Тёмные Тропы - W.B.S. 13 страница

– Она права, – кивнул Рэмбо. – Я согласен.

– В смысле? – не понял Мансуров.

– Письмена. Я видел такие в Секторе. Не придал значения, думал – чья-то шутка.

* * *

Прямая, как луч, улица вела в центр. Довольно широкая и, к счастью, пустая. Здесь, на окраине, не было высоких домов, только одно– и двухэтажные здания, пялящиеся на улицу темными щелями окон.

Данила двинулся вперед, стараясь копировать пластику змееглазых. Хотя понимал, что получается плохо и за лешего он не сойдет.

Наглость и находчивость – лучшее оружие. Удивляясь собственной безалаберности (так мог бы поступить Генка, но не бывший капитан Астрахан, военный до мозга костей, – ничем этого не вытравишь), Данила шел улицей чужого города и внимательно смотрел по сторонам, выискивая подходящего «языка». Требования к будущему пленнику были логичные: это не должна быть женщина (как ни крути, культура первобытная, женщины, скорее всего, существа низшие) или ребенок; это не должен быть хорошо вооруженный воин (по понятным причинам); это не должен быть хорошо охраняемый человек (по тем же причинам). Остальное особого значения не имело. Нищий может знать больше, чем богач, старик – больше, чем молодой.

Будем надеяться на везение – больше не на что…

Сперва он не въехал, что шумит впереди: будто волны накатывают на далекий берег. Но моря здесь не было. Потом гул усилился, и Данила разобрал голоса, выкрики, звон – типичная какофония людского сборища. Легкий ветер донес жирный чад, вонь специй, перебившая даже запах пота от чужого доспеха. В знойном липком воздухе «ароматы» незнакомой пищи вызывали рвотный рефлекс.

Теней не было – им просто неоткуда было взяться при ровном свете здешнего мира. Данила, стараясь держаться поближе к стене, ускорил шаг и вскоре вышел-таки на площадь.

Зачем – он не смог бы сказать. Из любопытства, скорее всего, из желания прикоснуться к тайне, заглянуть в чужой быт.

Он был наблюдателем, отрешенным зрителем, и на время позабыл даже о своем намерении взять пленника.

Потому что увиденное казалось сценой из высокобюджетного блокбастера, галлюцинацией, сном, но не реальностью.

Площадь. Впереди – заслоняющая половину неба пирамида. Каменные ступени поднимаются к усеченной вершине. На ней вздымается змея, изготовившаяся к броску. Топазами сверкают огромные глаза. Пространство перед пирамидой заполнено змееглазыми. Ритуал? Торжище?

Горят, чадят костры, исходят липкой вонью котлы, подвешенные над ними. У подножия пирамиды – столбы, увенчанные темными шарами. Данила присмотрелся и понял, что это – головы, ссохшиеся головы. Наверное, многие из племени Вождя и Лианы нашли здесь свой конец.

У стен домов – калеки и нищие. Тонкие конечности, изуродованные, с вспухшими суставами, выпяченные животы – не от сытости, нет, бывает такая пухлость. Изъязвленные лица, бельма глаз, молчаливая мольба. Но нищим не подают. Они просто тихо умирают, выставив свое убожество и свою смерть напоказ.

Булькающее в котлах варево предназначается другим. Одетые в шкуры или в бордовые ткани, другие змееглазые – чистые, сытые, с бритыми татуированными головами, подходят к кострам и получают ритуальные (видимо) чаши с яством или напитком, не разобрать отсюда.

Прохаживаются в толпе стражи в таких же, как на Даниле, одеждах.

Носятся дети – оборванные дети бедноты.

Отпрыски правящего класса чинно следуют за родителями. Вот проплыл паланкин, мускулистые носильщики поставили его на постамент у самой пирамиды. Отдернула тяжелую штору тонкая рука в медных, тускло посверкивающих браслетах, и показалась хозяйка – изящная, закутанная по самую шею в ярко-алую ткань женщина. Черные волосы взбиты в сложную высокую прическу, на шее – многослойное ожерелье из перьев, костей и зубов.

