Благодарности 3 страница

– Глупый Тед Раск, – заметила мама, направляясь к холодильнику. – Меньше всего городу сейчас нужна паника в связи с появлением массового убийцы.

Массовое и серийное убийства – вещи абсолютно разные, но мне в тот момент не хотелось устраивать дискуссию.

– Думаю, нам здесь меньше всего нужны убийства, – осторожно произнес я. – А паника была бы не многим лучше самих убийств.

– В таком маленьком городе паника может быть ничуть не лучше убийств. А то и хуже, – сказала мама, наливая молоко в стакан. – Людей охватывает страх, они начинают уезжать. Или запираются по вечерам в своих домах. Бизнес вести все труднее, а напряжение растет. – Она отпила молока. – И тут появляется какой‑ нибудь идиот, который принимается искать козла отпущения, и тогда паника очень быстро превращается в хаос.

«Мы не можем показать вам тело крупным планом, – сказал с экрана Раск, – потому что оно искалечено, вид совершенно жуткий, к тому же полиция нас туда и близко не подпускает. Но кое‑ какие подробности у нас есть. Никто, похоже, не видел убийцу, но те, кто видел тело вблизи, сообщают, что крови на месте преступления гораздо больше, чем в прошлый раз. Если это тот же убийца, то он стал еще свирепее, что может быть плохим предзнаменованием».

– Не верю своим ушам – неужели он это говорит? – воскликнула мама, складывая руки на груди. – Сегодня же напишу им письмо.

«На земле, рядом с телом, есть масляное пятно или что‑ то в этом роде, – продолжал Раск. – Возможно, натекло из двигателя автомобиля, на котором скрылся убийца. По мере поступления новых сведений мы будем сообщать их вам. С вами Тед Раск на телеканале „Файв лайв ньюс“, мы ведем эксклюзивный репортаж под названием „Смерть разгуливает в самом сердце Америки“».

Я вспомнил пятно, которое видел за прачечной, – черное и маслянистое, как подгоревшая грязь. Было ли нынешнее масляное пятно рядом с телом жертвы той же природы? В этой истории имелись какие‑ то подводные камни, и я был исполнен решимости их выявить.

– Главный вопрос при составлении психологического портрета, – начал я, пристально глядя на Макса, который был занят обедом, – это не «что делает убийца», а «что делает убийца такого, чего он не должен делать».

– А я, парень, думаю, что это оборотень, – сказал Макс.

– Никакой не оборотень.

– Ты смотрел сегодня новости? «У убийцы разум человека и свирепость зверя». Что еще это может быть?

– Оборотней не существует.

– Скажи это Джебу Джолли и тому, которого убили на двенадцатом шоссе, – сказал Макс с набитым ртом. – Что‑ то разорвало их на части, и сделал это не какой‑ то там серийный убийца.

– Легенды об оборотнях, скорее всего, и появились из‑ за серийных убийц, – возразил я. – И о вампирах тоже. Люди, которые преследуют и убивают других людей, и есть серийные убийцы. Тогда еще не было психологии, вот и пришлось придумать безумных монстров, чтобы все объяснить.

– Откуда ты это взял?

– Сходи на сайт crimelibrary. com, [10] – сказал я. – Я тебе о чем говорю – если хочешь понять серийного убийцу, нужно задать вопрос: что делает убийца такого, чего он не должен делать?

– Зачем тебе понимать серийного убийцу?

– Что? – не понял я. – А почему бы тебе… ну хорошо, слушай: мы должны понять, почему он делает то, что делает.

– Ничего мы не должны, – сказал Макс. – Для этого существует полиция. Мы учимся в школе и должны понять, какого цвета бюстгальтер у Марси.

И зачем я трачу время на этого парня?

– Ты посмотри на это с другой стороны, – предложил я. – Скажем, ты большой любитель… что ты любишь больше всего?

