Бернард Вербер 5 страница

Потрясенный, Джонатан молча слушал. А профессор как будто помолодел и с юношеской энергией переживал заново свои приключения, сопровождая рассказ мимикой.

– Мы изо всех сил отряхивались, чтобы прогнать муравьев. Их привлекало наше дыхание и наш пот. Мы все делали упражнения гимнастики йогов, чтобы медленнее дышать и контролировать наш страх. Старались не думать, забыть об этих гроздьях воинов, которые хотели нас убить. И мы отсняли две пленки фотографий, некоторые со вспышкой. Когда мы закончили, то все побежали из траншеи. Все, кроме Эдмона. Муравьи покрыли его всего, с головой, они уже почти съели его. Мы вытащили его за руки, раздели и с помощью мачете соскоблили все челюсти и головы, вросшие в него. Мы поплатились все, но не так, как он. Он же был без сапог. И еще он запаниковал, у него выделились феромоны страха.

– Это ужасно.

– Нет, это прекрасно, если остаешься в живых. Это, кстати, не отвратило Эдмона от муравьев. Наоборот, он стал их изучать с еще большим рвением.

– А потом?

– Он вернулся в Париж. С тех пор я больше ничего о нем не слышал. Думал, вот ведь свинья, даже ни разу не позвонил старине Розенфельду. Потом я прочел в газете, что он умер. Что ж, пусть земля ему будет пухом.

Профессор подошел к окну, раздвинул занавески и посмотрел на старый жестяной эмалированный термометр.

– М-да-а, тридцать градусов – это в апреле-то! С каждым годом все жарче и жарче. Если и дальше так пойдет, через десять лет Франция превратится в тропики.

– Неужели все так серьезно?

– Мы не отдаем себе в этом отчета, потому что все происходит постепенно. Но энтомологи замечают мелкие детали: в парижском бассейне появляются виды насекомых, типичные для экваториальных регионов. Вы не обратили внимания на то, что бабочки становятся все пестрее?

– Действительно, я только вчера видел одну, светящуюся, черно-красную, она сидела на машине…

– Несомненно, это была пестрянка с пятью пятнами. Это ядовитая бабочка, которая до сих пор встречалась только на Мадагаскаре. Если так пойдет дальше… Вы представляете себе магнанов в Париже? То-то будет переполох. Забавно было бы посмотреть…

Почистив усики и съев несколько теплых кусков «взломанного» привратника, самец без запахов трусит по деревянным коридорам. Недалеко уже материнская ложа, он чувствует ее. Температура, к счастью, двадцать пять градусов тепла, при такой погоде в запретном Городе народу немного. Можно будет проскочить незаметно.

Вдруг он чувствует запах двух воинов, идущих ему навстречу. Большой и маленький. У маленького не хватает лапок…

Они одновременно на расстоянии втягивают запахи друг друга.

Невероятно, но это он!

Невероятно, но это они!

№ 327 удирает со всех ног, в надежде оторваться. Он заворачивает и заворачивает в трехмерном лабиринте. Он покидает запретный Город. Привратники его не задерживают, они запрограммированы на фильтрацию входящих внутрь. Теперь его лапки топчут мягкую землю. Он делает вираж за виражом.

Но двое его преследователей тоже бегут быстро и не отстают. Тут самец толкает рабочего с травинкой, и тот падает на землю. № 327 делает это нечаянно, но убийцы с запахом скальных камней задержаны.

Нужно воспользоваться этой отсрочкой. Самец быстро прячется в углублении в стене.

Хромой приближается. № 327 вжимается в свое укрытие.

– Куда он делся?

– Он снова спустился.

– Как это снова спустился?

Люси взяла Огюсту за руку и проводила ее к двери в подвал.

– Он там со вчерашнего вечера.

– И еще не поднялся?

– Нет. Не знаю, что он там внизу делает, но он категорически запретил мне звать спасателей… Он уже много раз спускался и поднимался.

Огюста вытаращила глаза.

– Но это немыслимо! Его дядя, между прочим, строго-настрого запретил ему…

– Он спускается туда теперь с кучей инструментов, со стальными деталями, с большими бетонными плитами. А что уж он там сооружает…

Люси обхватила голову руками. Она дошла до предела, она чувствовала, что снова впадет в депрессию.

– А нельзя за ним спуститься?

