Благодарности 13 страница

– Откуда ты вообще знаешь об этом? – спросила она, поворачиваясь ко мне.

Она впилась в меня глазами, словно что‑ то искала.

– Почему ты был на улице?

– По той же причине, что и ты, – солгал я. – Услышал шум и вышел. В доме Кроули что‑ то происходило, он что‑ то делал – убивал, наверное. Я услышал крик. В машине Кроули увидел доктора Неблина – он был мертв, и я оттащил его туда, где демон не смог бы его найти. Тут появилась ты, и он двинулся сюда.

Она разглядывала мое лицо, куртку, пропитанную кровью, мокрую от растаявшего снега одежду. Я смотрел на нее – она обшаривала взглядом комнату: кровавые следы моих рук на стенах и столах, вязкий прах на полу. Я почти читал ее мысли – они отражались на мамином лице. Я знал эту женщину лучше, чем кого‑ то другого в целом мире, и понимал лучше, чем себя самого. Она думала о моих социопатических наклонностях, моей одержимости серийными убийцами. Вспоминала тот случай, когда я угрожал ей ножом, как смотрел на покойников и все, что она читала, слышала, чего боялась с тех самых пор, когда несколько лет назад выяснилось, что я не похож на других детей. Возможно, она думала о моем отце, склонном к вспышкам насилия, и спрашивала себя, как далеко я пойду (или как далеко я уже зашел). Все эти мысли снова и снова проносились у нее в голове, она обдумывала разные сценарии, пытаясь понять, чему верить. А потом она сделала нечто такое, что безусловно доказывало: на самом деле я совсем не понимаю ее.

Она обняла меня.

Широко раскинула руки и притянула к себе, одной рукой обнимая мою спину, а другой прижимая к себе мою голову, – это был жест не печали, а приятия. По ее лицу текли слезы облегчения, она слегка покачивалась, пачкаясь в крови с моей куртки и перчаток, но ее это нисколько не беспокоило. Я тоже обнял ее, понимая, что ей это понравится.

– Ты хороший мальчик, – сказала она, еще крепче прижимая меня к себе. – Ты хороший мальчик. Ты сделал доброе дело.

Я не мог понять, о чем она сумела догадаться, но спросить не отважился, просто обнимал ее, пока она не отстранилась.

– Мы должны вызвать полицию, – сказала она, отступая и потирая кончик носа.

Потом притворила заднюю дверь и заперла на ключ.

– И «скорую», если он сделал что‑ то с Кроули, как ты сказал. Возможно, они все еще живы.

Она открыла кладовку, достала оттуда швабру и ведро, потом покачала головой и засунула их обратно.

– Они захотят увидеть все как есть.

И она осторожно обогнула горку черного вещества, направляясь в коридор.

– Ты уверена, что стоит их вызывать? – спросил я, идя следом. – Они могут нам не поверить.

Я прошел по коридору до приемной, в буквальном смысле наступая ей на пятки, пытаясь отговорить:

– Мы сами можем отвезти в больницу миссис Кроули, но сначала надо переодеться. Я весь в крови – это может вызвать подозрения.

Я вдруг увидел себя в тюрьме, в суде, в дурдоме, на электрическом стуле.

– Что, если они меня арестуют? Если решат, что это я убил Неблина и всех остальных? Что, если прочтут записи Неблина, решат, что я помешанный, и бросят в тюрьму?

Мама остановилась, повернулась ко мне и заглянула прямо мне в глаза.

– Ты убил Неблина?

– Конечно нет.

– Конечно нет, – повторила она как эхо. – И никого другого ты не убивал.

Она сделала шаг назад и распахнула пальто, показывая мне кровь на своей ночной рубашке.

– Мы оба в крови и оба невиновны. Полицейские поймут, что мы пытались помочь и остаться в живых.

Она отпустила полы пальто и снова шагнула ко мне, крепко схватила за руки и чуть ссутулилась, чтобы наши лица оказались совсем близко.

– Но самое главное, что мы вместе. Я никуда не позволю тебя забрать. И не брошу тебя. Никогда. Мы семья. Я всегда буду рядом.

