Дэн Уэллс. Я ‑ не серийный убийца. Джон Кливер – 1

Дэн Уэллс

Я ‑ не серийный убийца

Джон Кливер – 1

Посвящается Робу, который дал мне самый сильный стимул, какой может дать младший брат, – напечатался первым

О быть бы мне во тьме немого океана

Парой кривых клешней, скребущихся о дно.

Т. С. Элиот. Песнь любви Дж. Альфреда Пруфрока

(перевод Виктора Топорова)

Глава 1

Миссис Андерсон нашли мертвой.

Смерть от старости – ничего удивительного. Легла вечером спать – и не проснулась. Говорят, она ушла из жизни мирно, достойно, и я вполне допустил бы, что это правда, если бы не одно «но»: прошло три дня, а ее никто не хватился. Ну о каком достоинстве можно после этого говорить? В конце концов дочь явилась навестить мать и обнаружила, что та уже три дня как мертва, тело начало разлагаться и дух от него идет, как от сбитого на шоссе животного. Но хуже всего было даже не это, а то именно, что прошло три дня – целых три дня! – прежде чем кто‑ либо задался вопросом: «Постойте‑ ка, а куда пропала старушка, та, что живет у канала? » В общем, в этой истории не было ни капли достоинства.

Ну а насчет мирно? Всё так. По словам коронера, [1] она тихо отошла в мир иной во сне тринадцатого августа, то есть за два дня до того, как кто‑ то выпустил кишки Джебу Джолли и оставил лежать его в луже крови за прачечной самообслуживания. Мы тогда еще не знали об этом, но так уж вышло, что миссис Андерсон стала единственной в округе Клейтон, кто умер собственной смертью за последние почти шесть месяцев. Остальных забрал Клейтонский убийца.

Точнее, большинство из них. Всех, кроме одного.

Тело миссис Андерсон мы получили от коронера в субботу, второго сентября, вернее, тело получили мама и тетушка Маргарет, я не в счет. Ведь это они хозяйничают в морге, а мне только пятнадцать. Большую часть дня я провел в городе – смотрел, как полиция вычищает то, что осталось от Джеба. Вернулся я, когда солнце уже начало садиться. Проскользнул с заднего хода, чтобы не столкнуться с матерью: она наверняка стояла у парадной двери. Видеть ее мне не хотелось.

Позади меня еще никого не было, остались только я и тело миссис Андерсон. Оно лежало на столе, под синей простыней, совершенно неподвижно. И пахло, как гнилое мясо и морилка для тараканов, и, хотя единственный вентилятор громко гудел у меня над головой, смрад никуда не исчезал. Я вымыл руки под краном, прикидывая, сколько у меня времени. Потом осторожно прикоснулся к телу. Мне нравилась кожа стариков – сухая, морщинистая, похожая на пергамент. Коронер не слишком старался привести тело в порядок, все были заняты Джебом, но по запаху я понял, что они хотя бы воспользовались морилкой, чтобы истребить насекомых. За три жарких дня в конце лета наверняка налетело и наползло немало всякой твари.

Главную дверь морга распахнула какая‑ то женщина и вошла внутрь. В зеленом халате и респираторе, она казалась похожей на хирурга. Я замер, решив, что это моя мать, но женщина бросила на меня взгляд и подошла к столу.

– Привет, Джон, – сказала она и взяла стерильные салфетки.

Это была не мама, а ее сестра‑ двойняшка Маргарет. Когда они надевали респираторы, я едва мог отличить одну от другой. Голос Маргарет был чуть выше, чуть… энергичнее. Наверное, оттого, что она никогда не была замужем.

– Привет, Маргарет.

Я сделал шаг назад.

– Рон все больше ленится, – сказала она и взяла спрей. – Он даже не вымыл ее – объявил смерть от естественных причин, и до свидания. Миссис Андерсон заслуживает лучшего.

Она повернулась и посмотрела на меня:

– Ну что, так и будешь стоять или все‑ таки поможешь мне?

– Извини.

– Вымой руки.

Я нетерпеливо закатал рукава и снова направился к раковине.

– Откровенно говоря, – продолжала она, – я даже не знаю, что они там делают в офисе коронера. Непохоже, что очень уж заняты. Наш бизнес дышит на ладан.

– Джеб Джолли умер, – сказал я, вытирая руки. – Его нашли на улице за прачечной самообслуживания.

– Это тот механик? – спросила Маргарет упавшим голосом. – Ужасно. Он моложе меня. Что случилось?