– Марси Дженсен, – ответил он. – А еще Halo, [11] Зеленого Фонаря[12] и…

– Зеленый Фонарь… – сказал я. – Это же комиксы. Ты любишь комиксы. Представь, что в город приезжает новый автор комиксов.

– Здорово, – отозвался Макс.

– Точно, – продолжал я. – И он работает над новой книгой, а ты хочешь узнать, что это будет. Здорово?

– Я же только что сказал, – ответил Макс.

– Ты бы все время думал об этом и пытался угадать, что он делает, сравнивал бы свои догадки с догадками других, и тебе бы это нравилось.

– Конечно.

– Вот так и со мной, – сказал я. – Новый серийный убийца – это как автор комиксов, работающий над новой книгой прямо здесь, в городе, и я пытаюсь его вычислить.

– Ты свихнулся, – решил Макс. – Нет, ты правда больной на голову, дурдом по тебе плачет.

– А мой психотерапевт говорит, что со мной все в порядке, – сказал я.

– Бог с ним, – отмахнулся Макс. – Так в чем главный вопрос?

– Что делает убийца такого, чего он не должен делать?

– Откуда мы знаем, чего он не должен делать?

– Если исходить из того, что его цель – убийство, все, что ему технически нужно сделать, – это нажать спусковой крючок. Самый простой способ.

– Но он же разрывает их на части, – заметил Макс.

– Тогда у нас есть первый пункт: он подходит к жертве и нападает на нее с близкого расстояния. – Я достал блокнот и записал эту мысль. – Это, вероятно, означает, что он хочет хорошо рассмотреть свою жертву.

– Зачем?

– Не знаю. Что еще?

– Он нападает вечером, в темноте, – сказал Макс, который начал наконец соображать. – И хватает их, когда поблизости никого нет.

– Это, наверное, как раз из того, что он должен делать. Ведь если он хочет убить собственными руками, ему не нужно, чтобы кто‑ то его увидел.

– А это важно для нашего списка?

– Пожалуй. Правда, ни один убийца не хочет, чтобы его видели, так что это вовсе не уникальная особенность.

– Все равно запиши, – сказал Макс. – Не только же твои мысли должны быть записаны.

– Хорошо, – согласился я, взял ручку и записал: «Он не хочет, чтобы его видели». – Он не хочет, чтобы кто‑ то узнал, кто он такой.

– Или что он такое.

– Или что оно такое – без разницы, – кивнул я. – Так, давай дальше.

– Он потрошит свои жертвы, – продолжал Макс, – и собирает потроха в кучку. Это вообще что‑ то. Мы могли бы называть его Кишкоукладчик.

– Зачем ему складывать их кишки горкой? – спросил я.

Мимо нашего стола прошла девчонка, которая как‑ то странно на нас посмотрела, и я понизил голос:

– Может быть, он хочет провести какое‑ то время с жертвой, получить удовольствие от того, что сделал.

– Ты думаешь, он их потрошит, когда они еще живы? – спросил Макс.

– Не думаю, что это возможно, – ответил я. – Я хочу сказать, может быть, он наслаждается убийством уже после его совершения. Есть знаменитая фраза Теда Банди…[13]

– Кого?

– Теда Банди. Он убил около тридцати человек по всей стране в семидесятые годы. Для него и придумали понятие «серийный убийца».

– У тебя в голове столько всякой дряни, Джон!

– Так вот, – продолжал я, – в интервью, которое он дал перед казнью, Тед сказал, что после убийства, если есть время, жертва может стать для тебя всем, чем ты только захочешь.

Макс помолчал.

– Знаешь, я больше не хочу говорить об этом.

– Почему? Минуту назад ты как будто не возражал.

– Минуту назад мы говорили о кишках. Это противно, но не страшно. А теперь что‑ то чересчур…

– Но мы только начали разбираться, – возразил я. – Это же психологический портрет серийного убийцы – тут все чересчур.

– Мне не по себе, – сказал Макс. – Не знаю. Я в туалет.