Что‑ то глубоко внутри меня щелкнуло, встало на свое место, и я понял, что всю жизнь ждал от нее этих слов. Они сокрушили меня и одновременно освободили, вместились в мою душу, как давно потерянная частичка пазла. Напряжение этого вечера, всего этого дня, последних пяти месяцев вышло из меня, как кровь из вскрытой вены, и я впервые увидел себя глазами моей матери: не психа, не шпиона и не киллера, а грустного одинокого мальчишку. Я прижался к ней и впервые за многие годы понял, что способен плакать.

За те несколько минут, что оставались до приезда полиции, когда мама пошла в дом Кроули, чтобы посмотреть, как они, я вытащил сотовый телефон мистера Кроули из его выброшенного пальто. На всякий случай проверил карманы Неблина и взял и его телефон. Времени у меня не было, поэтому я просто зашвырнул их вместе с телефоном Кей через забор участка Кроули, подальше в лес. Там не было никаких следов – только снег. И я надеялся, что со временем смогу их найти и уничтожить. В самый последний момент я вспомнил о трекере и вытащил передатчик из‑ под кресла в машине Кроули, где я его прикрепил. Приемник и передатчик тоже забросил в лес и тут услышал вдалеке вой полицейских сирен.

Вскоре к нему прибавились мигающие маячки, а за ними показалась целая вереница – патрульные машины, машины «скорой помощи», машина с бригадой химзащиты и даже пожарная машина. Соседи смотрели с крыльца и в окна, дрожали в наброшенных наспех пальто и тапочках, глядя, как большая армия одетых в разную форму людей заполонила улицу и оцепила район. Они нашли и сфотографировали тело Неблина; Кей все еще была без сознания – ей оказали первую помощь и на максимальной скорости повезли в больницу. Нас с мамой допросили, внимательно изучили и документально зафиксировали все, что обнаружили у нас в морге.

Агент ФБР, которого я видел в новостях, допрашивал меня и маму в морге большую часть той ночи – сначала вместе, потом по одному, пока тот из нас, кто был свободен, приводил помещение в порядок. Я поведал ему и всем остальным, кто спрашивал, ту же историю, что рассказал маме: будто я услышал шум, вышел на улицу посмотреть, что происходит, и увидел, как убийца заходит в дом Кроули. Они спросили меня, знал ли я, где находился мистер Кроули, и я ответил, что не знал; они спросили, почему я решил перетащить тело Неблина, но я не мог придумать ничего, что не выглядело бы нелепицей, и поэтому ответил, что мне в тот момент показалось: так будет правильно. Черное вещество у нас в морге мы старались не афишировать – сказали, что понятия не имеем, как оно там оказалось. Не знаю, поверили они или нет, но в конечном счете все, казалось, были удовлетворены.

Перед тем как уехать, они спросили меня, не хочу ли я побеседовать с психологом, – он поможет мне справиться с одновременной потерей двух человек, которых я довольно хорошо знал, но я ответил, что встречаться с новым психотерапевтом после потери предыдущего мне кажется чем‑ то вроде измены. Никто не рассмеялся. Рассмеялся бы доктор Неблин.

К утру слухи разнеслись по городу и обрели нелепую форму: Клейтонский убийца убил Билла Кроули, когда тот выехал поздно вечером проветриться, потом на пути к дому Кроули убил Бена Неблина. В доме убийца начал издеваться над Кей, пока соседи – мама и я – не заметили, что там что‑ то происходит, и не спугнули его. Убийца хотел наброситься на нас, но мы оказали сопротивление, и он сбежал, не оставив никаких следов, кроме таинственного черного вещества, известного по предыдущим нападениям. Никто бы не поверил, что убийца был разлагающимся монстром, поэтому мы и не стали никак объяснять полиции случившееся.

Конечно, в этой истории не сходились концы с концами, что вызывало волну самых невероятных слухов. Тела убийцы и Кроули так и не обнаружили, так что не исключалось, что они живы, но я точно знал, что наши испытания закончились. Впервые за несколько месяцев я чувствовал покой в душе.

Наверное, я бы оказался под бо́ льшим подозрением, если бы Кей не стала моей ярой защитницей; она утверждала, что я хороший мальчик и замечательный сосед и что мы любим друг друга как одна семья. Когда в ее комнате нашли мою ресницу, она сказала, что я помогал мистеру Кроули смазывать петли. Когда отпечатки моих пальцев обнаружили на стекле ее машины, она сказала, что я помогал проверить уровень масла и давление в покрышках. На каждый их вопрос она отвечала, что я в течение двух месяцев чуть ли не каждый день бывал в их доме. Единственные улики против меня остались в сотовых телефонах, но их так и не нашли.

