Скотт Вестерфельд 8 страница

Видимо, это не укрылось и от султана. Прежде чем что-то произнести, он легонько кашлянул.

— Возможно, и нет, доктор Барлоу. — Он свел ладони вместе; на этот раз автомат его действий не продублировал, продолжая сжимать циклопической дланью то, что осталось от ящика и его содержимого. — Весы теперь, в определенном смысле, сбалансированы.

— Каким это образом?

— Как раз сегодня нам удалось обрести замену «занятому» вами у нас дредноуту. Да не одним кораблем, а сразу двумя. Позвольте представить нового командующего османским флотом адмирала Вильгельма Сушона.

Из тени выступил человек, при виде которого у Дэрин отвисла челюсть. На нем был синий, с иголочки мундир германского военно-морского флота; лишь красная феска на голове нарушала строгое соответствие военному регламенту. Офицер, щелкнув каблуками, поклонился султану, а затем, повернувшись, отсалютовал доктору Барлоу.

— Мадам, добро пожаловать в Стамбул.

Дэрин буквально поперхнулась. Так вот как исчезли те два германских броненосца: османы взяли их себе, причем они не просто включили корабли в свой чертов военный флот, а назначили капитана «Гебена» его главнокомандующим!

Ученая леди глазела на него, буквально окаменев. Дэрин впервые видела ее такой сраженной. Нелепая пауза затянулась; медленно капающее на пол содержимое яиц словно отмеряло ее время.

Наконец на германский салют, откашлявшись, ответила Дэрин.

— Как присутствующий здесь старший по званию британский военный, — сказала она, козырнув, — передаю вам благодарность от лица британского воздушного флота. За все ваше, гм, гостеприимство.

Адмирал Сушон смерил выскочку холодным взглядом.

ДАР ОТВЕРГНУТ

— Не имею чести быть с вами знакомым, сэр.

— Мичман Дилан Шарп, честь имею!

— Ах мичман. Понятно. — Адмирал снова обернулся к доктору Барлоу, протягивая при этом руку. — Прошу простить, мадам, за военные формальности. Я совсем упустил, что вы гражданское лицо. Рад нашему знакомству. И как славно, что благодаря моему недавнему назначению мы с вами встречаемся не как враги.

Ученая леди, протянув руку, позволила адмиралу галантно ее поцеловать.

— Да-да, очаровательно, — постепенно беря себя в руки, сказала она, прежде чем снова обернуться к султану. — Два броненосца — дар в самом деле солидный. Я так впечатлена немецкой щедростью, что, пожалуй, вынуждена предложить еще один подарок от имени британского правительства.

— В самом деле? — Первое лицо Османской империи заинтригованно подалось вперед. — И о чем идет речь?

— О «Левиафане», великий султан.

В зале снова стало тихо. Дэрин заморгала: наша ученая шишка что, вообще рехнулась?

— Это самый известный из всех живых водородных летающих кораблей, — продолжала между тем доктор Барлоу. — По ценности он с лихвой превосходит «Осман» и его спутника, вместе взятых, а по мощи замысла ваши немецкие друзья с ним и рядом не стояли.

Вид у султана был определенно довольный, а улыбка на лице адмирала Сушона, наоборот, застыла гримасой. У самой Дэрин голова шла кругом; ей просто не верилось, что она действительно слышит все это из уст ученой леди.

— Доктор Барлоу, — срывающимся голосом произнесла она, — чтобы отдать корабль… Э-э… Такое обычно согласовывается с капитаном.

— Ах да, конечно, — с аристократичной небрежностью взмахнула рукой доктор Барлоу. — Спасибо, что напомнили, мистер Шарп. Нам понадобится денек-другой, чтобы связаться с Адмиралтейством, великий султан. Прежде чем осуществить акт дарения…

— Вот досада, доктор Барлоу, — перебил адмирал Сушон, кладя ладонь на рукоятку кортика. — Но лимит пребывания кораблей воюющих сторон в нейтральных портах составляет двадцать четыре часа. Причем международные законы военного времени по данным вопросам очень строги.

