ДУБОВАЯ ЛУНА

Руки в Небо, ноги – в Ад

Чары Деверо творят,

Солнце вызовем в ночи,

Чтоб затмить огонь свечи.

Устремив к Богине взор,

Помощь просит род Каор!

Наши мольбы воплоти,

Злые силы укроти.

Сиэтл, середина августа

В Сиэтле почти все время шел дождь.

Говорят, со временем к этому привыкаешь – если только не забывать брать с собой зонт или дождевик.

На четвертый день Холли забралась на чердак с чашкой горячего чая, слушая стук дождя по крыше и перебирая старые вещи отца, которые лежали в старом моряцком сундуке с инициалами «С. С»: школьные альбомы, спортивные награды и фотографии – целая груда старых снимков! Судя по ним, папа отлично жил в Сиэтле вместе с Мари Клер и их родителями, Дэвидом и Марианной. На фотографиях он улыбался, что‑ то делал вместе с семьей и выглядел при этом вполне счастливо, но в какой‑ то момент внезапно перевелся в Калифорнийский университет в Беркли, где и встретил маму.

– Привет, – раздался над головой голос тети.

Холли виновато вздрогнула: она не спросила разрешения подняться на чердак.

– Что делаешь? – мягко поинтересовалась Мари Клер, вглядываясь в пожелтевшую фотокарточку. – Это он в колледже, на предпоследнем курсе, я тогда была на первом. Не могу поверить, что его больше нет, – сказала тетя, уже не сдерживая слез, и потом добавила шепотом: – Он даже не попрощался с нами.

– Вы с ним долго не общались… – с трудом выговорила Холли.

Тетя присела рядом, взяла в руки кубок детской бейсбольной лиги, потом осторожно поставила его на пол.

– Не знаю почему. Дэниел разругался с мамой, а потом уехал, и больше мы не виделись.

Она вздохнула и взяла в руки снимок, на котором отец Холли, в черных джинсах и свитере, стоял у бассейна, скрестив руки на груди.

– Я помню этот день, – пробормотала Мари Клер. – Они с мамой поссорились, и он уехал. Мой старший брат… – Тетя протянула фотографию Холли. – Теперь это все твое.

– Нет, что вы… – Холли осеклась.

Они помолчали.

– У нас многое… непросто, – внезапно сказала Мари Клер, нервно теребя кольца, и покраснела.

Холли догадалась, что тетя имеет в виду свой роман, и пришла в ужас от мысли, что придется его обсуждать.

Не дождавшись ответа, Мари Клер сказала:

– Кстати, девочки сегодня идут гулять и хотят взять тебя с собой.

Теперь замерла Холли.

«Новые знакомые в новом месте, этого еще не хватало! – испуганно подумала она. – Я же вернусь доучиваться в Сан‑ Франциско, я здесь не останусь».

– Я лучше дома посижу, – сказала Холли. – Я еще… не готова.

– Тебе надо развеяться, – ласково улыбаясь, ответила Мари Клер.

За ужином оказалось, что взять Холли с собой хочет Аманда. У Николь обнаружились какие‑ то дела, и она выпросила у матери машину, хотя пообещала родителям, что обязательно встретится с Холли и Амандой.

Дядя Ричард отвез их в «Полкусочка», популярную среди сиэтлской молодежи кофейню в модном квартале Хилл‑ стрит. Он поцеловал Аманду в щеку, ласково пожелал Холли хорошего вечера и убедился, что у них достаточно денег.

– Если будут трудности с возвращение звоните, – шепнул он на прощание.

«Николь может не приехать? » – возмущенно подумала Холли, слегка шокированная понимающим взглядом, которым обменялись Аманда с Ричардом, и их спокойными улыбками, ясно говорившими о том, что проблемы подобного рода случались и прежде. Похоже, Аманду с отцом ни во что не ставили. Николь сходило с рук безответственное поведение, а Мари Клер – неверность.

– Наш выход, – предупредила Аманда. – Приготовься.

Холли сглотнула стоявший в горле комо1'

– Как я выгляжу?

Они были одеты почти одинаково, в футболки и джинсы, не так чтоб совсем «на выход», но Аманда добавила к наряду колье из гранатов и такой же плетеный браслет, а Холли надела на запястье серебряный идентификационный браслет отца, серебряный перстень на большой палец и серебряные же серьги‑ кольца. На щиколотке у нее позвякивала цепочка с крошечными бубенчиками, которую Тина когда‑ то подарила ей на Рождество.

