КЛЯТВА. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

КЛЯТВА

Вася встал и сказал:

– Пора.

И все поняли, что значит: пора.

Каждый из ребят вынул из‑ за пазухи или из кармана красный галстук. Каждый завязал его на шее, только одной Лене, самой младшей, галстук завязал командир. Лена стояла прямо и смотрела на Васю во все глаза.

Потом в глубокой, ничем не нарушаемой тишине ребята выстроились и приготовились повторять за Васей слова клятвы…

Володя Лагер никогда не мог думать о чем‑ нибудь одном. Он всегда думал сразу о многом. Вот и сейчас, стоя в строю, затаив дыхание и думая о клятве, слова которой он сейчас произнесет, он в то же время мысленно видел и другое. Почему‑ то представились ему новенькие блестящие калоши. Этими калошами они играли в футбол в классе в тот самый день – три года назад, – когда их должны были принимать в пионеры. Володя уже давно выучил назубок Торжественное обещание, явился в школу заранее и в ожидании сбора, найдя в углу новенькие калоши Оли Цыганковой (она получила их в подарок и очень ими гордилась), нацепил их на кончик пальцев ног и подбросил в воздух – сначала одну, потом другую. Одна упала на парту, другая на шкаф с глобусом. Мальчишки бросились к ним и… закипел футбол в два мяча. А Надя Гордиенко сказала: «И как вам не стыдно? В такой день! » И он, Володя, ответил: «А что такого? Все вступают в пионеры и ничего особенного! »

А потом, когда Надя читала обещание срывающимся голосом, бледная от волнения, он не удержался и дернул ее сзади за косу.

Когда пришла Володина очередь давать обещание, он набрал воздуху в легкие и забарабанил. Он решил сказать все обещание единым духом. Но тетя Поля, нянечка, стоявшая неподалеку, неодобрительно посмотрела на него и сказала: «Затарантил! » И, правда, он тарантил, а не давал обещание. Разве он думал тогда о смысле слов: «Я, юный пионер, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…»

Лицо товарищей… Вот они стоят, его товарищи. Лица бледные, строгие. От маленького дрожащего огонька по этим лицам бегут тени, и они кажутся от этого еще строже, еще торжественнее.

Вася вышел вперед и стал читать вполголоса слова клятвы. И каждую фразу повторял за ним хор приглушенных голосов.

– …Буду выполнять все задания, которые мне поручит командир!

– …Буду беречь в секрете всю работу отряда!

– …Буду мстить подлым врагам, которые принесли нам голод и смерть!

– …Если я нарушу эту клятву трусостью или изменой, то пусть мои товарищи осудят меня на смерть. Клянусь, и клятва будет верна!

– Клянусь, и клятва будет верна! – вдруг еще раз повторила Лена. И в ответ ей, перекликаясь, зазвучали голоса ребят все громче и громче:

– Клянусь, и клятва будет верна!

Пионеры‑ подпольщики установили свои законы. «Уважать друг друга, не ссориться между собой, – гласил один из этих законов. – Не говорить ничего худого за спиной товарища, все только прямо в глаза».

На улице им опасно было открыто приветствовать друг друга салютом. Они изобрели другое приветствие: при встрече с товарищем пионер‑ подпольщик тихо спрашивал его:

– Ты готов?

И слышал знакомый, исполненный в те дни особого смысла ответ:

– Всегда готов!

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Вася резко обернулся: кто это? Кого ему напомнил этот прохожий с котомкой на спине, с палкой в руках?

Глаза синие, пристальный взгляд исподлобья… Быстрая улыбка… Он смотрел вслед прохожему, стараясь понять, где он видел этого человека. И вдруг его осенило: переводчик из Артемовска. Он!

Вася едва не кинулся вдогонку, но тут же вспомнил: тот хромой. А этот идет ровно. Идет не спеша, вольно, почти не опираясь на палку. Нет, не он!

Вася пошел своей дорогой. А почему же он улыбнулся, прохожий? А если узнал, почему не окликнул? Да нет же, не он! И тот был бритый, а у этого борода. Ну, бороду нехитро завести…

«Где‑ то сейчас хромой переводчик? – думал Вася. – Где дядя Егор? Вот бы кого повидать, вот бы с кем посоветоваться! »

В селе по‑ прежнему говорили, будто невдалеке действует партизанский отряд, будто в нем есть покровчане – коммунисты, комсомольцы. А что, если и дядя Егор в том отряде? Нет, едва ли! Тогда уж он нашел бы способ дать о себе знать. Эх, дядя Егор, дядя Егор! Хоть бы на одну минуту с тобой увидеться!

