Тёмные Тропы - W.B.S. 10 страница

Один из беглецов на ходу подобрал камень и, заорав, швырнул в преследователей.

В этот миг что-то будто щелкнуло у Данилы в голове, и он узнал в двоих убегавших Прянина и Маугли. Седого мужчину с длинными волосами и молодую брюнетку в одежде из шкур Астрахан видел впервые, но это уже не имело значения.

Друг моего друга – мой друг, а враг моего друга – мой враг.

Прянин (Данила похолодел) развернулся к врагам, остановился, прицелился и выстрелил из пистолета. Конечно же не попал. Против ожидания, «индейцы» (разукрашенные лица, характерная одежда, татуированные руки) не упали, не разбежались, да вообще никак не отреагировали.

Ну, держитесь!

Данила стрелял много лучше Прянина. Когда упал первый враг, все замерли и посмотрели на обрыв. Астрахану совершенно не улыбалось получить в бок какую-нибудь отравленную стрелу, поэтому он залег и дальше стрелял уже из-за укрытия – булыжника на краю обрыва.

Когда Данила израсходовал пятый патрон, преследователи смекнули, что дело плохо, и начали неорганизованно отступать, а попросту – драпать. Они кинулись врассыпную и устремились к перелеску. Данила поднялся из-за камня и крикнул Прянину:

– Ты во что влип, Доцент?

* * *

Спуска как такового не было, и Даниле с Картографом пришлось карабкаться вниз по камням, выслушивая советы Прянина, куда ставить ногу. Наконец они оказались рядом со своими. И Маугли и Доцент выглядели невредимыми, у седовласого аборигена была перетянута рука, и из-под повязки выступала кровь. Рана на плече мальчишки затянулась бурой коркой и больше не кровоточила. Брюнетка, оказавшаяся совсем молодой и крайне привлекательной (медная кожа, прямые волосы, скуластое лицо, темные удлиненные к вискам глаза), поддерживала седовласого. Дочь? Жена? Сестра?

– Что происходит, куда вы делись? – потребовал объяснений Данила.

Картограф пожирал аборигенку глазами… как вдруг они словно подернулись пленкой, и бородач завис – потерял контроль над телом. Как если бы кто-то извне перехватил управление и ввел его в ступор или глубокий транс. Это длилось несколько секунд, а потом он снова стал собой, зашевелился, недоуменно оглядевшись, провел ладонью по лбу.

Прянин ответил:

– Мы пришли в себя, не обнаружили вас, спустились, встретили этих достойных людей, к сожалению, за ними уже гнались, и нам пришлось отбиваться. Вождя ранили…

– Не сильно, – сказал вождь.

Нет, не так. Вождь сказал не по-русски – совершенно другие звуки, не та последовательность слов – но Данила уразумел его.

Он слышал одно, а видел – другое. Чувствовал значение. Мотнул головой: показалось. Так иногда «угадываешь» значение слов, часто ошибочно. Например, по-японски «сука» – «понятно», а «яма» – так и вовсе «гора».

– Вы – смелый человек, – на том же языке ответил Прянин. – И очень храбрый. Но все-таки вы нуждаетесь в лекарской помощи.

У Данилы закружилась голова: тарабарщина вызывала в мозгу совершенно отчетливые картинки: вождь, от него исходит сила и смелость. Лекарь, вождь на операционном столе.

– Прянин, – осторожно позвал Данила, – почему я его понимаю, и почему ты можешь с ним разговаривать?

– Не знаю. Но попробуй, и ты сможешь общаться с нашими друзьями. Сначала трудно, ассоциации исключительно зрительные, но потом привыкаешь и перестаешь замечать. Честно говоря, мы отступали к обрыву в надежде вернуться на Могилевский, раз уж нас с тобой и Картографом, как мы думали, развело по разным местам… Но теперь, я так понимаю, мы можем завершить свою миссию. Ты же хотел отыскать отца.

– Хотел, – выдавил из себя Данила. – И сейчас хочу.

Ситуация с языками шокировала его сильнее, чем красное небо и непривычная растительность. Он понял, что говорит по-русски, расслабился, прикрыл глаза, сосредоточился на зрительном ассоциативном ряде… и повторил то же самое на чужом наречии. Кажется, артикуляционный аппарат возражал, но Даниле было не до того.

Закрыв глаза, он вдохнул и выдохнул, вспомнил воронку и поведение Сердца, именно – поведение, осознанную реакцию на происходящее… и мотнул головой – уж слишком фантастично! Ощущение такое, что кто-то могущественный играет в неведомые игры, переставляя пешки. Тужься, не тужься, ты пешка – не более.

– Благодарю за помощь, незнакомец, – произнес вождь, – и прошу позволения назвать наши имена и услышать твое.