Он встал и ушел, бросив еду. Значит, собирался вернуться.

Я не то чтобы расстроился. Но почему я не могу просто поговорить с кем‑ нибудь? О том, что меня волнует? Может, я действительно ненормальный?

Да, так и есть.

Глава 5

Всего в нескольких милях от нашего дома было озеро. Называлось оно довольно предсказуемо для округа Клейтон – Клейтон‑ Лейк, но мне больше нравилось название Фрик‑ Лейк. Оно было около мили в ширину и несколько миль в длину. И ни одной пристани. На топких берегах рос тростник, а вода каждый год покрывалась ряской, поэтому там никто не купался. Через месяц‑ другой озеро покроется льдом, и туда будут ходить кататься на коньках и на подледную рыбалку. Вот и все – в другое время года делать там было нечего.

По крайней мере, я так думал, пока не встретил фриков.

Честно говоря, я не знал, фрики они или нет, но догадывался, что с ними что‑ то не так. Увидел я их год назад, когда понял, что больше ни минуты не могу оставаться дома с мамой. Я сел на велосипед и помчался куда глаза глядят. Не к озеру – я просто ехал, а оно оказалось на пути. Я проехал мимо машины, в которой сидел какой‑ то тип. Машина была припаркована у дороги, а этот тип смотрел на озеро. Потом я увидел еще одну машину. А через полмили – пустой пикап: водителя в нем не было, и куда он подевался – неизвестно. Еще через сотню ярдов я увидел женщину – она стояла, прислонясь к капоту, ни на что не смотрела, ни с кем не разговаривала, просто стояла.

Что все они там делали? Озеро было самое обычное – что на него смотреть? Делать там тоже было нечего. Я сразу подумал, что здесь что‑ то незаконное: торговля наркотиками, тайные любовные связи, сбрасывание трупов в озеро. Но вряд ли там было что‑ то такое. Думаю, они приехали к озеру по той же причине, что и я, – чтобы скрыться от мира. Это были фрики.

С тех пор я ездил на Фрик‑ Лейк каждый раз, когда хотел побыть один, что случалось все чаще и чаще. Фрики всегда были там – иногда новые, иногда те же самые. Рассыпавшиеся вдоль дороги, словно нитка бус. Мы никогда не разговаривали, абсолютно чужие люди, и глупо было бы думать, что это не так. Мы приезжали сюда, проводили время, размышляли каждый о своем и уезжали.

Макс после выходки за обедом весь день держался от меня подальше, а после школы я поехал на Фрик‑ Лейк, чтобы подумать. Золотая осень кончилась, листья начали чернеть, а трава на обочине стала жесткой и безжизненной.

– Что убийца сделал такого, чего он не должен делать? – сказал я вслух, положил велосипед на землю и стал греться на солнышке.

Машины я видел, но они были далеко, и никто не мог меня услышать. Фрики уважали частную жизнь.

«У первого он взял почку, а что у второго? »

Полиция хранила молчание, но скоро тело должны были привезти к нам в морг. Я подобрал камешек и бросил его в озеро.

Посмотрел на ближайшую машину, которая была припаркована в нескольких сотнях ярдов. Старая белая машина, водитель смотрел на воду.

– Может, ты и есть убийца? – тихо произнес я.

Сегодня в разных местах дороги было человек пять‑ шесть. Сколько времени пройдет, прежде чем сбудется мамино пророчество и горожане начнут обвинять друг друга? Люди боятся всего необычного, а у того, кто необычнее всех, все шансы вытащить выигрышный билет в этой лотерее охоты на ведьм. Может, это один из фриков, который приехал сегодня на берег озера? Что они с ним сделают?

Все знали, что я фрик. Может быть, они обвинят меня?

Второе тело доставили в морг восемь дней спустя. Мы с мамой почти не говорили о моей социопатии, но я учился изо всех сил, чтобы сбить ее со следа, – пусть думает о моих хороших качествах, а не о плохих. Это, похоже, сработало, потому что, когда я вернулся домой из школы и обнаружил, что они занимаются трупом второй жертвы, мама не остановила меня, увидев, что я надеваю фартук и респиратор и собираюсь им помочь.

