Бернард Вербер 1 страница

Бернард Вербер

Муравьи

Муравьи – 1

Текст предоставлен правообладателем. http: //www. litres. ru

«Вербер Б. Муравьи»: РИПОЛ классик; Москва; 2007

ISBN ISBN5-8189-0435-0

Оригинал: Bernard Werber, “Les Fourmis”

Перевод: К. В. Левина

Аннотация

Этот многомиллионный город занимает на поверхности земли всего два квадратных метра!

Его жильцы – самые трудолюбивые существа в мире!

Их умение подчиняться правилам – мечта любого диктатора!

Их интеллекту можно только позавидовать!

Они – муравьи!

И они живут среди нас.

Или это мы живем среди них?

Чья цивилизация окажется жизнеспособнее?

Бернард Вербер

Муравьи

Моим родителям А также друзьям, ученым, всем, кто принес свою соломинку для постройки этого здания.

За те несколько секунд, которые вам понадобятся, чтобы прочесть эти четыре строчки:

– На Земле родились 40 человек и 700 миллионов муравьев.

– На Земле умерли 30 человек и 500 миллионов муравьев.

Люди: млекопитающие, чей рост колеблется от 1 до 2 метров. Вес: от 30 до 100 килограммов. Беременность самок: 9 месяцев. Пища: всеядны. Примерная численность: более 5 миллиардов особей.

Муравьи: насекомые, чей рост колеблется от 0, 01 до 3 сантиметров. Вес: от 1 до 150 миллиграммов. Кладка яиц: по желанию, в зависимости от запаса сперматозоидов. Пища: всеядны. Примерная численность: более миллиарда миллиардов особей.

Эдмон Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания»

Пробуждающий

Вы увидите, что это совсем не то, чего вы ждете.

Нотариус рассказал о том, что дом причислен к историческим памятникам, что в нем жили ученые эпохи Возрождения, вот только он не помнил, какие именно.

Они поднялись по лестнице, вышли в темный коридор, где нотариус сначала долго искал, а потом безрезультатно нажимал кнопку выключателя.

– Тьфу ты, – махнул он рукой. – Не работает.

Они углубились в темноту, шумно хлопая руками по стенам. Когда нотариус, наконец, нашел дверь, открыл ее и включил-таки свет, он увидел искаженное лицо клиента.

– Вам плохо, господин Уэллс?

– Что-то типа фобии. Ничего страшного.

– Боитесь темноты?

– Именно. Но ничего, мне уже лучше.

Они осмотрели квартиру. Двести квадратных метров на первом этаже. Выходящие на улицу редкие, узкие отдушины располагались на уровне потолка. Несмотря на это, квартира Джонатану понравилась. Все стены были обиты одинаковым серым материалом, все вокруг покрывала пыль… Но Джонатан и не думал привередничать.

Его нынешняя квартира была меньше раз в пять и уже не по карману. В слесарной мастерской, где он работал, ему недавно сообщили, что в его услугах больше не нуждаются.

Наследство дяди Эдмона оказалось поистине манной небесной.

Через два дня Джонатан со своей женой Люси, сыном Николя и стриженым карликовым пуделем по кличке Уарзазат переехал в дом номер 3 по улице Сибаритов.

– А мне даже нравятся эти серые стены, – заявила Люси, откидывая назад свои густые рыжие волосы. – Можно будет украсить их, как нам заблагорассудится. Здесь все надо начинать с нуля. Это все равно что переделать тюрьму в гостиницу.

– А где моя комната? – спросил Николя.

– Дальше, направо.

– Гав-гав, – высказался пудель и стал покусывать икры Люси, не обращая внимания на то, что в руках у нее был сервиз, свадебный подарок.

Пса тут же загнали в туалет и заперли на ключ, потому что он умел допрыгивать до ручки и открывать дверь.

– А ты хорошо знал своего чудесного дядю? – поинтересовалась Люси.

– Дядю Эдмона? Честно говоря, я помню только то, как он подкидывал меня в воздух, когда я был совсем маленьким. Однажды я так испугался, что написал на него сверху.

Они засмеялись.

– Ты уже тогда был трусом? – поддразнила мужа Люси.

Джонатан пропустил эту шпильку мимо ушей.

– Дядя на меня не рассердился. Он только сказал моей матери: «Вот и хорошо, уже понятно, что летчиком ему не быть…» Потом мама говорила мне, что он внимательно следил за моими успехами, хотя мы больше и не встречались.