— Позвольте вам напомнить, адмирал, — медвяным голосом изрек султан, — что и ваш льготный период пребывания за время наших переговоров уже истек.

Адмирал, открыв было рот, опять его закрыл и поклонился.

— Разумеется, великий султан. Я весь в вашем распоряжении.

Откинувшись на спинку дивана, Мехмет Пятый с величавой улыбкой скрестил на груди руки. Без вторящего ему автомата жестикуляция султана стала более подвижной. Или все оттого, что ему просто доставляло удовольствие стравливать меж собой две великие державы?

— На этом, пожалуй, и сойдемся, — подытожил он. — Доктор Барлоу, у вас четыре дня на то, чтобы передать мне «Левиафан».

Спустя полчаса «Стамбул» снова поднялся в небо. Когда он проходил над серебристо сверкающим проливом, к стоящим у поручней Дэрин и доктору Барлоу подошел Кизлар-ага, имевший откровенно бледный вид.

— Не знаю, что и сказать, мадам. Мой повелитель султан был нынче просто сам не свой.

— Почему же? Твердости его заявлениям, казалось, не занимать, — заметила доктор Барлоу, судя по голосу все еще не вполне оправившаяся от потрясения.

— Это так. Но с той поры, как он возвратился обратно во дворец, наш повелитель ведет себя странно. Немцы очень многое здесь изменили. И отнюдь не все этим довольны.

Дэрин нахмурилась; очень хотелось рассказать ему насчет подмеченных странностей в поведении автомата. Но кто знает, как отнесется к этому ближайший советник султана?

Механическая сова все так же сидела у Кизлар-аги на плече, но цилиндрик на ее груди больше не вращался. Возможно, это была какая-то звукозаписывающая машинка, которую он отключил, чтобы сохранить их разговор в тайне.

— Вы думаете, он может передумать насчет подарков кайзера? — осторожно спросила доктор Барлоу.

Советник в ответ развел руками.

— Одному Аллаху известно, мадам. Но за последний десяток лет наша империя вынесла две войны, да еще и кровавую революцию. Далеко не все жаждут присоединиться к нынешнему безумию в Европе.

Доктор Барлоу сдержанно кивнула.

— В таком случае молитесь, чтобы слова ваши были услышаны.

— Мы постараемся. Мир да пребудет с вами и с нами всеми, — сказал он со вздохом, после чего, поклонившись, пошел обратно на нос воздушного корабля.

— Как интересно, — сказала ученая леди, когда он отдалился. — Быть может, у этой страны все еще есть надежда.

— Что именно он имел в виду? — спросила Дэрин.

— Возможно, он планирует дать своему императору хороший совет, — пожала плечами леди. — А может, и кое-что иное. Султаны ведь сменялись и прежде.

Дэрин отвернулась к поручням, и вдруг — вот они, как на ладони, — и «Гебен», и «Бреслау» — оба на приколе в бухте Золотой Рог.

— Адмирал, получается, не врал! — воскликнула она, видя, что на главных мачтах броненосцев развеваются флаги Османской империи. — Вчера они, наверное, просто укрывались в Черном море.

— Мне надо было догадаться, — упрекнула себя доктор Барлоу. — Эти корабли фактически находились в ловушке и для самой Германии оказались бесполезны. Почему бы действительно не предложить их в качестве взятки?

— Н-да. Кстати, о взятках. — Дэрин нервно вздохнула, не решаясь даже произнести это вслух. — А что там насчет… ну, в общем, отдать «Левиафан»? Вы, извиняюсь, в своем уме?

Доктор Барлоу глянула искоса.

— Иногда, мистер Шарп, вы попросту несносны. Разве непонятно, что это просто уловка, чтобы продлить наше пребывание здесь? Я-то решила, что вы сообразили, коли уж подыграли мне столь блестяще. Четыре лишних дня могут оказаться очень даже полезными.