– Чего нет? – спросил я, стоя с бутылками в руках перед мамой, которая заливала в насос формальдегид.

У Маргарет было всего несколько органов – они лежали на краю бокового стола, и она деловито вонзала в них троакар, отсасывая содержимое вакуумным насосом. Я предположил, что остальные органы уже внутри. Мама накрыла тело простыней, и я не хотел рисковать, заглядывая под нее, пока она рядом.

– Ну?.. – спросила мама, заливая жидкость в насос и глядя на метки.

– В прошлый раз не было почки, – сказал я. – Что теперь?

– Все на месте, – сказала она, усмехнувшись. – Ты уж не обвиняй каждый раз Рона – не всегда же он что‑ то теряет. Но я говорила с твоей сестрой насчет документов. Сказала, что она должна читать их внимательнее и сообщать мне обо всех особенностях, которые обнаружит. Я иногда просто не знаю, что делать с этой девчонкой.

– Но… ты уверена? – спросил я.

Убийца непременно должен был что‑ нибудь взять.

– Может быть, желчный пузырь, а Рон решил, что у жертвы он был удален, и не обратил на это внимания?

– Джон, Рон и полиция, а еще и ФБР, о чем я непременно должна тебе сказать, больше недели обследовали тело. Судмедэксперты разглядывали его в микроскоп, пытаясь найти хоть что‑ нибудь, что помогло бы им выйти на этого психа. Если бы какой‑ то орган отсутствовал, они бы непременно заметили.

– Он течет, – сказал я, показывая на левое плечо трупа.

Простыня пропиталась ярко‑ синим химическим веществом с прожилками свернувшейся крови.

– А я думала, что все перекрыла, – забеспокоилась мама, надевая крышку на емкость с формальдегидом и протягивая ее мне.

Она откинула простыню, обнажив культю руки, – та была туго перевязана, но ткань уже стала багровой. Руки не было.

– Вот черт! – воскликнула мама и бросилась за бинтами.

– У него нет руки, – посмотрел я на маму. – Я же спрашивал, не пропало ли у него что‑ нибудь, а ты ни слова не сказала про руку.

– Что там у вас? – спросила Маргарет.

– Убийца забрал его руку, – сказал я, приближаясь к телу и стягивая с него простыню.

Брюшина и на этот раз была распорота, но не с такой свирепостью, как у прошлой жертвы, – порезы были меньше, как и их количество. Этого фермера – судя по бирке, его звали Дейв Берд – не выпотрошили. Внутренние органы не вынули и не собрали в кучу.

– Чем это ты занимаешься? – сердито спросила мама.

Она выхватила у меня простыню и накрыла тело:

– Имей уважение к мертвым.

Я слишком много говорил и знал, что слишком много говорю, но остановиться не мог.

– Я думал, он что‑ то делает с органами, – сказал я, – но он их просто перебирал, чтобы найти то, что ему нужно. Он их не раскладывал как‑ то по‑ особенному, не играл с ними или…

– Джон Уэйн Кливер, – одернула меня мама, – что за бред ты несешь?!

– Это изменяет весь его психологический портрет, – сказал я, жалея, что не могу замолчать.

Мое открытие меня слишком взволновало.

– Дело не в том, что он делает с телами, а в том, что забирает. Выпотрошить человека – это самый легкий способ найти почку, это не посмертный ритуал…

– Посмертный ритуал? – переспросила мама.

Маргарет положила троакар и посмотрела на меня. Я чувствовал, как они сверлят меня взглядом и понимал, что попался. Сказал слишком много.

– Ты не хочешь все объяснить? – спросила мама.

Мне нужно было как‑ то сгладить впечатление, но я зашел слишком далеко.