– А чем он занимался?

– Он был ученым. Биологом, кажется.

Джонатан задумался. Он действительно совсем не знал своего благодетеля.

В шести километрах от дома Джонатана:

БЕЛ-О-КАН,

1 метр высоты.

50 этажей над землей.

50 этажей под землей.

Самый большой Город в округе.

Примерная численность жителей: 18 миллионов.

Ежегодно производимая продукция:

– 50 литров молочка тли.

– 10 литров молочка кошенили.

– 4 килограмма пластинчатых грибов.

– Удаленный гравий: 1 тонна.

– Длина используемых коридоров: 120 километров.

– Площадь на поверхности земли: 2 квадратных метра.

Луч солнца проникает в муравейник. Шевелится одна лапка. Первое движение после зимней спячки, начавшейся три месяца назад. Другая лапка, увенчанная двумя постепенно раздвигающимися когтями, медленно вытягивается вперед. Третья лапка расслабленно подергивается. Затем торакс[1]. Затем все тело. Затем еще двенадцать тел. Их бьет озноб, который помогает их прозрачной крови продвигаться по сети артерий. Вязкая кровь сначала становится просто густой, потом превращается в жидкость. Постепенно сердечный насос приходит в движение. Он качает жизненный сок, разгоняя его по всем конечностям. Биомеханика разогревается. Сверхсложные сочленения поворачиваются вокруг своей оси. Коленные чашечки с предохранительными щитками вращаются, находя крайнюю точку изгиба.

Они поднимаются. Их тела снова дышат. Их движения беспорядочны. Напоминают танец в замедленной съемке. Они вздрагивают, отряхиваются. Передние лапки складываются у рта, как будто в молитве, но нет, они смачивают когти, чтобы почистить усики. Двенадцать проснувшихся растирают друг друга. Потом стараются разбудить соседей. Но у них едва хватает сил на то, чтобы двигаться самим. Они еще не могут никому дарить энергию. Они оставляют свои попытки и с трудом бредут среди неподвижных тел собратьев. Они движутся к большому Внешнему Миру. Их тела с холодной кровью должны вобрать в себя калории дневной звезды.

У них нет сил, но они идут вперед. Каждый шаг причиняет боль. Как им хочется снова лечь и мирно заснуть рядом с миллионами своих сограждан. Но нет. Они проснулись первыми. Теперь они должны разбудить весь Город. Они проходят сквозь наружный слой муравейника. Солнечный свет ослепляет их, но как живителен контакт с чистой энергией!

Солнце входит в наши полые панцири,

Оживляет помертвевшие мускулы

И объединяет разрозненные мысли.

Это древняя утренняя молитва рыжих муравьев сотого тысячелетия. Уже тогда им хотелось мысленно воспеть миг первого соприкосновения с теплом.

Оказавшись на свежем воздухе, они начинают тщательно умываться. Они выделяют белую слюну и натирают ей челюсти и лапки.

Они прихорашиваются. Это целый незыблемый церемониал. Сначала – глаза. Тысяча триста маленьких иллюминаторов, составляющих каждый сферический глаз, очищаются от пыли, смачиваются, высушиваются. Затем то же самое проделывается с усиками, с нижними конечностями, со средними конечностями, с верхними конечностями. В завершение они натирают свои красивые рыжие латы, пока те не начинают сверкать, как искры пламени.

Среди двенадцати проснувшихся муравьев – самец-производитель. Он чуть поменьше, чем большинство представителей белоканского населения. У него узкие мандибулы[2] и жизни ему отмерено всего несколько месяцев, но у него есть и преимущества, неведомые его собратьям.

Первая привилегия его касты – как имеющий пол он обладает пятью глазами: двумя большими шаровидными глазами, которые обеспечивают ему широкое поле зрения в 180 градусов, и еще тремя простыми глазками, расположенными треугольником на лбу. Эти дополнительные глаза на самом деле являются перехватчиками инфракрасного излучения, позволяющими ему обнаруживать любой источник тепла на расстоянии, даже в кромешной темноте.

Эти свойства более чем ценны, так как большинство обитателей больших Городов стотысячного тысячелетия, проводя всю свою жизнь под землей, стали совершенно слепыми.

Но у него есть не только эта особенность. У самца (как и у самки) есть еще крылья, которые однажды дадут ему возможность взлететь, чтобы заняться любовью.