– Нет. Он поставил замок и запирает на него дверь изнутри.

Огюста не нашлась что ответить.

– Ну, ладно, ладно. Могла ли я вообразить, что воспоминания об Эдмоне наделают столько дел…

Специализация: В современных больших муравьиных Городах длящееся миллионы лет распределение обязанностей спровоцировало генетические изменения.

Так, некоторые муравьи рождаются с огромными мандибулами-ножницами, чтобы стать солдатами, другие снабжены мандибулами-дробилками, чтобы перемалывать зерна в муку, третьи имеют сверхразвитые слюнные железы, чтобы смачивать и дезинфицировать молодые личинки.

Как если бы среди нас солдаты рождались с пальцами в виде ножей, крестьяне – с ногами в форме клещей, чтобы залезать на деревья и собирать фрукты, кормилицы – с десятком молочных желез.

Но из всех «профессиональных» изменений самое потрясающее – это изменения для любви.

Для того чтобы массы рабочих не отвлекались на эротические волнения, они рождаются бесполыми. Вся репродуктивная энергия заключена в специалистах: самцы и самки, принцы и принцессы этой параллельной цивилизации.

Они рождены и экипированы только для любви. У них есть множество игрушек, помогающих им при совокуплении. Начиная с крыльев и заканчивая инфракрасными глазками, а также приемно-передаточными усиками для выражения абстрактных чувств.

Эдмон Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания»

Его укрытие – не тупик, оно ведет в маленький грот. № 327 прячется в нем. Воины с запахом скальных камней проходят мимо, не обнаружив его. Вот только грот не пустой. В нем есть кто-то теплый и пахучий. И этот кто-то выделяет вопрос.

Кто вы?

Обонятельное послание было ясным, четким, повелительным. Своими инфракрасными глазками № 327 видит большое существо, которое говорит с ним. Существо весит, должно быть, как минимум девяносто песчинок. Но это не солдат. Это кто-то, кого он никогда еще не обонял, никогда не видел.

Это самка.

И какая самка! Какое-то время № 327 изучает ее. Ее хрупкие лапки с идеальными изгибами украшены крошечными волосками, очаровательно клейкими от половых гормонов. Ее мощные усики трепещут от сильных запахов. Ее глаза с красным отливом похожи на две ягоды черники. У нее массивное, гладкое брюшко обтекаемой формы. Широкий щит торакса увенчан пленительно зернистым мезотонумом. И наконец, длинные крылья, в два раза больше, чем у него самого.

Самка раздвигает свои прелестные маленькие мандибулы и… бросается ему на грудь, чтобы обезглавить его.

Ему трудно дышать, он задыхается. Так как у него нет опознавательных запахов, самка не собирается ослаблять хватку. Это чужеродное тело, которое надо уничтожить.

Пользуясь своим маленьким ростом, № 327 все-таки кое-как высвобождается. Он прыгает самке на плечи и сжимает ей голову. Колесо совершило оборот. И каждый получает свою долю неприятностей. Самка пытается освободиться.

Когда она слабеет, № 327 выставляет вперед свои усики. Он не хочет убивать самку, он просит всего лишь выслушать его. Положение у него сложное. Он хочет совершить с ней АС. Да, абсолютную связь.

Самка (он определяет номер ее кладки, № 56) отклоняет усики, избегая контакта. Потом она выгибается, чтобы высвободиться. Но он крепко врос в ее мезотонум и усиливает давление мандибул. Если так пойдет дальше, он вырвет голову самки, как сорняк. Она не двигается. Он тоже.

Своими глазками с полем обозрения в 180 градусов самка прекрасно видит агрессора, устроившегося на ее тораксе. Он совсем маленький.

Самец!

Она вспоминает уроки кормилиц:

Самцы – неполноценные существа. В отличие от всех остальных клеток Города, они снабжены только половиной хромосом вида. Они выводятся из неоплодотворенных яиц. То есть это просто большие зародышевые клетки, или, скорее, большие сперматозоиды, живущие на свободе.

У нее на спине сидит сперматозоид, который вот-вот ее задушит. Эта мысль ее почти смешит. Почему некоторые яйца оплодотворены, а другие – нет? Вероятно, это зависит от температуры. Когда температура воздуха ниже двадцати градусов, сперматека не может активизироваться, и Мать несет неоплодотворенные яйца. Значит, самцы – дети холода. Как смерть.