Дэрин смолкла в нерешительности. То есть как это: подыграла? Она просто сказала первое, что пришло в голову.

— Но если мы не отдаем корабль османам, зачем тогда здесь оставаться?

— Ну, знаете, мистер Шарп! — Судя по твердости голоса, ученая леди окончательно восстановила душевное равновесие. — Вы что, думали, я потащусь через всю Европу, не имея резервного плана?

— В этом, что ли, ваш план, мэм? Давать султану ложные обещания, отчего он лишь сильнее взбеленится?

— Взбеленится? Вряд ли. — Ученая леди вздохнула. — Сомневаюсь, что гнев султана действительно на что-нибудь влияет, поскольку Османская империя фактически находится в руках у германцев.

— А ведь правда, — задумчиво согласилась Дэрин. — Кстати, о руках: у меня лично нет уверенности, что султан действительно собирался уничтожить те яйца.

Доктор Барлоу с вызовом глянула на мичмана.

— Вы хотите сказать, что труд всей моей жизни пошел прахом по случайности?

— Никак нет, мэм. Просто султан не сжимал кулак. Он лишь указывал на ящик, а автомат взял и раздавил яйца.

Доктор Барлоу, помолчав, мрачно кивнула.

— Ну конечно. Какая же я идиотка! Ведь тронную залу отстроили немецкие инженеры, и именно они, а не султан, управляли тем истуканом! Можно сказать, вывернули ему руку.

— Вот-вот.

Дэрин отрешенно уставилась на воду. «Стамбул» завершил поворот, и «Гебен» сейчас постепенно исчезал вдали. Над ним все еще можно было различить зловещий силуэт пушки Теслы, распорки которой густо обсели птицы.

— Вы, небось, размышляете, куда они повернут руку султана теперь?

— Точно так, мистер Шарп.

Дэрин оглядела уходящую вдаль водную гладь. Средиземноморская эскадра Британии расположилась как раз к югу от пролива, все еще ожидая появления там «Гебена» и «Бреслау». А в противоположной стороне стоит наготове Черноморский флот русских, еще не зная, что их извечный враг, турецкий султан, обзавелся двумя новыми мощными броненосцами.

Адмиралу Сушону достаточно совершить вылазку в любом из направлений, и османы окажутся втянутыми в войну.

•ГЛАВА 19•

— Наверное, покидать гостиницу, когда всюду кишат германцы, не вполне осмотрительно? — Не дожидаясь ответа, Алек застегнул сюртук своего нового костюма. — Но германцы не знают, как я выгляжу, — продолжал он. — А османы даже не догадываются, что мы здесь.

Надев феску, он уставился на свое отражение в зеркале, ожидая комментариев. Но их снова не последовало.

— В этой одежде я выгляжу настоящим турком. — Алек перебросил кисточку с места на место: куда ее, налево или направо? — А если я и говорю по-немецки, то вполне сойду за простолюдина — дескать, какой я вам, в самом деле, принц?!

— В самом деле, принц, — отозвалось существо.

— Ну, это твое мнение. — Алек вздохнул.

Что это он завел привычку откровенничать со зверушкой? Быть может, она запоминает все его секреты. Впрочем, так лучше, чем делиться сомнениями с людьми. Была в этом существе какая-то мудрая умиротворенность, отчего казалось, что оно действительно слушает, а не просто выдает бессмысленные фразы, как попка-дурак.

Алек, еще раз оглядев себя в зеркало, повернулся к двери.

— Будь хорошим зверьком, и мастер Клопп придет и тебя покормит. И не ной. А я сразу назад.

Существо внимательно посмотрело на него, а затем как будто кивнуло.

— Сразу назад, — сказало оно.