Его торакс снабжен специальным щитом – мезотонумом.

Его усики длиннее и чувствительнее, чем у остальных муравьев.

Молодой самец-производитель долго остается на куполе, наслаждаясь солнцем. Потом, согревшись хорошенько, он возвращается в Город. Сейчас он временно принадлежит к касте муравьев-«посланников тепла».

Он идет по коридорам третьего нижнего этажа Здесь все еще крепко спят. Замерзшие тела неподвижны. Усики безжизненны.

Муравьи еще видят сны.

Молодой самец протягивает лапку к рабочему, которого он хочет разбудить теплом своего тела. Прикосновение дает приятный электрический разряд.

После второго звонка послышалось мышиное шуршание. Какое-то время бабушке Огюсте понадобилось для того, чтобы снять цепочку, затем дверь открылась.

С тех пор как умерли двое ее детей, она жила затворницей на своих тридцати квадратных метрах, вся в прошлом. Хорошего в этом для нее ничего не было, но доброта ее от этого не уменьшилась.

– Я знаю, что это смешно, но надень тапочки. Я натерла паркет.

Джонатан подчинился. Старушка засеменила перед ним, ведя его в гостиную, заставленную мебелью в чехлах. Джонатан сел на край дивана, безуспешно пытаясь не скрипеть пластиком.

– Я так рада, что ты пришел… Ты мне, может быть, не поверишь, но я собиралась на днях тебе позвонить.

– Вот как?

– Вообрази, Эдмон оставил мне кое-что для тебя. Письмо. Он мне сказал: «Если я умру, обязательно отдай это письмо Джонатану».

– Письмо?

– Письмо, да, письмо… Ах ты господи, я уже запамятовала, куда его положила. Подожди секундочку… Он мне отдал это письмо, я ему говорю, что спрячу его, ну и положила в коробку. Наверное, в одну из жестяных коробок в большом шкафу.

Старушка уже было засеменила обутыми в тапочки ногами, но на третьем скользящем шаге остановилась.

– Погоди, что ж это я, совсем, что ли, из ума выжила? Как я тебя принимаю! Вербены[3] хочешь?

– С удовольствием.

Бабушка ушла на кухню и загремела кастрюлями.

– Расскажи немного про себя, Джонатан! – крикнула она.

– Ну.. мне ужасно не везет. Меня выгнали с работы.

Бабушка всунула на мгновение свою мышиную головку в дверь, потом показалась вся целиком, с серьезным выражением лица, упакованная в длинный голубой фартук.

– Тебя выгнали?

– Да.

– Почему?

– Видишь ли, слесарная мастерская – это особый мир. Наша фирма, «SOS-Замок», работает круглосуточно по всему Парижу. Ну а с тех пор, как на одного моего коллегу напали, я отказывался ездить по вечерам в опасные районы. Ну, меня и уволили.

– Ты правильно сделал. Здоровье дороже.

– К тому же я с начальством не сработался…

– А как твои коммуны? В мое время их называли «братствами незадач»… – старушка чуть заметно улыбалась, – то есть «новых задач».

– Я бросил это дело после неудачи с фермой в Пиренеях. Люси надоело готовить и мыть за всеми посуду. К тому же среди нас затесались элементарные дармоеды, ну, мы и разругались. Теперь я живу только с Люси и Николя… А ты, бабушка, как ты живешь?

– Я-то? Существую. Только этим и занята.

– Везет тебе! Ты пережила рубеж тысячелетия…

– Да уж Ты знаешь, меня больше всего потрясает то, что ничего не изменилось. Раньше, когда я была совсем молоденькой, все думали, что на рубеже тысячелетий произойдет что-нибудь необыкновенное, но, как видишь, ничего не случилось. Как и прежде, есть одинокие старики, безработные, вонючие автомобили. Даже мысли остались такими же. Смотри, в прошлом году заново открыли сюрреализм, в позапрошлом – рок-н-ролл, и теперь вот в газетах пишут, что этим летом в одночасье вернутся мини-юбки. Если так пойдет и дальше, скоро вспомнят про все это старье из начала прошлого века – коммунизм, психоанализ, теорию относительности…

Джонатан улыбнулся.