– Я просто говорил, что убийца не играет с телами, – сказал я. – Что в этом такого?

– Ты был возбужден, – обвинительным тоном сказала мама. – Тебе доставило удовольствие это мертвое тело и то, как его распотрошили.

– Но…

– Я видела радость на твоем лице, Джон, и, я думаю, доводилось видеть ее и прежде. А вызвало ее мертвое тело – настоящий человек, у которого была настоящая семья и настоящая жизнь. И ты все никак не можешь этим насладиться.

– Нет, это не так…

– Вон! – сказала мама хрипловатым голосом, означавшим, что спорить не имеет смысла.

– Что?

– Вон! – повторила она. – С этой минуты я запрещаю тебе появляться в морге.

– Ты не можешь это сделать! – закричал я.

– Я тут хозяйка и к тому же твоя мать, – сказала она. – А тебя все это слишком увлекает, и мне не нравится, как ты себя ведешь и что говоришь.

– Но…

– Мне давно нужно было сделать это. Я запрещаю тебе здесь появляться… Маргарет тоже не будет тебя пускать, и Лорен я предупрежу. Пора тебе обзаводиться нормальными увлечениями и настоящими друзьями. И я не желаю слышать никаких наглых возражений на сей счет!

– Ма!

– Ни‑ ка‑ ких! – повторила она. – Ступай.

Мне хотелось ее ударить. Хотелось бить стены, столы, мертвого фермера, схватить троакар и сунуть его в глупую физиономию матери, выкачать мозг из ее головы…

«Нет. Успокойся».

Я закрыл глаза. Я нарушил слишком много правил. Я не должен даже думать о таких вещах. Не должен позволять ярости брать верх. Я закрыл глаза и медленно стащил респиратор и перчатки.

– Извини, – сказал я.

Нет, я не мог просто уйти, чтобы никогда не возвращаться, я должен был драться и…

«Нет. Успокойся».

– Извини, – снова сказал я.

Снял фартук и вышел через заднюю дверь. Подумаю об этом потом. Сейчас важнее всего мои правила.

Мне нужно удержать монстра в четырех стенах.

Я ненавидел Хеллоуин. Это так глупо – никто по‑ настоящему не боялся, все ходили по городу измазанные бутафорской кровью, или с резиновыми ножами, или, что хуже всего, в костюмах, которыми и напугать‑ то невозможно. Считалось, что на Хеллоуин по земле бродят духи зла, – в эту ночь друиды сжигали детей в плетеных клетках. Какое это имело отношение к одежде в стиле Человека‑ паука?

Интерес к Хеллоуину я потерял в восемь лет. Приблизительно в то же время начал читать про серийных убийц. Это не значит, что я перестал наряжаться на Хеллоуин, просто перестал выбирать себе костюм. Мама сама каждый год покупала мне что‑ нибудь, я это безразлично надевал и забывал обо всем до следующего года. Когда‑ нибудь мне придется сказать ей об Эдде Гейне. [14] В детстве мать одевала его как девочку. Большую часть своей взрослой жизни он убивал женщин и делал одежду из их кожи.

Можно было предположить, что Хеллоуин в этом году удастся. Ведь в городе появился настоящий демон – с клыками, когтями, все как полагается. Это должно было сыграть свою роль. Но никто еще не знал о демоне, к тому же он убил только двоих, и люди не прятались по подвалам, молясь о спасении, наоборот, все собрались в школе, в спортивном зале, и делали вид, что с удовольствием танцуют. Даже не знаю, что хуже.

Школьные дискотеки – страшное дело, а мама заставляла меня не пропускать ни одной. Так продолжалось и в старших классах, но я надеялся, что хотя бы танцы станут лучше. Ничего подобного. Дискотека на Хеллоуин оказалась особенно нелепой. Собрались какие‑ то нескладные, неуклюжие мутанты в маскарадных костюмах, встали по периметру спортивного зала, по стенам заплясали разноцветные огонечки, а завуч стал крутить по школьному радио прошлогодние песни. В рамках инициативы «обзаводиться настоящими друзьями» мама, как всегда, заставила меня идти на праздник, хотя в качестве жеста доброй воли позволила самому выбрать костюм. Я знал, что ей это очень не понравится, и выбрал костюм клоуна.

Макс был армейским командиром – пришел в отцовском камуфляжном мундире, с физиономией, разукрашенной коричневой краской. Еще, несмотря на запрет приносить оружие в школу, он прихватил пластмассовое ружье, но директор отобрал его при входе.

– Вот козел! – сказал Макс, грозя кулаком директору в другой конец зала. – Пойду и выкраду его, собака, вот увидишь. Как думаешь, отдаст он мне ружье?

– Ты только что назвал меня собакой?

– Старина, клянусь, я верну ружье, а он об этом даже не узнает. Отец научил меня кое‑ каким хитростям – он даже не поймет, что я там был.

– У тебя не тот камуфляж, – сказал я.

Мы стояли где обычно, притаившись в углу, и я смотрел на поток людей, которые перемещались от стен к столам с закусками и лимонадом и обратно.

– Мой отец получил этот мундир в Ираке, – сказал Макс. – Он самый что ни на есть настоящий.

– Тогда будет в самый раз, если мистер Лейтон спрячет твое ружье в Ираке, – заметил я. – Но мыто на школьной дискотеке на американском Среднем Западе. Если не хочешь, чтобы он тебя засек, надо одеться как жертва автокатастрофы. Сегодня много таких. Или нарисовать дырку от пули на лбу.

Дешевое бутафорское кровавое месиво в тот день пользовалось популярностью – им украсила себя едва ли не половина парней в зале. Если вы думаете, что два жестоких убийства в округе должны были сделать людей более деликатными, то ошибаетесь. Хорошо хоть никто не оделся как выпотрошенный автомеханик.

– Это было бы смешно, – согласился Макс. – Так и оденусь завтра вечером, когда будем ходить по домам и клянчить конфеты, – они в штаны наложат от страха.

– Ты будешь ходить по домам и клянчить конфеты? – услышали мы чей‑ то смеющийся голос.

Это был Роб Андерс, проходивший мимо с двумя приятелями. Они все меня ненавидели с третьего класса.

– Двое малюток пойдут по домам клянчить конфеты – отличная развлекуха для малышей.

Хохоча, они пошли своей дорогой.

– Я пойду только из‑ за младшей сестренки, – проворчал Макс в спину уходящим парням. – Мне нужно вернуть ружье – с ним этот костюм намного круче.

Он поплелся к дальней двери, оставив меня одного в темноте. И тогда я захотел пить.

На стол с закусками и лимонадом нельзя было смотреть без слез: поднос с вялыми овощами, несколько пончиков и кувшины с яблочным соком и спрайтом. Я налил себе стакан сока и тут же его выронил: кто‑ то толкнул меня сзади. Стакан упал в кувшин, обрызгав мне рукав.

Раньше я уже составлял список людей, которых рано или поздно собирался убить. Теперь это было против моих правил, но иногда мне очень не хватало этого списка.

– Это ты и есть – Оно? – произнес девчоночий голос.

Я повернулся и увидел Брук Уотсон, девчонку с моей улицы. Ее наряд напомнил мне мою сестру, одетую в стиле восьмидесятых.

– Что? – переспросил я, выуживая стакан из кувшина.

– Клоун из «Оно» Стивена Кинга, – пояснила Брук.

– Нет, – ответил я, выжимая рукав и промокая его салфеткой. – А того клоуна звали, кажется, Пеннивайз.

– Не знаю, я эту книгу не читала, – сказала она, глядя мне в глаза. – Дома у меня ее нет, но я видела обложку, поэтому решила, что ты одет, как он…

Вела она себя странно, словно… Я не мог сказать наверняка, что она собой представляет. Объясняя реакции людей, которых хорошо знал, я понимал, что они чувствуют, но Брук была для меня как закрытая книга.

И сказал первое, что пришло в голову.

– Ты панк?

– Что?!

– Ну, как называют этих людей из восьмидесятых? – спросил я.

– Ах это!

Она рассмеялась. У нее был красивый смех.

– Вообще‑ то, я – это моя мама… Ну то есть это ее одежда. Она носила ее в старших классах. Наверное, надо говорить, что я Синди Лопер[15] или что‑ то в этом роде, потому что одеться как твоя мать – просто глупо.

– Я одет почти как моя мать, – сказал я. – Но меня беспокоит, что скажет мой психотерапевт.

Она снова рассмеялась, и я понял: она думает, что я шучу. Вероятно, это к лучшему, поскольку рассказ о второй части костюма моей матери (гигантский нож мясника, протыкающий голову) напугал бы ее до смерти. Брук была довольно хорошенькая: длинные светлые волосы, сияющие глаза, а когда она улыбалась своей открытой улыбкой, на щеках появлялись ямочки. Я улыбнулся в ответ.

– Привет, Брук, – сказал Роб Андерс, приближаясь к нам с коварной ухмылкой. – Что ты разговариваешь с этим сопляком? Он все еще клянчит сладости у соседей на Хеллоуин.

– Правда? – сказала Брук, глядя на меня. – Я тоже собиралась пойти, но сомневалась… Это так увлекательно, хотя мы уже старшеклассники.

Может быть, я не понимал эмоции Брук, но что касается смущения, то я слишком хорошо знал это чувство и ошибиться не мог: Роб Андерс просто излучал смущение.

– А… ну да, – промямлил он. – В этом и правда что‑ то есть. Может, там и встретимся.

Я неожиданно почувствовал желание воткнуть в него нож.

– Да, Джон, а что насчет этого клоунского одеяния? – сказал он, переключая внимание на меня. – Ты собираешься для нас пожонглировать или, может, с разбегу врежешься в машину?

Он рассмеялся и повернул голову, чтобы посмотреть, смеются ли ребята. Но они болтали с Марси Дженсен – она была котенком, и этот костюм не оставлял сомнений, почему Макс вдруг так заинтересовался ее бюстгальтером. Роб внимательно посмотрел в ее сторону и резко отвернулся:

– Ну так что, клоун? Чего лыбишься?

– Ты классный парень, Роб, – сказал я.

Он смотрел на меня в недоумении:

– Чего?

– Ты классный парень, – повторил я. – И костюм у тебя отличный. Мне особенно нравится эта дырка от пули.

Я надеялся, что теперь он уйдет. Говорить приятные вещи людям, которые бесят, – это одно из моих правил, так я старался понизить градус кипения, но теперь уже не знал, надолго ли меня хватит.

– Ты что, издеваешься? – спросил он, смерив меня разъяренным взглядом.

У меня не было правила на тот случай, если человек, которому я сделал комплимент, не уходит.

– Нет, – ответил я, пытаясь импровизировать.

Но меня уже несло. Я не знал, что еще сказать.

– Я думаю, ты лыбишься, потому что умственно отсталый, – сказал он, подходя ближе. – Чмо! Счастливый клоун.

Он вывел меня из себя.

– Ты… – Нужно было найти нужные слова. – Я слышал, ты отличился вчера на контрольной по математике. Молодец.

Больше мне ничего не приходило в голову. Вообще‑ то, надо было уйти, но… я хотел поговорить с Брук.

– Слышь, ты, чудик, – сказал Роб, – эта вечеринка для нормальных людей. Фрики – дальше по коридору. В сортире с психами. Почему бы тебе не отправиться туда?

Вел он себя нагло, но пока не переходил к действиям – типичное поведение пятнадцатилетнего подростка, который строит из себя мачо. Я просто кипел – убить его был готов, но заставлял себя успокоиться. Я выше этого. И выше его. Он хотел меня напугать? Сейчас узнает, что такое страх.