Данила замер, не в силах пошевелиться, оглушенный и ошарашенный.

К навязчивому запаху специй примешался неслышный, но отчетливый запах страха. Все пришедшие на площадь боялись. Данила прислонился к стене.

Что-то происходило на пирамиде. Вот на площадку – не на самом верху, а посередине лестницы – вышли змееглазые в особенно ярких нарядах. Лица их, как видно даже отсюда, выкрашены белым, в руках – длинные жезлы.

Грохнули скрытые где-то барабаны.

Собравшиеся замолчали и уставились на пирамиду.

Жрец вскинул к небу руки.

Даниле стало ясно, что сейчас произойдет. Он (или Момент? ) интересовался культурами Южной Америки, ацтеками и майя и знал, что они практиковали человеческие жертвоприношения.

Стало тихо. Так тихо, что голос жреца разнесся над площадью, будто он вещал в мегафон.

– Мы пришшшли просссить об удаче! – выкрикнул жрец.

Ну да, конечно! И для этого нужно укокошить десятка полтора соплеменников? Вы же так вымрете, сволочи! Раньше небось людей в жертвы приносили, а теперь за своих принялись?

– Нашшшим вождям! Их друзьям! Мы пришшшли просссить милосссти Змея!

Толпа ответила дружным ревом. Снова вступили барабаны, и рев этот вскоре стал ритмичным, а Данила разобрал повторяющееся слово.

– Змей! – скандировала толпа. – Змей!

– В лучшшший мир! – надрывался жрец. – Пусссть дорога будет легкой!

– Змей!!!

Не смотреть бы. Но Данила не мог отвести взгляда. На площадку вышли другие змееглазые, четверо, нагие и беззащитные. Не изможденные, нет: молодые и здоровые. На шее одной из них покачивалась гирлянда из цветов.

Вновь стало тихо. Жужжали над котлами мухи, да почти неслышно постанывал умирающий у стены. Жрец вскинул жезл. Один из его помощников ухватил девушку за волосы на затылке, запрокинул голову, обнажив шею.

Данила сжал кулаки. «Это – не люди. Это – лешие, змееглазые, незнакомый народ. Это – другой мир».

Жрец развернулся и полоснул жертву по горлу изогнутым ножом.

Темная кровь хлынула из раны.

– ЗМЕЙ!!!

Даниле показалось, что он видит его, видит Змея, божество кровожадное и древнее. Видит, как покачивается голова рептилии, с благосклонностью взирающей на собрание… Нет, конечно, показалось. От жары, вони, крика, от ритма, вновь подхваченного барабанами, дикости происходящего.

Тело упало и покатилось по ступеням вниз.

Следующая жертва. Жрец, повременив с убийством, взял слово:

– Друзьям из другого мира! Лукавому! Легкой дороги!

Сперва Данила решил, что ослышался. Но прозвище отца жрец произнес по-русски:

– Змей!!!

Второе тело катится вниз. Там, у подножия, его подхватывают и уносят. Лижут пропитанную кровью землю чупакабры, они здесь ручные, типа собак.

Дальше смотреть не имело смысла, как более не имело смысла и брать «языка»: яснее ясного, что виденная несколько часов назад процессия – отряд отца. Астрахан-старший покинул город и отправился куда-то, если верить жрецу, в сопровождении змееглазых.

И Данила даже знал куда: к алтарю в джунглях, открывающему змееглазым проход в лучший мир.

Но религия этих дикарей не предполагала ни справедливых ко всем божеств, ни прощения, ни сострадания. Крови, крови жертв жаждали идолы. И скорее всего, жертвой суждено стать Марине.

Данила, пятясь, отступал с площади. Лишь бы не обратили внимания! Ноги слегка подрагивали. Да, жертвы, которым перерезали горло, скорее всего, добровольные. Это не несчастный Валик – с детства зомбированные существа. Он (или Генка? ) читал о таком: с радостью и гордостью лучшие из лучших отдавали себя на растерзание. Скорее всего, одурманенные религиозным экстазом, они не чувствуют ни страха, ни боли.