– Убили, – сказал я и снял с крючка респиратор и фартук. – Сначала они решили, что это одичавшая собака, но у него кишки были наружу.

– Ужасно, – повторила Маргарет.

– Ты вот беспокоишься за бизнес, а два тела на уик‑ энд означают денежки на счете в банке.

– Даже шутить так не смей, Джон! – отрезала она, сурово посмотрев на меня. – Смерть – это скорбная вещь, даже если ты зарабатываешь на ней деньги. Ты готов?

– Да.

– Вытяни ее руку.

Я взялся за правую руку трупа и вытянул ее вперед. При трупном окоченении тело так окостеневает, что ничего не сдвинешь, но окоченение длится день‑ полтора, а миссис Андерсон умерла так давно, что все мышцы у нее расслабились снова. Хотя кожа была словно бумага, плоть под ней оставалась мягкой, как тесто. Маргарет обрызгала руку дезинфицирующим средством и начала осторожно обтирать ее тряпкой.

Даже когда коронер добросовестно выполняет свои обязанности и омывает тело, мы всегда, прежде чем начать, делаем то же самое. Бальзамирование – процесс длительный, это тонкая работа, и начинать ее надо с чистого листа.

– Воняет оно ужасно, – сказал я.

– Она.

– Воняет она ужасно.

Мама и Маргарет настаивали, что мы должны уважительно относиться к покойникам, но на данном этапе их требование казалось немного запоздавшим. Это уже не человек – труп. Нечто неодушевленное.

– Она действительно пахнет, – призналась Маргарет. – Бедняжка. Жаль, что никто не нашел ее раньше.

Маргарет перевела взгляд на вентилятор, гудевший за решеткой в потолке:

– Будем надеяться, мотор в нем не сгорит и не подведет нас сегодня.

Маргарет произносила эти слова перед каждым бальзамированием, это было чем‑ то вроде мантры. Вентилятор продолжал кряхтеть наверху.

– Ногу, – велела она.

Я перешел к ногам трупа и вытянул ему ногу, Маргарет стала брызгать на нее спреем.

– Отвернись.

Продолжая держать руками в перчатках ногу, я отвернулся и уставился в стену, а Маргарет откинула простыню и начала обмывать промежность.

– В этом есть один положительный момент, – заметила она. – Сегодня или завтра утром у всех вдов в округе будут гости. Каждый, кто услышит о миссис Андерсон, тут же отправится к собственной матери – проверить, как она там. Другую ногу.

Я хотел ей сказать, что все, кто узнает о смерти Джеба, прямиком отправятся к своему автомеханику, но Маргарет не любила такие шутки.

Мы прошли по всему телу – от ноги до руки, от руки к туловищу, от туловища к голове, пока все не вымыли и не продезинфицировали. Пахло смертью и мылом. Маргарет швырнула тряпки в корзинку для грязного белья и начала готовить бальзамирующие составы.

Я помогал маме и Маргарет в морге с самого детства, еще до того, как от нас ушел отец. Поначалу убирал в часовне: подбирал программки, чистил пепельницы, пылесосил, делал все, что под силу шестилетнему мальчишке. С годами мне стали давать более ответственные поручения, но до настоящего дела – бальзамирования – не допускали, пока мне не исполнилось двенадцать. Бальзамирование – это нечто такое… не знаю, как описать. Все равно что играть с большой куклой, одевать ее, купать, вскрывать, чтобы посмотреть, что у нее внутри. Как‑ то раз, когда мне было лет восемь, я через щелку в двери подглядывал, как это делает мама, пытался понять, в чем же этот великий секрет. Думаю, когда на следующей неделе я распорол плюшевого мишку, она не догадалась, откуда ноги растут.

Маргарет протянула мне комок ваты, и я держал его наготове, пока она осторожно заталкивала маленькие комочки под веки покойницы. Глаза уже начали уменьшаться в размерах, впадать, теряя влагу, а с помощью ваты под веками можно создать видимость, будто ничего такого нет. Кроме того, вата помогала скрепить веки, но Маргарет на всякий случай добавляла клеящую эмульсию – тогда и влага не испарялась, и веки оставались закрытыми.

– Дай‑ ка мне шприц‑ машину, Джон, – сказала она, и я оставил вату и быстро принес с металлического столика у стены то, что она просила.

Шприц‑ машина представлял собой длинную металлическую трубку с двумя опорами для пальцев по сторонам – с виду обычный шприц для внутримышечных инъекций, только большой.