И помимо всего прочего, я был всего лишь подросток. Думаю, они никогда не воспринимали меня всерьез в качестве подозреваемого. Если бы я пытался скрыть от полиции то, что случилось той ночью, то наверняка вызвал бы у них подозрения, но я выложил все начистоту, и мы, кажется, завоевали их доверие. Прошло время, и мне стало казаться, что ничего этого не было.

Я думал, что смерть демона будет сильнее тревожить меня – что он будет являться мне по ночам или что‑ то в этом роде, – но вместо этого я все чаще ловил себя на том, что размышляю о его последних словах: «Вспоминай меня». Я не был уверен, что мне хочется его вспоминать – кровавого убийцу, и я не желал больше думать об этом.

Но беда в том, что я о многом не хотел думать и не думал долгие годы, и это принесло мне мало пользы. Пожалуй, настало время внять совету Кроули и начать вспоминать. Когда полиция наконец оставила миссис Кроули в покое, я пошел ее навестить.

Открыв дверь, она обняла меня. Никаких слов приветствия. Я не заслужил этого объятия, но тоже обнял ее в ответ. Монстр зарычал, но я усмирил его. Он помнил эту хрупкую женщину и знал, как легко ее убить, но я сосредоточился на самоконтроле. Это оказалось гораздо труднее, чем я готов был себе признаться.

– Спасибо, что зашел, – сказала она, и из глаз ее потекли слезы.

На правом еще оставался кровоподтек.

– Простите.

– Тебе не за что просить прощения, – сказала она, приглашая меня в дом. – Ты не сделал ничего плохого – только помогал.

Я внимательно смотрел на нее, изучая лицо, глаза. Она была тем ангелом, который приручил демона, той душой, что поймала его и удерживала с такой силой, с какой он не сталкивался никогда прежде. Любовь. Она заметила мой пристальный взгляд.

– В чем дело, Джон?

– Расскажите мне о нем, – попросил я.

– О Билле?

– О Билле Кроули, – сказал я. – Я всю жизнь прожил напротив, но, думаю, толком не знал его. Пожалуйста, расскажите о нем.

Теперь настала ее очередь меня разглядывать – глаза, глубокие, как колодцы, смотрели на меня из давно ушедшего времени.

– Я познакомилась с Биллом в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, – сказала она, усаживаясь на диван в гостиной. – Два года спустя мы поженились – в следующем мае должны были отпраздновать сорокалетний юбилей.

Я сидел напротив нее и слушал.

– И ему и мне было за тридцать, – продолжала она. – А в те дни оставаться одинокой тридцатилетней женщиной в этом городке означало быть старой девой. Я думаю, что уже смирилась с такой судьбой, но в один прекрасный день появился Билл. Он искал работу, а я работала секретарем в Управлении водных ресурсов. Он был очень красивый и консервативный – его, в отличие от многих в те времена, ничуть не интересовали хиппи. Он был вежливый, воспитанный и немного напоминал моего дедушку – тоже всегда носил шляпу, открывал дверь дамам, вставал, если в комнату входила женщина. Работу он, конечно, получил, и я каждое утро видела его, когда он приходил, – он был так любезен! И знаешь, это ведь он начал называть меня Кей. Мое полное имя – Кэтрин, а все называли меня Кэти. Или мисс Вуд. Но он сказал, что даже Кэти слишком длинно, и укоротил его до Кей. Он никогда не сидел на месте – всегда что‑ нибудь делал, переезжал с места на место. В нем была такая жажда жизни… Прошло недели две, и я положила на него глаз.

Она тихонько рассмеялась, и я улыбнулся.

Прошлое мистера Кроули разворачивалось передо мной как картина, поражающая красками, и техникой, и глубиной темы. Он не был идеальным человеком, но долгое время – очень долгое – был хорошим.

– Мы целый год встречались, прежде чем он сделал мне предложение, – рассказывала миссис Кроули. – Это случилось в одно из воскресений, когда мы сидели за обедом в доме моих родителей со всеми моими братьями, сестрами и их семьями, смеялись и разговаривали, а он вдруг встал и вышел из комнаты. – Она смотрела отсутствующим взглядом. – Я пошла за ним – он был на кухне. И плакал. Он сказал, что с ним никогда такого не было прежде. Я так ясно помню, как он это сказал: «У меня никогда такого не было прежде, Кей. До этого самого дня». Он сказал, что любит меня сильнее, чем что‑ либо на небесах или в аду – он использовал такие романтические выражения, – и тут же попросил меня выйти за него замуж.