И верят, что, как только померкнет перед глазами и затихнет сердце, они очнутся в местном аналоге рая. В Секторе?

Но смотреть и не вмешиваться было невыносимо. А вмешаться и спасти – невозможно и к тому же – глупо.

«Всем не поможешь, – твердил про себя Данила, вспоминая Валика. – Успокойся, боец Астрахан. Спокойно, кому сказано! Ты никогда не был мягкосердечным, а тут раскис. Баба, тряпка! Вспомни земную историю: не доведут цивилизацию змееглазых такие боги до хорошего. А ты тут ни при чем. Ты – гость. Твое дело: догнать папашу, спасти Марину и узнать, зачем вообще отец сюда поперся. Однако, какое совпадение… наверняка папаша и вожди этого милого народа прекрасно поняли друг друга. Лукавый – тот еще змей…»

– ЗМЕЙ! – будто услышав его мысли, грянула толпа.

Данила развернулся и, стараясь не спешить, двигаться плавно, пошел к воротам.

Он был на полпути от цели, когда сзади окликнули:

– Ссстой!

Данила остановился, поудобнее перехватил копье и обернулся. Их было двое, наверное, смена «успокоенным» Данилой стражникам. Один держал кожаный шлем под мышкой, и видны были его пристальные, немигающие, золотые глаза. Рот перемазан темно-красным, будто леший пил кровь, но это, конечно, не так – просто след ритуального пиршества… Все здесь – красное, и не удивительно, что цивилизация змееглазых столь кровожадна. Еще несколько дней, и Данила, пожалуй, поймет их окончательно.

Второй, полностью облаченный в доспех, насторожился и поднял длинный дротик, изготовившись для броска.

– Ты кто? – тихо, с придыханием спросил тот, что без шлема. – Я тебя не знаю…

«Еще бы ты меня знал! Только такого «знакомца» мне не хватало…»

Страшно не было, хотя выстоять в чужом городе против стражей вряд ли удастся. Происходящее было слишком нереальным, слишком напоминало фильм, чтобы пугаться.

Второй, в шлеме, издал странное шипение, рука его напряглась.

Данила демонстративно положил копье под ноги.

Демонстративно же потянул завязки на доспехе, и негнущиеся кожаные пластины упали следом.

А что такое «пистолет», змееглазые не знали.

Они успели что-то почувствовать, – все-таки эти стражи были воинами и умели видеть опасность, – но никто не научил их действовать против огнестрельного оружия. Данила выстрелил поверх голов – ему не хотелось убивать, хватит этому городу смертей на сегодня.

Звук выстрела заметался между стен. Данила представил, как он достиг площади…

На стражей рукотворный гром произвел должное впечатление. Тот, что в шлеме, выронил дротик и рухнул на землю, его товарищ закатил глаза и упал на колени, воздев к небу руки.

– Я – сын Змея, – представился Данила, стараясь четко артикулировать, – и я гневаюсь. Куда ушел Лукавый?

Стражник неразборчиво забормотал и принялся бить поклоны. Плохо. Сейчас здесь будет полно народу.

– Туда? – Данила указал пистолетом на юг.

– Ты говоришшшь правду! Ты – сссын Змея! – обрадовался стражник. Ну да, Данила не врал: Лукавый – та еще змеюка подколодная, это каждому ясно. – Они ушшшли туда!

Значит, предположение верно.

– Возвращайтесь на площадь, – приказал Данила. – Если кто-то захочет идти за мной, я разгневаюсь еще сильнее. И уничтожу весь город.

Все получилось бы, обязательно получилось, Даниле везло. Но тут очухался рухнувший ничком.

– Гром без молний, – сказал он и поднялся. – Ты лжешшшь! Ты нассс обманул! Ты убил охотников! Месссть! Ты – не сссын Змея!

До второго еще не дошел смысл сказанного, а Данила уже снова выстрелил. Пуля ударила змееглазого в грудь. Тот еще только падал на спину, а Данила уже перевел оружие на второго… Сухой щелчок – осечка!