Она в первый раз видит одного из них в плоти и хитине. Что он может здесь делать, в гинецее девственниц? Это запретная территория, предназначенная для женских половых клеток. Если любая инородная клетка может вот так просто проникнуть в их хрупкое святилище, значит, дверь распахнута для любой инфекции!

Самец № 327 снова пытается наладить общение усиками. Но самка не дает ему этого сделать. Когда он расставляет усики, она пригибает их к голове, когда он касается второго сегмента, она отводит усики назад. Она не хочет.

Он усиливает давление челюстей, ему удается произвести контакт седьмого сегмента его усиков с ее седьмым сегментом. Самка № 56 ни с кем так не общалась. Ее учили избегать непосредственных контактов и только выделять и улавливать запахи в воздухе. Но она знает, что эфирный способ общения обманчив. Мать однажды выделила феромон на этот счет.

Между двумя сознаниями всегда будут стоять недопонимание и ложь: из-за того, что существуют запахи-паразиты, сквозняки, из-за несовершенства восприятия и выделения.

Единственный способ избежать этих помех – абсолютная связь. Прямой контакт усиков. Непосредственный переход информации с нейромедиаторов одного мозга на нейромедиаторы другого.

Для нее это просто дефлорация ее сознания. Во всяком случае, что-то трудное и неизвестное.

Но выбора у нее нет, если самец будет и дальше так же стискивать ее голову, он ее убьет. Она опускает лобовые стебельки на плечи в знак покорности.

АС можно начинать. Их усики приближаются друг к другу. Небольшой электрический разряд. Это от нервозности. Сначала медленно, потом все быстрее, двое насекомых ласкают друг другу зубчатые сегменты. Понемногу начинает пузыриться полная смутных чувств пена. Эта жирная субстанция смазывает усики и позволяет ускорить ритм их трения. Головы насекомых некоторое время подрагивают не в такт, после чего стебельки усиков прекращают свой танец и прилипают друг к другу по всей длине. Перед нами единое существо с двумя головами, двумя телами и одной парой усиков.

Чудо природы происходит. Феромоны перемещаются из одного тела в другое через тысячи крохотных пор и капилляров их сегментов. Два сознания сливаются. Мысли не нужно больше кодировать и расшифровывать. Они передаются в своей первоначальной простоте: образы, музыка, чувства, запахи.

На этом совершенно прямом языке самец № 327 рассказывает самке № 56 о своих приключениях: о гибели экспедиции, об обонятельных следах солдат-карликов, о встрече с Матерью, о том, как его пытались уничтожить, о потере опознавательных запахов, о борьбе с привратником, о пахнущих скальными камнями, что до сих пор преследуют его.

АС закончена, самка убирает усики назад в знак ее добрых намерений. № 327 спускается с ее спины. Теперь он в ее власти, она может легко устранить его. Самка приближается, ее мандибулы широко раздвинуты… она дарит ему несколько своих опознавательных феромонов. С ними № 327 на какое-то время спасен. Самка № 56 предлагает ему трофаллаксию, он соглашается. Потом она немного жужжит своими крыльями, чтобы уничтожить все запахи их разговора.

Ну вот, он сумел кого-то убедить. Информация передана, понята, принята другой клеткой. Он создал свою рабочую группу.

Время: Понятие о течении времени у людей и муравьев совершенно разное. Для людей время абсолютно. Периодичность и длина секунд одинаковы, что бы ни происходило.

У муравьев, напротив, время относительно. В жаркую погоду секунды становятся совсем короткими. В холод они скручиваются и удлиняются до бесконечности, вплоть до потери уснувшего сознания.

Это эластичное время дает им отличное от нашего понятие о скорости происходящего. Чтобы определить событие, насекомые используют не только пространство и время, они добавляют третье измерение: температуру.

Эдмон Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания»

Отныне они вдвоем озабочены тем, как, пока еще не поздно, убедить максимум собратьев в серьезности дела «О секретном разрушительном оружии». Но они должны учитывать два обстоятельства. С одной стороны, вдвоем им не удастся обратить в свою веру достаточное число рабочих до праздника Возрождения, отнимающего столько энергии. Им нужен третий сообщник. С другой стороны, нужно иметь в виду, что воины с запахом скальных камней могут появиться снова. Так что нужна конспиративная квартира.