По меркам Сан‑ Франциско кофейня отличалась внушительными размерами. Над основным залом нависал огромный балкон, вдоль которого шел фриз, изображавший греческих воинов с копьями – совсем как статуи на фасаде Дворца изящных искусств в Сан‑ Франциско.

Столами служили обломки каменных колонн, накрытые стеклянными столешницами. На посетителей взирали многочисленные скульптуры ангелов и ангелочков, Мадонна с грустными глазами и бюсты каких‑ то напыщенных личностей. Буколические фрески на стенах увивал плющ. В целом получилось нечто среднее между развалинами греческой виллы и викторианским кладбищем.

– Прикольно, – сказала Холли.

– Ура, есть место! – обрадованно воскликнула Аманда, бросаясь к столику возле эспрессо‑ машины, исторгающей клубы пара.

Холли вглядывалась в незнакомые лица: в больше готы, хотя в общем публика разношерстная. Звуки голосов отражались от цементного пола, раскрашенного черно‑ белыми квадратам «под мрамор».

«Как на соревнованиях в школьном спортзале», – подумала Холли, предпочитавшая тишину артистических кофеен, и взяла написанное руки меню. Она бегло просмотрела длинный список видов кофе и перешла к многословным описаниям чаев.

– Привет, Аманда‑ тян! – Какой‑ то паре пробился к их столику через плотное скоплен людей и мебели. – Я уже заждался.

Экзотическую внешность смуглого крашеного блондина с раскосыми глазами оттеняли серьга в ухе и вытатуированный на руке иероглиф

– Привет! – обрадовалась Аманда. – Холл знакомься: Томми Нагаи, мой лучший‑ прелучший друг.

– Красотка… – с видом ценителя прокомментировал Томми.

– Это моя двоюродная сестра, так что руки прочь! – скомандовала Аманда. – Летние правила скоро перестанут действовать, не порть ей возможность заработать репутацию. Через пару недель установится обычная иерархия, и ей придется ходить с нами. – Аманда повернулась к Холли и продолжила: – Одного не могу понять: Томми – типичный ботан, увлечения у него ботанские, но при этом он не изгой.

– Это правда, – подтвердил парень с легким поклоном. – Я – совершенный ботаник, но «крутые»… – он жестом изобразил кавычки, – отчего‑ то меня терпят. Впрочем, я всегда демонстрирую надлежащее почтение и знаю свое место.

– А также личный номер, – вставила Аманда. – Холли, если хочешь найти себе кого‑ нибудь поинтереснее, не водись с Томми. Ключевое слово в его рассказе – «терпят».

– На себя посмотри! – возмутился парень, откидываясь на стуле. – Холли же у тебя живет, а это смерть для репутации. Я, пожалуй, буду чай с молоком.

– У нее нет выбора. Впрочем, всегда можно примазаться к Николь… – Аманда вздохнула и пояснила с горькой улыбкой: – Мама отпускает Николь на вечеринки только вместе со мной, так что моя популярность условна, а Томми свою заработал честно.

– А еще нам обоим нравится аниме, – добавил Томми.

Изменившееся поведение Аманды говорило с том, что рядом с Томми Нагаи та чувствует себя уверенно и спокойно. Она его не опасалась, потому что не видела в нем романтического интереса, хотя из них вышла бы отличная пара.

– Короче говоря, – любезно сказал Томми, – пусть твоя кузина решает сама. Может, я ей понравлюсь.

Он сверкнул белозубой улыбкой и кокетливо захлопал ресницами, но Холли сообразила, что Аманда для него – больше чем «лучший‑ прелучший друг», и ей это сразу понравилось.

– Я вообще‑ то погостить приехала, скоро вернусь в Сан‑ Франциско, – сказала Холли.

– Жаль, – совершенно искренне расстроился Томми. – Что ж, заедим наши горести печеньем с белым шоколадом. Аманда‑ тян, тебе придете за меня заплатить, потому что моя летняя работа закончилась, а…

– Ой, – пробормотала Аманда, прерывая его на полуслове.

Из‑ за столика, где сидела очень стильная компания, медленно, будто рок‑ звезда перед выступлением, поднялась Николь. Навстречу ей двинулись два парня в черном, неуловимо похожие друг на друга: темные волосы, густые брови и четкие черты лица. При виде одного из них у Холли перехватило дух.

Томми вздохнул, как будто ему было не впервой это наблюдать, и преувеличенно вежливо спросил:

– Хотите еще что‑ нибудь к латте и печенью? Может, рвотный пакетик?