В него полетел дротик, брошенный меткой и привычной рукой.

Он чудом сумел увернуться.

Один противник корчился и пронзительно шипел, лежа посреди улицы, второй наступал, а от площади спешила подмога.

Данила быстро осмотрелся. А ведь заволокут его на пирамиду и принесут в жертву своему Змею… И последнее, что он увидит, – толпу и рожу жреца.

Потом думать словами стало некогда, остались ощущения и рефлексы.

Подпрыгнув, он уцепился за край оконного проема, повиснув на вытянутых руках. Рывком перекинул ногу, уперся стопой в подоконник и оказался в помещении, полутемном и заставленном плохо различимыми в сумерках предметами.

О стену сзади с глухим стуком ударилось то ли копье, то ли дротик, то ли камень. Данила метнулся в сторону от окна, врезался во что-то твердое, ушиб локоть.

Снаружи донеслись крики.

Он никогда не занимался паркуром или подобной ерундой, зато в этом силен был Генка. И сейчас, когда врагов под рукой не было и навыки боя в помещении оказались бесполезными, Генка взял все на себя, Данила же принял новые знания и навыки с благодарностью.

Конечно, его тело не было тренировано для таких штук, но он был в хорошей физической форме, и это, как и быстрота реакции, все искупало.

Он побежал к выходу из комнаты.

Дверей в обычном понимании здесь не было – проем закрывало плотное полотно. Данила откинул его в сторону. Зала, залитая ровным светом этого мира. В центре – огромная, человек уместиться может, чаша с подкрашенной водой или другой жидкостью. Известковые постаменты без статуй, низкий стол, уставленный бронзовой посудой – вычурной, покрытой сложными орнаментами. Неужели повезло, неужели никого?

Слева пискнули, и Данила резко обернулся. Девушка, молоденькая, в юбке с корсетом, заканчивающимся под маленькой обнаженной грудью. На высокой шее – ожерелье из костей. Лицо узкое, вытянутое, желтые змеиные глаза испуганно распахнуты. Девушка вскинула руки перед лицом и заверещала.

«Привыкай. Ты – пришелец, ты – чужой здесь. И очень страшный. Не просто враг – тень, прячущаяся ночью под кроватью, чужак из другого мира.

Ты ее пугаешь…»

– Тихо! – приказал Данила. – Тихо! Мне нужно уйти. Во двор. На другую улицу. Где выход?

Кажется, звуки привычной речи из уст чужака окончательно запугали девушку. Она закрыла лицо руками, глухо застонала и повалилась на колени. Спрашивать ее о чем-либо было бесполезно, но метаться по дому в поисках выхода – еще хуже. Данила, не переставая прислушиваться и ожидать, что преследователи вот-вот ворвутся следом, подскочил к девушке и встряхнул ее:

– Ну! Где выход?!

Она зажмурилась и попыталась упасть в обморок. Астрахан оставил девушку в покое и быстро огляделся. Из комнаты шло целых пять выходов.

– Лицом в пол! – приказал Данила перепуганной жертве.

Девушка послушно легла. Будем надеяться, она не поймет, куда он побежал.

Выбирать было некогда, и он нырнул в ближайший проем.

Еще одна зала, неправильной формы помещение с алтарем. Дымят благовония, от запаха которых слезятся глаза, шипят в клетках потревоженные змеи, их медный покровитель свернулся на жертвеннике, рядом с обугленными костями.

Дальше.

Тяжелая занавесь хлещет по лицу. Показалось или слышны голоса?

Вперед!

Комната без окон. Масляная лампа в углу. Еле видный уголек фитиля. Пахнет кровью.

Дальше.

Вместо лестницы – наклонный пандус. Удобно бежать.

Данила откинул очередную занавесь и вывалился под открытое небо, во внутренний дворик. Перелетел через стену и оказался в лабиринте улиц. Не останавливаться!

Утоптанная земля переулков била по пяткам, мелькали изумленные лица, сливались в белое полотнище стены домов, и темнело, наливаясь багрянцем, небо.

