Тёмные Тропы - W.B.S. 16 страница

– Это ты мне скажи, – процедил Шейх. – Ну, профессор, и где мы очутились?

– Я не могу ответить определенно… По крайней мере, это точно не та долина джунглей, где начинался Ритуал… Выходит, моя гипотеза оказалась верна. И это действительно был шлюз.

– Гипотеза? Гипотеза, твою мать?! – взорвался Шейх. – Я тебе голову сейчас оторву, гипотеза недоделанная!

Полковник Мансуров всю жизнь ненавидел кабинетных ботаников, готовых погубить кучу жизней, чтобы проверить какую-либо гипотезу или разведданные. Особенно остро Алан ненавидел тех, кто пытался погубить его, Мансурова, жизнь.

– Успокойся, – проворчал Астрахан, который, может, и был кабинетным ученым – когда-то, давно, в молодости, но за годы работы в МАС отрастил когти и клыки и готов был дать отпор. – Чего ты психуешь, Шейх? Боевой офицер, а истерики закатываешь! Мы всего-навсего сменили отсек. Откуда я могу знать, где именно мы очутились?!

– Отсек? Какой еще отсек?

– Отсек корабля, – профессор произнес последнее слово с большим значением. – Космического корабля.

Эта информация требовала переваривания. Мансуров глубоко вздохнул и медленно уточнил:

– Космического?

– Ну да.

– То есть мы не на другой планете или в каком-то там чертовом параллельном мире, а на космическом корабле?!

– Ну это же очевидно! – всплеснул руками Астрахан. – Разве ты не обратил внимания на все эти мелкие несуразности? Четкая длина дня и ночи, отсутствие солнца, невнятная топография долин… Ведь очевидно же – искусственный ландшафт, что-то вроде лаборатории или даже нет – карантинной зоны. А теперь мы попали…

– Это Ковчег, – сказала Марина, открыв глаза. – Огромный космический Ковчег.

– Может, и так, – пожал плечами Шейх. – Но все равно – надо выбираться. Где тут выход?

– Вот-вот, у лабораторной мышки точно такая же стартовая позиция, – подтвердил профессор. – Дверь или шлюз придется поискать.

Шейх напряг зрение, но видны были лишь очертания цистерн и силуэты попутчиков. Ругнувшись, он вынул из кармана старую добрую «зиппо», чиркнул колесиком, еще и еще раз. Наконец вырвался огонек пламени, озарил помещение.

Взгляд Шейха остановился на темных цистернах, которые были, оказывается, прозрачными. Внутри то ли висело, то ли плавало что-то человекообразное. Шейх мгновенно забыл, что искал дверь, и зашагал к цистернам, где отражался Лукавый и Марина, замершая в позе эмбриона. Зажигалка начала жечь палец – пришлось отпустить кремень.

Подойдя к ближайшей цистерне, Шейх снова щелкнул зажигалкой и отшатнулся: за прозрачной стенкой плавала оболочка насекомого, причем части тела были примерно как у людей: две руки, две ноги, головы нет. Хитиновые пластины, заменяющие ребра, сходятся в районе грудины, вместо мышц пресса – кольца. Руки (или лапы) согнуты, пальцы сжаты. Шейх пересчитал их: пять.

Что это? Здесь свершилось ритуальное убийство, после чего тела жертв поместили в формалин? Мансуров стал на цыпочки, чтобы рассмотреть место, где крепилась голова существа, но блики огня провалились в пустоту и отразились от внутренней поверхности… Оболочки? Доспеха?

– Что это? – голос Лукавого эхом прокатился по пустому залу.

Шейх пожал плечами и шагнул ко второй цистерне. Там тоже была оболочка – в полтора раза больше первой, руки массивные, пальцев три, ноги – будто птичьи, с когтями. Третья оболочка напоминала обезглавленного жука, только конечностей было четыре.