Несколько секунд она сидела молча с закрытыми глазами, вспоминая.

– Он обещал навечно остаться со мной, в болезни и здравии… В свои последние дни он скорее был болен, чем здоров, – ты сам ведь все видел, но он каждый день мне повторял: «Я навечно останусь с тобой».

Думаю, моя мать не поняла, что в тот день в нашем доме поселился новый человек, но с тех пор он всегда был с нами. Теперь мой монстр был на свободе, и я не мог загнать его назад в клетку. Я пытался – пытался каждый день, но так эти дела не делаются. Если бы от монстра можно было избавиться так просто, он не был бы монстром.

После смерти демона я попытался восстановить стену, вернуться к своим правилам, но моя собственная темная натура сопротивлялась этому. Я говорил себе, что больше не должен думать о причинении боли другим людям, но стоило мне забыться, как мои мысли сами возвращались к насилию. В моей голове словно был скринсейвер, полный крови и криков, и, если мой мозг бездействовал, мною немедленно овладевали подобные мысли. Я стал искать себе хобби: читал, готовил, разгадывал логические задачи – что угодно, только чтобы не включалась эта заставка. Какое‑ то время у меня получалось, но рано или поздно я бросал свои занятия и шел спать, а когда лежал один в темноте, борясь со своими мыслями, начинал кусать губы и метаться по постели, моля о пощаде.

Оставив в конце концов попытки изменить свои мысли, я решил, что наилучшее средство избавиться от них – это действия. Я заставил себя снова говорить людям приятные вещи, держаться подальше от чужих дворов. Я выработал в себе патологический страх перед окнами, потому что избегал в них заглядывать. Темные мысли оставались при мне, в глубине, но действия были чисты. Иными словами, мне неплохо удавалось притворяться нормальным. Встретив меня на улице, вы бы ни за что не догадались, как сильно во мне желание убить вас.

Но существовало одно правило, которое я никогда не пытался восстановить, – мы с монстром, хотя и по разным причинам, предпочитали его игнорировать. Прошло меньше недели, прежде чем мама заставила меня задуматься об этом правиле. Мы обедали, снова смотрели «Симпсонов» – если мы и разговаривали, то только в такие моменты.

– Как поживает Брук? – спросила мама, выключая звук телевизора.

Я не отрывал глаз от экрана.

«Она просто чудо, – думал я. – У нее скоро день рождения, и в их мусорном баке я нашел скомканную бумажку – полный список гостей, которых она собирается пригласить на девичник. Она любит лошадей, японские комиксы и музыку восьмидесятых, а еще всегда немного опаздывает на школьный автобус, и ей приходится бежать, чтобы догнать его. Я знаю ее расписание уроков, ее средний балл за год, ее номер страховки и пароль к ее почте на джимейл».

– Не знаю, – ответил я. – Думаю, она в полном порядке. Я ее почти не вижу.

Я знал, что не должен за ней шпионить, но… ничего не мог с собой поделать. Я не хотел ее выдавать.

– Ты должен ее пригласить на свидание, – сказала мама.

– На свидание?

– Тебе пятнадцать лет, – настаивала она. – Почти шестнадцать. Это совершенно нормально. Вшей ведь у нее нет.

Да, но, может быть, они есть у меня.

– Ты не забыла про мою социопатию? – спросил я.

Мама посмотрела на меня и нахмурилась.

– Я ведь не умею сочувствовать – как же я могу завязывать с кем‑ то отношения?

В этом заключался колоссальный парадокс моей системы правил: если я заставляю себя не думать о людях, о которых склонен думать больше всего, то должен избегать плохих отношений с ними, но в той же мере – и хороших.

– Разве я говорила о каких‑ то отношениях? – спросила мама. – Если хочешь – можешь ждать до тридцати, а там уже заводить отношения. Что касается меня, то мне только проще будет. Но я хочу сказать, что ты юноша и ты должен как‑ то развлекаться.

Я посмотрел на стену.

– Я не умею общаться с людьми, ма, – сказал я. – Уж кто‑ кто, а ты‑ то должна это знать.