Где выход?! Где стена?!

Данила мчался, распихивая прохожих и скользя на отбросах. Окончательно потеряв ориентацию, превратившись в загнанного зверя. Ни разу в жизни это ощущение не было таким интенсивным: ты слабее, беги, спрячься, иначе тебя настигнут и убьют.

Впереди, над крышами домов, показался гребень стены.

Данила ускорил шаг и через несколько секунд выбежал к воротам, каким – он толком не понимал. Стражники обернулись на топот, но Данила вытащил пистолет, из которого успел вытащить перекосившийся патрон, и выстрелил поверх голов. Первый эффект оказался ожидаемым: стражники упали, и он смог пробежать мимо них к спасительной стене джунглей.

* * *

Вверх по обрыву – замереть – прислушаться. Город змееглазых гудит встревоженным осиным гнездом. Данила выругался про себя: теряет квалификацию, после такой «операции» его бы Мансуров отправил сортиры драить, и был бы прав. В чем задача разведчика? Тихо и незаметно выяснить нужную информацию. Данила, конечно, все узнал, но шороху навел…

Он обернулся. Кажется, погони пока нет.

Астрахан умудрился выскочить через «Южные», самые крупные и хорошо охраняемые ворота. Лишь по чистой случайности не получил стрелу в спину.

Он забрался поглубже в заросли и попытался сопоставить факты.

Первое, и самое важное, – отец ушел на условный юг.

Второе, не менее важное, – отец далеко не один, с ним – толпа змееглазых.

Третье – змееглазые отличаются от тех леших, что Данила встретил в Талдоме, на Земле.

Объяснить это можно несколькими способами, но не нужно быть Пряниным, чтобы выбрать наиболее логичный и достоверный: земные просто изменились под действием среды. Зато понятно становится, почему они боялись солнца, – свечение местного неба не такое интенсивное. Жарче – да, но ультрафиолета, судя по всему, меньше. Земное солнышко леших попросту жгло.

Что нам это дает?

По сути, не дает ничего нового. Будто и так не было ясно: любое существо меняется, а мыслящее приспосабливается быстрее.

Вспомнились абсурдные заявления воинов, догнавших Данилу у площади: «ты говоришь правду, ты сын змея» и «ты лжешь». На основании чего змееглазые сделали такие выводы? Данила покрутил факты так и этак, но ни к какому выводу не пришел.

Он отдышался и двинулся на поиски своих. Нужно обходить город джунглями и догонять отца. Караван оставляет множество следов, и скорость у него меньше, чем у отряда, идущего налегке. Может быть, удастся нагнать отца прежде, чем кривой нож очередного жреца перережет Марине горло…

Глава 5

Марина открыла глаза: по черному беззвездному небу волнами катились серебристые сполохи, похожие на Московское Сияние. Было сыро, одежда пропиталась влагой.

«Где я? Что со мной? – забилась отчаянная мысль. – Сон? Бред? Больничная палата? Воздух душит, душит ошейник. Снять! »

Марина вскинула руку и вцепилась в плотный воротник-стойку. Что это за одежда? Длинные рукава при такой жаре! Смирительная рубашка? Вроде нет.

Приподнявшись на локте, Марина увидела, что лежит между двумя мужчинами – лысыми, голыми до пояса. Они спят на боку, поджав ноги. Ее передернуло, она вжалась в землю и зажмурилась, пытаясь вспомнить, что же с ней было.

Последнее внятное воспоминание: Шейх целится из винтовки в этих человекоподобных существ, профессор говорит с ними и – алчные взгляды желтых глаз с вертикальными зрачками. Нелюди обступают плотным кольцом, в голове что-то щелкает, и сознание погружается в красновато-бурую кому, где тепло и безопасно. Марина же продолжает ходить, делает, что они хотят. Кукловод, который дергает за невидимые нити, проросшие в каждую жилку, всегда знает, что им нужно. Он тут повсюду – справедливый, добрый дух Глуби. Или бог? И он хочет принять Марину в себя, хочет стать ею.