– Я – Данила. Это – Картограф.

– Зовите меня Вождь, а это – моя дочь Лиана. Мы – последние из людей.

– А кто за вами гнался? Не люди?

– Нет. Змееглазые. Они – не люди.

Слово «змееглазые» картинку не рождало. Вернее, в сознании Данилы появился этакий щитомордник на человеческих ногах.

Вождь держался с достоинством, но его пошатывало – наверное, потерял много крови. Маугли отмалчивался и за травками не бегал. Да и откуда ему знать, какие из здешних растений обладают лечебными свойствами?

– Нам всем нужно отдохнуть, – решил Данила. – Есть поблизости безопасное место?

Вождь кивнул:

– Идем за мной.

* * *

Когда Марину волокли в Глубь, она сопротивлялась, как могла; когда наблюдала воронку смерча – оцепенела от страха. Потом она сжала волю в кулак и попыталась вырваться, побежать к Даниле. Не получилось. После ее подняло в воздух, окутало теплом, заботой, будто она – малышка, которая спрятала лицо в материнские ладони.

Кто-то большой, сильный, добрый вытирал ее слезы и нашептывал: «Верь мне, все будет хорошо. Никто не причинит тебе вреда». Не в ухо нашептывал – голос был самой реальностью, и Марина отзывалась всем существом. Уснула она, убаюканная.

Очнувшись, Марина проморгалась и оторопела: красноватое небо, странные растения, чуждые запахи. Не Россия и даже не Сектор. Увиденное так поразило ее, что она свернулась калачиком, подтянула колени к животу и укусила себя за руку. Галлюцинация не пропала, зато появилась рожа Тараса Астрахана – елейная такая рожа, окаймленная седенькой бородкой. Глазки довольные, сверкают. Сейчас причмокнет профессор по обыкновению и потрет ладони. Лукавый смотрел с азартом, будто на мышь, которая сумела пробежать лабиринт, преодолев все опасности.

Лучше бы бросил тут, зверью на растерзание. Нет же, за собой потащит! Сил на это не осталось вообще. Лечь бы и умереть.

Вскоре нарисовались попутчики Астрахана-старшего – Шейх, здоровенный азиат, похожий на раскосого восточного божка. Одно отличие – взгляд его не был добрым. Приятелю его, длинноволосому парню с бугрящимися мышцами, сильно досталось – рожу посекло осколками так, будто ее драли сотни кошек.

– Мариночка, девочка моя, – расплывался в любезностях профессор. – Какая же ты умница! Ты даже не представляешь, что сделала! Давай встанем и пойдем дальше.

Марина попыталась скопировать взгляд Шейха и наградить им Лукавого. Этот человек обманул ее, вошел в доверие, подтерся и, по какой-то причине, не выбросил ее. Видимо, она – многоразовая салфетка для подтирания…

– Как же я вас ненавижу! – прошептала она. Встала и направилась к деревьям, оплетенным лозой, но ее схватил за руку длинноволосый – Рэмбо, кажется. В его черных глазах Марине померещилось сочувствие.

– Девочка, – улыбнулся он, – давай без глупостей, а?

Вот сейчас бы прижаться к этому человеку и разреветься – от бессилия, усталости и обиды! Притащили неизвестно куда, оторвали от привычных занятий, куда-то ведут против воли, а она устала, так устала… Нет, не к нему прижаться – к Даниле…

Не надо прижиматься! Марина замерла, поджав ногу, и уставилась в мутно-красное небо. Она теперь не одна, ее любят. Ее не бросят. Люди предают, но больше предательства не будет. Надо идти с ними и делать, как они велят. Плохо не будет, будет – правильно!

– Эй, ты чего? – Рэмбо немного ее встряхнул, Марина качнула головой и потупилась, ловя себя на мысли, что это с ней уже было.

Она уже брела, пришибленная, к цели Тараса Астрахана, думая, что это нужно – ей. Вот и сейчас ее влекло вперед, она словно расслоилась на две Марины. Первую держал черноволосый парень, вторая будто плавала в красноватой темноте, похожей на материнскую утробу. Эту вторую Марину не злил Лукавый, не беспокоило собственное будущее – она знала, что так надо, и готова была принять происходящее, уверенная, что все будет хорошо.

– Вот и молодец, – проговорил черноволосый и отпустил ее.

Здравый смысл велел ей держаться людей – неизвестно, насколько тут опасно; душа билась о мутное стекло реальности и вопила: «Бежать, бежать отсюда! Лучше звери, чем эти люди! », но тело переставляло ноги и шло за профессором и Шейхом.

Марина будто спала и не обращала внимания на детали. Если бы ее спросили о том, что она видела в Глуби, – не вспомнила бы.

