В РАЗЛУКЕ

Миновала неделя – томительная, темная, хоть и стояли на дворе яркие солнечные дни. Васе больше всего хотелось пойти в Покровское: двенадцать километров – путь недальний. Но мать не пускала.

– Погоди, еще успеешь набегаться! – и добавляла тихо: – Не могу я одна оставаться.

Из Покровского тоже никто не приходил. И там, видно, матери не хотели отпускать от себя ребят.

Вася Носаков родился в Сибири, но вырос в Покровском и Покровское любил и помнил с малых лет. Маленький белый домик, в котором жили они с матерью, стоял на краю села. Сразу же за калиткой начиналась степь. Зимой ее укрывали снега, село терялось в безбрежной белизне, и только из труб высоко поднимались столбы розоватого дыма. Весной степь разливалась вокруг Покровского, как бескрайнее зеленое море.

Вася любил и степь и сады. Он часами бродил вокруг Покровского или лежал в траве, глядя в высокое небо. В школе учителя говорили о нем: «Мечтатель». Он любил рисовать – в рисунках его смешивались явь и сказка: белая украинская хата, ярко‑ синее украинское небо – и вдруг рядом лебеди. Чудесные птицы, которых в Покровском никто никогда не видывал.

Сейчас ему ничего не хотелось: ни рисовать, ни читать. Уходя из Покровского, он не тронул со стола ни книг своих, ни учебников, не снял со стены картин, даже самую любимую – портрет матери, который писал долго, с полгода наверно. Он много раз кончал его, вот уже совсем было кончил, а взглянет на другое утро и видит: глаза не те. Взгляд не тот. Губы не так улыбаются. Руки не так держат шитье…

Карандаши и краски тоже остались в Покровском, но будь они тут – все равно сейчас они были Васе ни к чему. Иногда ему казалось, что и сам он остался в Покровском, а здесь кто‑ то другой носит матери воду, пропалывает с теткой Настасьей огород, поджидает вечерами дядю Егора. Что сейчас делают Галя с Толей? А Борис? Лена? И неужели только в разлуке начинаешь понимать, как любишь все, с чем разлучился?