Сейчас он на минуту отвлекся, и Марина обрела себя, но скоро снова натянутся веревки, и она обмякнет безвольной тушкой.

Накатил ужас, рубашка (или платье? ) прилипла к спине, затряслись руки. Марина знала точно – скоро ее не станет, и это будет не смерть – вечное заточение. Беги, не беги – тот, кто здесь повсюду, хозяин этого мира, не отпустит ее. Он ждал ее тысячи лет!

Но Марина не хочет к нему. Усталости в ней – как в столетнем старце жажды жизни – ноль. Никогда она так отчаянно не жаждала небытия.

Двое змееглазых бодрствуют – охраняют лагерь. Шейх, верный воин профессора, тоже не спит – сидит на земле, подперев голову руками, отчего его раскосые глаза еще больше удлиняются к вискам.

На поясе воина, спящего справа, – ножны, оттуда торчит рукоять. Выхватить нож и полоснуть себя по шее? Марина вдохнула, выдохнула, выхватила нож и приставила к горлу. Ну же, движение – и…

Заворочался обворованный змееглазый. Марина вскочила, тяжело дыша. Ни убрать нож от шеи, ни вонзить его она не решалась.

Шейх поднялся, его круглое осунувшееся лицо вытянулось. Стражники тоже засуетились, двинулись к ней. Марина пятилась к Шейху, готовая разрыдаться.

Раз не получилось убить себя, нужно что-то придумать. Но что? Чем их проймешь? Шейх – все-таки человек, и она обратилась к нему на русском:

– Завтра я умру. Потом умрете вы. Неужели это не понятно? Лукавый уже ничего не решает! Ну как вы не понимаете!!! Если я умру – начнется страшное. Лучше ты сам убей меня сейчас!

Спящие начали просыпаться – поднимали бритые головы, свистели и пощелкивали. Какие же они отвратительные! Проснулся Лукавый, двинулся к Марине, нашептывая:

– Что ты, девочка! Все будет хорошо, ты же знаешь. Тссс! Не делай глупостей, будь умницей…

Марина взглянула на Шейха с отчаяньем и взмолилась:

– Убей меня!

В его взгляде мелькнул интерес, он едва заметно кивнул и вытащил из-за пояса тесак:

– Хорошо, но прежде расскажи, что ты знаешь.

– Шейх! – с отчаяньем заверещал Лукавый. – Ты что задумал, придурок? А ну положи нож! Рэмбо, стреляй в него, он свихнулся! Остановите его кто-нибудь!

Марина не видела, кто что делал. Шейх разжал ее пальцы, забрал нож, шеи коснулась холодная сталь клинка.

– Говори.

– Я… я не принадлежу себе, почти всегда. Меня ведут, управляют. Глубь – мы ведь в Глуби? – разумна. А может… Не знаю, как объяснить, но ею правит какая-то сила! Она проникает в меня, она хочет меня к себе…

– Зачем?

– Не знаю! Что-то будет, когда я стану ее частью, что-то очень плохое, ужасное! Иногда контакт теряется, как сейчас. Она повсюду. Ей… тысячи лет, миллионы…

– Шейх, отставить! – голосил Лукавый. – Твою ж мать, дубина, ты все нам испортишь!

Марина зажмурилась, готовая принять смерть – настоящую, правильную смерть, заканчивающуюся небытием, но Шейх убрал нож, заломил ей руки за спину и повалил.

Прижатая щекой к земле, Марина рассматривала нависшие над ней лица и поражалась, что никто не чувствует чужака – огромного, могущественного. Он сотрет их без сожаления, обратит в ничто!

Не замечая того, она заговорила на языке змееглазых:

– Чужак не хочет, чтобы вы были! Никто из вас, дети Змея! Он хочет вас убить, но пока вы ему зачем-то нужны. Вы ему не подходите, вы у него не получились! Вы ему не подошли! Да прислушайтесь же к себе!

Змееглазые закивали, жрец сверкнул заплывшими жиром глазками:

– Она прозревает Змея! Давно такого не было!