Капрал Бауэр, тоже одетый в новую гражданскую одежду, дожидался в комнате, которую они с Клоппом снимали на двоих. Сам мастер всех механиков покидать гостиницу не рисковал: его слишком хорошо знали в технической среде жестянщиков, а в Константинополе было полно германских инженеров. Прошлой ночью на пути к городу Алек насчитал больше десятка строительных объектов, на которых красовался кайзеровский флажок с черным орлом на белом поле. В древних стенах города тут и там поблескивали новые дымовые трубы, жилы паропроводов, антенны беспроволочного телеграфа. Помнится, отец рассказывал, что Германия спонсирует политику «меканзимата» — механизации османского государства.

— Я по-прежнему считаю: дурная это затея, юный господин, — сказал Клопп, отвлекаясь от беспроволочного телеграфа и таблицы с комбинациями точек и тире.

— Да никто меня не узнает, — заверил Алек. — Отец предусмотрительно не допускал, чтобы я красовался на портретах или фотографиях. Никто за пределами семьи даже не знает, как я выгляжу.

— Лучше вспомните, что случилось в Линце!

Алек медленно выдохнул, припомнив тот случай, когда он, одетый простолюдином, впервые «вышел в народ».

— Да помню я, помню. Но тогда, Клопп, я по неопытности действительно держался как маленький принц. Однако разве с той поры я не пообтерся среди обычного люда? — (Клопп лишь пожал плечами. ) — И уж коли мы собираемся скрываться на просторах Османской империи, нам необходимо узнать, чем дышит здешний народ. К тому же я единственный из вас, кто говорит на других языках, кроме немецкого.

Старик только посмотрел на него и отвернулся.

— Не могу оспаривать ваши рассуждения, юный господин, но по мне, так пусть бы шел кто угодно, только не вы.

— А по мне, так лучше б здесь был Фольгер, — тихо произнес Алек. — Тем не менее я буду в надежных руках. Ведь так, Бауэр?

— К вашим услугам, господин! — с готовностью вскинулся капрал.

— Да, вижу, — сказал Алек. — Кстати, пока помню: никаких мне «господинов» за пределами этой вот комнаты.

— Слушаю, господин! То есть… э-э… А как мне вас, осмелюсь спросить, называть?

— Ну, — Алек улыбнулся, — за турок нас все равно никто не примет, так что лучше подобрать какое-нибудь хорошее германское имя. Как насчет Ганса?

— Но это ж меня так звать, господин.

— Ах да, точно. — Алек кашлянул. Кажется, до сего момента он вообще знал капрала Бауэра только по фамилии. Следовало вначале спросить, как его зовут. — Ну, а если, скажем, Фриц?

— Так точно, господин! В смысле: да, Фриц! — отчеканил Бауэр.

Клопп на это лишь медленно покачал головой: хороши выходцы из народа, ничего не скажешь.

Гостиница находилась неподалеку от Большого базара — самого крупного рынка в Константинополе, — и улицы этим вечером были полны людей. Алек с Бауэром слились с толпой, высматривая место, где могут собираться и судачить меж собой германские рабочие.

Вскоре они оказались на самом базаре, в освещенном газовыми фонарями лабиринте лавочек и магазинов под высокими арочными потолками. Вразнобой, на десятке языков и наречий выкликали и нахваливали свой товар продавцы и зазывалы: кто лампы, кто ткани, кто ковры, кто шелка, кто украшения, кто выделанную кожу, кто машинные запчасти. Сквозь пестрое многолюдство флегматично трусили механические ослики; жарились на противнях каштаны; вращались на вертелах ароматные куски мяса и шаурма. На маневренных, похожих на стулья шагоходах разъезжали женщины в хиджабах и паранджах; по обе стороны от них шли усталые слуги.

Алеку невзначай вспомнилось, как он впервые, одетый «по-простому», очутился на рынке в Линце. В тот раз от толчеи и запахов ему сделалось дурно. А Большой базар выглядел вообще запредельно. Ароматы бесчисленных специй, благовоний и розовой воды мешались здесь с горьковатым табачным дымом, кольцами поднимающимся над булькающими водяными кальянами. Жонглеры и фокусники препирались здесь из-за места с гадалками, чревовещателями и музыкантами. На расстеленном прямо посреди проезжей части одеяле танцевали крохотные шагоходики, над которыми, скрестив ноги, сидел сонный амбал, а вокруг рукоплескала жадная до зрелищ разношерстная публика.

