Андрей Юрьевич Орлов 2 страница

Во дворе ничего не менялось. Только страшненький Смурфик (урод в своей бойцовской семье – доброе и безобидное создание) испарился вместе с поводком. Место пса заняла незнакомая молодая женщина – растрепанная, в мятой сорочке, глаза растерянно блуждали. Поводок у нее на шее не болтался, но вид был такой, что она тоже потеряла хозяина. Или прилетела с другой планеты и безуспешно пыталась сориентироваться в пространстве. Она хотела куда-то пойти, делала несколько шагов и погружалась в задумчивость. Затем поворачивала на сто восемьдесят и снова билась в неодолимую преграду. Сложно представить, что творилось у нее в голове под пышной прической. Сообразив, что и эта дорога не ведет к цели, она стала рыться в сумочке, достала телефон и стала звонить – при полном отсутствии связи! Но это не было помехой – она упрямо давила на клавиши и прикладывала телефон к уху. Ничего особенного, – резонно рассудил Андрей. – Существует хоть одна женщина, которая знает, чего она хочет? Кончилось тем, что девушка мазнула его взглядом, в котором сквозила начальная стадия безумия – сочла мужчину пустым местом, развернулась и побежала со двора. Андрей вздохнул с облегчением – как-то не хотелось, чтобы эта незнакомка стала знакомой – дошагал до машины, завелся…

Его дом находился в историческом центре мегаполиса. До больницы было три квартала. Он осваивал их, как минное поле, недоуменно констатируя, что приходит в себя, но лучше бы этого не делал. Не было повода оптимистично смотреть на мир. Трафик уменьшался, городская жизнь погружалась в анабиоз. На проспекте имени вождя мирового пролетариата возвышались помпезные деловые центры – за последние годы их налепили столько, что пора сносить. Парковки были забиты, многие машины стояли с открытыми дверьми. «Где все люди? – недоумевал Андрей. – Куда попрятались? » У центрального фонтана тоже было малолюдно – хотя именно здесь должно наблюдаться паломничество. Сновали унылые личности – их контуры расплывались в мареве зноя. Фонтан не работал – видно, кончилась вода. Он свернул в первый переулок Глинки и вскоре уже катил вдоль проржавевшего решетчатого забора. Загнал машину за бойлерную у неухоженного сквера, стал искать лазейку. Лазеек здесь было больше, чем в законах Российской Федерации (Шура лично их показывал пару лет назад – после развеселой вечеринки в дурдоме). Вскоре он шагал по дорожке, петляя между дебрями кустарника. Обходить все это несчастье к главному входу не было желания. Корпуса больницы построили лет 60 назад, в эпоху «великого и ужасного», они порядком обветшали, но смотрелись зловеще. Трехэтажные глыбы из красного кирпича, соединенные закрытыми переходами. В беседке кто-то был, бубнили голоса. Он сменил направление, обогнул главный корпус – сам не понимая, откуда это стойкое желание не встречаться с людьми. Главный корпус гудел, но на задворках было безлюдно. У крыльца курили плечистые санитары, угрюмо смотрели на него. Могли и не пустить, но пустили – на снулых физиономиях отчетливо читалось, что им по барабану.

– Куда? – буркнул мятый, с воспаленными глазами работник.

– К Черепанову, – буркнул в ответ Андрей. – Он ждет.

В узком «предбаннике» темнота облепила, как плесень. Потолки здоровые – звук шагов по каменному полу отлетал от потолка, как мяч. Он выбрался в широкий коридор с истосковавшимися по ремонту стенами и сразу повернул к лестнице. За спиной остался растревоженный улей, персонал и их клиенты с экстравагантными и не очень болезнями…

Шура Черепанов – коренастый, солидный, в меру упитанный блондин в несвежем халате, имеющий привычку по любому поводу презрительно выпячивать губы – рассматривал его с такой предвзятостью, словно собрался купить. Не поленился выбраться из-за стола, ощупать, обнюхать – поморщился, уловив от приятеля характерный запашок. Минутой ранее он орал в телефонную трубку, что это психиатрическая лечебница, а не травмпункт, и уж тем более не инфекционная больница.