– Можно я сделаю?

– Конечно, – сказала она, оттягивая щеки и верхнюю губу трупа. – Вот сюда.

Я аккуратно прижал шприц‑ машину к десне и надавил, вводя иглу в кость. Зубы были большие и желтые. Мы ввели еще одну иглу в нижнюю челюсть и соединили их проволокой, потом надежно переплели концы, чтобы рот не открывался. Маргарет выдавила клеящую эмульсию на пластмассовую пластину, похожую на апельсиновую корку, и сунула ее трупу в рот, чтобы он оставался закрытым.

Закончив с лицом, мы приступили к остальным частям тела – аккуратно распрямили ноги, сложили, как положено, руки на груди. Когда формальдегид проникает в мышцы, они увеличиваются в размерах и затвердевают. Но сначала надо придать телу прежнюю форму, чтобы семья не видела, как его изуродовала смерть.

– Поддержи ей голову, – сказала Маргарет, и я послушно подсунул обе ладони под голову трупа, чтобы она не шевелилась.

Маргарет пощупала над правой ключицей и ввела длинную трубку во впадину на шее старухи. Когда делаешь такое с трупом, крови почти не бывает. Потому что сердце не работает, кровяного давления нет, вся кровь под воздействием силы тяжести оказывается в нижней части тела. А поскольку эта женщина была мертва дольше, чем обычно, ее грудь впала и была обескровлена, тогда как спина стала почти багряной, словно гигантский синяк. Маргарет проникла в отверстие небольшим металлическим крючком, вытащила две крупные вены, точнее, артерию и вену и каждую обхватила петлей. Они были багряные и вялые, как два червяка, выволоченные из своего укрытия на несколько дюймов. Маргарет вернула их на место и повернулась, чтобы взять насос.

Большинство людей даже не догадываются, сколько самых разных химических средств используют бальзамировщики, но первое, что привлекло бы ваше внимание, – не их количество, а их цвет. У каждой бутылочки – с формальдегидом, антикоагулянтами, прижигающими средствами, бактерицидами, кондиционерами – цвет свой, яркий, словно фруктовый сок. Банки с бальзамирующими жидкостями выглядят как разные виды фруктового мороженого на витрине. Маргарет подбирала химикаты тщательно, словно ингредиенты для супа. Не каждому трупу нужны все подряд, и найти правильный рецепт для конкретного тела – это искусство и наука одновременно. Пока она этим занималась, я отпустил голову и взял скальпель. Они не каждый раз позволяли мне делать разрезы, но если были заняты чем‑ то и не видели, что я делаю, – это сходило мне с рук. К тому же у меня неплохо получалось, так что мама и Маргарет проявляли снисходительность.

Через артерию, которую извлекла Маргарет, в тело нужно закачать химический коктейль, который она готовила. По мере того как труп будет им заполняться, имеющиеся в нем жидкости, такие как кровь и вода, будут выходить из разрезанной вены в дренажную трубку, а из нее литься на пол. Недавно я узнал, что все это просто уходит в канализацию. Хотя, с другой стороны, куда это должно попадать? И чем оно хуже всего того, что сливают в канализацию? Я закрепил артерию и медленно, осторожно – чтобы не разрезать до конца – рассек ее. Когда отверстие было готово, взял канюлю – изогнутую металлическую трубочку – и ввел в отверстие. Артерия была гибкой, как резиновый шланг, и покрыта тонкими волокнами мышц и капилляров. Я осторожно положил металлическую трубку на грудь и сделал такой же надрез на вене. В нее вставил дренажную трубку, которая соединялась с длинной змейкой пластикового шланга, уходившего в напольный сток. Затянул петли, которыми Маргарет прежде обхватила вену и артерию, – теперь сосуды были перекрыты.

– Так, похоже, все правильно, – сказала Маргарет, подталкивая к столу насос.

Он был на колесиках, чтобы отодвинуть в сторону, когда не нужен, но теперь насос оказался по центру комнаты. Маргарет подсоединила основной шланг к канюле, которую я засунул в артерию. Тетушка на мгновение задержала взгляд на затянутых петлях, одобрительно кивнула и налила первый химикат (ярко‑ оранжевый коагулянт для растворения сгустков крови) в емкость на насосе. Нажала кнопку, и насос неохотно ожил, заработал в такт с сердечным ритмом. Маргарет внимательно следила за его работой, регулируя давление и скорость. Давление внутри тела быстро нормализовалось, и вскоре темная густая кровь заструилась в водосток.