Холли вспыхнула – некрасиво пялиться на посторонних парней – и смущенно ответила:

– И почем они? У нас в кофейнях такого не предлагают.

Томми оценил ее реакцию.

– Неважно, я угощаю. Для гостьи из другого города – все самое лучшее.

– Предлагаю ограничиться печеньем и напитками, – предложила Аманда.

Холли кивнула.

– Ладно, только учти: Аманда выковыривает из печенья весь шоколад, а оставшиеся крошки скармливает соседям по столику! – Томми укоризненно уставился на Аманду.

Та во все глаза смотрела на привлекательного парня, который решительно шел к их столику, глядя на Холли, как лев – нет, скорее как черный ягуар, – подкрадывающийся к добыче.

– Сделаю‑ ка я заказ, а то официантку в этом уголке джунглей не дождешься, – небрежно сказал Томми, пытаясь скрыть недовольство, и направился к барной стойке.

– Привет, – сказал незнакомец, не отводя взгляда от Холли.

Холли вопросительно взглянула на двоюродную сестру.

– Привет, Жеро, – сконфуженно пробормотала Аманда, откашлялась и через силу выдавила: – Холли, познакомься, это Жеро Люк Деверо. Холли – моя двоюродная сестра.

Холли посмотрела в темные глаза Жеро, заметила, что они зеленые, с коричневыми крапинками. Такие необычные…

Все поплыло перед глазами: столы и стул афиши и объявления о выставках на доске, медная эспрессо‑ машина, в которой булькала вода, баристы, готы, парни в спортивных куртках – все расплывалось и исчезало, оставляя Холли наедине с Жеро. У девушки возникло ощущение, что они давно знакомы, хотя Холли совершенно не представляла, откуда она знает Жеро.

– Bonsoir, ma dame, – сказал он по‑ французски, намеренно разделяя обращение на два слога и тем самым превращая банальную фразу в элегантное приветствие. – Добрый вечер, моя госпожа.

Холли ни секунды не сомневалась, что ответить, хоть и не понимала, почему слова пришли так легко и непринужденно.

– Bonsoir, mon seigneur. Добрый вечер, мой господин.

– Жеро, привет! – Томми подошел с другой стороны стола и обратился к девушкам: – Печенье закончилось. Может, спросить улиток или лягушачьи лапки, раз уж у нас намечается французская вечеринка? Жаль, я словарь не захватил.

– Холли! – окликнула Аманда.

Холли не могла стряхнуть дурман, не могла отвести глаз от Жеро Люка Деверо.

«Его зовут не так, – подумала она, – его зовут…»

– Жан, – всхлипывала Изабо, протягивая руки к матери. – Умоляю, ma mere[6], пощадите его!

В комнате на вершине башни стояли два кресла и каменный алтарь Богини, – слуги, установившие алтарь, освятили его своей кровью. В жаровне полыхало пламя, по закопченным камням плясали тени. У огня развалился Дьявол, любимый пес Изабо, которого она после замужества оставила в родном замке. Коленопреклоненная Изабо отчаянно всхлипывала, уткнувшись лицом в тяжелую черную ткань материнской юбки.

– Умоляю, матушка, если вы хоть сколько‑ нибудь меня любите, пощадите его.

Мольбы дочери не трогали владычицу Круга Каоров – с недовольной гримасой на лице она выслушивала нежные слова, которые Изабо расточала в адрес заклятого врага своей семьи. Катрина повелительно взмахнула рукой в сторону алтаря, где лежал ягненок, по внутренностям которого читали судьбу Изабо, и резко произнесла:

– Они тебя не пощадят!

Мать и дочь, одетые в традиционный наряд ведьм – черные платья из тяжелой ткани, – укрылись в комнате на вершине самой высокой башни замка Каор. Увядшие лилии и колдовские травы, вплетенные в забранные под вуаль волосы Катрины и Изабо, распространяли дурманящий аромат. Полная луна сочилась липкой теплой влагой, благоприятная для проклятий, заклинаний и зачатия. Внутри башни свистел осенний ветер, наполненный шорохом опадающей листвы и запахом яблок. Колдуны рода Деверо вершили ритуалы в сырых подземельях; ведьмы рода ор, наоборот, искали места поближе к благословенной Госпоже Луне.

– Меня пощадят, если я рожу наследника.

Пальцами, смоченными в крови жертвы, Катина нарисовала на лбу Изабо пентаграмму и оставила отпечаток на том месте, где по иудейским верованиям находится третий глаз, через который Бог наблюдает за грехами человека.