Марина закусила губу. Бесполезно. Второго шанса может не быть. Разве что если Данила…

И снова обрушилось спокойствие, спеленало в кокон. Покой. Тишина. И невидимые ладони оглаживают лицо. Только любовь хозяина этого мира – чуждая, льдистая и будто неживая. Он и сам словно неживой, но Марина не смеет противиться.

Потом – сон. Пристальное внимание змееглазых, бесполезных для Него. Вскоре их внимание ослабло…

А после появились другие. Те, кого именуют Храмовниками.

* * *

Остаток ночи Шейх не спал – думал над словами Марины, так похожими на бред. Она и правда превратилась в куклу – люди так себя не ведут, но не исключено, что это сумасшествие или наркотики.

Шейха настораживало незримое присутствие чужака. Раньше он списывал это на непривычность обстановки, теперь же стал намеренно обращать внимание на необычные ощущения. Кто-то будто взирал на него с беззвездного неба, из переплетений лозы, из мутных луж. Вдыхал ветром, направленным сверху вниз и наоборот, ворочался в кронах деревьев.

Кого имела в виду Марина? Создателя или существо, сидящее за пультом управления и двигающее фигурки? Чужак выплыл из наркотического дурмана девушки или есть на самом деле?

Шейх готов был к встрече с воинами храма, но не ожидал, что они появятся настолько внезапно. Они вышли из рассветных джунглей, тихие, будто призраки, в ритуальных доспехах из начищенной до красного блеска меди. Воины были вооружены копьями, украшенными пучками перьев. Всего пять хранителей, но наверняка в джунглях прячутся еще.

– Буди Олюкта, – велел Шейх второму дозорному – одному из телохранителей жреца.

Телохранители еще не забыли позора с хмой и слушались Шейха. Змееглазый, дико зыркнув на храмовников, побежал будить жреца, а Алан широко улыбнулся и приготовился к диалогу.

Если он правильно осознал расклад, это обособленное племя змееглазых – хранители Храма – должны были пропустить отряд. Как-никак, шли не на прогулку, а Великий Ритуал исполнять, открывать Темный Проход, как выразился недавно Олюкт. Вот только если это проход в местный аналог Рая – то почему он «темный»?

– Шшшенщщщина, – внезапно сказал один из храмовников, – где шшшенщщщина?

После припадка откровения для девчонки соорудили шатер и охраняли ее надежней, чем Олюкта. Все тряслись над Мариной, и она снова принимала поклонение, как должное. Шейх и сам ловил себя на эмоциональной заторможенности – сказывался новый мир.

– Там, – Шейх махнул рукой в сторону лагеря. – Сейчас придет Олюкт, будете с ним разговаривать.

Храмовники переглянулись.

– Дикарь, – сказал один из них и ткнул в Шейха древком копья. – Он – дикарь.

– Где шшшенщщщина?!

Шейх занервничал: воины храма были фанатичными ревнителями святыни. Не исключено, что они не пустят в долину представителей другого народа. Этого не учел ни он, ни Лукавый.

– Воины храма! – одышка мешала Олюкту быстро бегать, но не мешала громко верещать. – Я – Олюкт, верховный шшшрец, приветссствую вассс!

– Шшшенщщщина, – повторил говоривший первым, тупо, как робот. – Где шшшенщщщина? Приведи!

– Избранная отдыхает…

– Веди сссюда!

Жирная шея Олюкта судорожно дернулась. «Ага, – сообразил Шейх, – сейчас он притащит Марину, и храмовники увидят, что она – “дикарь”, не змееглазая. А тут еще Лукавый и Рембо. И придется нам воевать»…

Воевать, сказать по правде, не хотелось. Воины храма, даже не очень хорошо вооруженные, казались опасными противниками, тренированными, профессиональными.

Олюкт приказал телохранителю привести Марину. Шейх на всякий случай пошел со змееглазым – как-никак, девочка – часть таинственного замысла Тараса Астрахана, и в интересах Шейха оградить ее если не от всех опасностей, то, по крайней мере, от глупых случайностей.

Телохранитель замер у шатра и воззвал:

– Госсспожа! Госсспожа!