В гостинице конторщик сказал им, что нынешний месяц у мусульман считается священным, а потому весь город до захода солнца соблюдает пост. Теперь же, с наступлением темноты, все торопятся наверстать упущенное.

— Что-то германцев особо не видно, — поделился сомнением Бауэр. — Может, где-нибудь в городе есть пивная?

— Не знаю, как османы относятся к пиву. — Алек жестом позвал мальчишку-разносчика со стеклянными чашечками. — А вот кофе у них отличный.

Остановив мальца, он указал на поднос. Тот кивнул и жестом поманил за собой, сноровисто пробираясь сквозь толчею; временами он притормаживал и нетерпеливо дожидался, когда Алек с Бауэром его догонят.

Через какое-то время мальчишка подвел их к большому шатру на краю рынка. Из открытых дверей шел аромат крепкого кофе, черного чая и шоколада, а под потолком стелился шлейф табачного дыма.

Когда Алек заплатил провожатому за хлопоты, Бауэр определил:

— Похоже, мы там, где надо, господин.

Алек огляделся. Под навесом кофейни висели кайзеровские флажки, а внутри привольно гремела германская застольная песня.

— Этот мальчуган вмиг распознал в нас жестянщиков, — понял Алек и удрученно вздохнул. — Так что смотреть в оба. И чтобы никаких больше «господинов», Ганс. Я же просил.

— Прошу прощения… Фриц.

У входа Алек остановился в нерешительности. Что же, воздушные корабли кайзера разыскали его даже в глухой горной долине среди Альп. Может, действительно лучше держать врага в пределах видимости?

Расправив плечи, он с нарочитой непринужденностью зашел в кофейню.

В большинстве своем здесь сидели германские инженеры. Некоторые все еще в рабочих спецовках и комбинезонах с пятнами машинного масла после рабочего дня. Алек в своей новенькой псевдотурецкой одежде выглядел явно не к месту.

Не без труда найдя свободный столик, он заказал кофе у паренька в тюрбане, который вполне сносно изъяснялся по-немецки.

Когда тот ушмыгнул выполнять заказ, Алек покачал головой.

— Вступят османы в войну или нет, германцы все равно уже заправляют этой страной.

— И даже видно почему, — сказал Бауэр, кивнув на стенку у Алека за спиной.

Обернувшись, тот увидел большой пропагандистский плакат; примитивную агитку из тех, что неизменно вызывали презрение у его отца. Внизу плаката в виде карикатурного человечка был изображен Стамбул, весь опутанный паровыми трубами и железнодорожными рельсами. Свесив ножки, город-человечек сидел на двух проливах. При этом с одной стороны, из-за Черного моря, над ним нависал русский медведь, а с другой, со Средиземного, вздымался британский лев. Венчала плакат гадкая, лезущая из-за горизонта химера — дарвинистский зверь-фабрикат, составленный из нескольких уродливых тварей. На голову гадины был криво надет продавленный котелок; в одной когтистой лапе химера держала дредноут, в другой — мешок с деньгами. На плече у химеры восседал маленький толстяк с надписью «Уинстон Черчилль» и смотрел, как его химера угрожает сверху крохотным мечетям и домишкам. «Кто защитит нас от этих страшилищ? » — гласила готическая надпись внизу плаката.

— Это, наверное, «Осман», — догадался Бауэр, указывая на дредноут.

Алек кивнул.

— Как странно: если бы лорд Черчилль не похитил этот корабль, «Левиафан» не отправился бы через всю Европу, а мы так и сидели бы в том альпийском замке.

— Там нам было бы чуточку безопаснее, — сказал Бауэр и с улыбкой добавил: — Правда, куда как холоднее. И никто не подносил бы нам отменный турецкий кофе.