Зажигалка начала жечь палец, и Шейх закрыл ее. Снова зажег возле цистерн, расположенных параллельно земле. Это оказались полки, заваленные вытянутыми черными трубками, зеркальными овалами с зазубренными краями, кривыми клинками – кажется, из хитина… Это что, инопланетное оружие? Понимая, что рискует остаться без руки, Шейх потянулся к черным трубкам, но пальцы натолкнулись на прозрачную преграду. Мансуров ударил по ней с разворота – она выдержала.

Лукавый возопил:

– Прекратить! Это может быть опасно! Немедленно прекратить!

Не слушая его, Шейх прицелился из винтовки и выстрелил, но пуля срикошетила от преграды и впилась в стену. Пришлось возвращаться к оболочкам в формалине.

– Профессор, как думаешь, что это за парад уродов?

– Без понятия. Если бы они были одинаковыми, я предположил бы, что это доспехи, а так… Ведь определенно Ковчег строили существа одного вида. Хотя, кто знает… Ты, Шейх, лучше выход ищи.

– Ковчег, говоришь, – сказал Шейх задумчиво и взорвался: – Я не подписывался переться на долбаный корабль! Толку мне с того корабля?

Шейх схватил профессора за грудки и припечатал к контейнеру с оболочкой – несильно, только чтобы напугать. Потом толкнул еще раз, посильнее, отшвырнул на середину помещения, к Марине, навис над ним:

– Ты с самого начала все знал, гнида! И теперь из-за тебя я из обычной задницы попал в инопланетную. Если, конечно, ты не продолжаешь мне лапшу на уши вешать…

Лукавый коснулся разбитой губы и фыркнул:

– Заткнись. Все равно ты ничего мне не сделаешь, ты же не дурак. Подумай: если эта махина сумела создать Сектор, что будет, когда мы доберемся до капитанской рубки? Да мы всех нагнем! Правительства всех стран будут с нами считаться…

– С нами? Ну-ну. В капитанской рубке тебе очень обрадуются, а у меня пара патронов осталась, и все.

– Да нет там никого! Ковчег неуправляем, он, похоже, просто выполняет программу. Понимаешь ты? Иначе нас бы уже давно тю-тю. И нас, и Землю нашу…

Шейх вздохнул, ловя себя на мысли, что Лукавый его просчитал. Просчитал, что теперь попрется за ним полковник Мансуров хоть в пекло и будет прикрывать его задницу, поскольку деваться ему некуда. Главное – заманить тупого солдафона. И ведь повелся, как мальчишка повелся! Ничего. Надо попытаться переиграть Лукавого, когда случай подвернется.

– Лукавый, мы в одной упряжке. Если я сдохну, то ты, скорее всего, тоже. Вставай и девицу поднимай. Вот так. Теперь совместными усилиями давай искать выход.

Марину происходящее словно не касалось. Она смотрела перед собой и даже не моргала. Шейх помахал у нее перед глазами и вздохнул. Толку никакого. Но раз Лукавый ее тащит, значит, в этом есть смысл.

Не дождавшись, что Лукавый займется делом, Шейх принялся обходить емкости с оболочками неведомых тварей. Вот уж где выставка уродов! Некоторые экземпляры поражали воображение, например, вот этот, похожий на медведку с мощными руками-клешнями. Ног, похоже, не было. Шейх обошел контейнер сбоку, прислонился к нему лбом.

Этого не могло быть, но, вздрогнув, тварь поплыла к Мансурову. Тот шарахнулся, хватаясь за винтовку, и увидел, что в стене между цистернами начали разъезжаться створки. Замерли, открыв узкий лаз, – Шейх прикрыл глаза ладонью, защищаясь от солнца, – и с шипением сомкнулись.

– Выход! – возликовал Лукавый и бросился к створкам, волоча за руку Марину.

Наверное, тут были датчики движения, и когда Мансуров приблизился к двери на метр, створки разъехались. Помешкав с полминуты, Лукавый, не выпуская руки Марины, ступил в раскрывшийся проход.

Хотя небо затягивали тучи, свет резанул по глазам. Часто моргая, Шейх последовал за ним, шагнул на козырек и невольно отшатнулся: под ногами разверзалась бездна. Они стояли на вершине каменной башни, похожей на водонапорную.