– Как дела в школе? – спросила Маргарет, стаскивая резиновую перчатку, чтобы почесать голову.

– Да ведь всего два дня прошло. В первую неделю обычно мало что происходит.

– Но это твоя первая неделя в старшем классе, – возразила Маргарет. – Разве это не здорово?

– Не очень, – ответил я.

Антикоагулянт уже почти весь был закачан, и поэтому Маргарет налила в емкость ярко‑ синий кондиционер, чтобы подготовить кровеносные сосуды к поступлению формальдегида. Она села.

– Завел новых приятелей?

– Да, – сказал я. – За лето в город приехала целая новая школа, так что я удивительным образом расстался с ребятами, которых знал с подготовительного класса. И все новенькие, конечно, захотели дружить с чокнутым парнем. Это было очень мило.

– Ты не должен так подшучивать над собой, – заметила она.

– Вообще‑ то, я подшучивал над тобой.

– И это ты тоже не должен делать, – сказала Маргарет, но в ее глазах я видел едва заметную улыбку.

Она снова встала, чтобы добавить в насос следующие препараты. Теперь, когда два первых компонента уже закачивались в тело, Маргарет начала замешивать настоящую бальзамирующую жидкость: увлажнитель и смягчитель воды, чтобы не разбухали ткани, консерваторы и бактерициды, чтобы поддерживать тело в хорошем состоянии (насколько это возможно в данный момент), и красители, чтобы придать коже розоватый оттенок. Главной составляющей был, конечно, формальдегид – сильный яд, который убивает все бактерии, усиливает жесткость мышц, протравливает органы, а это, собственно, и есть бальзамирование. Маргарет добавила внушительную дозу формальдегида и густой зеленый ароматизатор, чтобы приглушить едкий запах. В емкости насоса поднялся настоящий вихрь ярких красок – как в граниторе[2] на заправке. Маргарет закрыла емкость и проводила меня до задней двери. Вентилятор едва работал, и находиться в помещении при такой концентрации паров формальдегида было небезопасно. На улице уже стемнело, и городок погрузился в почти ничем не нарушаемую тишину. Я сел на ступеньку, а Маргарет прислонилась к стене, поглядывая внутрь через открытую дверь, чтобы вовремя заметить, если что‑ то пойдет не так.

– Домашнее задание тебе уже дали? – спросила она.

– Я за выходные должен прочесть введение большинства учебников, это все должны сделать. А потом надо написать задание по истории.

Маргарет посмотрела на меня, стараясь казаться беззаботной, но ее выдавали плотно сжатые губы, да и моргала она слишком часто. Это означало, что ее что‑ то беспокоит.

– А тему ты получил? – спросила она.

Я постарался сохранить безразличное выражение:

– Крупные фигуры в американской истории.

– Гм… Джордж Вашингтон? Или, может быть, Линкольн?

– Я уже написал.

– Здорово, – похвалила Маргарет, но было видно, что она хотела сказать совсем не это.

Помолчав, она перестала притворяться:

– Ты предлагаешь мне самой догадаться или все‑ таки скажешь, о ком из этих твоих психопатов ты написал?

– Это не мои психопаты.

– Джон…

– О Деннисе Рейдере, [3] – сдался я, глядя на улицу. – Его поймали несколько лет назад, и я подумал, что тут есть связь с сегодняшним днем.

– Джон, Деннис Рейдер – убийца СПУ. [4] Он преступник. Тебе дали задание написать о замечательных личностях, а не…

– Учитель говорил о крупных фигурах, а не о замечательных, так что плохие ребята тоже попадают в эту категорию, – заметил я. – Он даже сам предложил как вариант Джона Уилкса Бута. [5]

– Между убийцей политика и серийным убийцей большая разница.

– Знаю, – ответил я, глядя ей прямо в глаза. – Поэтому и написал то, что написал.

– Ты и правда сообразительный парень, – сказала Маргарет. – Говорю это без всякой иронии. Вероятно, единственный, кто уже сделал задание. Но так нельзя… Это ненормально, Джон. Я надеялась, ты уже вырос из этой своей одержимости душегубами.

– Не душегубами, – возразил я. – Серийными убийцами.

– В этом различие между тобой и остальными, Джон. Никто не видит тут никакой разницы.

Она вернулась в морг, чтобы заняться внутренними полостями трупа: вывести желчь и яд, очистить тело полностью. Стоя в темноте, я смотрел на небо и ждал.

Не знаю чего.