№ 56 предлагает свое помещение. Она прорыла в нем тайный проход, который позволит им в случае чего спастись бегством. № 327 не очень удивлен, сейчас модно делать тайные ходы. Началось это сто лет назад, во время войны с муравьями-харкунами клея. Королева Федерального Города, Ха-иекте-дуни, поощряла форменный психоз усилением мер безопасности. Она построила себе «бронированный» запретный Город. Стены были укреплены большими камнями, склеенными между собой цементом термитов.

И все бы хорошо, да только в этом убежище был всего лишь один выход. Поэтому, когда Город окружили полчища муравьев-харкунов клея, королева оказалась заперта в собственном дворце. Харкуны безо всякого труда взяли ее в плен и утопили в отвратительном, мгновенно засыхающем клее. За королеву Ха-иекте-дуни немедленно отомстили, Город освободили, но ее ужасная и нелепая смерть надолго потрясла умы белоканцев.

И, поскольку у муравьев есть чудесная возможность изменять ударом мандибулы форму своего жилища, каждый начал копать свой секретный коридор. Если один муравей сделал себе секретный проход в норке, это еще ничего, но когда проходов миллион, то это уже катастрофа. «Официальные» коридоры обрушивались, потому что их со всех сторон подрывали «частными» коридорчиками. Выходишь в свой секретный выход и оказываешься в настоящем лабиринте из «чужих» секретных коридоров. Дело дошло до того, что целые кварталы стали рассыпаться, ставя под угрозу само будущее Бел-о-кана. И тогда Мать наложила запрет. Больше никто не имел права копать лично для себя. Но как проверить все жилища?

№ 56 отодвигает несколько камней и открывает темное отверстие. Это там. № 327 осматривает укрытие и находит его великолепным. Остается найти третьего сообщника. Они выходят, тщательно заделывают дверь. Самка № 56 выделяет:

Подойдет первый попавшийся. Предоставь это мне.

И вскоре они видят большого бесполого солдата, волокущего кусок бабочки. Самка на расстоянии обращается к нему с эмоциональным посланием, в котором говорится о большой опасности для Племени. Она использует язык чувств с такой изысканной виртуозностью, что самец изумляется. Солдат немедленно оставляет свою добычу и начинает беседу.

Большая опасность для Племени? Где, от кого, как, почему?

Самка кратко обрисовывает ему катастрофу, постигшую первую весеннюю экспедицию. Ее манера выражаться полна чудесных ароматов. Уже сейчас в ней есть обаяние и авторитет королевы. Воин быстро переходит на их сторону.

Когда мы выступаем? Сколько нужно солдат, чтобы атаковать карликов?

Он представляется. Это бесполый муравей № 103683 летней кладки. Большой блестящий череп, длинные мандибулы, глаз почти не видно, лапки короткие. Это сильный союзник, к тому же еще и энтузиаст от рождения. Самка № 56 должна даже немного охладить его пыл.

Она объявляет ему, что в самом Племени есть шпионы, может быть, наемники, продавшиеся карликам. Они мешают белоканцам выяснить тайну секретного оружия.

Их легко узнать по характерному запаху скальных камней. Действовать надо быстро. Вы можете рассчитывать на меня.

Они распределяют зоны влияния. № 327 отправится попытаться убедить кормилиц солярия. Они в основном достаточно наивны.

№ 103683 соберет солдат. Если он сумеет собрать легион, это будет великолепно.

Я могу также расспросить разведчиков, собрать другие сведения о секретном оружии карликов.

Что же касается № 56, то она пойдет в грибницы и хлева, в поисках стратегической поддержки.

Встреча здесь же в 23 градуса тепла.

На этот раз по телевизору показывали передачу «Культуры мира», репортаж о традициях Японии:

«Японцы, островной народ, в течение веков привыкли жить в изоляции. Мир для них разделен надвое: японцы и все остальные, иностранцы с необъяснимыми обычаями, варвары, именуемые гайдзинами. У японцев всегда было очень обостренное национальное чувство. Например, если японец уезжает жить в Европу, он автоматически исключается из группы. Если он возвращается всего год спустя, то его родители, его семья не признают его больше своим. Жить среди гайдзинов – значит проникнуться «чужим» духом, самому стать гайдзином. Даже друзья детства будут обращаться с ним, как с туристом».