– Ты не станешь матерью отпрыска Деверо, – повелительно произнесла Катрина.

– Не вынуждайте меня оставаться бесплодной! – воскликнула Изабо, срывая с головы вуаль.

Длинные черные пряди заструились по спине, девушка без сил повалилась на пол и отчаянно зарыдала.

– Ты знала наш план и согласилась с ним, – размеренно прозвучал материнский голос, холодный, как камень.

– Но я… открыла в нем такие черты…

Изабо осеклась под суровым, презрительным взглядом, понимая, что если она признается в любви к потомку проклятого рода Деверо, то мать, не раздумывая, уничтожит родную дочь.

– Ты до сих пор не узнала тайну Черного огня! Деверо никогда тебе его не раскроют, – с жестокой усмешкой сказала Катрина. – Мы негласно пообещали им наследника в обмен на секрет Черного огня. Деверо отказались и хотят от тебя избавиться, чтобы дьявольское семя окропило чью‑ то другую утробу. Я с детства втолковывал тебе: в нашем деле нет места ни теплу, ни чувствах

– Вы все подстроили, – с горечью промолвила Изабо, – отправили меня к Деверо, зная, что произойдет. Я подписала приговор Жану, только вы соединили наши руки.

Мать не изменила царственной позы и улыбнулась.

– Ты все знала, глупышка. Если Деверо не откроют нам тайны, мы их уничтожим, а ты, оставшись вдовой, вернешься к нам и снова выйдешь замуж.

– Мама, я не хотела влюбляться… – пролепетала Изабо. – Я принадлежу роду Каор и всегда буду принадлежать, но… он мой муж…

Она смахнула слезы и подошла к жаровне согреть окоченевшие руки над веселым желтым пламенем.

– Он тебя околдовал, – сказала Катрина. – Найди способ снять заклятие, дитя мое. Он – Деверо, а значит, умрет вместе со всем проклятым родом. Нельзя, чтобы наследник нашего злейшего врага остался в живых. Его мятежный дух не успокоится, пока не умрет последний представитель рода Каор. Проклятие Деверо будет преследовать наших потомков, и если мы сейчас выкажем слабость, вина за проклятие ляжет на нас. – Катрина подобрала с пола вуаль и протянула ее дочери. – Расскажи мне обо всех входах и выходах в замок, – потребовала она, – ничего не утаивай. И не пытайся меня обмануть.

– Северная стена укреплена хуже остальных, потому что выходит на крутой обрыв, – дрожащим голосом сказала Изабо.

– Сядь, – велела Катрина, распахивая дверь.

Беренис, придворная дама владычицы рода Каор, испуганно выдохнула и присела в реверансе.

– Принеси вина! – потребовала Катрина и, едва девушка ушла, продолжила: – Дитя мое, а для моей фрейлины ты тоже станешь просить пощады?

Изабо медленно покачала головой. Выражение ее лица было непреклонным. Совсем недавно кто‑ то из обитателей замка Каоров обратился к епископу, утверждая, что Катрина принесла в жертву Богине новорожденного младенца. Предательницей оказалась молоденькая прачка, брошенная ради новой утехи высокородного господина. Отец опозоренной девушки потребовал, чтобы благородный кавалер, которому она составляла компанию, заплатил за причиненный ущерб. Епископ скорее склонялся к мнению благородного господина: представительнице низшего класса не обязательно выходить замуж, в ее положении это роскошь, и тем хуже для девушки, которая не сумела использовать свой шанс.

Однако злые слухи причинили определенный вред: разговоры о том, что Каоры приносят в жертву младенцев, донеслись до самой Тулузы. Через некоторое время епископ приехал навестить Катрину, а затем, обремененный сундуками золотых монет, отправился нести службу Господню. Он уверил пугливых горожан, что в богобоязненном христианском роде Каор нет и быть не может ведьм, чародеев и колдунов, но сплетни не утихали. И Деверо, и Каоры почуяли опасность.

– Беренис умрет к утру, – сказала Катрина.

Ягненка на алтаре закололи ритуальным кинжалом, который сработали во времена римлян и с тех пор передавали от матери к дочери.

– Я сама ее убью, – заявила Изабо.

Катрина пробормотала благословение и смягчилась.

– Дитя мое, я знаю, тебе трудно. Ничего, после смерти Жана чары развеются, и ты поймешь, как подло он с тобой поступил.