Клапан шевельнулся, и наружу высунулась голова другого змееглазого.

– Госсспожа ссспит.

– Разбуди. Олюкт зовет госсспожу.

Марина проснулась сама. Она выскользнула из шатра – растрепанная, со следом от подушки на щеке, в перекошенной ритуальной тунике с растянутым стоячим воротом и прозрачными рукавами. На девушку, которая несколько часов назад молила о смерти, она походила отдаленно: отрешенный взгляд, восковое лицо без эмоций…

– Мы у Храма, – сказал ей Шейх, откуда-то зная, что все это ей известно. – Пришли хранители и хотят тебя видеть. По-моему, они не в восторге от того, что ты – человек.

Марина кивнула. Как бы Шейх ее про себя ни ругал, какими бы словами ни обзывал, она все-таки была неглупа и понимала, что ей угрожает опасность. Но почему же, почему она так себя ведет? Неужели и правда виноват таинственный Чужак?

– Иди с ними, представься, – продолжил он. – Но будь настороже. Если что – я попробую тебя прикрыть.

Ее губы шевельнулись:

– Чего ждать?

Шейх задумался на мгновение.

– Вряд ли они попытаются убить тебя исподтишка, скорее, нападут в открытую. У них копья. Стой так, чтобы между тобой и храмовником был кто-то из телохранителей.

Марина кивнула, проронив:

– Не тревожься.

И поплыла за змееглазым, расправив плечи.

Храмовники, завидев ее, сначала раздраженно зашипели, а потом разом притихли и замерли, вытянув шеи, – видимо, признали. Считали информацию, унюхали – хрен разберешь, каким местом они все это чуют…

Первый из храмовников опустил копье и преклонил колени перед Мариной и Олюктом.

– Госсспожа, – торжественно повествовал толстяк, его двойной подбородок вздрагивал каждый раз, когда он открывал рот, – пришшшла из Великой Наружносссти, как и ее ссспутники, похожие на дикарей. В Наружносссти не бывает сссмерти, холода, голода и болезней, где поля плодородны и ждет нас сссчастье и долголетие. Если задобрить Его Великим Ритуалом, Змей забудет о том, что мы виновны пред ним, и вернет нас в Наружносссть.

– Это правда, – подтвердил Лукавый, быстро подходя к ним. – Мы – посланники из Великой Наружности, которая ждет своих потерянных сынов. Мы проводим вас туда.

Храмовники оттеснили от Марины охрану Олюкта, обступили ее и повели прочь. Шейх вцепился в автомат, Лукавый возмутился:

– Господа! Наше присутствие – обязательное условие!

Храмовники не послушались его. Шейх приготовился к бою. Потеряй они Марину – всё, сгниют в зловонных джунглях или милые друзья украсят их головами шесты на площади. Прекрасная перспектива! Не зря же Лукавый так возмущается.

– Без нас Змей вас не выпустит! – разорялся он, и лицо его вытягивалось, бледнея. – Марина! Да приди ж ты в себя!

Девчонку, скорее всего, прирежут. Здорово! И ведь отбить ее не получится – грех это, кощунство. Все змееглазые поддержат храмовников, на которых напали чужаки. Как этого не учел Лукавый? Рассчитывал, что Марина ему поможет, учил ее, что делать? Так ведь бесполезно!

Но Марина оглянулась на Шейха и велела:

– Друзья идут с нами. Такова воля Змея.

Удивительно, но Лукавый последовал за ней, и храмовники не стали возражать. Шейх кивнул Рэмбо – мол, и нам можно, пустят.

* * *

Следов враги оставили превеликое множество, и придерживаться нужного направления было несложно. Отряд Шейха и профессора Астрахана опережал группу Данилы часов на десять, но чем многолюднее, тем медлительнее, и Астрахан-младший не терял надежды настичь папашу, внезапно напасть и отбить Марину. А еще лучше – его тоже захватить и допросить, используя вместо паяльника разновидность местного кактуса – длинного, похожего на жезл гибэдэдэшника и жутко колючего.