– Ну, все-таки какой-то прогресс есть – средняя продолжительность жизни человека увеличилась, а также количество разводов, уровень загрязнения воздуха, протяженность линий метро…

– Тоже мне прогресс. Я-то думала, что у всех будут личные самолеты, взлетай себе прямо с балкона. .. Ты знаешь, когда я была молодая, люди боялись атомной войны. Вот это я понимаю. Умереть ста лет от роду в пожарище гигантского ядерного гриба, умереть вместе со всей планетой… Все-таки в этом был размах! А теперь я сгнию, как старая негодная картофелина. И всем будет на это наплевать.

– Да полно тебе, бабушка, что ты такое говоришь!

Старушка вытерла лоб.

– И жарища эта проклятая, с каждым годом все сильней и сильней. В мое время не было так жарко. Была настоящая зима и настоящее лето. А теперь пекло начинается с марта.

Бабушка снова ушла на кухню, где начала суетиться, с редким проворством собирая все необходимое для приготовления настоящего вербенового чая. Потом она чиркнула спичкой, допотопная плита загудела, и бабушка, с облегченным видом, вернулась.

– Ну так зачем ты ко мне пожаловал? Сейчас к старикам просто так не приходят.

– Бабушка, не будь циничной.

– Я не циничная, просто я знаю жизнь и людей, только и всего. Ну, ладно, хватит разводить антимонии, говори, что тебя привело.

– Я хотел бы, чтобы ты мне рассказала о нем. Понимаешь? Он мне оставляет свою квартиру, а я о нем даже ничего не знаю…

– Эдмон? Ты не помнишь Эдмона? А ведь когда ты был маленьким, он любил подбрасывать тебя в воздух. Помнится, один раз даже…

– Да, я тоже об этом помню, но после этого случая – пустота.

Старушка устроилась в большом кресле, стараясь не слишком помять чехол.

– Эдмон… да, это была личность. Даже в детстве твой дядя доставлял мне немало хлопот. Ох, и намучилась же я с ним! Например, он все время ломал игрушки, чтобы их разобрать, а потом снова собрать – но это не всегда. И не только игрушки! Он раскурочивал все: часы, проигрыватель, электрическую зубную щетку. Однажды он даже разобрал холодильник.

Как будто подтверждая слова старушки, старинные часы в гостиной принялись мрачно отбивать время. Маленький Эдмон и им показал, где раки зимуют.

– И еще у него была одна мания – тайники. Он переворачивал дом вверх дном и устраивал себе «норки». Одну он сделал при помощи одеял и зонтиков на чердаке, другую – из стульев и шуб в своей комнате. Он любил прятаться в них, вместе со своими сокровищами. Я как-то раз смотрела, там было полно подушек и всякого механического хлама, который он натаскал из разных агрегатов. Но в общем, уютно.

– Все дети так делают…

– Может быть, но у него это принимало странные масштабы. Он ни в какую не желал больше спать в своей кровати – только в одной из этих «норок». Иногда он сидел там неподвижно целыми днями. Как будто в спячку впадал. Твоя мать говорила, что в прошлой жизни он, скорее всего, был белкой.

Джонатан улыбнулся, подбадривая старушку.

– Однажды он захотел построить хижину в гостиной под столом. Это стало последней каплей, переполнившей чашу, и твой дедушка прямо-таки вскипел, а он ведь всегда был такой спокойный. Он отшлепал этого сорванца, разобрал все его «норки» и заставил спать в постели.

Бабушка вздохнула.

– С той поры Эдмон весь ушел в себя. Как будто перерезали пуповину. Мы больше для него не существовали. Но я думаю, что такое испытание пошло ему на пользу, он должен был понять, что люди не будут бесконечно терпеть его капризы. Ну а дальше больше. Школу он на дух не выносил. Ты, конечно, опять скажешь: «как все дети». Но с ним все было сложней. Ты много знаешь детей, которые вешаются на ремне в туалете из-за того, что учитель на них накричал? А вот он пытался – семи лет от роду. Слава богу, уборщик его спас.

– Может быть, он был слишком ранимым…

– Ранимым? Ты смеешься? Через год он пытался зарезать одного из учителей ножницами. Целился в сердце. К счастью, только испортил ему портсигар. – Старушка подняла глаза к потолку, словно разрозненные воспоминания сыпались на нее, как хлопья снега.

– Потом стало чуть полегче, потому что некоторым учителям удалось его заинтересовать. По тем предметам, которые он любил, у него были отличные отметки, а по всем остальным хуже некуда. Вот так, никакой середины.

– Мама говорила, что он был гением.