Сначала – лес, потом вроде поле, какие-то люди, похожие на индейцев. Люди остались позади. Марину они не волновали. Вперед. Надо двигаться вперед. Ее там ждут.

После вроде бежали, но медленно – раненый Шейх хромал.

А потом в голове будто что-то щелкнуло, и Марина вынырнула в реальность, собралась по частям и вскрикнула: из лесу на них двигался отряд из голых по пояс существ (особей пятнадцать), похожих на людей. Вооружены они были копьями, топорами и изогнутыми саблями, и, что самое удивительное, их оранжевые глаза с вертикальными зрачками смотрели не на вооруженных врагов, а – все! – на Марину. Причем взгляды их были маньяческими.

Когда тринадцатилетняя Марина жила в детдоме, то иногда сбегала бродить по окрестностям, и однажды вечером к ней подошел мужчина, приставил нож к спине и велел идти с ним. У него был такой же взгляд – вожделение и жажда крови.

Тогда ее спас полицейский патруль, маньяка задержали. Марина засеменила к Рэмбо, который казался ей наиболее человечным.

Шейх, хромая, пятился и готовил винтовку, Рэмбо целился. Лукавый вскрикнул по-русски:

– Не стрелять!

Примирительно поднял руки и зашипел на чужом языке:

– Мы заинтересованы друг в друге, потому не причиним вам вреда. Меня послали ваши соплеменники извне, и вот я здесь. Я помогу вам открыть дверь, если вы поможете мне. Алан, опусти оружие!

Шейх не послушал его, Рэбмо – тоже.

Один из аборигенов заговорил, не сводя взгляда с Марины:

– Извне? Ушедшие в рай?

Лукавый попытался улыбнуться:

– Там не рай. Просто другое место. Хорошее место.

Говоривший абориген подошел к Марине, воззрился на нее маньяческим взглядом.

– Поговорим позже. Нам нужна она. Ее призывают боги.

Марина всхлипнула и вцепилась в руку Рэмбо. Ей хотелось сжаться в комок, исчезнуть, лишь бы не видеть этого страшного человека… страшное человекообразное существо.

– Не отдавайте меня им! – прохрипела она, сжав пальцы.

Лукавый пересвистывался с аборигенами. Марина понимала их язык, но не слышала, о чем они договариваются. Догадывалась только, что сейчас решается ее судьба. Наконец Лукавый сказал:

– Мы идем в город наших друзей. Шейх, Рэмбо, опустите оружие. Марина, ты очень интересна этим людям.

Вот и все. Что теперь? Сожгут на костре? Съедят? Желтоглазые обступили ее, лучась благоговением, оттеснили от Рэмбо, он не шелохнулся, лишь злобно глянул на Лукавого. Тот пожал плечами и сказал по-русски:

– Все хорошо, Марина, они не причинят тебе вреда. Шейх, успокойся, они нам нужны, они – звено цепочки.

Марина всхлипнула и закрыла лицо руками, а потом кто-то коснулся ее сознания и успокоил – сразу стало все равно, и она пошла за лысыми аборигенами, будто на поводке.

Глава 2

Вождь вывел Данилу к берегу реки, медленно несущей по равнине ржавые воды. Здесь и расположились. В зарослях мелколистных растений было тихо. Местный гнус не донимал, птицы не пели, не плескалась вода, и ветра по-прежнему не было. Липкая духота так и толкала искупаться, но зайти в реку Данила не рискнул – мало ли, что там обитает.

Разложили костер, Лиана достала из заплечного мешка снедь: полоски вяленого мяса, домашний сыр, лепешки. Данила не был уверен, что есть это безопасно, но выхода не было.

Ел же он чупакабру и жив остался…

Маугли что-то изучал в воде, ихтиолог Картограф присоединился к мальчишке.

Что это за место, все-таки? Точно не Земля, не бывает на Земле такого. Параллельный мир? Другая планета? Но почему такой необычный ландшафт? Будто замкнутый, хотя «стен» не видно, но кажется, что они прячутся где-то в серой дымке. И небо – ну что это за небо?! Оно светится само по себе, безо всякого намека на солнце! Память Момента выдала – Массаракш, мир наизнанку, другая планета…

– Мы – последние из людей, – говорил Вождь, пока Данила, призвав на помощь армейский опыт, перематывал его повязку из синтетической ткани, порванной на лоскуты. – Издревле люди враждуют со змееглазыми.

Данила слышал его, но больше – видел. И был благодарен чужому языку за бесплатное кино.

– …Сначала людей было много. Боги, живущие в джунглях, и боги, обитающие на небе, создали их, чтобы заселить мир. Боги дали людям поля и научили пахать, боги дали людям копья и остроги и научили охоте. Люди плодились и размножались, и стало много деревень, и стада были тучны, а пашни – обильны.