На экране проплывали храмы и священные места Шинто. Бесстрастный голос продолжал:

«Их понятия о жизни и смерти отличаются от наших. Для них смерть человека не имеет особого значения. Они тревожатся только тогда, когда исчезает производящая ячейка. Чтобы привыкнуть к мысли о смерти, японцы создали культ борьбы. Даже малышей-первоклашек обучают в школе восточным единоборствам».

Два воина в одежде древних самураев возникли в центре экрана. Их торсы были закрыты черными выпуклыми щитами, головы увенчаны овальными касками, с двумя длинными перьями возле ушей. Испустив воинственный клич, воины бросились друг к другу и стали сражаться на длинных саблях.

Новый кадр: человек, сидящий на корточках, держит двумя руками короткий меч и упирается им себе в живот.

«Ритуальное самоубийство, " сеппуку", также является одной из особенностей японской культуры. Нам, конечно, трудно понять…»

– Телевизор, все время телевизор! Он отупляет! Он забивает наши головы одинаковыми картинками. И показывают они к тому же какой-то бред. Вам еще не надоело? – воскликнул Джонатан, вернувшийся несколько часов назад.

– Оставь. Это его успокаивает. После смерти собаки ему приходится несладко… – механически сказала Люси.

Джонатан взял сына за подбородок.

– Ну что, толстяк, плохи дела.

– Тихо, не мешай.

– Ух ты! Как он стал с нами разговаривать!

– Не с нами, а с тобой, – уточнила Люси. – Ты не больно-то часто его видишь, вот и не удивляйся, что он с тобой холодноват.

– Эй, Николя, а ты сделал четыре треугольника из спичек?

– Нет, это мне не катит. Я телик смотрю.

– Ну, если это тебе не катит…

Джонатан с решительным видом начал манипулировать валявшимися на столе спичками.

– Обидно. Это… развивает.

Николя не слышал, все его мысли заняты передачей о Японии. Джонатан вышел из его комнаты.

– Что ты делаешь? – спросила Люси.

– Ты же видишь, я собираюсь. Я возвращаюсь туда.

– Что? О нет!

– У меня нет выбора

– Джонатан, теперь скажи мне, что там внизу тебя так приворожило? Я ведь, в конце концов, твоя жена.

Джонатан ничего не ответил. Глаза его бегали, губы по-прежнему дергались в некрасивой гримасе. Устав с ним бороться, Люси вздохнула:

– Ты убил крыс?

– Когда я там, они держатся на расстоянии. А иначе я достану вот это.

Джонатан потряс большим кухонным ножом, который до этого долго затачивал. Взяв в другую руку галогенный фонарь, он направился к двери в подвал. За спиной у него был рюкзак с большим запасом провизии и его инструментами слесаря-взломщика. Едва слышно Джонатан бросил:

– До свидания, Николя. До свидания, Люси.

Люси не знала, что делать. Она схватила мужа за руку.

– Ты не можешь вот так вот взять и уйти! Ты должен поговорить со мной!

– Люси, я тебя умоляю!

– Ну как с тобой разговаривать, чтобы ты понял? С тех пор как ты стал спускаться в этот проклятый подвал, ты сам не свой. У нас денег в обрез, а ты накупил целую кучу инструментов и книг про муравьев.

– Я интересуюсь слесарным делом и муравьями. Это мое право.

– Нет, это не твое право. Ты должен кормить сына и жену. И если все пособие уходит на покупку книг про муравьев, я…

– Ты подашь на развод? – закончил за жену Джонатан.

Люси подавленно отбросила его руку.

– Нет.

Он взял ее за плечи. Его губы снова передернулись.

– Доверься мне. Мне нужно дойти до конца. Я не сошел с ума.

– Ты не сошел с ума? Да ты посмотри на себя! Краше в гроб кладут, можно подумать, что тебя по-прежнему лихорадит.

– Мое тело стареет, голова – молодеет.

– Джонатан! Скажи мне, что происходит внизу!

– Нечто потрясающее. Надо спускаться все ниже, все ниже и ниже, если хочешь однажды подняться… Ты знаешь, это как в бассейне, достигаешь дна и отталкиваешься, чтобы всплыть.

И он зашелся в безумном хохоте, который еще секунд тридцать зловещими раскатами гремел на винтовой лестнице.