– Он ее прямо-таки заворожил, когда рассказал ей, что ищет «абсолютное знание». Твоя мать с десяти лет верила в переселение душ, и вбила себе в голову, будто он в прошлой жизни был Эйнштейном или Леонардо да Винчи.

– И белкой?

– Почему бы нет? Будда говорил: «Чтобы родилась душа, нужно много жизней».

– Он проходил тест на уровень интеллектуального развития?

– Да. Результат был плохой. Двадцать три пункта из ста восьмидесяти, что означает легкое слабоумие. Воспитатели решили, что он ненормальный, что его нужно поместить в школу для дебилов. Но я-то знала, что он нормальный. Он просто был, что называется, не от мира сего. Помню, как-то раз – надо же, ему было-то от силы лет одиннадцать – он предложил мне на спор сделать четыре равнобедренных треугольника всего из шести спичек. Это не легко, если хочешь, сам попробуй…

Старушка ушла на кухню, взглянула на чайник и принесла шесть спичек. Джонатан задумался. Задача показалась ему разрешимой. Он испробовал несколько вариантов и через некоторое время был вынужден сдаться.

– Ну и как же это сделать?

Бабушка Огюста сосредоточилась.

– Ты знаешь, по-моему, он мне так и не объяснил. Я только помню, как он намекнул: «Нужно думать по-другому; если думать так, как мы привыкли, ничего не получится». Представляешь, в одиннадцать-то лет! Ой! Кажется, чайник свистит. Вода, должно быть, вскипела.

Старушка вернулась с двумя чашками, наполненными очень ароматной желтоватой жидкостью.

– Знаешь, мне приятно, что ты интересуешься своим дядей. Теперь ведь как: умер человек, и все о нем забыли, словно его и не было.

Джонатан оставил спички и принялся осторожно прихлебывать вербеновый чай.

– А что произошло потом?

– Не знаю, как только он поступил в университет, мы потеряли его из виду. Твоя мать мне говорила, что он блестяще защитил диплом, потом работал на какой-то фирме, что-то они там выпускали съедобное, потом он оттуда ушел и уехал в Африку. Потом вернулся, жил на улице Сибаритов и никто ничего о нем не слышал до самой его смерти.

– От чего он умер?

– А ты не знаешь? Невероятная история. Представь, его убили осы.

– Осы? То есть?

– Он гулял по лесу, случайно, наверное, наткнулся на осиное гнездо, ну а эти твари на него и набросились. Судебный медик и тот удивлялся: «Я никогда не видел столько укусов на одном человеке! » Он умер от того, что у него в организме было 0, 3 грамма яда на литр крови. Представляешь?

– А где его могила?

– Он попросил, чтобы его похоронили под сосной в лесу.

– А фотографии у тебя есть?

– Да вон, над комодом. Справа Сюзи, твоя мать, молодая еще совсем. Слева – Эдмон.

У Эдмона был открытый лоб, маленькие острые усики, уши без мочек, поднятые выше уровня бровей, как у Кафки. На лице его играла злая усмешка. Настоящий чертенок. Его сестра Сюзи была прелестна в своем белом платье. Через несколько лет она вышла замуж, но навсегда сохранила фамилию Уэллс. Как будто не хотела, чтобы ее супруг оставил потомкам память о себе.

Подойдя поближе, Джонатан заметил, что Эдмон поднял над головой своей сестры «рожки» из двух растопыренных пальцев.

– Он много хулиганил, да?

Огюста не ответила. Дымка грусти затуманила ее взгляд, когда она увидела сияющее лицо своей дочери. Сюзи погибла шесть лет назад. Пьяный шофер за рулем пятнадцатитонного грузовика столкнул ее машину в овраг. Два дня она была в агонии. Она звала Эдмона, но Эдмон не пришел. Он опять был где-то там…

– А ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы мне о нем рассказать?

– М-м-м… У него был друг детства, они с ним часто виделись. Они вместе учились в университете. Язон Брагель его зовут. У меня даже должен быть номер его телефона.

Огюста быстро справилась в компьютере и дала Джонатану адрес Брагеля. Она с нежностью смотрела на внука. Он был последним отпрыском семьи Уэллсов. Хороший мальчик.

– Давай допивай, а то остынет. У меня есть еще бисквитные пирожные, если хочешь. Я сама их пеку на перепелиных яйцах.

– Нет, спасибо, мне пора идти. Приходи как-нибудь посмотреть нашу новую квартиру, мы уже переехали.

