Благодарности 8 страница

– Мне сказали, что лучшего ученика, чем я, у них еще не было, – сообщил я. – Большинство скаутов сжигают только по одной хижине, а я сжег целых три и заброшенный склад в придачу.

– Неплохо, – сказала она, улыбаясь.

– Меня послали на всеамериканские соревнования, – добавил я. – Помнишь большой лесной пожар в Калифорнии в прошлом году?

Брук снова улыбнулась:

– Так это был ты? Отличная работа!

– Да, за это мне дали приз. Статуэтку вроде «Оскара», но в виде медвежонка Смоки[23] и наполненную бензином. Моя мама решила, что это баночка с джемом, и попыталась приготовить сэндвич.

Брук громко расхохоталась, едва не уронив сосиску, а потом рассмеялась над собственной неловкостью.

– Они уже готовы? – спросил Итан, разглядывая свою сосиску.

Он уже в пятый раз ее вытаскивал, а она даже не успела зарумяниться.

– Похоже, – сказала Брук, глядя на свою и вставая. – Спасибо, Джон.

Я кивнул, глядя им вслед, – они направились к столу за булочкой и горчицей. Я увидел, как она улыбается, беря кетчуп из рук мистера Кроули, и монстр в моей голове встал на дыбы, рыча и обнажая клыки. Как он смеет прикасаться к ней? Видимо, мне надо приглядывать за Брук, чтобы с ней ничего не случилось. Я почувствовал, что готов зарычать, и заставил себя улыбнуться. Повернувшись к костру, увидел, что мама озорно улыбается мне с другой его стороны. Я заворчал про себя – не хотел придумывать, что говорить на ее замечания, а она непременно начнет болтать всякую ерунду, когда мы вернемся домой. Я решил, что уйду с собрания последним.

Брук и Итан не вернулись к костру есть хот‑ доги, и тем вечером у меня больше не было случая поговорить с ней. Я видел, как она раздает горячий шоколад в одноразовых чашках, и надеялся, что принесет и мне. Но миссис Кроули ее опередила. Я выпил шоколад и выбросил чашку в костер, смотрел, как остатки шоколада чернеют на дереве, а чашка сворачивается и пузырится, а потом исчезает в углях. Вскоре после этого семья Брук покинула собрание.

Когда все сосиски были поджарены и люди начали расходиться, я скормил огню несколько больших чурок, сделав из них пирамиду ревущего огня. Это было прекрасно – так жарко, что красные и оранжевые языки превратились в ослепительные желтые и белые, настолько горячие, что толпа подалась назад, а я скинул куртку. Рядом с костром было тепло и светло, как в летний день, хотя был вечер в конце декабря. Я обошел костер, пошуровал в нем кочергой, посмеялся вместе с ним над тем, как он поедает дерево и уничтожает бумажные тарелки. Обычно костер трещит и щелкает, но на самом деле это говорит не огонь, а дерево. Чтобы услышать голос огня, нужно огромное пламя, как это, мощная топка, которая рычит, создавая собственную тягу. Я присел как можно ближе к огню и прислушался к его голосу – воющему шепоту радости и безумия.

На уроках биологии мы обсуждали определение жизни: чтобы ту или иную сущность отнести к живым существам, она должна есть, дышать, давать потомство и расти. Собаки отвечают этому определению, а камни – нет. Деревья отвечают, а пластмасса – нет. По этому определению огонь – бесконечно живое существо. Он поедает все: от дерева до плоти, выделяя отходы в виде пепла, он вдыхает воздух, как человек, забирает из него кислород, а производит угарный газ. Огонь растет, рождая новые огни, которые распространяются, производя свои собственные. Огонь пьет бензин, а выделяет золу, он сражается за территорию, любит и ненавидит. Иногда, глядя на людей, погруженных в свои ежедневные заботы, я думаю, что огонь живее нас – умнее, жарче, увереннее в себе и в том, что ему нужно. Огонь не успокаивается, не идет на компромиссы и не проходит мимо. Он действует.

Огонь существует.

– «Как дерзал он так парить? »[24] – произнес чей‑ то голос.

Я повернулся и увидел мистера Кроули – он сидел в нескольких футах от меня на складном стуле и вглядывался в огонь. Все остальные уже ушли, а я, слишком поглощенный огнем, не заметил этого.

Мистер Кроули казался каким‑ то отсутствующим и занятым своими мыслями. Он говорил не со мной, как мне сначала показалось, а с самим собой. А может быть, с огнем. Не сводя глаз с пламени, он заговорил снова:

– «Кто посмел огонь схватить? »

– Что? – спросил я.

– Что? – повторил он, словно я разбудил его своим вопросом. – А, Джон, ты все еще здесь. Нет, ничего, это просто строки из одного стихотворения.

– Никогда его не слышал, – сказал я, снова поворачиваясь к огню.

Теперь он уменьшился и, хотя все еще оставался силен, уже не бушевал. Я должен был запаниковать, оказавшись поздним вечером один на один с демоном. Я тут же подумал, что он, вероятно, каким‑ то образом вычислил меня и теперь знает, что мне известна его тайна, что это я подложил письмо. Но его мысли явно витали где‑ то далеко, – несомненно что‑ то выбило его из колеи и заставило грустить. Возможно, на уме у него было это послание, но обо мне он не думал.

Более того, его мысли были заняты огнем, который манил, притягивал. Глядя, как он смотрит на огонь, я понял, что он любит его так же, как я. Поэтому он и заговорил – не потому, что подозревал меня, а потому, что мы оба были связаны с огнем, а значит, в некотором роде и друг с другом.

– Никогда не слышал? – удивился он. – И чему вас только учат в школе! Это же Уильям Блейк!

Я пожал плечами, а он заговорил снова:

– Я когда‑ то выучил его наизусть. «Тигр, тигр, жгучий страх, ты горишь в ночных лесах. Чей бессмертный взор, любя, создал страшного тебя? »

– Кажется, я что‑ то такое слышал, – сказал я.

Уроки английской литературы никогда меня особенно не привлекали, но мне казалось, что стихотворение об огне я где‑ то слышал.

– Поэт спрашивает у тигра, кто его сотворил и как, – сказал Кроули, глубоко спрятав подбородок в воротник. – «Чей был молот, цепи чьи, чтоб скрепить мечты твои? »

Мне видны были только его глаза – черные впадины, в которых отражались пляшущие языки пламени.

– Он написал два таких стихотворения – «Ягненок» и «Тигр». Одно соткано из любви и нежности, а другое выковано из ужаса и смерти.

Кроули посмотрел на меня, взгляд у него был тяжелый.

– «В тот великий час, когда воззвала к звезде звезда, в час, как небо все зажглось влажным блеском звездных слез, – он, создание любя, улыбнулся ль на тебя? тот же ль он тебя создал, кто рожденье агнцу дал? »

Огонь шуршал и потрескивал. Наши тени танцевали по стене дома. Мистер Кроули снова смотрел на костер.

– Мне хочется думать, что творец у агнца и тигра был один, – сказал он. – Мне хочется так думать.

Деревья за костром отливали белизной, а еще дальше терялись в темноте. Воздух был недвижим и темен, а дым висел, как туман. Свет костра озарил сумерки, превзойдя в этом уличные фонари и стерев с небес звезды.

– Уже поздно, – сказал мистер Кроули, не двигаясь. – Беги‑ ка домой, а я посижу, пока угли не погаснут.

Я встал и, взяв кочергу, собрался было разгрести их, но он протянул трясущуюся руку, останавливая меня.

– Оставь как есть, – сказал он. – Я никогда не любил убивать огонь. Пусть горит.

Положив кочергу, я пошел на другую сторону улицы, к моему дому. Посмотрев из окна моей комнаты, я увидел его: он сидел все на том же месте, глядя в огонь.

Я видел, как он убил четырех человек. Видел, как он изымал их органы, отрывал собственную руку и на моих глазах превращался в нечто дьявольское. И несмотря на все это, его слова об огне в тот вечер задели меня сильнее, чем все, что он делал прежде.

Я снова спрашивал себя, знает ли он обо мне, а если знает, сколько времени ему понадобится, чтобы заткнуть мне рот, как Теду Раску. Во время собрания я был в безопасности – он не стал бы меня убивать при таком количестве свидетелей. Исчезни я с его двора, после того как меня там видели пятьдесят, а то и больше человек, это могло бы вызвать подозрения. Я решил, что ничего не смогу сделать. Если он ни о чем не догадывался, то мне нужно было воплощать в жизнь мой план, а если знал, то у меня почти не было средств его остановить. В любом случае я понимал, что мой план действует – записка его обеспокоила. И вероятно, очень сильно. Я должен продолжать оказывать на него давление, чтобы страх его рос, перешел в ужас, – и тогда я смогу им управлять.

На следующий день другим способом я отправил ему еще одно письмо, чтобы прояснить мои намерения.

Я ТЕБЯ УБЬЮ

Глава 12

Брук каждое утро просыпалась около семи, ее отец вставал в половине седьмого, принимал душ и одевался, потом просыпались дети, а мать тем временем готовила им завтрак. Отец заходил в комнату Итана и включал свет, иногда шутливо сдергивал с него одеяло, иногда громко пел, а один раз, когда сын не хотел вставать, подсунул ему в постель пакет с замороженной брокколи. У Брук было больше привилегий: отец стучал в ее дверь и говорил, что пора вставать, а уходил, только услышав ответ. В конце концов, она ведь была девушкой и более ответственной, чем ее брат, так что заслуживала право на личную жизнь. Никто не врывался к ней, не подглядывал в замочную скважину, никто ее не видел, пока она сама этого не хотела.

Никто, кроме меня.

Комната Брук находилась на втором этаже в заднем левом углу, а это означало, что в ней два окна: одно выходило на дом Петерманов и всегда было занавешено, а другое, выходившее на лес, она никогда не зашторивала. Мы жили на краю города, поэтому соседей с той стороны не было – наши дома стояли последними, и вообще там на многие мили не было ни одного человека. Брук думала, что ее никто не видит. А я думал, что она красавица.

Я смотрел, как она появляется в окне, скинув с себя одеяло, очаровательно потягивается, а потом проводит рукой по волосам. Спала она в теплой серой пижаме, мне этот цвет казался до странности неподходящим. Иногда она чесала под мышкой или ягодицу – ни одна девчонка не станет делать таких вещей, если знает, что ее могут увидеть. Она корчила рожи, глядя на себя в зеркало, иногда танцевала. Минуту или две спустя собирала одежду и выходила из комнаты, направляясь в душ.

А что, если, думал я, предложить им чистить дорожки, как я чищу их у мистера Кроули, чтобы я мог быть там, где хочу, и таким образом получить доступ к ним во двор? Это, вероятно, вызвало бы подозрения, если бы только я не предложил чистить дорожки всем соседям по улице. Но на это у меня не хватит времени. Я и без того слишком занят.

Каждый день я находил возможность подкинуть мистеру Кроули новую записку – иногда на машину, как в первый раз, иногда приклеивал письмо к окну или просовывал под дверь там, где его не могла достать Кей. После второго послания ни одно из них не содержало прямых угроз. Вместо этого я посылал свидетельства того, что я знаю, чем он занимается.

ПОЧКА ДЖЕБА ДЖОЛЛИ

РУКА ДЕЙВА БЕРДА

Оставляя ему записки с именами его жертв, я не упоминал бродягу, которого он убил у озера. Отчасти это объяснялось тем, что мне было неизвестно его имя, а отчасти тем, что я не знал, видел ли Кроули следы шин моего велосипеда на снегу, а я совсем не хотел, чтобы он связал одно с другим.

В последний день занятий я послал ему следующую записку.

ЖЕЛУДОК ГРЕГА ОЛСОНА

Это, конечно, была обманка, потому что тело Грега Олсона пока не обнаружили и, насколько было известно Кроули, про желудок никто не знал. Прочтя это, он заперся в доме и погрузился в размышления. На следующее утро он отправился в скобяную лавку и купил пару навесных замков, добавив дополнительную меру безопасности своему сараю и двери подвала. Я немного заволновался, не впадет ли он в паранойю, ведь тогда я лишусь возможности наблюдать за ним. Но не успел он повесить новые замки, как пришел к нам и дал мне новый ключ от сарая.

– Я запер сарай, Джон, – времена такие, что лишняя осторожность не помешает. – Он протянул мне ключ. – Ты знаешь, где лежит инструмент, так что держи, и еще раз спасибо тебе за помощь.

– Спасибо, – сказал я.

Он доверял мне – хотелось кричать от радости. Я одарил его моей лучшей улыбкой «суррогатного внука»:

– Я буду, как всегда, убирать снег.

Мама спустилась за мной по лестнице.

– Здравствуйте, мистер Кроули. У вас все в порядке?

– Я повесил новые замки, – сказал он. – Рекомендую вам сделать то же самое. Убийца продолжает разгуливать по городу.

– Мы надежно запираем морг, – сказала мама. – И в служебном помещении, где хранятся химикаты, надежная сигнализация. Думаю, у нас все в порядке.

– Ты хороший мальчик, – сказал он, улыбаясь.

Потом на его лице появилось обеспокоенное выражение, и он подозрительно оглядел улицу.

– Этот город уже не такой безопасный, как прежде. Я не хочу вас пугать, просто… – он снова повернулся к нам, – будьте осторожны.

И, ссутулившись, он зашагал через улицу. Я закрыл дверь и улыбнулся.

Мне удалось его провести.

– Ты занимался чем‑ то забавным сегодня? – спросила мама.

Я подозрительно посмотрел на нее, а она с невинным видом подняла руки:

– Я просто спросила.

Я прошел мимо нее и поднялся по лестнице.

– Пойду почитаю.

Это была обычная отговорка – так я объяснял безвыходное сидение в моей комнате, когда наблюдал из окна за домом Кроули. В это время дня подобраться ближе я не мог, так что наблюдение из окна оставалось единственным способом.

– Ты слишком много времени проводишь у себя, – сказала она, поднимаясь за мной по лестнице. – Сегодня первый день рождественских каникул – шел бы на улицу погулял, развлекся.

Это было что‑ то новенькое. Что она задумала? Я отсутствовал в доме ровно столько, сколько присутствовал, много времени проводил, прячась у домов мистера Кроули и Брук. Мама не знала, куда я хожу и что делаю, но она никак не могла думать, что я слишком много времени провожу в своей комнате. У нее на уме было что‑ то другое.

– Весь город обклеен рекламой какого‑ то нового фильма, – сказала она. – Его вчера наконец‑ то привезли. Ты бы сходил.

Я повернулся и уставился на нее. Что это ей взбрело в голову?

– Я только говорю, что это может быть интересно, – сказала она, уходя на кухню, чтобы не встречаться со мной взглядом.

Она нервничала.

– Если пойдешь, – крикнула она, – я дам тебе деньги на билеты.

«Билеты» – это множественное число. В этом, что ли, все дело? Я ни за что не пойду в кино с матерью.

– Ты можешь сходить, если хочешь, – сказал я. – А я хочу дочитать книгу.

– Нет, я сейчас очень занята, – откликнулась она, появляясь из кухни со стопкой счетов и показывая их с озабоченной улыбкой. – Ты мог бы сходить с Максом. Или с Брук.

Ах вот в чем дело. Брук. Я почувствовал, как мое лицо вспыхнуло, повернулся и ушел в свою комнату.

– Я же сказал: нет!

Я хлопнул дверью и закрыл глаза. Я был зол, сам не знаю почему.

«Идиотка‑ мать пытается отправить меня на идиотское кино с идиоткой…»

Я не мог произнести ее имя. Никто не должен был знать про Брук. Про Брук даже сама Брук не знала. Я пнул школьный рюкзак, и он перевернулся – был слишком туго набит книгами, чтобы перелететь через всю комнату, как я того хотел.

Посидеть в темноте рядом с Брук было бы не так уж плохо, подумал я, и бог с ним, с этим кино, – пусть оно будет плохое. Я мысленно услышал ее смех и подумал обо всяких остроумных вещах, которые мог сказать, чтобы ее рассмешить.

«Режиссера нужно удавить его собственным фильмом».

Брук не рассмеялась этой шутке, глаза у нее широко раскрылись, она отпрянула, как и на Хеллоуине.

«Ты фрик, – сказала она. – Ты больной, сумасшедший».

«Нет! Ты же меня знаешь! Ты знаешь меня лучше, чем кто‑ либо другой в целом мире, потому что я знаю тебя лучше, чем кто‑ либо. Я вижу то, чего не видит никто другой. Мы вместе делали домашние задания, смотрели телевизор, разговаривали по телефону с…»

Идиотский телефон – с кем это она говорила по телефону? Узнаю с кем – и убью.

Я выругался, глядя в окно, и…

Я был в своей комнате и тяжело дышал. Брук меня не знала, потому что мы с ней практически не общались, потому что единственным, чем мы занимались вместе, она на самом деле занималась в одиночестве, а я наблюдал за ней в окно. Несколько дней назад вечером я подсматривал, как она делает домашнее задание. Я знал, что у меня такое же, но сказать, что мы делали его вместе, нельзя. Она даже не знала, что я там присутствую. А потом, когда зазвонил телефон и она подняла трубку и сказала кому‑ то «привет», между нами словно вбили клин. Она улыбнулась этому разрушителю нашего уединения, а не мне, и мне хотелось закричать, но я знал, что никто ничего не разрушал, потому что, кроме меня, никто в этом мире не знал, что здесь происходит.

Я прижал ладони к глазам.

– Я шпионю за ней, – пробормотал я.

Все должно было быть иначе. Я должен был следить за мистером Кроули, а не за Брук. Из‑ за него, а не из‑ за кого‑ то другого я нарушил мои правила, но монстр проломил стену и завладел мною. Я почти не думал о монстре, потому что мы практически слились в одно целое. Я поднял глаза и подошел к окну, глядя на дом мистера Кроули.

«Я не могу это сделать».

Вернувшись к кровати, я пнул рюкзак сильнее – он пролетел по полу.

«Мне нужно увидеть Макса».

Я схватил куртку и бросился из дому, не сказав ничего маме. Она оставила деньги на кухонном столе, и я, проходя мимо, схватил их, сунул в карман и захлопнул за собой дверь.

Дом Макса был всего в нескольких милях от моего, и я мог довольно быстро добраться туда на велосипеде. Проезжая мимо дома Брук, я отвернулся и стал быстрее крутить педали, не думая о гололедице и не обращая внимания на машины. Я увидел, как мои пальцы обхватывают шею Брук. Сначала ласкают ее, потом сжимают, так что она начинает кричать, лягаться, задыхаться, все ее мысли сосредоточены на мне, ни на чем другом, и я – это весь ее мир и…

«Нет! »

Заднее колесо попало на лед, меня занесло, но я сумел удержаться. Однако, выровнявшись, остановился и спрыгнул с велосипеда, приподнял его, как дубинку, и шарахнул по телефонному столбу. Он зазвенел и завибрировал в моих руках, тяжелый и реальный. Я бросил его и, скрежеща зубами, прислонился к столбу.

Я должен плакать. Я даже заплакать не могу по‑ человечески.

Я быстро оглянулся – не смотрит ли на меня кто‑ нибудь. Мимо проезжали машины, но внимания на меня никто не обращал.

«Мне нужно увидеть Макса», – снова сказал себе я и подобрал велосипед.

Я много недель не встречался с ним за пределами школы – все свое время я проводил в одиночестве, прятался в темноте и отправлял письма мистеру Кроули. Это было небезопасно даже без моих правил. В особенности без моих правил. Велосипед вроде был в порядке – может, поцарапан немного, но не погнулся. Руль свернулся на сторону, но развернуть его обратно без инструмента я не мог: он был слишком сильно закручен. Но мог ехать, держа руль набок. Я направился прямо к дому Макса и заставил себя думать только о нем, и ни о чем другом. Он был моим другом. Дружба – явление вполне нормальное. Имея друга, я не мог быть психопатом.

Макс жил в двухквартирном доме неподалеку от лесопилки, в этом квартале всегда пахло опилками и дымом. Большинство городских жителей работали на этой самой лесопилке, включая мать Макса. Его отец работал шофером – возил пиломатериалы с лесопилки – и отсутствовал дома столько же, сколько присутствовал. Мне он не нравился, и каждый раз, приходя к ним в дом, я смотрел, не стоит ли рядом огромный грузовик. Сегодня его не было, значит, Макс, вероятно, один дома.

Я оставил велосипед в переднем дворе и позвонил. Потом позвонил еще раз. Макс открыл дверь – на лице скучающее выражение, но, когда он увидел меня, его глаза засветились.

– Ты только посмотри, что у меня есть, – отец привез. Давай заходи.

Он хлопнулся на диван, взял в руки джойстик игровой приставки «Иксбокс‑ 360» и поднял вверх, словно приз:

– На Рождество отца здесь не будет, поэтому он подарил мне ее пораньше. Высший класс.

Я закрыл дверь и снял куртку.

– Здорово.

Он играл в какие‑ то гонки, и я облегченно вздохнул: именно такое бессмысленное времяпрепровождение мне сейчас и нужно.

– А второй джойстик у тебя есть?

– Возьми отцовский, – сказал Макс, показывая на телевизор, рядом с которым стоял второй джойстик с аккуратно скрученным проводом. – Только смотри не сломай. Он обещал привезти «Мэдден», [25] и мы весь футбольный сезон будем играть вместе. Если сломаешь его джойстик, он взбесится.

– Я не собираюсь бить по нему молотком, – сказал я, вставляя штекер в гнездо и садясь на диван. – Давай играть.

– Через минутку, – попросил он. – Я сначала эту закончу.

Макс снова пустил игру и прошел несколько уровней, заверяя меня после каждого, что она вот‑ вот закончится, а он не знает, как ее сохранить, пока не дойдет до конца. В конце концов он выбрал режим «один на один», и мы играли вместе час или два. Макс всегда побеждал, но мне было все равно: я вел себя как обычный парень, и мне никого не нужно было убивать.

– Ты продул, – сказал он наконец. – А я проголодался. Хочешь курицу?

– Еще как.

– У нас еще осталось. Мы вчера заранее устроили Рождество для отца.

Он пошел на кухню и вернулся с контейнером с жареной курицей. Мы сидели на диване, смотрели телевизор и бросали кости обратно в контейнер, обглодав очередной кусок. Пришла его младшая сестренка, взяла себе кусок курицы и скрылась в своей комнате.

– Идешь куда‑ нибудь на Рождество? – спросил Макс.

– Некуда мне идти.

– Нам тоже.

Он вытер руки о диван и стал перебирать кости в поисках еще одной ножки.

– Ты чем занимался?

– Так, – ответил я, – всякой ерундой. А ты?

– Нет, чем‑ то ты занимался, – сказал он, глядя на меня. – Я тебя за две недели почти не видел, значит, ты чем‑ то был занят. Но чем? Чем занимается в свободное время юный психопат Джон Уэйн Кливер?

– Ты меня поймал, – сдался я. – Я Клейтонский убийца.

– Я так и подумал, – кивнул он. – Но он убил… сколько? Шестерых? Ты бы его обошел.

– Больше не обязательно лучше, – заметил я, снова поворачиваясь к телевизору. – Качество играет не последнюю роль.

– А я знаю, чем ты занимался, – сказал Макс, тыча в меня куриной ножкой. – Ты клеил Брук.

– Клеил?

– Кадрил, – подтвердил Макс, вытягивая губы. – Подкатывался. Зажигал.

– Я думал, зажигать – это танцевать.

– А я думаю, ты стопроцентный врунишка. Ты по самые уши втрескался в Брук, – сказал он, откусил курицу и стал жевать и смеяться с открытым ртом. – Ты ведь ни разу не сказал «нет».

– Не думал, что нужно отрицать то, во что и так никто не поверит, – сказал я.

– А «нет» ты так и не говоришь.

– Зачем мне Брук? – спросил я. – Черт, оно даже не знает, что я существую!

– Оп‑ па! – удивился Макс. – Что такое?

Я сказал про Брук «оно». Ужасно глупо. Я все‑ таки был умнее.

– Что, я попал в яблочко? – поинтересовался Макс, снова расслабившись.

Глядя прямо перед собой, я ничего не ответил. Все серийные убийцы имели склонность называть свои жертвы «оно», имея в виду мясо, – так им было проще пытать их и убивать. Если перед тобой «он» или «она» – это трудно, а если «оно» – легко. Оно – это просто какая‑ то вещь, с ним можно делать что угодно.

– Привет! – глумливо окликнул меня Макс. – У Джона крыша поехала!

О мертвецах я всегда говорил «оно», хотя мама и Маргарет каждый раз меня поправляли. Но чтобы сказать «оно» о живом человеке – такого со мной еще не бывало. Я терял контроль над собой. Поэтому‑ то и пришел к Максу: чтобы снова взять себя в руки. Но из этого ничего не получалось.

– Посмотрим кино? – предложил я.

– Хочешь узнать, что за дрянь показывают? – спросил Макс.

– Я должен посмотреть кино, – настаивал я. – Или сделать еще что‑ нибудь в таком роде. Я должен быть нормальным… мы должны делать то же, что и все.

– Сидеть на диване и разговаривать о том, какие мы нормальные? – спросил Макс. – Мы, нормальные люди, все время это делаем.

– Прекрати, Макс. Я серьезно! Все это очень серьезно! Зачем, ты думаешь, я сюда пришел?!

Он прищурился.

– Я не знаю. А зачем ты сюда пришел?

– Потому что я… что‑ то происходит. Я не… не знаю. Я его теряю.

– Что теряешь?

– Все, – сказал я. – Я теряю все. Я нарушил все правила, и теперь монстр на свободе и я уже больше не я. Неужели ты не видишь?

– Какие правила? – не понял Макс. – Ты меня совсем заморочил.

– У меня есть правила, которые позволяют мне оставаться нормальным, – объяснил я. – Благодаря им я в безопасности. Все в безопасности. Одно из этих правил говорит, что я должен видеться с тобой, потому что ты помогаешь мне оставаться нормальным, а я тебя уже давно не видел. У серийных убийц не бывает друзей, нет напарников, они одиночки. Так что если я с тобой, это значит, что я в безопасности и ничего такого не сделаю. Неужели не понимаешь?

Макс помрачнел. Я давно его знал и успел изучить, отчего у него меняется настроение, как он радуется, как выходит из себя. Сейчас он щурился, немного хмурясь, а это означало, что ему грустно. Это застало меня врасплох, и я смотрел на него в недоумении.

– Так ты поэтому пришел? – спросил он.

Я кивнул, отчаянно нуждаясь хоть в каком‑ нибудь общении. Мне казалось, что я тону.

– И мы поэтому три года были друзьями, – подытожил он. – Потому что ты заставлял себя, потому что ты считаешь, что благодаря этому остаешься нормальным.

«Пойми меня. Ради бога».

– Прими мои поздравления, Джон, – продолжал Макс. – Ты нормальный. Ты обалдеть какой нормальный с твоими дурацкими правилами и фальшивыми друзьями. Ты хоть что‑ нибудь делаешь от души?

– Да, – сказал я. – Я…

Но когда он смотрел на меня, ничего не приходило в голову.

– Если ты просто притворяешься моим другом, значит, на самом деле я тебе не нужен, – сказал он, вставая. – Ты все можешь делать один. До встречи.

– Перестань, Макс.

– Выметайся отсюда.

Я не пошевелился.

– Выметайся! – крикнул он.

– Ты не понимаешь, что делаешь, – сказал я. – Мне нужно…

– И не смей обвинять меня в том, что ты фрик! – заорал он. – Я не виноват в том, что ты делаешь! А теперь убирайся из моего дома!

Я встал и схватил куртку.

– Оденешься на улице, – сказал Макс, распахивая дверь. – Черт знает что, Джон, все в школе меня ненавидят. А теперь у меня нет даже друга‑ фрика.

И я вышел на мороз, хлопнув дверью.

Тем вечером Кроули совершил еще одно убийство, а я его пропустил. Когда я вернулся от Макса, машины Кроули около дома не было, а миссис Кроули сказала, что он уехал смотреть игру. В этот вечер ни одна из его команд не играла, но я все равно поспешил в город, надеясь найти его там. У тех спортивных баров, куда он любил заходить, и у других машины Кроули не было. Я даже доехал до «Флайинг джей», но напрасно. Домой вернулся поздним вечером, а его машины по‑ прежнему не было. Я так вышел из себя, что хоть кричи. Отшвырнув велосипед, сел на дорогу и стал думать.

Хотелось пойти посмотреть, что делает Брук, – я просто должен был увидеть, что она делает, но я не сделал этого. Я прикусил язык. «Ну давай, пусти себе кровь», – подзуживал я самого себя, но остановился и вместо этого встал и ударил кулаком в стену.

Я не мог позволить монстру взять верх надо мной. Я должен был убить демона. Я не мог позволить себе потерять контроль над собой, пока не исполню то, что должен… Нет, не так. Я не мог позволить себе потерять контроль над собой ни при каких обстоятельствах. У меня была цель. Я должен покончить с Кроули.

Если мне не удалось его найти, то записку я смогу ему передать. На этот раз я отвлекся и не подготовился, а он должен знать, что, даже если я его не вижу, мне все равно известно, что он делает. Мысли мои метались – я искал способ послать письмо, не выдав себя. Бланк из морга, конечно, исключался, а пойти наверх и поискать бумагу там я боялся: может быть, мама еще не спит. Я побежал во двор мистера Кроули, почти невидимый в темноте, – может быть, там найдется что‑ нибудь? И нашел на крыльце мешок соли: Кроули держал ее, чтобы посыпать дорожки и ступени. И тут мне в голову пришла идея.

В час ночи подъехала машина Кроули, развернулась и вдруг замерла, наполовину въехав на подъездную дорожку. Он увидел слово, выписанное кристаллами соли на асфальте: каждая буква в три фута высотой сверкала в свете фар.

ДЕМОН

Наконец Кроули тронулся и растер слово колесами, потом вышел из машины и стал топтать его ногами. Я наблюдал за ним из своей темной комнаты, колол себя булавкой и корчился от боли.

Глава 13

– Счастливого Рождества!

Маргарет ворвалась в дом с целой охапкой подарков.

Мама чмокнула ее в щеку.

– И тебе счастливого Рождества! – сказала она, забирая подарки и раскладывая их под елкой. – В машине есть еще что‑ нибудь?

– Только салат. Но его Лорен принесет.

У мамы отвисла челюсть, а Маргарет лукаво усмехнулась.

– Она и правда здесь? – тихо спросила мама, высовывая голову в дверь, чтобы посмотреть вниз по лестнице.