Это было так давно, что самые старые старики не помнили. Так давно, что сохранились только песни и сказки, но люди верили им.

А потом (тоже так давно, что много поколений успело уйти) пришли Змееглазые… – В сознании Данилы это по-прежнему были змееголовые создания на человеческих ногах. – Они не стали пахать землю рядом с людьми, ушли в другую долину, – Вождь указал рукой на стену джунглей вдали, – за лесом. Та долина – меньше. Я сам никогда там не был, но разведчики и сбежавшие из плена змееголовых рассказывали, что там нет пахотных земель, кругом – камень, а еще там – Тени. И змееголовые обозлились.

Они решили, что хотят долину людей, где нет хотя бы Теней.

Сперва люди решили, что змееглазые – такие же, как они, но вскоре осознали свою ошибку. Если людей создали боги, то змееглазых – гады подземные. И поклонялись змееглазые не богам, а демонам. Там, в своей долине.

Змеи требовали крови, змееглазые тоже любили кровь.

Особенно – кровь людей.

Тут кулаки Вождя сжались, и он надолго замолчал. Лиана подошла к отцу, положила ладонь ему на плечо.

– А что за Тени? – поинтересовался Данила, предполагая, что это какие-то местные твари.

Но оказалось – не твари, а самая страшная тайна Глуби, или как теперь называть место, этот странный мир, где они очутились. То ли люди, то ли нелюди, они появляются внезапно и убивают тех, кто к ним приближается, а потом исчезают. Где они живут и прячутся, никто не знает, возможно, в плохих местах, коих тут в изобилии.

Потом Вождь говорил, что война людей и змееглазых длилась много поколений. Когда он был маленьким, людей оставалось совсем немного – две деревни. Когда шаман надел на его голову шапку Вождя и отнял детское родовое имя, осталась всего одна.

И вот уничтожили почти всех. Вождь с дочерью и еще несколько воинов спаслись, и для гордого мужчины это было позором – пережить свой народ.

Они хотели бы отомстить, но не было сил. Тогда Вождь решил прорваться в долину змееглазых и умереть там с честью. И тут пришли другие люди. Видимо, боги сжалились над его народом. Их было четверо – трое мужчин и женщина. Женщина с волосами цвета травы (рыжая, перевел Данила), один мужчина – старец, другой – вождь, третий – воин.

Это было не так давно. Вождь не считал дни, но меньше четырех рук назад.

Но боги наказали Вождя за то, что он выжил, и люди эти ушли к змееглазым, посмеявшись над Вождем.

А потом змееглазые вернулись и убили воинов. Вождь принес богам жертву и взмолился не о помощи – об отмщении. Тогда боги послали еще людей – Данилу и троих воинов.

– Скажи, Вождь, – уточнил Данила, – те люди, что ушли к змееглазым… Один из них – высокий, с длинными волосами. Второй обрит налысо, но на лице растут волосы, а третий – седой старец? Женщина молода и красива?

– Да, – согласился Вождь.

И Данила как наяву увидел отца, Шейха и наемника, ведущего Марину к змееглазым.

Отец не бросил «отмычку»? Что это – человеколюбие или умысел? Судя по рассказу Вождя, профессор Астрахан знал, куда идти и что делать.

– Я хотел нагнать людей, ушедших к змееглазым, – продолжил Вождь. – Ведь скоро, и мой народ знает об этом, у змееглазых праздник. В это время они всегда чествуют Змея…

* * *

Алан Мансуров по прозвищу Шейх проснулся незадолго до рассвета – ему было трудно дышать. Воздух, густой, жаркий, липкий, напоминал кисель. Каждый вдох требовал дополнительного усилия. Во рту оставался привкус гнили и тления. И постоянно испарина на коже, все время хочется хотя бы обтереться влажным полотенцем, а лучше – залезть под ледяной душ.

Душ!

Эх, вспомнить бы, когда последний раз довелось мыться. Тут, у змееглазых, вода слишком дорого ценится, чтобы расходовать ее на такие бессмысленные (с их точки зрения) надобности, как гигиена.

А вот Мансуров всю жизнь старался содержать себя в чистоте. Как шутили еще в военном училище: умом ты можешь не блистать, а сапогом блистать обязан. Сапогом не сапогом, но, благодаря чистоплотности, за долгие годы службы полковник не подхватил ни дизентерию в Уганде, ни гепатит в Афганистане, ни даже триппер в Таиланде.

Но в этих проклятых джунглях – джунглях ли? Вроде бы и джунгли, но какие-то ненастоящие, даже пахнут не так! – наверняка и болезни были местные, экзотические…

Небо за окном сменило цвет с фиолетового на темно-бордовый, постепенно наливающийся багрянцем. Так греется нить накаливания в огромной лампочке – медленно, но неумолимо.

Утро. