипичен для убийцы. Обычно он вообще не оставлял следов. Это была отличительная черта всех убийств. Почему он пренебрег этим правилом? Почему он так старался не оставить следов своего присутствия за исключением трупа и при этом намеренно оставил такой специфический след? И еще был разбитый бокал убийцы и бутылка рогипнола. Ныосон осознавал, что стиль убийств меняется.

Он посмотрел на часы в уголке монитора. Было уже поздно, и, возможно, он был уже не в состоянии мыслить здраво. Было просто нелепо предполагать, что убийца разговаривал с ним лично. И все же он был рыжий, и он единственный связал все убийства в серию. Возможно, убийца похлопывал его по спине, ободряя идти дальше. Но как убийца мог знать, что Ньюсон знал о серии? Может быть, кто-то читал его переписку? Или он просто сошел с ума?

В три часа ночи Ньюсон лег спать. И хотя всего несколько часов назад он занимался любовью с Хелен Смарт, именно сержант Уилки привычно заняла его мысли перед отходом ко сну. Возможно, он именно по этой причине хранил верность воспоминаниям о Кристине Копперфильд. Ему было плевать, издевалась она в детстве над Хелен или нет. Это была красивая женщина и, главное, не Наташа Уилки. Ньюсон чувствовал, что, пока хотя бы краешком ума он мог думать о другой женщине, а не о тайно обожаемой коллеге, он не безнадежен.

На следующее утро, подходя к центральному входу Скотленд-Ярда, Ньюсон испытал на прочность силу своего духа. Он наблюдал, как мерзкий Ланс привез сержанта Уилки на работу. Она по-девчоночьи слезла с заднего сиденья огромного мотоцикла, прямо как влюбленная малолетка. Почему, сердито подумал Ньюсон, помимо всего прочего, Ланс водит мотоцикл? Кем он себя возомнил, нарядившись в кожаную куртку и ботинки со стальными носами? И с этой своей наколкой на руке, которая напоминала миру, что панк не умер? Ньюсон знал, что он никогда не смог бы сделать татуировку; они бы ужасно смотрелись на его тонких белых руках. И заберись он на этот огромный «кавасаки», он бы точно не достал до земли ногами. Лансу хорошо, он без усилий садится верхом на стального коня; его длинные, утянутые в джинсы ноги с огромными ботинками спокойно удерживают сияющего черного зверя с цилиндром в тысячу кубических сантиметров, пока Наташа становится на цыпочки, поднимает забрало шлема и целует его.

Ньюсон в агонии наблюдал, как Ланс обхватил тонкую талию со спокойным видом собственника и притянул ее поближе, так что короткий летний сарафан пополз вверх по ее телу. Ньюсон замер в восторге при виде оголенных Наташиных ног, он надеялся, что платье задерется еще и… И вдруг сердце у него упало, когда он понял, до чего докатился.

– Доброе утро, Наташа. Доброе утро, Ланс, – приветливо сказал он.

– Как дела, парень? Нормально. Да. Ну, ладно, – ответил Ланс, впихивая в одно скомканное предложение необходимый набор вежливых фраз. Он обнял Наташу в последний раз, подтвердив свое право на нее, и добавил: – Пока, Таш. Не сиди допоздна, ладно? А то я пойду в паб и останусь без ужина, а это нехорошо.

– Я приеду не позже семи, дорогой, – ответила Наташа.

– Да, и осторожнее там с этими придурками. Не вздумай вернуться с разноцветными волосами на лобке, ага? Я серьезно, детка. Я ж беспокоюсь о тебе. А это просто хрень какая-то. – Ланс посмотрел на Ньюсона, как будто хотел сказать, что именно Ньюсон в какой-то степени несет ответственность за «хрень», которую Наташа вынуждена наблюдать, работая в полиции. Он пнул стартер и с ревом укатил.

Ньюсон почувствовал, что должен что-то сказать.

– Наташа, ты нарушила правила. Нельзя обсуждать следствие в нерабочее время.

– Ой, да ладно тебе, Эд, все это делают. Разве ты так не поступаешь?

– Представь себе. Нам только утечки информации не хватает.

– Ланс никому не скажет, ты же знаешь. Тебе хорошо: ты приходишь домой, никто не спрашивает тебя, как прошел день, и вообще. А у меня Ланс. Ему все интересно. И что мне отвечать: «Извини, но это закрытая тема? » Нельзя говорить такие вещи своему парню!

– Можно, и даже нужно.