– Проверку прошел? – натянуто усмехнулся Андрей. – Мне уже больно? В рот посмотришь?

– Стой спокойно, – огрызнулся Шура, продолжая свои загадочные пассы. – Не дерзи и поменяй выражение лица, оно меня уже бесит. С тобой точно все в порядке?

– Нет, – помотал головой Андрей.

– Что такое? – забеспокоился Шура.

– Процессор полетел.

– Какой про… Блин, шутить изволишь, – раздраженно скривился Шура. – Ладно. – Он расслабился, и по уставшему лицу разбежалась сеточка морщин. – Депрессия, похмелье, это нормально. Весь в трудах и невзгодах. Ладно, что только это… Слава богу, иначе говоря.

– Что-то происходит? – спросил Андрей.

– Представь себе, да, – удивился Шура. – Нужно быть слепым и глухим, чтобы этого не видеть. Вот скажи, как ты сюда доехал? – Шура отстранился, брезгливо махнув ладошкой, как бы намекая, что с детства не выносит запах перегара (от других).

– На автопилоте, – пожал плечами Андрей. – Не обращай внимания, дружище, все пройдет. Ты же знаешь, я пью в меру.

– Знаю, – кивнул Шура. – И прекрасно вижу, в какую меру ты вчера надубасился. Ладно, понимаю, каково тебе, не тупой, не деревянный… Прими еще раз соболезнования. Пошли. – Шура забрал со стола связку ключей, пачку сигарет, осмотрел напоследок свой невзрачный кабинет, явно не соответствующий статусу целого главврача большой «душевной» больницы. – Ты как сюда прошел?

– Через задний проход. – Беспокойство нарастало. Шура явно чего-то боялся и не испытывал большого желания покидать кабинет.

– Вот через него и пойдем, чтобы не видеть весь этот бедлам, – кивнул Шура. – Не привыкать нам по жизни все делать через задний проход…

И снова голова отделялась от тела, а в организме протекала неустанная борьба противоречий. Он ловил себя на мысли, что организм с чем-то борется и в принципе справляется. Шура торопился, тянул его за рукав. По коридору сновали люди в белых халатах, что-то вопрошали у Шуры. Он односложно отвечал, отмахивался. Лестница, знакомый «предбанник», черный ход и курящие санитары – но уже другие. Аллея в глубь территории, задняя сторона ограды, неказистое строение на задворках – больничный морг. Двое работников дымили со страдальческими минами под криворуким тополем. В облезлых помещениях, заставленных шкафами и каталками, царила спасительная прохлада – но желания здесь пожить почему-то не возникало. К людям, переехавшим в мир иной, могли бы относиться уважительнее. Тела лежали в беспорядке, наспех прикрытые простынями. Работник морга с въевшейся в физиономию серостью отогнул простыню и отвернулся. Освещение было скудное, но его хватало. За прошедшую неделю со дня гибели дочери Иван Алексеевич Сурин сильно исхудал, ни разу не брился. Щетина торчком, складками висела дряблая кожа. Глаза его были закрыты, на лице застыла смиренная скорбь. В верхней части височной области выделялась багровая короста – смерть наступила в результате воздействия внешних факторов.

– Что случилось, Шура? – пробормотал он.

– Не знаю, дружище… – стыдливо бубнил приятель, пряча глаза. – Этому нет объяснения – как и всему, что сейчас творится… Ты же знаешь, он лежал под моим присмотром, я лично его наблюдал и назначал курс лечения… У Ивана Алексеевича была клиническая депрессия – типичное аффективное расстройство. Вся ярко выраженная «депрессивная триада» – нарушение мышления, двигательная заторможенность, полная утрата способности что-то переживать. Он ничего не замечал, не ел – приходилось кормить принудительно. Он был абсолютно безобиден и тих… В палате, помимо Ивана Алексеевича, лежали еще двое со схожими диагнозами. Буйных там не было. Все случилось сегодня утром, часов в шесть. Его вдруг затрясло, кожные покровы резко покраснели, глаза вращались – во всяком случае, эти двое так рассказывали. Они проснулись от его рычания и воплей… Санитары вбежали поздно – проспали, козлы… Когда они явились, в Ивана Алексеевича уже бес вселился. На соседей по палате он не бросался, но был в явном неадеквате. Рвота, бессвязный лепет, перевернул зачем-то свою кровать… Санитары бросились, чтобы его зафиксировать, он побежал к окну, оступился, ударился виском о подоконник… Прости, Андрей, можешь, конечно, вчинить иск к больнице или лично мне набить морду – ведь я обещал одно, а допустил такое… Но, видит бог, это трагическая случайность, это не должно было случиться…