Небольшую долину покрывал щетинистый ковер леса. Обычного зеленого леса! Вниз вела винтовая железная лестница – блестящая, не тронутая ржой. Перил не было, но это не пугало Марину. С улыбкой Джоконды она обозревала окрестности, ветер, дующий сверху вниз, шевелил ее рыжие кудряшки и прозрачные рукава туники.

Опустившись на колени возле края козырька, Шейх глянул вниз: башня стояла на высоком холме, значит, у лестницы ступеней триста – четыреста. Все равно приключение то еще. Хорошо, если у Лукавого нет акрофобии, – спускаться надо в любом случае.

Шейх прищурился. Отсюда просматривалась вся долина, и было видно, что горизонта нет. Есть только лесистое подобие гор, упирающееся в опрокинутое куполообразное небо. На другой стороне долины высилась вторая такая башня.

Пахло Землей. После всех диковинных ароматов долины змей, после несуществующего солнца и странных ландшафтов – Шейх вдруг моментально почувствовал себя… дома. Да, именно так – дома. Если быть более точным, то в Секторе. Облака, сосны, лес…

– Это Сектор, – уверенно сказала Марина. – Я чувствую.

И словно в ответ на ее слова из глубины чащи донесся рев хренозавра.

– Сектор или нет, но если мы не собираемся торчать здесь до скончания веков, нам придется пройти через лес, – сообщил Шейх. – На другой стороне долины – такая же башня. Это должен быть выход, значит, нам туда.

Лукавый закивал, попытался высмотреть башню, но не смог и покачал головой:

– Зрение подводит. Не вижу башню. Но ты прав, нам туда, хотя прежде надо спуститься, – профессор покосился на Марину, отодвинул ее от края козырька и спросил: – Марина, ты сможешь? Не испугаешься?

Шейх пощелкал пальцами перед ее лицом – никакой реакции, качнул головой, но промолчал. Вот как проснется в ней человек на полпути вниз, как запаникует, как сиганет вниз! И все. И ведь даже веревки для страховки нет! И сделать ее не из чего, все нужное. Разве что тунику порвать на лоскуты. Да и не спасет это. Придется за ручку на лестнице ее держать.

– Ну что, спускаемся? – спросил Шейх. – Я первый, Марина в середине, ты замыкаешь.

Ступени, видимо, создавались под существ чуть больше человека, но лестницу преодолели без проблем – спасибо Марине, что вела себя осторожно. Уже внизу, на вершине холма, Лукавый долго скрипел, потирая колени.

У подножия, метрах в ста от башни, начинался лес. Судя по рычанию, уханью и подвыванию, а также сосредоточенному чавканью, в нем прямо-таки кипела жизнь.

– Я пойду первым, – сказал Мансуров.

Внизу был молодой подлесок, за которым начинался лес. Обычный подмосковный лес. Средняя полоса. Конец лета – начало осени. Кусты и деревья, копошение ночных зверьков, мельтешение летучих мышей. И до боли знакомое шевеление волосков на затылке – организм чувствовал опасность. Нет, это были не сверхспособности, приобретенные в Секторе. Просто старый добрый боевой опыт…

Предчувствия не обманули Мансурова.

Первую чупакабру Шейх подстрелил из «стечкина» влет. Вторая успела допрыгнуть до ноги – и тут же этой ногой огребла по уродливой физиономии. Еще одна успела впиться в плечо профессору, но пока тот орал – скорее от испуга, чем от боли, – Шейх отоварил ее рукояткой. Марина увернулась от одной чупакабры и пинком отшвырнула вторую. Здорово, если она и дальше будет так себя вести.

Мансуров расстрелял всех трех одиночными выстрелами – патроны следовало экономить, их осталось не больше тридцати.

– Я же говорила – Сектор, – выдохнула Марина. – Чупакабры. Впереди – «микроволновка».

– Они самые… – подтвердил Лукавый, осматривая плечо. Он отделался порванной одеждой и легким испугом. – Ничего не понимаю…

– Двигаемся дальше, – приказал Шейх. – Не отставать!