– Спасибо, приду. Погоди, я тебе дам письмо.

Перерыв весь большой шкаф, старушка, наконец, нашла среди жестяных коробок белый конверт, на котором было написано летящим почерком: «Для Джонатана Уэллса». Чтобы он случайно не открылся, его заклеили несколькими полосами клейкой ленты. Джонатан осторожно разорвал конверт. Из него выпал смятый листок, как будто вырванный из школьной тетрадки. На нем была написана одна-единственная фраза:

«САМОЕ ГЛАВНОЕ, НИКОГДА НЕ СПУСКАТЬСЯ В ПОГРЕБ! »

Усики муравья едва заметно дрожат. Он похож на машину, которую надолго оставили под слоем снега, а теперь пытаются завести. Самец возобновляет попытки снова и снова. Он растирает муравья, обмазывает теплой слюной.

Жизнь. Есть, мотор приходит в движение. Сезон прошел. Все начинается опять, как будто у него и не было этой «маленькой смерти».

Самец массирует муравья, чтобы передать ему калории. Муравью сейчас очень хорошо. Пока самец возится, муравей направляет на него свои усики. Дотрагивается до него. Он хочет познакомиться.

Муравей прикасается к первому сегменту, начиная от головы самца, и считывает его возраст: сто семьдесят три дня. По следующему сегменту слепой рабочий определяет его касту: самец-производитель. По третьему – его вид и его Город: рыжий лесной муравей из материнского Города Бел-о-кан. На четвертом сегменте рабочий находит номер кладки, который служит самцу именем: номер 327, отложен в начале осени.

На этом муравей прекращает свою обонятельную расшифровку. Остальные сегменты не несут информации. Пятый служит для распознавания молекул следов. Шестой используется для простых диалогов. Седьмой позволяет вести сложные диалоги сексуальной окраски. Восьмой предназначен для диалогов с Матерью. Ну и, наконец, три последних служат небольшими дубинками.

Вот и все, муравей проверил одиннадцать сегментов второй части усика. Но ему нечего сказать самцу. Муравей отодвигается и, в свою очередь, уходит греться на крышу Города. Самец делает то же самое. Работа посланника тепла закончена, время заняться восстановительной деятельностью.

Наверху самец № 327 осматривает разрушения. Город построен конусом, чтобы лучше противостоять непогоде, но, несмотря на это, зима нанесла ему ущерб. Ветер, снег и град снесли верхний слой веток. Птичий помет залепил некоторые выходы. Нужно быстро приниматься за работу. № 327 добирается до толстого желтого пятна и вгрызается мандибулами в твердое, зловонное вещество. Он уже различает силуэт насекомого, которое идет ему навстречу, расчищая вход изнутри.

В глазке было темно. Кто-то смотрел с другой стороны, словно пытался увидеть сквозь дверь.

– Кто там?

– Это Гунь… Насчет переплета.

Дверь приоткрылась. Тот, кто назвался Гунем, опустил глаза на светловолосого мальчика лет десяти, еще ниже он увидел крошечного песика, карликовый пудель просунул нос у мальчика между ног и зарычал.

– Папы нет!

– Вот как? Профессор Уэллс должен был зайти ко мне и…

– Профессор Уэллс – мой дядя. Он умер.

Николя хотел закрыть дверь, но незнакомец настойчиво поставил ногу в проем.

– Мои искренние соболезнования. Он не оставил для меня такую большую папку с бумагами? Я переплетчик. Он мне заплатил вперед за кожаный переплет для своих рабочих заметок. Мне кажется, он хотел составить энциклопедию. Он должен был зайти, и вот уже сколько времени о нем ни слуху ни духу…

– Я же вам сказал, что он умер.

Незваный гость еще дальше просунул ногу и придавил дверь коленом, как будто хотел войти, оттолкнув мальчика. Зажатая собака истошно завизжала. Незнакомец остановился.

– Понимаешь, все равно как-то неудобно, я же обещал. Проверь, пожалуйста, где-то должна быть большая красная папка.

– Вы говорите, энциклопедия?

– Да, он сам так называл свою работу: «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», но я думаю, на обложке этого не написано…

– Мы бы ее нашли, если бы она тут была.

– Мне очень неловко надоедать, но…

Карликовый пудель оглушительно залаял. Незнакомец слегка отпрянул, и это позволило мальчику захлопнуть дверь перед его носом.