– Ладно, подождем, пока у тебя появится подруга, и посмотрим, сколько ты продержишься.

– У меня были подруги. И я жил с Ширли.

– Ну и что.

– И я не делился с ней секретными данными следствия.

– Это просто потому, что вы никогда ни о чем не разговаривали. Ты мне сам говорил.

Ньюсон прикусил губу. Конечно, она права. Ему легко. У него нет подруги, а когда была, отношения были настолько плохими, что с таким же успехом можно было сказать, что их не было вообще. Наташа видела в нем жалкого и унылого холостяка, она ведь не знала, что он в нее влюблен. Но Ньюсону было трудно благодарить Бога за такие маленькие радости.

У входа в Скотленд-Ярд царило необычайное столпотворение. Убийство Фарры Портер было большой новостью. Журналистам не терпелось выведать детали, и они явились, увешанные оборудованием до зубов. Ньюсон надеялся, что им с Наташей удастся проскользнуть внутрь, не привлекая внимания, но в узких кругах криминальной прессы Ньюсон уже завоевал определенное положение. Ряд журналистов криминальных хроник уже встречались с ним раньше, он всегда был в центре расследования громких дел. Специфика внешности, благодаря которой Ньюсон казался неприметным, здесь являлась отличительной чертой. Молодой, довольно привлекательный рыжий коротышка, возглавляющий группу следователей по криминальным делам Скотленд-Ярда, всегда был заметен. Увидев его накануне на месте преступления, они уже знали, что Ньюсон снова был во главе расследования.

– Инспектор Ньюсон, – кричали они. – Как умерла Фарра? Это политическое убийство? Мы слышали, что в деле замешан секс. Это преступление на сексуальной почве?

– В ходе расследования мы обязательно сообщим вам об этом, – ответил Ньюсон, открывая перед Наташей дверь в здание.

– Ух ты, – сказала Наташа, когда они очутились внутри. – Ты правда становишься довольно знаменитым! Круто.

– Не знаю. Ты правда считаешь, это круто?

– Конечно, я так считаю.

– Ну… что ж, хорошо.

Даже очень хорошо. Ньюсону очень понравилось, что Наташа считает его крутым.

– Конечно, если мы не раскроем это дело, они узнают, что именно ты все запорол, и скажут, что ты придурок.

– Ну, в этом вся пресса. Сначала тебя превозносят до небес, а потом скидывают с пьедестала.

Первой встречей Ньюсона в тот день была встреча с главой отдела Уордом. В связи с убийством Фарры Портер Уорд решил лично поговорить с прессой и хотел знать о ходе расследования.

– Скажите, насколько именно вы продвинулись, – потребовал Уорд. – Меня не интересуют теории и предположения. Такие вещи вообще нужно держать при себе. Журналисты народ непростой, и не опасаясь последствий, им можно давать только факты. Именно они мне и нужны. Что именно мы знаем о человеке, который убил Фарру Портер?

– Вам нужны только неоспоримые факты, сэр?

– Да.

– Ничего.

Ньюсон не удивился, оказавшись перед прессой в одиночестве.

– Единственное, что я могу сказать на этой стадии расследования, – сообщил он, стоя перед входом в здание, – это что мисс Портер была убита личностью или личностями, пока не установленными, и мы работаем в нескольких направлениях. Спасибо за внимание. До свидания.

– Молодец, – сказала Наташа, когда он вернулся в здание.

– Спасибо.

– Но если бы ты застегнул ширинку, было бы гораздо лучше.

Он посмотрел вниз.

– Я знал, что ты врешь.

– Зачем тогда посмотрел?

– Затем… У меня есть причина, но я оставлю ее при себе.

Они провели остаток утра вдвоем, сверяя списки знакомых Фарры Портер с именами, фигурирующими в деле строителя Адама Бишопа. Ни одного соответствия.

– Если подумать, это неудивительно, – заметила Наташа, – ведь она была известной штучкой. Звезда партии тори, а он простой ковбой из «Тармака». Никаких связей. Извини, но это факт.

– Они оба пустили убийцу в дом и предложили ему выпить. По-моему, мы теперь знаем, почему Адам Бишоп позволил привязать себя к кровати.

– Думаешь, рогипнол?

– Да, и я уверен, что он же фигурировал в деле мичмана Спенсера и Брэдшоу, а возможно, и Энджи Тэтум тоже.

– По крайней мере, это звучит более приемлемо, чем теория, что Бишоп привел своего убийцу в спальню потому, что ему впирало, когда его кололи короткой иглой.

– Это была не теория, а предположение.

– Если убийца Бишопа его действительно накачал, то парень он сильный. Такого толстяка просто так вверх по ступеням не втащишь.

– Да, мы ищем сильного мужчину, если только у него или у нее не было сообщника.

Около полудня поступила первая порция экспресс-опросов по убийству Портер. С момента обнаружения ее тела огромный отряд констеблей прочесывал прилегающую территорию, пытаясь узнать, не заметил ли кто-нибудь чего-нибудь подозрительного. Дело было громкое, и пресса уже со всеми поговорила, не найдя ничего интересного, поэтому Наташа начала просматривать огромную кипу бумаг без особого энтузиазма. Как и ожидалось, никто ничего не видел. Однако Наташа обратила внимание, что соседи Портер описывали ее чуть ли не теми же словами, какими описывали Адама Бишопа его собственные соседи.

– Может быть, она и правда была звездой партии тори, – заметила Наташа, – но в своем доме она явно не была любимицей.

Даже поверхностный просмотр опросов показывал, что Фарра Портер переругалась почти со всеми соседями. Старая пара под ней, которая жила в этом доме почти пятьдесят лет. Молодожены с новорожденными близнецами этажом выше. Женщина с верхнего этажа, у которой была нелегкая работа председателя собрания жильцов. Все они тем или иным образом сообщили констеблям, что рады смерти Фарры Портер. Даже продавец газет на углу улицы говорил о ней без приязни.

– Все говорят, что она превратила их жизнь в кошмар… Тиран, одно слово.

– Так же как Адам Бишоп.

– Да. Все в них разное, вот только характер у обоих говенный.

– Возможно, нужно заглянуть в Южный Кенсингтон и поговорить с этими людьми самим.

Они решили не ехать на машине, потому что пробки в Западном Лондоне в последнее время побили все рекорды. Они поехали на метро, и Ньюсон заметил, что станция была увешана рекламными плакатами поп-концерта, который должен был состояться в следующие выходные в Гайд-парке. Это была ностальгия по восьмидесятым под названием «Круче всех». Весь состав Duran Duran был на верхней строчке, половина состава Spandau Ballet, двое из троих участников Thompson Twins, один из New Kids on the Block, вся троица из Bаnаnаrаmа (правда, второй состав), четверка Specials, один из Man At Work, один из Flock of Seagulls и Дани Миног.

– Господи, неужели Дани Миног пела в восьмидесятых? – спросила Наташа, глядя на плакат, пока они спускались на эскалаторе у Сент-Джеймсского парка.

– Почти что. Не в мои восьмидесятые, а в самом их конце. Это были дни славы новой волны и новой романтики. Она пристроилась у них в хвосте, вслед за сестрой. Довольно дерзкая дебютная песня, насколько я помню, называлась она «Любовь и поцелуи». Возможно, это был даже 1990 год – так что никакие это не восьмидесятые. Но в таких шоу участвуют все, кому не лень.

– Твое доскональное знание девчачьих поп-групп просто пугает.

Ньюсон и Наташа сидели рядом в раскаленном добела вагоне. Наташа была без колготок, и ее голые ноги были настолько близко, что Ньюсон мог спокойно любоваться ими, делая вид, что читает заметки по делу. Наташа вытянула свои славные ножки, они доставали чуть не до середины прохода.

– Как тебе удается делать ноги такими гладкими? – спросил он, не успев подумать, что делает.

– Обычное мыло и одноразовая бритва, – ответила она абсолютно дружелюбно, но наверняка подумала, что это очень странный вопрос. Она поджала ноги под себя, скрестив лодыжки под лавкой. Теперь она знала, что он на них смотрел. Но это того стоило.

Прикрыв на мгновение глаза, он представил себе, как сержант Уилки бреет ноги в ванной.

Прекрати. Прекрати.

Ньюсон попытался отвлечься от своих мыслей, оглядывая других женщин в вагоне. Ни одна Наташе и в подметки не годилась. Он подумал о Хелен Смарт, о ее худеньком теле и забавных маленьких грудях. Толстые мясистые соски, такие необычные, и сама она классная… но потрепанная. Не как Наташа.

Инспектор Ньюсон откинул голову назад и уставился в потолок. Нужно это прекратить. Кристина! Вот кто ему нужен. Кристина – сильная, уверенная в себе и счастливая. Не чокнутая девица вроде Хелен, не потрепанная годами. Нет, Кристина от времени стала только сочнее, по крайней мере, это точно можно сказать о ее грудях. Кристина в маленьком черном платье с бокалом шампанского, королева в своем маленьком мире. Может быть, если бы он смог снова завоевать ее, победить в любовном состязании второй раз в своей жизни, ему бы удалось стряхнуть кандалы, которыми он приковал себя к сержанту. Могла ли Кристина помочь ему? Могла ли она спасти его от агонии любви и желания, в которые скатилась его жизнь?

Его мысли прервал голос Наташи.

– Я должна уехать в шесть, – сказала она. – А ты, наверное, проработаешь всю ночь, и, как всегда, без премиальных.

– У нас ведь не обычная работа, сержант.

– Я знаю, но Ланс сказал, что меня эксплуатируют.

– Да, тебя эксплуатирует он сам.

– Неправда, он мой парень. Я должна уделять ему время. А вот Министерству внутренних дел я ничего не должна.

– А как насчет жертв преступлений?

– Послушай, мы с Лансом заключили договор. Мы теперь будем уделять друг другу гораздо больше внимания.

– Понятно.

– Мы думаем, что наши отношения зашли в тупик из-за нехватки «нашего» времени.

– Это он сказал?

– Это мы сказали, умник хренов.

– Ты не можешь называть меня умником хреновым. Я старший по званию.

– Хорошо, инспектор Умник Хренов.

– Спасибо.

Ньюсон не любил разговаривать в метро. Он остро чувствовал близость незнакомых людей. Наташа, напротив, была из тех девушек, которым решительно все равно, кто знает о ее личных проблемах.

– Так что бесплатно до ночи я больше не сижу, – громко сказала она. – Извини, но теперь я буду меньше заботиться о карьере, пока не налажу свою личную жизнь.

Ньюсон молчал до самого эскалатора на «Южном Кенсингтоне».

– Скажи мне, сержант, по поводу изменения твоего отношения к карьере и обещанном отказе от сверхурочных. Как именно Ланс намерен изменить свою жизнь, какой вклад он внесет в ваши новые отношения?

– Ну… он, наверное, будет более милым.

Теперь они шли по Олд-Бромптон-роуд. Наташа сердилась на Ньюсона и вышагивала с оскорбленным видом, двигаясь на несколько шагов впереди него. Солнце переливалось на ее голых плечах и сверкало на тонкой паутинке волосков на руках.

Он вдруг вспомнил другие руки. Вспомнил вспышку света в темноте прошлой ночи, когда в дверном проеме показалась фигурка маленького мальчика и когда он увидел шрамы, которые мать этого мальчика нанесла себе.

– Я понял, – сказал он, догоняя Наташу и идя вровень с ней. – Значит, он бросает тебя и всячески обзывает, и его цена за то, что ты берешь его обратно, это то, что ты будешь уделять ему больше «вашего» времени.

– Да, именно так, – бросила Наташа, не оглядываясь. – Я думаю, он прав. Я была эгоисткой.

– Господи боже мой, сержант уголовной полиции Уилки! Послушай, что ты говоришь!

Наташа остановилась и повернулась. Темные глаза сверкали на маленьком личике, грудь вздымалась от злости.

– Послушай, отвали, хорошо? Ланс пообещал, что не будет больше скотом, и меня это устраивает. Понятно? Тот факт, что я люблю своего парня, не делает меня жертвой…

– Я не сказал, что ты жертва.

– Ты постоянно на это намекаешь! И если у тебя проблемы с личной жизнью, это не означает, что ты имеешь право вываливать на меня все это дерьмо, ясно?

Ньюсону показалось, что Наташа ударила его в солнечное сплетение. Конечно, она права. У него вообще не было на нее никаких прав.

Они стояли под строительными лесами, которых в Лондоне было не счесть и на которых то и дело сидели строители.

– Молодец, девка, – крикнул один из них. – Так ему и надо, ублюдку мелкому.

Наташа резко вытащила свое удостоверение из сияющей черной кожей сумочки и рявкнула:

– Заткни свою вонючую пасть, придурок, или я тебя арестую на том основании, что ты идиот! Capisce!

Строитель заткнул свою «вонючую пасть», и, поскольку было время обеда, Ньюсон с Наташей пошли в одну из многочисленных кондитерских Южного Кенсингтона.

– Capisce? – спросил Ньюсон, заказывая кофе и горячий сандвич с сыром и ветчиной.