Вот они уже выпустили немало листовок, разжились и оружием, патронами. Правда, еще маловато у них этого добра, но все же… Заботятся ребята, как и было условлено, о семьях фронтовиков. Толя Прокопенко каждый день навещает одинокую старуху, мать трех сыновей‑ фронтовиков, носит ей воду, помогает на огороде. Варя Ковалева хлопочет в соседней хате: там полно детишек, а мать на целый день уходит на поиски – чем бы их накормить. Нелегкая это сейчас задача. Варя то и дело намывает ребятишек, стирает, чинит им штаны, рубашонки, всячески старается их развлечь, развеселить, чтоб меньше об еде вспоминали.

С Варей часто приходят ее подруги по школе – Галя и Паня. Девочки эти ничего не знают о подпольном отряде, но охотно помогают Варе. Вася советовал товарищам не бояться брать себе на помощь других ребят: одним‑ то им не справиться со всеми делами, ведь у каждого своя семья, каждый помогает матери по дому…

Да, они не сидят сложа руки. Но что делать дальше? Что происходит на Большой земле, на фронтах? Вон фашисты по‑ прежнему кричат, что взяли Москву, Ленинград. Уже сколько времени, чуть не с первых дней войны, об этом твердят. Брешут, конечно. И Вася с ребятами не раз писали в своих листовках, что и Москва наша и Ленинград наш. Но нельзя же говорить людям одно и то же. А узнать что‑ то новое они могут только от партизан. И как тут ни ломай голову – ничего умнее не придумаешь…

– Вась, погоди!

Его догоняла Лена.

– Вася, тебя Галя зовет.

– Какая Галя?

– Да сестра твоя! Вот дурной, «какая Галя»! Я ее сейчас встретила. Она велела скорей тебя прислать.

– Что за спех такой?

– Велела – и дело с концом.

Вася повернул назад. Лена шла рядом. Теперь, как и до войны, она часто бывала рядом с Васей. Всегда придумывала предлог для того, чтобы пойти к Носаковым. «Мам, тете Домне ничего отнести не надо? – спрашивала она мать с утра. – Мам, я сбегаю к Васе, надо чего передать? »

И сейчас Лена, конечно, решила проводить Васю к Галине. Шагала она широко, подлаживаясь к нему, и думала: «Что это за человек сидит у Галины и зачем ему Вася? » Думала об одном, а спросила совсем о другом, о чем давно собиралась спросить, да все забывала.

– Ты почему мне тогда ничего про листовки не сказал? Ну, с самого начала? Почему?

– Тише ты! – оглядываясь вокруг, прошептал Вася. – Нашла место для таких разговоров. Лучше скажи, зачем я Гале понадобился?

– Там у нее какой‑ то дядечка. Глаза синие‑ синие, как у Володьки Лагера, а борода рыжая, как…

– Глаза синие, говоришь? – Вася ускорил шаг, и Лене пришлось чуть ли не бежать, чтоб поспеть за ним.

– Ты иди домой! – сказал ей Вася. – Прощай!

Он вошел в Галину хату. Из‑ за стола поднялся человек. И опять навстречу Васе блеснул быстрый и пристальный взгляд.

– Вы?! – громко вырвалось у Васи.

– Узнал? Она тебя не обманула? – синеглазый провел рукой по бороде.

– Борода – что! – смущенно улыбнулся Вася. – Мне вот казалось, вы раньше на ногу немного припадали…

– Немного? Да ты, я гляжу, вежливый. Я хромал вовсю. Так надо было. Ну, слушай. Во‑ первых, привет тебе от Егора Ивановича. Он мне напомнил, что ты в Покровском. А я знаю, с тобой можно говорить открыто, не кривя душой. Так вот, дам тебе листовку. В ней последняя сводка Информбюро – вчера вечером приняли по радио с Большой земли. – Он снял с ноги старый, стоптанный башмак, вынул из него одну стельку, другую, затем маленький бумажный квадратик. И спросил придирчиво: – Куда положишь?

…Когда Вася через час вышел от Гали, он увидел сидящую на лавочке перед палисадником Лену. Взобравшись на лавочку с ногами и обхватив руками колени, она терпеливо ждала. Вася не сразу ее окликнул, что‑ то мешало ему. Он постоял на пороге, посмотрел, потом тихо позвал. Лена спустила ноги наземь и спросила с готовностью:

– Пошли?

Они шли молча. И хотя Лене очень хотелось узнать, зачем Галя звала к себе Васю, она ни о чем не спрашивала. Они миновали сельсовет и два тополя, которые как стражи стояли по обе его стороны. Прошли и весь в красных мальвах палисадник Никулиных.

И вдруг Вася сказал:

– Ты ведь тоже ничего мне не говорила, когда обещалась Наде молчать.

– Нет, я бы сказала, – призналась Лена. – Я бы непременно сказала! А только сама не хотела. Я ведь знала, что ты таишься.

– Если обещал, надо держать слово.

– Надо! Так ведь надо и знать, кому говоришь!

– А если ошибаешься?

– Да разве мы в ком ошиблись?