— Так вы полагаете, Ганс, что я все-таки сделал правильный выбор: к чертям эту безопасность?

— Выбора-то у вас, господин… то есть Фриц… особого не было, — пожал плечами Бауэр. — Оставалось лишь разбираться с тем, с чем вы столкнулись, вне зависимости от планов вашего отца. Каждый человек рано или поздно оказывается перед таким выбором.

От благодарности за эти слова у Алека защипало в глазах. Прежде он никогда не интересовался мнением Бауэра. Теперь же, действуя в команде, отрадно было убедиться, что о нем, Алеке, не думают как о конченом идиоте.

— А ваш отец, Ганс? Он, небось, считает, что вы дезертир?

— Мои родители, верно, обо мне и думать забыли, — невесело усмехнулся капрал. — Слишком много ртов им приходится кормить. То же самое, наверное, и с Хоффманом. Ваш отец специально отобрал вам в помощники несемейных.

— Весьма любезно с его стороны. — До Алека вдруг дошло, что он и его люди в каком-то смысле все сироты. — Ничего, Ганс, вот кончится война, и клянусь, вы у меня никогда не будете ходить голодным.

— Это мой долг, Фриц. Так что не стоит благодарности. Да и если на то пошло, в таком городе голод никому не грозит.

ТУРЕЦКАЯ КОФЕЙНЯ

Принесли кофе, густой, как черный мед, с шоколадным запахом; по вкусу ну никак не сравнимый с тем, что они варили на спиртовке в заснеженных Альпах. Алек не спеша потягивал крепкий напиток в надежде на то, что благородный вкус и аромат прогонят мрачные мысли. Попутно он прислушивался к разговорам за соседними столиками, где сетовали на задержки с поставками запчастей и на то, что письма из дома проходят цензуру. Бельгия уже почти пала. Скоро очередь и Франции. А затем останется лишь марш-бросок по дарвинистской России да удар по Британским островам. Кто-то спорил, что война обещает быть долгой, но Германия в конце концов все равно победит: куда там зверятам-фабрикатам до германской стали и храбрости тевтонов.

Судя по разговорам, никого особо не волновало, вступят османы в войну или нет. Германцы были уверены в себе и своих союзниках-австрийцах.

У высшего командования взгляды с этим, понятно, могли и не совпадать.

Неожиданно слух Алека уловил английскую речь. Обернувшись, он увидел, как между столиками, чего-то домогаясь, пробирается странный тип, вызывая в ответ на свои речи лишь недоуменное пожатие плеч. Одет этот тип был в видавшую виды куртку и сплющенную шляпу, а на шее у него висел складной фотоаппарат. На плече, таращась буркалами из-под воротника куртки, сидело что-то похожее на лягушку. Фабрикат, что ли?

Дарвинист? Здесь, практически на германской территории?

— Прошу прощения, джентльмены, — умоляюще обратился он, поравнявшись со столиком Алека. — Никто из вас, часом, не говорит по-английски?

Алек слегка растерялся. Акцент у этого человека был не вполне знакомый, да и на англичанина что-то не похож.

— Ну я, — сказал-таки Алек. — Немножко.

Человек, просияв, распростер руки словно для объятия.

— Шикарно! Я Эдди Мэлоун, корреспондент «Нью-Йорк уорлд»! Ничего, если я задам вам несколько вопросов?

•ГЛАВА 20•

Человек, не дожидаясь приглашения, сел и, щелчком пальцев подозвав официанта, потребовал кофе.

— Он сказал «корреспондент»? — скороговоркой спросил Бауэр по-немецки. — Разумно ли это, Фриц?

Алек кивнул: возможность самая подходящая. Работа иностранного корреспондента здесь, в Османской империи, в том и состоит, чтобы вникать в тонкости окружающей политики, интриг и подковерной борьбы великих держав. А беседовать с Мэлоуном куда безопасней, чем выуживать по крупицам невнятные домыслы какого-нибудь баварца, который к тому же может раскусить принца по аристократической манере выражаться.