Они шли сквозь джунгли ко второй башне. Ту не было видно за сплетением ветвей, но Шейх чувствовал ее спиной. Мало того, она влекла к себе. Или это он просто устал шариться по джунглям, устал ожидать нож в спину и следить за полусумасшедшей девчонкой, думать, как решить неразрешимую задачу, выиграть и помочь Тамиле… А еще ощущение чужака стало отчетливее: кто-то точно следил за ними. Предчувствие помогло среагировать, когда чуть не на голову спрыгнул шестилапый волк, на которого пришлось извести четыре патрона. Еще через пять минут Марина обвела их вокруг поляны, где, по словам девушки, находилась «бродила». Нападения ларв удалось избежать чудом.

Каждый шаг давался с трудом. Каждая секунда грозила смертью. Каждое дерево, каждый куст, каждая травинка дышала опасностью. Безобидный мох под ногами моментально сменялся смертельной плесенью. Обычные камни покрывал жгучий лишайник. И – фоном, постоянно, – где-то кто-то кого-то жрал.

Верещание голодных вырвиглоток преследовало отряд. Вот от них точно не отбиться. Шейх с сожалением вспомнил оболочки в контейнерах. Ему бы такую броню!

Все держались из последних сил. Шейху так трудно не давался ни один переход. Даже в горах Афгана. Даже в окрестностях Московского моря. Лес был запредельно враждебен.

Внезапно лес закончился вырубкой, вдоль которой из земли торчали трехметровые столбы, больше напоминающие маяки. Их квадратные вершины с отверстиями медленно вращались.

Когда переступили полосу вырубки и углубились в осинник, ощущение опасности схлынуло, зато навалилась усталость.

– Не могу больше… – проговорила Марина и села, прижав колени к груди.

Профессор горестно вздохнул и потер правое колено.

Шейх глянул в осинник, перемежаемый березами, и под сердцем защемило. Россия. Родина! Кто-то будто нашептывал на ухо: тут безопасно, отдохни. Только он решил расслабиться, как из леса, откуда они пришли, потянуло сероводородом.

Шейх помнил этот запах. Вырвиглотки чуть не погубили его отряд, когда он собирался штурмовать лагерь Астрахана-младшего. Тогда их спас огнемет проводника Хоббита. Здесь огнемета нет, так что если вырвиглотки нападут, проще застрелиться.

Зашевелились молодые сосны, мелькнули верткие тела вырвиглоток. Шейху почудилось, что он видел бусины их алчных глаз. Вскочив, он прицелился в кусты:

– Вырвиглотки! Хана!

Лукавый вынул свой пистолетик и тоже прицелился. Глаза его блестели ненавистью, ноздри раздувались – его собирались остановить в километре от цели, и кто – зверье!

Марина сидела безучастно.

Появились первые вырвиглотки, столпились на вырубке, возмущенно загукали и повернули назад, только хвосты замелькали. Огромная стая была, штук сорок.

– Это неправильно, – прохрипел Лукавый, опуская пистолет. – Так не бывает. Слишком много всего. У чупакабр обычно ареал обитания не пересекается с вырвиглотками. Ларвы не живут в лесу, они предпочитают болота. Искажения… тут все сложно, но обычно между ними есть некая минимальная дистанция. А тут… винегрет из всего. Одновременно и практически рядом. Сколько мы прошли? Километр? Полтора? А сколько раз нас пытались сожрать? Так не бывает. Это не Сектор.

– Я, кажется, понимаю, где мы, – сказал Шейх. Понимание это пришло к нему само, из богатого жизненного опыта. Оно было простым и логичным. – Это не Сектор. Это киллхаус.

– Что-что?

– Киллхаус. Тренировочная площадка. Небольшой изолированный участок, где собраны все опасности потенциальной зоны военных действий. Испытательно-тренировочный полигон. А уроды в формалине – тренировочные костюмы. Здесь – зона отдыха, ну а башни – излучатели, они зверье отпугивают.

– Полигон? – задумчиво повторил Астрахан. – Но полигон для кого?