Шура замолчал. Он действительно был расстроен. Работник морга подавил зевоту и вернул простыню на место, хотя никто его не просил. Андрей почувствовал облегчение – спасибо, товарищ.

– У истории было продолжение, – глухо вещал Шура. Со стороны казалось, что капельки пота у него на лбу превратились в льдинки и прилипли к коже. – Иван Алексеевич не одинок в своей участи. В девять утра схожая история приключилась со вторым обитателем несчастливой палаты – неким Анищенко. Он впал в буйство, при этом облил всех присутствующих рвотой, ругался, как прапорщик, накинулся на третьего бедолагу. Но санитары уже не дремали – прибыли и зафиксировали, как говорится… вернее, как поется. Ничем хорошим это не кончилось – Анищенко активно конвульсировал и через пару минут скончался в жутких корчах – думаю, не выдержало сердце, хотя, возможно, имелись другие причины, покажет только вскрытие…

– А третий? – Андрей сглотнул.

– Третьего перевели в соседний корпус, в палате провели дезинфекцию… – Шура яростно растирал ладонью лоб. – Но все это мартышкин труд… – Он уронил руку и поднял глаза, окруженные синью мешков. На лбу остались красноватые вдавлины. – За прошедшие сутки в нашей больнице скончались восемь человек – больше, чем за весь прошлый год. Большинство летальных исходов не поддается никакому разумному объяснению. Людям без причин становилось плохо – у кого-то был жар, другие начинали биться в падучей, не имея никакой предрасположенности к эпилепсии…

– Полицию вызывали? – Андрей кивнул на укрытое тело Ивана Алексеевича.

– По каждому эпизоду ставили в известность правоохранительные органы, – отмахнулся Шура. – Полиция приезжала лишь однажды – по первому вызову. Прибыли какие-то снулые, составили протокол, даже разбираться не стали. Больше не приезжали.

– Почему?

– А я знаю? – сорвался Шура. – Может, они сами все передохли! Ладно, извини. Пошли отсюда. Пойдем ко мне, помянем Ивана Алексеевича, царствие ему небесное… Уже можно, смена кончилась, в четыре Алябин заступает, пусть тащит этот воз. Ты же не торопишься домой?

И вновь заброшенный садик на задворках главного корпуса, вестибюль, коридор, наполненный суетливой больничной жизнью. Сновали пациенты в длинных пижамах. Кто-то визгливо кричал о наступающем царствии Тьмы. Метались люди в больничной униформе с озабоченными лицами. Шура кивнул на лавочку у стены – посиди, мол, не скучай, – а сам куда-то умчался с развевающимися полами халата. На Андрея никто не обращал внимания. Небритые санитары провезли на каталке тело – один из работников безостановочно кашлял, второй злобно шикал на коллегу. Андрей попятился к стене, невольно задумался: а что он здесь делает? Не пора ли выдумывать неотложные дела? Пока он колебался, вернулся Шура – натянутый нерв, буркнул, что все в порядке, пост сдал, можно расслабиться, но начальство повелело больницу не покидать – и потащил его к лестнице. Но не наверх, где был рабочий кабинет, а куда-то в подвал. Спустившись вниз, Андрей обнаружил длинный коридор по всей длине здания и несколько закрытых дверей.