Мама помолчала, и я попытался представить, что она делает – хмурится, вздыхает, закрывает глаза, вспоминает тот вечер, когда я угрожал ей ножом?

– Ты прежде был лучше, – заметила она наконец. – Год выдался тяжелый, и ты перестал быть самим собой.

Откровенно говоря, в последние несколько месяцев я был собой больше, чем когда‑ либо, но говорить ей об этом не собирался.

– Вот что ты должен запомнить, Джон, – начала мама. – Все приходит с опытом. Ты говоришь, что не умеешь общаться с людьми. Так вот, единственный способ научиться – это начать пробовать. Общайся. Взаимодействуй. У тебя не появится навыков общения, если ты будешь сидеть здесь со мной.

Я подумал о Брук и о мыслях про нее, которые почти полностью занимали мой ум, – часть из них хорошие, часть – очень опасные. Я не хотел ее выдавать, но и себе по отношению к ней я не доверял. Безопаснее было оставить все как есть.

Но в словах мамы была своя логика. Я бросил на нее беглый взгляд – усталое лицо, поношенная одежда – и подумал, что она очень похожа на Лорен. И на меня. Она понимает, что со мной происходит, не потому, что знает, а потому, что обладает чистой, незамутненной способностью к сочувствию. Она была моей мамой и знала меня. Но я ее почти не знал.

– Может, поговорим о чем‑ нибудь другом, – сказал я, отламывая кусок пиццы. – Понимаешь, я должен узнать тебя, а потом уже отталкиваться от этого.

Я снова посмотрел на нее, ожидая каких‑ нибудь уничижительных комментариев: мол, общение с другими людьми тоже поможет мне «оттолкнуться» от нее, но нет – меня ждал сюрприз. Глаза ее были широко раскрыты, губы сжаты, в уголке глаза появилось что‑ то. А потом я увидел, как это что‑ то превратилось в слезу.

Она была веселым человеком. Я хорошо изучил ее настроения и мог это утверждать. Такого рода слезы я еще никогда не видел. Потрясение? Боль? Радость?

– Это несправедливо, – сказал я, показывая на слезу. – Демонстрировать мне эмоции – это надувательство.

Мама подавила смешок и сжала меня в объятиях. Я ответил ей тем же, делая это неумело и чувствуя, с одной стороны, неловкость, а с другой – удовлетворение. Монстр посмотрел на ее шею, тонкую и беззащитную, и представил себе, каково это было бы – смять ее. Я рассердился на себя и освободился из объятий.

– Спасибо за пиццу, – поблагодарил я. – Вкусно.

Других добрых слов у меня не нашлось.

– Почему ты это говоришь? – спросила она.

– Без всяких причин.

Недели переходили в месяцы, расследование продолжалось, но в итоге они поняли, что убийства прекратились окончательно, и округ Клейтон понемногу вернулся к жизни, похожей на нормальную.

Но разговоры тем не менее продолжались, а версии со временем становились все фантастичнее: может быть, это был бродяга или маньяк‑ убийца? А может быть, профессиональный киллер, изымавший органы для черного рынка, или сатанисты, использовавшие своих жертв для дьявольских ритуалов? Люди хотели объяснения такого же значительного и эффектного, как и сами убийства. Но истина была еще более кошмарной: настоящий ужас вызывают не гигантские монстры, а маленькие, безобидные с виду люди. Вроде мистера Кроули.

Вроде меня.

Ведь вы нас даже не замечаете.

Благодарности

Эта книга появилась на свет благодаря целому ряду людей, большинство из которых (насколько мне известно) серийными убийцами не являются.

В первую очередь я должен назвать Брэндона Сандерсона, который как‑ то раз запер меня в машине и сказал, чтобы я не старался выбросить из головы мысли о серийных убийцах, а написал о них книгу. Эта идея оказалась очень продуктивной. В дальнейшем она была развита несколькими группами пишущих людей и критически мыслящих читателей, включая (но не ограничиваясь этим списком) Питера Альстрома, Карлу Беннион, Стива Дайамонда, Нейта Гудрича, Нейта Хэтфилда, Алана Лейтона, Джанет Лейтон, Дрю Олдса, Бена Олсена, Брайса Мура, Джанси Паттерсона, Эмили Сандерсон, Итана Скарстедта, Айзека Стюарта, Эрика Джеймса Стоуна, Сандру Тейлер и Кейлинн Зобелл.