Весь Город уже проснулся. Коридоры заполнены посланниками тепла, спешащими согреть Племя. Но на некоторых перекрестках еще лежат неподвижные граждане. Напрасно посланники их тормошат и даже бьют – они не оживают. Они и не оживут. Они мертвы. Для них спячка стала роковой. Провести три месяца с практически остановившимся сердцем – это всегда риск Они не страдали. Они перешли ото сна к смерти, когда резкий сквозняк загулял по Городу. Их трупы были вынесены и выброшены на свалку. Так каждое утро Город убирает свои отмершие клетки, вместе с мусором. Убрав нечистоты из артерий, Город насекомых кипит. Везде шевелятся лапки. Челюсти грызут. Усики трепещут от информации. Все ожило, как и раньше. Как до зимней анестезии.

Самец № 327 тащит веточку, раз в шестьдесят тяжелее его самого. К нему подходит солдат, которому, должно быть, уже больше пятисот дней. Чтобы привлечь к себе внимание самца, солдат стучит по его голове сегментами-дубинками. № 327 поднимает глаза. Солдат кладет свои усики на усики самца.

Солдат хочет, чтобы № 327 бросил восстанавливать крышу и отправился с группой муравьев в… охотничью экспедицию.

№ 327 трогает рот и глаза солдата.

Какая охотничья экспедиция?

Солдат дает ему понюхать ломтик сухого мяса, спрятанный в складке сустава торакса.

Похоже на то, что это мясо нашли прямо перед началом зимы в западном районе, угол 23 градуса относительно солнца в зените.

№ 327 пробует. Это, несомненно, мясо жесткокрылого насекомого. Точнее, листоеда. Странно. Жесткокрылые насекомые еще должны пребывать в спячке. Каждый знает, что рыжие муравьи просыпаются, когда воздух прогревается до 12 градусов тепла, термиты – при 13 градусах, мухи – при 14 градусах, а жесткокрылые насекомые – при 15 градусах тепла. Старого солдата эти аргументы не убеждают. Он объясняет № 327, что мясо принесено из особого района, искусственно обогреваемого подземным источником воды. Там нет зимы. В этом районе царит микроклимат, способствующий размножению специфических животных и растений.

А Племя очень голодно после пробуждения. Ему срочно нужны белки для восстановления сил. Тепла для этого недостаточно.

№ 327 соглашается.

Экспедиция сформирована из двадцати восьми муравьев касты «солдат». Большинство из них – старые бесполые муравьи, в том числе и собеседник самца № 327. Сам же № 327 – единственный участник экспедиции, принадлежащий к касте «самцов». Стоя поодаль, он разглядывает новых товарищей через сетку своих глаз.

Тысячи граней муравьиного глаза видят не тысячекратно умноженную картинку, а скорее картинку в клетку. Муравьи плохо различают детали. Но зато замечают малейшее движение.

Похоже на то, что участники экспедиции привыкли к дальним путешествиям. Их тяжелые животы до отказа наполнены кислотой. Головы защищены самым мощным оружием. Доспехи хранят следы от ударов мандибулами, полученных в битвах.

И вот разведчики уже несколько часов в пути. Они миновали много Городов Федерации, высоко возносящихся к небу и деревьям. Дочерние Города династии Ни: Йоди-лу-бэкан (самый большой производитель зерна), Жиу-ли-экан (чьи легионы убийц два года назад победили коалицию термитников Юга), Зеди-бей-накан (знаменитый своими химическими лабораториями, где производится сильно концентрированная боевая кислота), Ли-виу-кан (где кошенильный спирт имеет чрезвычайно ценный вкус смолы). Рыжие муравьи объединяются не только в Города, но и в коалиции Городов. Сила – в единстве. В Юрских горах можно встретить Федерации рыжих муравьев, состоящие из 15 000 муравейников, занимающие поверхность в 80 гектаров, общая численность населения которых – выше 200 миллионов особей.

Бел-о-кан еще не достиг такого уровня развития. Это молодая Федерация, ее первая династия была основана пять тысяч лет назад. Местная легенда гласит, что когда-то в эти края случайно забрела молодая девушка, заплутавшая в ужасную бурю. Не зная, как вернуться домой, она основала здесь Бел-о-кан, а Бел-о-кан породил Федерацию и сотни поколений королев династии Ни.

Первую королеву из этой династии звали Бело-киу-клуни, что означает потерявшийся муравей. С тех пор все королевы, занимавшие центральное гнездо, брали себе это имя.