– Хозблок, – буркнул Шура, вталкивая его в третью по счету дверь. – Склады, лаборатории, комнаты отдыха персонала из числа санитаров и прочая херня – а также мое резервное «бомбоубежище». Прошу любить.

Шура заперся и отдышался. Выхватил платок из кармана, стал усердно утирать лоб. Затем спохватился, щелкнул тумблером рядом с выключателем. Утробно загудел кондиционер над дверью. Через пару минут стало комфортно. Андрей с любопытством озирался. Помещение небольшое, но уютное. Видимо, в этой каморке Шура находил успокоение от непосильной работы, а еще упивался мирскими утехами со своими прелестными коллегами. То, что Шура не ангел, было написано на его физиономии. Читать с его лица умели все – кроме родной жены, пребывающей в наивной уверенности, что ее муж – эталонный образец верности. В помещении имелись шкафы, стеклянный столик, мягкие кресла, обитые искусственной кожей, мягкий диван, способный в два приема преображаться в «испытательный полигон». На стене рядом с дверью висела коробка интеркома, подмигивая зеленым огоньком. Испустив продолжительный вздох, Шура добрел до шкафа, вернулся, виртуозно неся в одной руке бутылку французского коньяка с двумя бокалами, в другой упаковку яблок и палку сырокопченой колбасы. Развалился в кресле и, скорбно поджав губы, наблюдал, как Андрей перочинным ножом кромсает снедь и разливает коньяк.

– Надоело все, – доверительно поведал Шура. – И без этих проблем – работаю, как Штирлиц, на две Ставки, света белого не вижу. Прошлой ночью поспал три часа, все кости отдавил на этой тюремной шконке… Эх, коррумпироваться бы сейчас… – мечтательно вздохнул приятель.

– Ты еще не коррумпировался? – Андрей удивленно покосился на коньяк, цена которому была не три и даже не пять тысяч.

– Это за работу, – отмахнулся Шура. – Заслужил. Ты все равно не поймешь, о чем речь. Это не работа, это хуже, чем урановые рудники в тридцатиградусный мороз под пулеметным огнем… Ладно, давай, не чокаясь. – Шура поднял подрагивающей рукой длинноногий бокал. – За упокой души Ивана Алексеевича, хороший был мужик, светлая ему память…

Выпили и погрузились в угрюмую задумчивость. Минуты через две Шура встрепенулся, строго уставился на приятеля.

– И чего сидим? Между первой и второй уже состав прогремел. Давай, дружок, раздавай продукт – для профилактики гриппа, так сказать…

Выпили по второй, сомкнув богемский хрусталь. Шура почавкал колбасой, откинулся, сделав блаженную физиономию.

– Вот так-то лучше… Ты знаешь, что такое отдых?

– Догадываюсь, – проворчал Андрей.

– Мимо, – покрутил указательным пальцем Шура. – Отдых – это такая работа, за которую ты не получаешь денег. По третьей?

– Не гони. – Мысль о брошенной под оградой «Хонде» пришлась очень кстати. – Что происходит, Шура? В последние дни я немного отсутствовал в этом мире.

Шура раздраженно выпятил губы и принял напряженную позу – недолго продлился так называемый отдых.

– Ты, приятель, походу слепой, глухой и тупой… Восьмой из умерших в больнице – санитар по фамилии Соловцев. Мужик с богатырским здоровьем. Ни на что не жаловался. Пошел в туалет по малой нужде – его нашли через десять минут с опухшим лицом. Бачок свернут, крышка вдребезги. Это инфекция, Андрей, она разит без разбора…

– Может, есть смысл закрыть больницу, ввести строгий карантин?