Когда репортер усаживался, несколько человек за столиками лишь мельком на него оглянулись. На улицах Константинополя можно увидеть зрелища куда экзотичнее, чем лягушка-фабрикушка.

— Не знаю, чем можем быть вам полезны, — замялся Алек. — Мы сами здесь недавно.

— Не волнуйтесь, мои вопросы не будут чересчур сложными. — Репортер извлек потрепанный блокнот. — Вызывает интерес то, что нынче именуется словом «mekanzimat» — все те новые объекты, что немцы воздвигают в Стамбуле. Вы приехали по работе или как?

Алек откашлялся. Человек, конечно же, принял их за германцев. Австрийский акцент определенно не различить ни журналисту, ни его лягушке. Что ж, не поправлять же его?

— Вообще-то мы не строители, мистер Мэлоун. В данный момент мы просто путешествуем. Любуемся видами.

Глаза Мэлоуна цепко прошлись по Алеку и остановились на феске, что лежала рядом на стуле.

— Я вижу, вы даже успели сделать кое-какие покупки. Забавно, право. Мужчины призывного возраста путешествуют в военное время!

Алек про себя выругался. Вранье никогда ему не давалось; притворяться туристом вовсе абсурд, когда каждый житель Европы на учете у военных. Мэлоун, возможно, думает, что они дезертиры или шпионы. Что ж, элемент интриги здесь не помешает.

— Скажем так: наши имена вам знать необязательно. И без фотоснимков, с вашего позволения, — добавил он, указав на фотоаппарат.

— Пожалуйста. Стамбул полон анонимов.

Репортер дежурным движением почесал под подбородком свою лягушку.

— Я полагаю, вы прибыли на экспрессе?

Алек кивнул. Не говорить же ему, что они прибыли по воздуху. «Восточный экспресс», как он знал, ходит прямым рейсом из Мюнхена в Константинополь.

— Поезд, небось, переполнен рабочими?

— Возможно, там и было тесно, но мы ехали в отдельном купе.

Вот черт! Ну почему всегда вылезает наружу, что он богат?

— Значит, вы не разговаривали ни с кем из тех, кто работает на башне беспроводной связи? Так?

— На башне связи?

— Ну да. Той, которую вы, немцы, возводите на скалах к западу отсюда. Говорят, особый проект для султана. Огромная, при ней даже своя электростанция.

Алек глянул на Бауэра: достаточно ли капралу тех английских слов, каких он набрался на «Левиафане», чтобы ухватить суть беседы? Электростанция для башни связи? Пушке Теслы тоже требуется собственная электростанция!

— Боюсь, нам об этом ничего не известно, — осторожно сказал Алек. — Мы в Константинополе всего два дня.

Мэлоун посмотрел с лукавинкой, будто услышал от собеседника тонкую шутку.

— Видимо, недостаточно долго, чтобы начать звать его Стамбулом, — съязвил он.

Алеку вспомнились слова доктора Барлоу о том, что у местных жителей в ходу другое название. Хотя в гостинице служащие восприняли это без особых эмоций. «Да зовите этот город как хотите, — сказали они. — Мы сами его толком не знаем».

— Получается, вы все еще не были в бухте и не видели там новых боевых кораблей султана?

— Каких таких кораблей?

— Два броненосца, только что переданные немцами османам. — Мэлоун прищурился. — Вы их не видели? Эти корабли трудно с чем-то спутать.

— Нет, ни в какой бухте мы не были, — с глухим раздражением сказал Алек.

— Вы не были в бухте? Но ведь город, к вашему сведению, стоит на полуострове. Разве «Восточный экспресс» въезжает в Стамбул не через мост?

— Наверное, да, — натянуто ответил Алек. — Но мы тогда очень устали. К тому же это было глубокой ночью.