Изабо вздохнула. Да, муж очаровал ее, но она не могла рассказать матери о том, какую свирепую магию они творили вместе, о невероятной силе, которой они управляли как муж и жена, вызывая к жизни тайны тьмы и тени. Прежде Изабо даже не догадывалась, что такое возможно. Как от этого отказаться? Вдвоем с Жаном они были сильнее и грозного герцога Лорана, и самой Катрины, чье имя уже стало легендой среди чародеев. До того как судьба связала Изабо с Жаном Деверо, девушка могла только надеяться, что окажется достойной своего рода. Теперь она, шестнадцатилетняя, стала сильнейшей ведьмой современности и силой превзошла мать.

Изабо послушно склонила голову.

«Я на все соглашусь, – думала она, – но использую нашу магию, чтобы спасти Жана. Мы сбежим и организуем собственный ковен вдали от семейной вражды, начнем новый род».

Воспрянув духом, она спрятала нож, поцеловала матери руку и пожелала доброй ночи.

Катрина коснулась губами лба Изабо.

– Ты – замечательная дочь, лучшей мне не нужно.

Ее глаза сияли от гордости. Изабо скрыла свои опасения и стыд за легкой улыбкой. В конце концов, любой из Каоров умел пламенно присягать на верность собеседнику и одновременно выпускать ему кишки.

– Мы исполним наш план в Медовую Луну, – объявила Катрина, – я предупрежу остальных.

– Самых преданных, – уточнила Изабо, прикасаясь к спрятанному кинжалу, – а то новости разлетятся по всей Тулузе.

– Ты права. Подкрепим будущий успех нашего плана кровной клятвой. – Катрина торжественно подошла к алтарю.

Изабо сглотнула ком в горле. Те, кто нарушил кровную клятву, обречены блуждать по земле, пока не выполнят обещанное. Если она поклянется убить мужа и не сделает этого, быть ей неупокоенной душой до тех пор, пока Жан не погибнет от ее руки – в этой жизни или следующей.

«Значит, такова моя судьба, – подумала Изабо. – Я готова блуждать вечно, потому что никогда не смогу его убить».

Они вместе наложили руки на окровавленное сердце ягненка.

Катрина закрыла глаза и начала произносить торжественную священную клятву на латыни. Изабо вторила ей.

– Наш уговор скреплен, – сказала Катрина.

– Благодарение Богине, – ответила Изабо, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

Они поцеловались – вернее, просто коснулись друг друга щеками, – и Изабо покинула уют пламени, жертвоприношений, луны и материнского присутствия, чтобы покончить с не в меру любопытной Беренис.

– Жан, – прошептала Холли, выплывая из сна. Или это было видение?

Жеро удивленно посмотрел на нее и прошептал:

– Ma Isabeau? [7]

А затем Жеро с братом исчезли из вида среди посетителей кофейни.

Вернулся Томми, на огромном подносе у него стояли чашки с горячими напитками и три огромные булки с корицей.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Аманда, касаясь лба Холли. – Что случилось? Ты не заболела?

– Это сыновья Майкла, – медленно произнесла Холли. – Майкла Деверо.

– Дикари, – насмешливо подтвердил Томми, – адская парочка.

– Жеро очень даже ничего, – подтвердила Аманда, расстроенная тем, что Жеро не сказал ей и двух слов.

– Мне… нехорошо… – выдавила Холли. – Извини, может, поедем домой?

Николь направилась к выходу в сопровождении второго Деверо. Он был выше ростом, но не такой привлекательный, а напротив, грубоватый и озлобленный.

Аманда фыркнула и со слезами на глазах достала из сумочки телефон.

– Я на тебя не злюсь, Холли, – спохватилась она. – Просто… Николь запретили с ним встречаться. И вообще, она должна была встретиться с нами, но она всегда делает, что хочет, и ни за что не отвечает.

– Жеро тебя, случайно, не сглазил? – спросил Томми, многозначительно шевеля бровями. – Все знают, что Деверо – колдуны. Они приносят в жертву девственниц, так что за Николь можно не переживать.

– Томми, прекрати! – потребовала Аманда, вытирая глаза, и резко заговорила в телефонную трубку: – Папа, заберешь нас? Холл и плохо. – Она захлопнула телефон и обратилась к двоюродной сестре: – Выпей чаю, тебе станет легче.

Холли послушалась, чувствуя дурноту, жар и головокружение.

«Может, он и правда меня сглазил? Сцена вышла престранная».

Девушка поискала Жеро глазами, но он будто сквозь землю провалился.