– Да. Именно так говорят в сериале «Клан Сопрано».

– И потому это так замечательно звучит в устах лондонского сержанта полиции.

Они сели за столик, втиснувшись между группами пожилых дам европейского вида. Ньюсону не давало покоя замечание Наташи об отсутствии у него личной жизни, и его так и подмывало рассказать, как отлично он провел вчерашний вечер и что есть женщина, которая не прочь общаться с ним. Но передумал. Затащить в постель одинокую бывшую одноклассницу, которую он нашел по Интернету, едва ли было весомым доказательством его невероятных способностей или искушенности в делах любви.

Обед прошел в молчании. Поев, Наташа швырнула на стол четыре фунта и вышла, оставив Ньюсона в одиночестве. Он догнал ее у дома, в котором умерла Фарра Портер.

– Ну что, пойдем, – коротко сказала Наташа, и они прошли мимо консьержки к полуподвальной квартире, над которой находились апартаменты Фарры Портер.

Ньюсон в жизни не видел более старой пары, чем мистер и миссис Гельдштейн. Обоим за девяносто, они прожили в своей квартире в Кенсингтоне почти пятьдесят лет. Они сидели в душной гостиной, увешанной коврами, и ждали вопросов Ньюсона.

– Расскажите нам о Фарре Портер, – попросил он.

– Мы всегда были счастливы здесь.

– Пока не вселилась мисс Портер.

– Мы никогда не видели такой женщины, – сказала миссис Гельдштейн, закатывая глаза к потолку.

– Чем же она была так плоха? – спросила Наташа.

– Не люблю плохо говорить о покойниках, сержант, но она была настоящим тираном. Она хотела нас выселить. Она мечтала о двухэтажной квартире и хотела соединить нашу квартиру со своей. Хозяин дома, конечно, был на ее стороне. Видите ли, мы платим фиксированную ренту, и он уже много лет мечтает от нас избавиться. Мы стоили ему много тысяч, но это не наша вина.

– Он не догадывался, что мы проживем так долго, – хмыкнул старик.

– Поэтому мисс Портер вместе с хозяином пытались нас запугать. Она постоянно жаловалась и говорила, что от нас много шума и вони. Конечно, хозяин знал, что это чушь, притворялся, что верит, и делал нам предупреждения.

– Она сказала, что поверить не может, что вынуждена платить почти полмиллиона за свою квартиру, в то время как наша обходится нам в две сотни в неделю, и что ей приходится жить с грязными иммигрантами, которые отравляют ей воздух. Иммигранты! Я ей сказала, что жила в Англии, когда ее еще на свете не было. Мы жили при Гитлере и пришли сюда чуть не босиком. И ей нас не запугать.

– Но она пыталась.

– Больше не попытается! – сказал старик, не в состоянии сдержать улыбку. – Ну и злились мы на нее той ночью за шум, – добавил он.

– Да, – согласилась его жена, – мы хотели даже жалобу написать. Конечно, утром мы поняли, что жаловаться больше не на кого и что ее убивали, пока мы стучали в потолок, чтобы сделала музыку потише.

– У нее играла музыка? – спросил Ньюсон.

– Да, раньше мы ничего подобного не слышали.

– Вы слышали, что это была за музыка?

– Какая-то поп-музыка. Настоящей музыки совсем не было.

– А какая именно?

– Я же говорю: поп-музыка. Господи, инспектор, она ведь бывает только одного вида, разве нет? Дурацкая.

– Значит, вы не помните, что тогда играло?

– Если вы имеете в виду, кто именно пел, то я не имею на этот счет ни малейшего представления.

Ньюсон и Наташа вышли от Гельдштейнов и остановились на лестничной площадке, чтобы обсудить услышанное.

– Значит, играла музыка, – сказал он. – Как и в случае с Бишопом и Нейлом Брэдшоу. Может, и в других случаях тоже, но этого мы не знаем.

– Ну, он ведь включал музыку, чтобы заглушить крики, так?

– Да, вот только у Фарры Портер во рту был кляп.

– Знаешь, в случае с Бишопом эта музыка никак не давала мне покоя.

– Почему это?

– У нас есть куча подтверждений музыкального вкуса Бишопов. Вся улица знала, что именно они слушали.

– Middle of the Road и другая легкая музычка.

– Вот именно. Начало семидесятых, насколько я помню.

– Это так кажется: этот стиль возвращается.

– И все же в ночь убийства в доме играл рок-н-ролл конца пятидесятых.

– И на что это указывает?