Плюс тридцать пятый этаж. Тонкое покрывало из веточек создает эффект витража. Солнечные лучи сверкают, проходя сквозь этот фильтр, потом звездным дождем падают на землю. Мы в солярии Города, на «заводе» по производству граждан Бел-о-кана Здесь стоит страшная жара. Тридцать восемь градусов. Так и должно быть, солярий полностью развернут на юг, чтобы как можно дольше получать тепло белой звезды. Иногда, когда веточки начинают служить катализатором, температура поднимается до пятидесяти градусов!

Движутся сотни лапок. Самая многочисленная каста здесь – это кормилицы. Они складывают яйца, снесенные Матерью. Двадцать четыре кучки составляют штабель, двенадцать штабелей – ряд. Насколько хватает взгляда, ряды уходят вдаль. Когда солнце прячется за облаком, кормилицы перемещают кучки яиц. Надо, чтобы самые маленькие были всегда хорошо обогреты. «Влажное тепло – для яиц, сухое тепло – для коконов» – вот старый мирмесеянский рецепт по выращиванию здоровых малышей.

Слева находятся рабочие, отвечающие за температуру. Они собирают выделяющие тепло комочки перегноя и сохраняющие тепло кусочки черного дерева. Благодаря двум этим «батареям» в солярии постоянно поддерживается температура от двадцати пяти до сорока градусов, в то время как на улице всего пятнадцать.

Пробегают артиллеристы. Если здесь начнет околачиваться какой-нибудь зеленый дятел…

Справа лежат яйца постарше. Их метаморфоза долговременна: постепенно, пока кормилицы их облизывают, маленькие яички растут и желтеют. За время одной до семи недель они превращаются в личинки, покрытые золотистым пушком.

Длительность процесса зависит еще и от погоды.

Кормилицы чрезвычайно сосредоточенны. Они не жалеют ни своей слюны с антибиотиками, ни своего внимания. Никакая грязь не должна пристать к личинкам. Они ведь такие хрупкие. Даже феромоны диалогов сведены к строгому минимуму.

Помоги мне отнести их в тот угол… Осторожно, твоя кучка может развопиться…

Кормилица несет личинку раза в два длиннее ее самой. Конечно, это будущий артиллерист. Она кладет «снаряд» в уголок и облизывает его.

В центре этого просторного инкубатора лежат кучей личинки, чьи десять сегментов тела уже обозначены, они кричат, требуя пищи. Личинки вертят головами, вытягивают шеи и дергаются, пока кормилицы не дадут им немного молочка или кусочек мяса насекомого. Через три недели, когда они достаточно «созреют», личинки прекратят есть и двигаться. Наступает фаза летаргии. Они собирают всю свою энергию, чтобы создать кокон, который превратит их в куколок.

Кормилицы перетаскивают эти большие желтые свертки в соседний зал, полный сухого песка, впитывающего влагу. «Влажное тепло – для яиц, сухое тепло – для коконов» – никогда не помешает это повторить.

В этой парилке белый, с голубоватым отливом кокон становится желтым, потом – серым, потом – коричневым. Этакий философский камень наоборот. Под скорлупой происходит чудо природы. Меняется все: нервная система, дыхательный аппарат, пищеварительный тракт, органы чувств, панцирь…

Куколка в парилке вырастает за несколько дней. Яйцо сварилось, великий миг близится. Созревшую куколку относят в сторону, к куколкам, находящимся на том же этапе. Кормилицы аккуратно протыкают скорлупу, высвобождают усик, лапку и, наконец, муравей появляется полностью, белый, шатающийся, дрожащий. Его хитин, еще мягкий и светлый, через несколько дней станет рыжим, как у всех белоканцев.

Среди всей этой суматохи № 327 не знает толком, к кому и обратиться. Он адресует тихий запах кормилице, помогающей новорожденному сделать первые шаги. Происходит нечто очень важное. Кормилица даже не поворачивает голову в его сторону. Она бросает обонятельную, едва слышную фразу:

Тише. Нет ничего важнее рождения новой жизни.

Артиллерист подталкивает его движениями дубинок на концах усиков:

Тук, тук, тук. Не мешайте. Проходите.

У № 327 низкий уровень энергии, он не может выделять и убеждать. Ах, если бы он умел говорить так, как № 56! Тем не менее он пытается заговорить с другими кормилицами, но те не обращают на него никакого внимания. От этого он вдруг спрашивает себя, действительно ли его миссия так важна, как он себе воображает. Может быть Мать права, есть первоочередные задачи. Продолжать жить, вместо того чтобы начинать войну, например.