В профессиональном плане я должен поблагодарить моего редактора Моше Фидера и моего совершенно неподражаемого литературного агента Сару Кроу. Без их помощи эта книга, даже если бы и появилась на свет, вряд ли вышла бы такой жуткой, и далеко не факт, что ее заметили бы вообще.

Особая благодарность – моей любящей жене Дон, помогавшей мне, пока я писал эту книгу, и не бросившей меня, когда она ее прочла. Среди других членов семьи, которые не отказались от меня, я назову мою сестру Элисон, брата Роба, тещу Марту и моих несчастных родителей Роберта и Патти. Обращаюсь ко всем вам: эта книга не автобиографическая. Клянусь!

[1] Коронер – следователь, который производит дознание в случае насильственной или внезапной смерти. – Здесь и далее прим. перев.

[2] Гранитор – оборудование для приготовления охлажденных десертов типа «фруктовый снег» из фруктовых пюре, соков, сиропов и слабоалкогольных напитков.

[3] Деннис Рейдер (р. 1945) – американский серийный убийца, обвинен в убийстве десяти человек в период между 1974 и 1991 годами и приговорен к десяти пожизненным заключениям.

[4] СПУ (англ. BTK: bind – связать, torture – пытать, kill – убить) – псевдоним, которым Деннис Рейдер подписывал письма в газеты.

[5] Джон Уилкс Бут (1838–1865) – американский актер, убийца президента Авраама Линкольна.

[6] Джон Уэйн (1907–1979) – известный американский актер, режиссер и продюсер.

[7] Лорен Бэколл (р. 1924) – известная американская актриса и модель.

[8] Один из возможных переводов слова cleaver – «тесак».

[9] Аутопсия – судебно‑ медицинское вскрытие.

[10] Crimelibrary – «библиотека преступлений». Такой сайт действительно существует.

[11] Halo – видеоигра в жанре FSP, в котором игровой процесс основан на сражениях с использованием огнестрельного и метательного оружия, причем игрок видит мир глазами главного героя.

[12] Зеленый Фонарь – имя персонажей многих комиксов, супергероев.

[13] Теодор Роберт «Тед» Банди (1946–1989) – американский серийный убийца, известный под прозвищем Нейлоновый убийца. Число жертв его преступлений, совершенных с 1974 по 1978 год, колеблется от 26 до более 100. Казнен на электрическом стуле.

[14] Эд Гейн (1906–1984) – один из самых известных убийц в истории США, хотя на его счету всего два доказанных убийства. Умер в психиатрической клинике. Эпизоды биографии Гейна были использованы в фильме «Молчание ягнят».

[15] Синди Лопер (1953) – американская певица, популярная в 1980‑ е.

[16] «Корт‑ ТВ» (Court TV) – кабельный телевизионный канал, освещающий ход судебных процессов и расследования преступлений.

[17] «Мейси» – крупнейшая торговая сеть в Америке, определившая дату Дня благодарения, который отмечается в четвертый четверг ноября. Начиная с 1920‑ х годов в этот день в Нью‑ Йорке проходит парад, главным организатором которого является «Мейси». Телетрансляция парада начинается с самого утра.

[18] То есть ниже –18 градусов по Цельсию.

[19] «Флайинг джей» (Flying J) – частная финансово‑ банковская корпорация.

[20] И‑ эс‑ пи‑ эн – американский кабельный спортивный канал.

[21] Соседский дозор – самоорганизация жителей для борьбы с правонарушителями.

[22] Бойскауты‑ волчата – младшая дружина бойскаутов.

[23] Медвежонок Смоки – символ Лесного агентства США, которое занимается просветительской работой по предупреждению лесных пожаров.

[24] Эта и следующие ниже строки – из знаменитого стихотворения Уильяма Блейка «Тигр» в переводе К. Бальмонта.

[25] «Мэдден» – видеоигра в футбол.

[26] Хеллбой (дословно «адский мальчик») – супергерой комиксов.

[27] «Озорная шайка» (The Apple Dumpling Gang) – американский фильм, снятый в 1975 году.

[28] Дэвид Майкл Леттерман (р. 1947) – американский комик, ведущий популярной программы «Вечернее шоу с Дэвидом Леттерманом» на телеканале Си‑ би‑ эс.

[29] «Радио шэк» – сеть магазинов, продающих электронику.