– Вот этого я и не знаю.

Они поднялись мимо квартиры Фарры Портер к ее соседям сверху. Здесь жил молодой биржевой брокер с женой и новорожденными близнецами. Несомненно, именно такие люди являлись потенциальными избирателями Фарры Портер, но в данном случае об этом и речи не было.

– Она начала беситься, как только близнецы впервые закричали, – сказала миссис Ллойд, пока няня разливала чай. – Должна признать, что малыши очень горластые – два мальчика, что тут сказать. Сейчас они, слава богу, спят, но что я могу поделать? Младенцы очень шумные.

– Я не могла этого просто так оставить, когда она прибежала жаловаться в первый раз, – добавила няня. Это была самоуверенная молодая австралийка, которая запросто вмешивалась в хозяйские разговоры. – Я сидела одна с Гарри и Уильямом, раздался звонок, она влетела как фурия, просто рвала и метала и заявила, что многоквартирный дом – не место для младенцев, и что она привыкла к окружению взрослых людей, и что нам нужно съехать в отдельный дом.

– Нет, представляете? Какая наглость! – добавила миссис Ллойд.

– Я ей сказала: «Послушай, милочка, я просто няня, и у меня и так забот полно с двумя орущими младенцами, и на черта мне нужна фурия, которая названивает в дверь и орет».

– Знаешь, Джоди, возможно это было немного грубовато.

– А мистер Ллойд? – спросил Ньюсон. – Полагаю, его отношения с мисс Портер были такими же плохими?

Ньюсон сказал наугад, но по реакции женщин ему стало понятно, что он попал в точку. После его вопроса повисла смущенная пауза, обе женщины быстро отвели глаза. Ньюсон и Наташа поняли, что Фарра Портер явно была настроена против детей Ллойдов, но вот против общества их отца она явно не возражала.

– Мой муж почти не общался с мисс Портер с тех пор, как… Ну, уже довольно давно.

– Она была просто сука, – добавила Джоди.

– Никто из вас не слышал, что происходило внизу в ночь убийства? – спросил Ньюсон.

– Нет, инспектор. Я уже говорила констеблю, что когда в доме два младенца, шума и так предостаточно.

– Я имел в виду музыку. Вы слышали, что там играла музыка?

– Я правда не помню.

– Я слышала, – сказала няня. – Точно. Где-то внизу играла музыка. Я скажу, почему я запомнила. Одна из песен была «Любовь и поцелуи». Возможно, вы о ней никогда не слышали.

– Это первая запись Дани Миног, – сказала Наташа.

– Именно. Моя самая первая пластинка. Я ее купила, когда мне было шесть лет, и не слышала уже лет пятнадцать. Я обратила внимание на музыку, потому что это очень странная музыка для такой самоуверенной и утонченной суки, какую эта Фарра Портер из себя корчила.

– Да, – сказал Ньюсон. – Очень странная.

Женщина с последнего этажа дома, возглавлявшая собрание жильцов, была не лучшего мнения о Фарре Портер, чем Гельдштейны или Ллойды. Поговорив с ней, Наташа с Ньюсоном с облегчением ушли из этого дома. Стоя на залитой солнцем улице, они делились впечатлениями.

– Действительно, отзывы о ней очень похожи на отзывы о Бишопе, – признала Наташа. – В обоих случаях жертва была очень непопулярна среди соседей.

– И причина этой непопулярности тоже одна. Обе жертвы были влиятельные, сильные личности, лидеры по натуре, жестокие и эгоистичные.

– Ты думаешь, мы имеем дело с убийцей, который уничтожает ублюдков?

– Я думаю, не стоит отвергать эту версию.

– Тогда зачем такие дикие способы убийства? Кажется, он берет их с потолка.

– Я уверен, что это только кажется.

– А как насчет трех других убийств, которые ты приписал нашему серийному убийце? Как они связаны? Эти жертвы тоже были ублюдками?

– Спенсер был мичманом в армии, так? Не хочу плохо отзываться об офицерах запаса или говорить, что они все одинаковые…

– Особенно учитывая то, что я сержант.

– Да, именно. Но можно точно сказать, что власть офицеров иногда перерастает в тиранию, и не забывай, что на его похороны никто не пришел. Наверное, он тоже был не очень популярен.

– Можешь быть уверен, что на похоронах Портер будет куча народу, да и Адама Бишопа хоть и ненавидели, но устроили ему похороны по высшему разряду, с кортежем и всеми делами.