Зараза-интервьюер опять чему-то усмехнулся, ну просто сладу с ним нет! Сейчас, поди, скажет, что их приезд пришелся на полнолуние или что «Восточный экспресс» прибывает исключительно в светлое время суток. Какая, в сущности, разница? Он все равно не поверил ни одному слову. Быть может, время сменить пластинку?

— Странно, что вы здесь с этой штуковиной, — вильнул Алек, указывая на лягушку. — Я и не знал, что османы позволяют у себя в стране держать дарвинистских страшилищ.

— А вы умеете менять тему, — со смехом ответил на это репортер. — Я без Ржавки здесь и шагу не делаю. У нее память куда лучше, чем у меня.

У Алека расширились глаза.

— То есть… Она способна запоминать слова?

— Еще как. Вы когда-нибудь видели вестовых ящериц?

— Я о них слышал.

— Вот и Ржавка из той же породы. Правда, нет их подвижности, зато памятливость… — Репортер легонько щелкнул лягву по макушке, и рептилия лениво моргнула буркалами. — Может слушать разговоры часами и выдает их мне потом слово в слово.

Алек нахмурился, раздумывая: может, и странная зверушка доктора Барлоу тоже нечто вроде ходячего фонографа?

— А то, о чем мы сейчас беседуем, это животное тоже запоминает?

— Все, что угодно, — пожал плечами репортер.

— А я лишь сказал, что мы только прибыли.

— Что ж, зато вашу речь легко понять, — в который раз усмехнулся тот. — Вы как будто специально упражнялись ради меня в английском.

— Вы так любезны, — не поддался на комплимент Алек. Еще бы, ведь две последние недели он разговаривал на английском больше, чем на немецком. — А вы быстро соображаете. Не будете против, если теперь я задам вам кое-какие вопросы?

— Почему бы нет? Валяйте.

Репортер вынул и облизнул химический карандаш.

— Как вы думаете: османы примкнут в этой войне к жестянщикам?

Мэлоун вновь пожал плечами.

— Я не думаю, что немцев это заботит. Они здесь надолго. Их планы — одолеть дарвинистов в Европе, а затем распространить свое влияние на весь мир. Они уже построили железную дорогу на Багдад.

От отца Алек тоже слышал, будто «Восточный экспресс» пущен, чтобы распространить влияние жестянщиков на Ближний Восток и дальше, в самое сердце Азии. Мэлоун указал на плакат на стене.

— Сейчас им нужно лишь, чтобы османы перекрыли Дарданеллы, прервав сообщение с русскими.

— Проще уморить человека голодом, чем сразить мечом, — согласился Алек. — Но смогут ли османы удержать пролив от британского флота?

— Военные корабли остановят мины и пушки, а морские чудовища с успехом ловятся в защитные сети. Остаются воздушные суда, и одно из таких османы очень скоро могут заполучить.

— То есть как?

Мэлоун просиял.

— На что вам действительно стоит взглянуть, так это на «Левиафан». Один из крупнейших водородных летунов; сейчас находится здесь, в Стамбуле.

— Он все еще… В смысле, британский воздушный корабль прямо-таки здесь? Странно: ведь идет война?

— Странность, безусловно, есть. Но что еще странней, британцы подумывают о том, чтобы подарить его султану! — Мэлоун тряхнул головой. — Пару броненосцев уже возложили на османский алтарь немцы, а англичане, похоже, собираются их переплюнуть. Сам султан отправляется завтра в увеселительную поездку кое с кем из нас, репортеров.

Алек чуть не лишился дара речи. «Левиафан» переходит в руки союзной жестянщикам державы? Бред какой-то. Но если корабль еще не улетел, значит, в Стамбуле по-прежнему находится и граф Фольгер.

— А сами вы примете участие в этой… увеселительной поездке?

— Я такую возможность ни за что на свете не упущу, — лучась, ответил Мэлоун. — У нас в Североамериканских Штатах тоже есть водородные летуны, но размером они от силы вполовину этого гиганта. Вы лишь взгляните завтра на небо, и все поймете!