– Но это везде, – удивленно посмотрел на него приятель. – При чем здесь больница? Инфекция шагает семимильными шагами – по городу, по стране, по необъятному глобусу. Новости не слушаешь? Ах, прости, ты же отсутствовал в этом мире… Можешь закрыться в квартире, запереться от всего мира – не думаю, что спасешься. Это не от жары, но уверен, что высокая температура служит катализатором, ускоряет процесс протекания инфекции. Она выражается по-разному – у кого-то прогрессирует вялость, кто-то впадает в исступление. Жар, ломота в костях, изжога, удушье или рвота. Инкубационный период разнится – в силу неведомых обстоятельств. Люди заболевают массово. В городе забиты все инфекционные больницы, мрут сотнями. Сомневаюсь, что заражение идет каким-то специфическим образом – через воду или, скажем, контакты с животными. Зараза носится в воздухе, и тут уж как повезет. – Шура поежился. – Можно, конечно, заняться «самолечением» – что мы, собственно, и делаем, носить марлевые повязки, воздержаться от контактов с людьми, но где гарантия?

– Мы тоже можем заразиться? – вздрогнул Андрей.

– А чем мы лучше других? – хмыкнул Шура.

– А почему ты про грипп упомянул? Ради красного словца? Вроде не сезон для эпидемии. Да и симптомы разнятся. От гриппа, знаешь ли, с ума не сходят, кровати не переворачивают…

– Что мы знаем о типах этой болезни? – пожал плечами Шура. – Только в наше время выявлено более двухсот вариантов вируса гриппа. Птичий, свиной, кошачий, козий, желудочный… Знаменитая испанка, от которой сто лет назад вымерли почти 100 миллионов человек, тоже была разновидностью гриппа. Вирус мутирует, приобретает причудливые формы, может в один прекрасный год ударить не только по дыхательным путям, но и в голову. Медицина научилась его лечить, но хронически не поспевает за мутациями. Помнишь зимнюю эпидемию?

– Помню, – поежился Андрей. – На собственной шкуре испытал. Температура за сорок, рожа красная, как у Деда Мороза, постоянно рвет и трясет… Думал, что не выживу. Рита с работы отпрашивалась, чтобы со мной сидеть, так я гнал ее из дома – боялся, что от меня заразится. Полторы недели в аду. Реально думал, что коньки отброшу. Потом еще две недели с трудом ноги волочил. Как вспомню, так мороз по коже.

– И я славно побюллетенил, – подхватил Шура. – Лечился, как положено – интерферон, физиологические растворы, все дела. И тоже Ольгу с малой гнал из дома – и выгнал в итоге, спровадил к теще в Муравьево.

Шура задумался. Упоминание о жене с дочерью натолкнуло на мысль. Он вытащил сотовый телефон, глянул на экран и швырнул его на тахту.

– Но мы в подвале, – резонно заметил Андрей.

– Да хоть в шахте «Распадская», – огрызнулся Шура. – Здесь есть сотовая связь. Это не бункер, где сплошной бетон. Вернее, была бы сотовая связь, если бы она была… Вот дьявол, – защелкал пальцами приятель. – Хорошо хоть свет еще не отрубили. И воду в кране. – Он опасливо покосился на закуток, где имелись умывальник с душевой кабиной и крохотный туалет.

– Семья-то дома? – поинтересовался Андрей.

– В Мармарисе, – немного смутился Шура. – Курорт такой в Турции. Отправил на заслуженный отдых, а сам пашу за семерых. Девять дней из пятнадцати уже отдохнули. Прости, что не стал говорить тебе тогда… И как прикажешь до них дозвониться? А вдруг что-то не в порядке?

– Но там, наверное, все тихо… – неуверенно начал Андрей.

– Да нигде не тихо, – вспылил Шура. – По всему миру похожая хрень – где-то больше, где-то меньше… Ладно, будем надеяться на лучшее. Вчера, по крайней мере, с ними все было в порядке.

Он вздрогнул – застучали в дверь. Качнулся наполненный бокал, едва не выпал из ослабевших пальцев.

– Ну, что еще?! – взорвался Шура. – Моя смена кончилась!

Дверь он оставил незапертой. Посетитель не стал дожидаться, пока он изволит войти, приоткрыл сам. Возник курносый носик, затем пара смышленых, но испуганных глаз, появилась их обладательница – интересная женщина лет двадцати пяти, с затянутыми в узел пепельными волосами и халатике, подчеркивающем все, что нужно. Фигура у девушки была такая, что смотреть в глаза уже было бессмысленно. Впрочем, и кукольное личико оказалось довольно милым.

– Танюша? – пробормотал Шура и смущенно кашлянул, покосившись на Андрея. – Вы что-то хотели, Татьяна Сергеевна?

Женщина вошла и сказала приятным грудным контральто:

– Ой, здрасьте… – Скользнула по Андрею заинтересованным взглядом. – Тут это самое, Саша… в смысле, Александр Васильевич… – И замялась.

Шура воспользовался паузой, чтобы представить коллегу:

– Татьяна. Как ни странно, Ларина. Верная помощница, замечательный, хотя и молодой специалист в своей области…

«Интересно, в какой? » – подумал Андрей.

– Ах, оставьте, Александр Васильевич… – Скулы женщины побелели – то ли от смущения, то ли от нежелания сообщать очередную неприятную новость. – Вот вы тут сидите, можно сказать, отдыхаете, а там такое творится…

– По порядку, Танюша, – перебил Шурик.

– По порядку можно было вчера, – зачастила женщина. – А сегодня полный беспорядок и анархия… Полиция так и не прибыла… Исчез доктор Гарин из отделения инфузионной терапии, его нигде не могут найти… В палате номер восемь обнаружены два тела – это пациенты, с ними проводил психотерапевтические сеансы доктор Юнгер. Скончались, по внешним признакам, от удушья… В полиции не берут трубку. Пациенты разбегаются, их никто не может удержать. Сестринский персонал тоже не собрать, санитары не знают, чьи распоряжения выполнять. В третьем отделении был пожар, кто-то успел сдернуть огнетушитель и все залил… Александр Васильевич, миленький… – Татьяна умоляюще прижала руки к груди, – сделайте хоть что-нибудь, обуздайте этот бардак. Я знаю, что ваша смена закончилась, но должен же кто-то это прекратить! Вас сменил Алябин, где он? Его тоже не могут найти. Что происходит, Александр Васильевич? – «Верная помощница» сделала квадратные глаза. – В город не дозвониться, выходить туда страшно. Пять минут назад в больницу прибежали двое испуганных молодых людей, умоляли их не выгонять, говорили, что за ними гнались какие-то психи, которые крушили все подряд…

«В психбольнице прячутся от психов? » – мысленно удивился Андрей.

– Пойдемте, Александр Васильевич, – умоляла Татьяна. – Не знаете, что делать – так наорите на это стадо, вы же умеете орать. Или разгоните нас к чертовой бабушке, но чтобы это было официальное распоряжение… Боже, несколько минут назад стало плохо доктору Бурденко – у него лицо одеревенело, весь трясется, слова вымолвить не может – никто не понимает, что он хочет сказать. Дозвониться до «скорой» невозможно, не срабатывают даже городские телефоны. Его положили в ординаторской, медсестры пытаются привести его в чувство…

– Ну, клиника! Пойдем, Танюша. – Шура засуетился, начал выбираться из кресла, расплескал коньяк, остатки выпил. – Андрей, сиди здесь и ни шагу. Хотя ты и так никуда не пойдешь, потому что я дверь закрою… – Шура злорадно осклабился и вытолкал Татьяну в коридор. Провернулся ключ в замке.

Дверь не отличалась особой прочностью, он бы выбил ее при нужде, но пока сидел, не шевелился. Что за чертовщина в городе? Он слышал, как удаляются шаги, уплотняется тишина. Лишь размеренный гул кондиционера напоминал о том, что он не в склепе. Может, сон? Многоходовая галлюцинация с сюжетом? Он ущипнул себя за ухо – самый здравый поступок в данной ситуации. Несколько минут он сидел неподвижно, боясь шевелиться. Похоже, он заражался всеобщей фобией. Минуты тянулись, как покалеченные гусеницы. В коридоре было тихо, звуки с первого этажа в подвал не проникали. Он потянулся к коньяку, плеснул в бокал и выпил, не глядя. Не помогло, нервы продолжали шалить. Он плеснул еще – в бутылке оставалось на три пальца. Вылакал, закусил сморщенным символом компании «Эппл», дал себе зарок, что больше пить не будет. Как шутили в школе – ждем еще двадцать минут и уходим…

Когда вернулся взмыленный Шура Черепанов, Андрей уже порядком нагрузился – растекся в кресле, перекатывал ногой пустую бутылку.

– Ну, конечно, – всплеснул руками Шура. – Дай козлу капусту и уйди. Входи, Танюша. – Он втащил в каморку бледную женщину, запер дверь. Работница доковыляла до дивана на негнущихся ногах, скинула туфли, забралась с ногами. Она была бледна, глубокие носогубные складки, обрисовались на кукольной мордашке.

Из «волшебного» шкафа образовалась вторая бутылка коньяка – Шура наполнил свой бокал до краев, осушил в один присест, жадно навалился на колбасу.

– Повествуй, – предложил Андрей.

– Вот только не грузи меня, ладно? – всколыхнулся Шура. – Потерпишь, дай в себя прийти.

– Тогда вопрос, – вздохнул Андрей. – Здесь, конечно, очень мило, есть выпить, закусить, компания подходящая, но не стоит ли отсюда побыстрее свалить?

– Не стоит, – мрачно огрызнулся Шура. – Отсидимся, в этой барокамере безопаснее, чем снаружи. Не самое взвешенное решение – выходить сейчас в город, понимаешь?

– Не совсем, – признался Андрей.

– Поверь на слово. – Шура некультурно срыгнул, покосился на вздыхающую Татьяну. – Третьей будешь, Танюша? Ты просто обязана выпить.

– Я попозже, Сашенька, ладно? – Она вздохнула, пристраивая кулачок под щеку. – Ведь это не последняя бутылка, верно?

– Даже не предпоследняя, – ухмыльнулся Шура, наполняя бокалы. – От похмелья не погибнем. А если надо, и провиант найдем.

– А если свет отключат? – допустил Андрей.

– Ну, хватит, – скрипнул зубами Шура, отправляя в организм очередную дозу. – Без вас, Андрей Михайлович, знаете ли, тошнит. Персонал больницы практически весь разбежался, остались самые стойкие и те, кто боится увольнения. Часть больных заперли в палатах, другие вырвались на волю и где-то гуляют. В палатах, в коридорах… блин, повсюду – валяются трупы, черт, невероятно… У кого-то крышу сносит, в драку бросаются… Алябин пропал, доктор Гарин пропал, Бурденко скончался – дьявол, он ведь только неделю назад защитил кандидатскую. «Поляну» накрывал в «Созвездии рыб»… Сначала был массовый исход из больницы, потом многие вернулись обратно – рассказывают, что по проспекту Ленина носятся какие-то озверевшие толпы, бьют витрины, терзают мирных прохожих… Машины давят народ, повсюду заторы, люди не могут вырваться из города, в соседнем квартале горит супермаркет «Антей»…

– И это ты называешь эпидемией гриппа? – осторожно поинтересовался Андрей.

– Да никак я это не называю! – хлопнул кулаком Шура. – Я до последнего надеюсь, что сплю! Это то, чего не может быть, только в кино! В городе паника, телефонная связь не работает, Интернет не работает, электричество есть, но последние капли… Послушай, Андрей… – Шура с ужасом уставился на товарища, – люди в случайном порядке прямо на глазах превращаются в черт знает кого. Мы сами с Татьяной это видели – молодого практиканта из мединститута парализовало, он в мумию превратился – весь белый, физиономия кривая, глаза навыкате. Потом ожил, давай рычать, сначала на стенку бросался, потом на санитара Осипчука. Но с Осипчуком такие номера не проходят, сразу в челюсть – и кирдык… Вот же хрень… – Шуру нешуточно затрясло. – Мы ведь тоже можем в любую минуту подхватить эту заразу… Дюша, ты бы что предпочел – сразу сдохнуть или впасть в буйство, бросаться на всех, как зомби? Ты уж следи за мной, ладно? – Шура демонически осклабился, от тяжелой работы лицевых мышц слюна закапала с губ. – Вдруг начну преображаться – так ты меня сразу бутылкой по башке…

– Мы все умрем? – промолвила с дивана Татьяна.

– Ну, что вы несете? – застонал Андрей, хватаясь за голову. Он уже трезвел, организм воспринимал коньяк, как воду. – Это же Россия двадцать первого века, а не какой-нибудь «Рассвет живых мертвецов»… Ребята, вы совсем-то белены не объедайтесь.

«А может, они разыгрывают меня? – вдруг подумал Андрей. – Решили приколоться, пошептались, а теперь стараются. А на самом деле в больнице все штатно, врачи работают, психи болеют, а то, что ты видел – компот из белой горячки и случайных совпадений…»

– Кстати, насчет белены, – вспомнил Шура. – Наверху, в четвертом отделении – у нас там самая настоящая «палата лордов», депутаты изволят врачеваться, чиновники, представители богемы – несколько человек реально сошли с ума. То есть полностью свихнулись.

– В дурдоме кто-то сошел с ума? – засомневался Андрей.

– А что ты удивляешься? – возразил Шура. – Это миф, что в психбольницах обитают сплошь клинические психи, лыка не вяжущие и бросающиеся на все живое, чтобы причинить ему вред. Обычные люди – на вид вполне вменяемые. Ну… почти. А депутаты и чиновники тоже подвержены душевным недугам. И хоромы у них наверху почти царские, простым смертным туда дорога заказана. Знаешь, кто лежит? – Шура сделал заговорщицкую мину и понизил зачем-то голос: – Сам Аскольд Вятский, слышал о таком? Журналист и глава единственного так называемого светского городского издания «Облик». Ну, что-то вроде гламурной светской хроники. Выходит в Интернете и издается типографским способом. Наш местный светский лев – что-то вроде Ксюши Собчак, только не в Москве, а на Урале. Завсегдатай пафосных вечеринок, видный метросексуал, атрибут гламурных скандалов и разборок… Он даже депутатом чуть по пьяни не стал, слава богу, знатный металлург его обошел на три процента. И у такого человечища тяжелый нервный срыв. Переутомился, представляешь? Работа нервная, времени свободного почти нет. Слетел с катушек – разбил в квартире все хрупкое и нежное, а то, что не смог разбить, начал с одиннадцатого этажа выбрасывать – кресла, тумбочки, радиотехнику… Разбил четыре машины, троих покалечил – ну, адвокаты и подсуетились, чтобы вместо тюряги его отправили отдохнуть в психушку. И никакой он, между нами говоря, не Аскольд Вятский. Творческий псевдоним, чтобы народ не смеялся. Вася Хрюкин его фамилия. О чем это я? – Шура задумался. – Нет, с Аскольдушкой все в порядке, в сортире спрятался, отсиделся. А депутат облсовета Лапласов и замглавы департамента мэрии Шурило славно зажгли. Крыша у мужчин свалилась. Палату разорили – а там обстановки и техники на полмиллиона, набросились, остервеневшие, на прибывших санитаров, одному Шурило руку прокусил, другому Лапласов чуть голову не открутил по часовой стрелке… В общем, уволю обоих, – сокрушенно вздохнул Шура. – Санитаров, разумеется. Если все благополучно разрешится. Ну, где это видано, чтобы таких уважаемых людей перерабатывать в фарш…

Все происходящее было вершиной абсурда. Несколько раз Андрей порывался выйти из комнаты (бог с ней, с машиной, уедет на такси), но так и не воплотил простое желание в жизнь.

– Ладно, – пьяным голосом сообщил Шура, извлекая из «запасников» третью бутылку с жизнеутверждающей наклейкой «Мартель». – Как говорил царь Соломон: «Всё фигня». Все пройдет, пройдет и это.

– Согласен, – кивнул Андрей. – Проще надо к жизни относиться.

– Фигня? – икнула с дивана Татьяна. – Проще надо относиться? Мужики, вы от жизни-то не отрывайтесь. Тут такое, может, нам жить осталось с гулькин нос… – Она едва не захлебнулась от волнения, тяжело дышала с выпученными глазами.