Пока он обдумывает эту странную идею, рядом с его усиками проносится залп муравьиной кислоты. В него стреляет кормилица Она бросила кокон, который держала, и прицелилась в него. К счастью, она промахнулась.

№ 327 бросается на террористку, но та уже пробежала в ясли, опрокинув кучку яиц, чтобы преградить ему проход. Скорлупа разбивается, течет прозрачная жидкость.

Она уничтожила яйца! Что это с ней? Начинается паника, отовсюду бегут кормилицы, чтобы защитить зарождающееся поколение.

Самец № 327, поняв, что ему не догнать беглянку, опускает брюшко под торакс и прицеливается. Но до того, как он успел выстрелить, преступница падает под огнем артиллериста, видевшего, как она опрокинула яйца.

Вокруг заизвесткованного муравьиной кислотой тела собирается толпа. № 327 склоняет усики к трупу. От кормилицы, несомненно, исходит слабый запах. Запах скальных камней.

Социальность: У муравьев, как и у людей, социальность в крови. Новорожденный муравей слишком слаб, чтобы разбить кокон, в который он заключен. Человеческий младенец не способен даже ходить или есть самостоятельно.

Муравьи и люди – это два вида, где ребенку должно помогать окружение, где он не может или не хочет учиться в одиночку.

Эта зависимость от взрослых является, конечно, слабостью, но благодаря ей начинается другой процесс – накопления знаний. Взрослые могут выжить, и неспособные к этому дети с самого начала вынуждены требовать знаний от старших.

Эдмон Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания»

Минус двадцатый этаж. Самка № 56 еще не начала разговор о секретном оружии с крестьянами, то, что она видит, слишком интересно, чтобы она могла выделить что бы то ни было.

Каста самок слишком ценна, они проводят все свое детство не выходя из гинецеи принцесс. Часто из всего мира им известна лишь сотня коридоров, немногие из них пускались в путешествия ниже десятого подземного этажа или выше десятого надземного… Однажды № 56 пыталась выйти, чтобы увидеть большой Внешний Мир, о котором ей рассказывали кормилицы, но стража не пустила ее. Можно было еще как-то спрятать запах, но как спрячешь крылья? Стражники тогда сказали ей, что снаружи живут гигантские монстры, что они едят маленьких принцесс, выходящих на улицу до праздника Возрождения. С тех пор № 56 раздирали любопытство и ужас.

Спустившись на минус двадцатый этаж, она понимает, что перед тем, как выходить в дикий большой Внешний Мир, она может открыть много чудес в своем собственном Городе. Здесь она впервые видит грибницы.

Белоканская легенда гласит, что первые грибницы были открыты во время войны Злаков, в пятидесятитысячном тысячелетии.

Отряд артиллеристов занял Город термитов. Там он неожиданно обнаружил колоссальный зал. В центре его раскинулась огромная белая лепешка, которую без устали полировали сотни рабочих-термитов.

Муравьи попробовали лепешку и пришли в восторг. Это была… как будто целая съедобная деревня! Пленники признались в том, что это гриб. На самом деле, термиты питаются только целлюлозой, но, когда они не могут ее переварить, они прибегают к помощи грибов, которые делают целлюлозу усваиваемой.

Муравьи, со своей стороны, легко переваривают целлюлозу, им такие грибы совсем не нужны. Но они отлично поняли, как выгодно иметь эту культуру внутри своего Города: это позволяло выдерживать осады и нехватку продовольствия.

В больших залах минус двадцатого этажа Бел-о-кана выращивают грибы. Муравьи, в отличие от термитов, предпочитают другие сорта грибов. В Бел-о-кане культивируют в основном пластинчатые грибы. Образовалась целая сельскохозяйственная технология.

Самка № 56 идет через клумбы этого белого сада. В стороне рабочие готовят «постель», на которой будет расти гриб. Они нарезают листья маленькими квадратиками, затем скоблят их, измельчают и месят, в результате получается своеобразный паштет. Этот паштет из листьев укладывается на компост из экскрементов (муравьи собирают свои экскременты в специальные емкости). Потом его увлажняют и на какое-то время оставляют ферментировать.