– Я улыбаюсь, потому что представляю себе, как выглядят твои кишки.

– Что? – переспросил Роб и рассмеялся. – Ты такой крутой, да? Ты мне угрожаешь? Думаешь, сможешь меня напугать, щенок?

– У меня клинический диагноз «социопатия». Ты знаешь, что это такое? – спросил я.

– Это означает, что ты фрик, – сказал он.

– Это означает, что для меня ты имеешь не больше значения, чем картонная коробка, – уточнил я. – Ты ничто – мусор, который пока никто не удосужился выбросить. Ты что‑ то еще хочешь мне сказать?

– Заткнись! – ответил Роб.

Он все еще продолжал изображать из себя крутого, но я видел, как спесь с него слетает. Он не знал, что сказать.

– Коробка хороша тем, – продолжал я, – что ее можно открыть. И хотя снаружи на нее смотреть – скука смертная, внутри может быть что‑ то интересное. Так что когда ты говоришь все эти глупые, скучные слова, я представляю себе, каково это будет – распороть тебя и посмотреть, что внутри.

Я молчал, глядя на него, он тоже не сводил с меня глаз. Он испугался. Я позволил ему как следует прочувствовать свой страх и снова заговорил:

– Но дело в том, Роб, что я не хочу тебя резать. Я не хочу быть таким. Поэтому у меня есть правило: каждый раз, когда мне хочется кого‑ нибудь распотрошить, я говорю ему что‑ нибудь приятное. Вот почему, Роб Андерс с Карнейшн‑ стрит, двести тридцать два, я говорю, что ты – классный парень.

У Роба отвисла челюсть, он как будто собрался что‑ то ответить, но закрыл рот и отступил, сел на стул, глядя на меня, потом встал и вышел. Я все это время смотрел на него, не отрываясь.

– Я… – начала Брук, о который я совсем забыл. – Интересный способ ты изобрел, чтобы от него отделаться.

Я не знал, что сказать: она не должна была этого слышать. Ну почему я такой идиот?

– Ерунда, – пробормотал я. – Слышал где‑ то такое… в кино, кажется. Кто бы мог подумать, что его это так напугает?

– Да, – сказала Брук. – Мне пора… было очень приятно поговорить с тобой, Джон.

Она неопределенно улыбнулась и пошла прочь.

– Старина, это было нечто, – сказал Макс.

Я повернулся к нему, удивившись:

– А ты когда подошел?

– Я почти все время был здесь, – сказал он, отходя от стола с закусками. – И это было нечто. Андерс практически в штаны наложил.

– И Брук тоже, – сказал я, глядя в том направлении, куда она ушла.

Но там были только толпы людей в темноте.

– Ну и ну! – усмехнулся Макс, изображая удар. – И это после того, как она хотела тебя склеить.

– Склеить?

– Ты что не заметил? Да ты просто слепой. Она хотела пригласить тебя танцевать.

– С какой стати ей приглашать меня?

– А с той, что здесь дискотека, – сказал Макс. – И еще потому, что ты втрескавшийся клоун – ты же просто искришься. Но я очень удивлюсь, если она еще хоть раз с тобой заговорит. Это было нечто.

Следующим вечером мы с Максом и его сестренкой Одри пошли по соседям клянчить сладости. Сначала посетили ближайших. Его мать нервничала – она шла за нами с фонариком и баллончиком со слезоточивым газом. Когда мы закончили обход квартала, она отвезла нас туда, где жил я. И когда мы заявились к мистеру Кроули, он покачал головой.

– Не стоит ходить так поздно, – сказал он, нахмурившись. – Сейчас, когда объявился этот убийца, тут небезопасно.

– На улице включено все освещение, – возразил я. – К тому же горят фонари на крылечках. И нас провожает взрослый. А в новостях передали, что полицейские наряды усилены. Здесь сегодня, наверное, безопаснее, чем где‑ то еще.