– Для тех, кому предстоит воевать в Секторе. Мы в центре подготовки группы вторжения!

– Логично… – проворчал профессор. – Черт возьми, это многое объясняет! Значит, инкубатор где-то рядом.

– Какой еще инкубатор?

Лукавый замолчал.

– Что такое инкубатор? – спросила Марина. – Инкубатор для кого?

– Ну?! – Шейх шагнул к нему. – Говори!

– Для хамелеонов… – выдавил зажатый в угол Лукавый. – Я давно предполагал, что метаморфы – искусственные существа. Слишком много в них… неестественного. Слишком пластичны, слишком живучи, слишком универсальны. Опять-таки железа…

– Что – железа?

– Она… как батарейка в игрушке. Элемент питания. Совершенно инородный. Такое не могло появиться в ходе эволюции. Поэтому мы и предположили, что хамелеоны – это что-то вроде биороботов… или клонов… искусственно выращенных в инкубаторе.

– Так, – сказал Шейх мрачно. – И что еще есть в этом инкубаторе?

– Откуда я знаю? – попытался съехать Астрахан, но полковник не намеревался отступать.

– Что еще есть в инкубаторе? – повторил Шейх. – Центр управления? Источник желез? Синтезатор биотина? Это туда мы идем?

– Да, – сознался Лукавый. – Скорее всего, да. По моим предположениям, в инкубаторе хамелеонам вживляют не только биотиновую железу, но и некий дистанционный способ управления… Который нас и интересует.

Шейх не стал расспрашивать дальше – все равно соврет, старый хрыч. Как бы ни хотелось ему вышибить мозги, профессор был пока нужен. Шейх не верил ни единому его слову. Такой паук всегда думает только о себе, все остальные для него – пешки в большой игре, марионетки на ниточках. Но профессор действительно очень много знал. И очень неохотно делился информацией. Выдавал, что называется, в час по чайной ложке.

И только благодаря этому старый хрыч был все еще жив.

«Убью гада, – решил про себя (в который раз! ) Мансуров. – Как только пойму, что к чему, отправлю мерзавца на тот свет. А с вторжением хамелеонов мы уж как-нибудь разберемся. И с инкубатором тоже. Корабль это или иная планета – а доставить сюда небольшую, мегатонн на пять, ядерную бомбу не составит труда… Это на случай, если самому рулить не получится».

– Ну так что, полковник? – осмелел Лукавый от молчания Мансурова. – Будем выбираться из этого… киллхауса?

Шейх встал, потянулся и указал вперед:

– Если комната, откуда мы вышли, была стартом тренировочного маршрута, то финиш во второй башне. Новобранца всегда надо прогнать через максимум препятствий, иначе полоса теряет всякий смысл. Цель любого армейского сержанта в учебке – загнать солдата в задницу и посмотреть, как он будет выбираться. А теперь это предстоит нам…

Глава 8

Данила поднялся первым и первым же ступил на отполированный металл постамента. От похожего на медь покрытия, красноватого и блестящего, отражался свет звезд. Здесь было темнее, чем внизу. По крайней мере, Данила не мог различить, что впереди, метрах в ста. За ним, пыхтя, топал Картограф. Преодолев последнюю ступеньку, он уперся руками в бедра, задышал часто и тяжело, а потом, когда дыхание восстановилось, бородач «залип». Рядом неподвижно стоял Маугли – то ли тоже завис, как Картограф, то ли растерялся, придавленный величием этого места. Последним взобрался Рэмбо и шумно почесал в затылке.

Здесь было не просто неуютно – пугающе. Казалось, что вот-вот поскользнешься и загремишь вниз, хотя покрытие не было скользким… От близости космоса кружилась голова. Можно было позабыть, что ты под куполом, нет – ты летишь на медном зеркале сквозь темноту. Ни запахов, ни ветра, ни звуков, потому что твои спутники тоже затаили дыхание.

Впереди, неясные, как сквозь завесу неплотного тумана, проступали очертания невысоких сооружений.

Данила пошел вперед, не оглядываясь на спутников. Сердце его частило, руки подрагивали, а мысли были самые панические: «Первый контакт… надо же, они существуют… блин, я правда на корабле инопланетян, на Ковчеге!.. »

Он остановился, пройдя метров пятьдесят, до боли в глазах всмотрелся, но так и не смог понять, что это. Кажется, все-таки здания, метра четыре-пять в высоту, не больше. Данила двинулся дальше, спиной чувствуя спутников – никто не решился его обогнать, никто не поспешил вперед, а главное, все по-прежнему молчали.

Вопреки ожиданиям, строения были не пирамидами и не зиккуратами, а медными плитами. Стояли они через каждые полтора метра вокруг купола мутного стекла.

Ритуальное сооружение?

Когда Данила был метрах в двух от плит, на них вспыхнули знаки чужого языка. Предупреждения? Летопись?

– На каждой – одно и то же, – сказал Рэмбо и, обогнав Данилу, подошел вплотную к ближайшей плите. – Погодите, я попробую прочитать.

Он углубился в изучение знаков, а остальные сгрудились за спиной филолога, стараясь не мешать ему. Купол мутного стекла с пятиэтажное здание высотой притягивал взгляды. Внутри него будто клубился дым. Строение казалось герметичным, из него тянуло чуждостью и смертью.

Смерть витала в воздухе, холодя спину. Данила всматривался в стекло, и ему чудились призрачные тени – неупокоенные духи погибших пришельцев. А что, если чужаков убил кто-то еще более ужасный? И именно он, уставший от одиночества, наблюдает сейчас за незваными гостями и решает: прихлопнуть их или пусть живут?

– Кажется… Сейчас, – нарушил торжественное молчание Рэмбо. Его голос долго метался в пространстве. – Очень простые формулировки, будто разговорная речь. Наверное, чтобы все понимали. Слушайте!

И Рэмбо принялся сбивчиво, оговариваясь и поправляя себя, читать на языке змееглазых: «Я, последний, пишу к вам. Здесь лежит Мать. Здесь лежат лучшие. Если ты пришел, Рой возрожден. Если ты пришел, мы близко к новому дому… вот тут непонятные символы – чье-то имя. Вот этот кто-то поможет. Живи долго, славь Мать. Оберегай ее. Знай историю Роя. Храни мир в Рое, пусть, э-э… воин? Пусть солдат остается солдатом, рабочий – рабочим, а Мать – да пребудет одна. Мы, твое, э-з… прошлое? Мы… да! – твои предки, не уберегли свой Рой, Великая Боль сгубила Мать и всех нас. Мы оживем в тебе. Иди, поклонись павшей Матери, почти нашу память. Рой несет счастье! »

– Не понял! – изумился Данила. – Этот купол – кладбище? Они все умерли?

– Похоже, что да. А последние достраивали это… Хоть бы пояснили, от чего умерли. Но тут больше ничего не написано, а летопись ты видел, она на дугах купола.

– Зайдем внутрь и посмотрим, – предложил Картограф. – Какая бы болезнь их ни убила – это было очень давно. И мы все равно здесь. И вряд ли они были людьми, если это некий «рой».

После чего все уставились на Данилу, и он пожал плечами:

– Все сходится. У них кастовое общество с четкой иерархией – вспомните роботов… Но подумайте: вдруг это криогенные камеры? Мы их разбудим, и они ка-ак ломанутся…

– Дохлые они, – настаивал на своем Рэмбо.

– Зайдем, – наконец согласился Данила. – Провалилась их экспансия, они даже до Земли не долетели.

– Вы уверены? – Картограф поскреб отросшую бороду и качнул головой. – Во-первых, Сектор и Ковчег связаны аналогом пространственного шлюза… То есть трубы-переходника – но не из металла или резины, а силового, на основе полей. Черный смерч – как наконечник на конце переходника. Здесь один его конец, а смерч и Глубь – другой. То есть проход на Землю уже пробит, хотя Ковчег пока где-то далеко от нее, в межзвездном пространстве.

– Не совсем все сходится, – сказал Астрахан. – Те, кто употреблял биотин, начали меняться, но они остались людьми, сохранили сознание людей, я видел таких. Они неопасны для человечества. Ковчег летит к Земле, но все интервенты мертвы… Кто же тогда создал Сектор? И где этот создатель?

Рэмбо слушал его и хмурился, скребя шрамы на лице. Картограф топтался рядом и пыхтел. Маугли взрослыми разговорами не интересовался, он зевал. Наконец волосатый наемник заговорил:

– Ответов нет, одни предположения. Вторжение начал Ковчег, он работает по программе. Кто знает, вдруг за тысячелетия одиночества он… гм, осознал себя? Понимаю, звучит бредово, но после всего этого я поверю даже в Зевса с молниями в кобуре.

Картограф полюбопытствовал:

– И что он собирается возрождать? А главное – как? Генматериал – это же просто клетки с ДНК. Они безмозглые. Ну, как объяснить… Ну вот есть биотин, он во мне и в мальчике – и что? Мы – это мы, мы даже выносливей людей! Выходит, Ковчег нас совершенствует, не желая того! Так в чем проблема, в чем опасность? Я не понимаю смысла такой экспансии, если мы продолжаем осознавать себя людьми!

Рэмбо покачал головой:

– В летописи говорилось про новую Мать. Про возрождение Роя. Сдается мне, возродиться он должен именно на Земле. Где-то тут хранятся личинки или что-то типа того. Где – не написано.

Картограф всплеснул руками:

– Как?! Никакая программа или биотиновые инъекции не воссоздадут внутри человечества их потерянную, умершую культуру, не перестроят нашу цивилизацию! Экспансия провалилась, поймите вы наконец!

В спор вступил Данила:

– Они должны были предвидеть такую ситуацию. Вдруг вместе с генматериалом пришельцев внедряется некая программа? Вдруг, когда поступит сигнал «убей», люди сойдут с ума и начнется бойня? Даже если пришельцы мертвы, жив мой отец. Он поперся сюда с вполне определенной целью – подчинить наполовину разумный Ковчег и возглавить вторжение. И его надо остановить!

Рэмбо выругался и сказал:

– Мне он с самого начала не нравился. Надо было его пристрелить. Где теперь его искать?

– Не знаю. Нужно больше информации, – решил Данила. – Найдем конец летописи или отыщем библиотеку. Есть же у этих… этой цивилизации библиотеки, в конце концов? Хоть какие-то аналоги… Я хочу знать больше, чем мой отец, потому что с аналитикой у меня хуже. Потому что информация в любом мире – самое ценное.

– Если это корабль, – поддержал его Картограф и, сморщившись, будто от сильной боли, потер висок, – нужно знать, что ломать и взрывать. Лучше, конечно, не взрывать – умирать-то среди звезд не хочется…

Между медными плитами Данила прошел к куполу. Никакого входа видно не было – пришлось двигаться по периметру. Астрахан дотронулся до купола кончиками пальцев – поверхность оказалась шероховатой, без выемок или стыков.

Вход нашелся с другой стороны: изящная арка, чуть утопленная в стекле и окантованная темным золотом. Под ней лежала знакомая уже металлическая «монета» с глазом на середине.

– Картограф, – позвал Данила, – попробуй, как в прошлый раз. Приложи руку. Боюсь, меня не пустит.

Картограф пожал плечами и проговорил:

– Маугли, попробуй ты? Ты ведь тоже в некотором смысле дитя Сектора.

Мальчишка вскинул брови и покосился на Данилу; тот ободряюще кивнул, и Маугли принялся шарить по пластине. Когда «монета» вспыхнула красноватым, ихтиандр отшатнулся. Были бы уши – прижал к голове.

– Приглашают зайти, – заметил Картограф. – Кто первый?

– Я, – Данила поднял автомат. – Вдруг не все умерли?..

* * *

Последний рывок через тренировочную площадку дался Шейху ценой неимоверных усилий. Так тяжело не было даже в Уганде… Твари Сектора, то ли специально завезенные в киллхаус, то ли выращенные здесь, словно с ума сошли. Они атаковали волнами, набрасывались с ветвей деревьев, выпрыгивали из-под кустов, сыпались с искусственного неба. Патроны в «стечкине» давно закончились, нож остался между спинных пластин шестилапа, так что отмахиваться приходилось сооруженным на скорую руку факелом…

Но все-таки они прорвались к огромной серой башне с винтовой лестницей. И отделались сравнительно малой кровью: у Шейха было порвано плечо, но несильно, Лукавому пару раз досталось по голове, а Марину твари вообще не тронули.

По лестнице поднимались из последних сил, но никто не жаловался. Шейх ловил себя на мысли, что нет более переменчивого понятия, чем «последние силы». Казалось, еще ступенька – и все, но силы, которым, вроде, проходил конец, снова и снова откуда-то брались. Даже Лукавый пыхтел молча, не жаловался.

Проход в башню открылся, едва ступили на козырек.

Внутренне сжавшись в ожидании неминуемого как-бы-похмелья со всеми его болезненными атрибутами, Шейх швырнул Лукавого в портал. Марина рыбкой нырнула следом, а потом шагнул и сам Мансуров.

Ожидаемого похмелья не было. Вообще ничего не было. Как монтажная склейка в кино. Мигнул, и реальность поменялась.

Шейх лежал на полу, упираясь раненым плечом во что-то твердое. Все вокруг заливал желтоватый рассеянный свет. Осторожно, все еще ожидая вспышки боли, Мансуров поднял голову и огляделся.

Медотсек. Даже на инопланетном корабле его ни с чем не спутаешь. Твердое нечто, в которое Шейх врезался, вывалившись из телепорта, было саркофагом размером чуть больше гроба. Саркофаг плавал в емкости с белесым раствором, внутрь убегали гофрированные шланги. Таких устройств в отсеке было с полдюжины. Все пространство между ними занимали прозрачные шкафы с бутылями, колбами и пробирками. С потолка свисало сложное устройство, похожее на гибрид прожектора с операционной машиной. Сейчас прожектор был выключен, но если напрячь воображение, можно было представить, как загораются мощные лампы, а острые металлические инструменты начинают сами резать, шить, штопать израненного бойца, прошедшего лабиринт псевдо-Сектора.

Логично, черт побери! Куда еще отправлять испытуемого после лабиринта смерти, как не в лазарет?

Помимо саркофагов и шкафов с препаратами в отсеке имелись три двери, украшенные пиктограммами.

– Потрясающе! – проговорил Лукавый, поглаживая рукой ближайший саркофаг. – Просто уму непостижимо! Какой уровень технологии! Вы представляете, какой будет прорыв в медицине, если мы освоим хотя бы десять процентов того, что умеют эти пришельцы?! Что там биотин, это же полностью автоматическая операционная! А препараты! Какой массив знаний!

– Это не для людей, – отстраненно сказала Марина. На нее оборудование медотсека вообще не произвело впечатления.

– Технология есть технология, и не важно, откуда она появилась. Контроль за технологией – это ключ…

– Короче, профессор! – оборвал его Мансуров. – Куда идти дальше? Где этот долбаный инкубатор?

Профессор Астрахан растерянно поглядел по сторонам.

– Ну, судя по логике создателей Ковчега, инкубатор должен быть где-то рядом… – пробормотал он. – Но я не ваш филолог-любитель Рэмбо, читать надписи на этом языке не умею. Попробуем мыслить логически. Нам… сюда!

Шейху было все равно, куда идти. Он был готов следовать за Лукавым до тех пор, пока тот шел к разгадке тайны биотина. И даже на амбиции профессора Шейху было в общем-то наплевать. Любая амбиция теряет смысл, если ее носителю вовремя свернуть шею… Поэтому Мансуров, взяв под локоть Марину, двинулся за Астраханом.

Выбранный профессором дверной проем вел в длинный и полутемный коридор с мягкими, чуть теплыми стенами. Пахло почему-то корицей и еще какими-то специями. Хотя пыли не было, у Мансурова появилось ощущение, что этим коридором давно никто не ходил. Есть в заброшенных помещениях некая аура запустения, что ли…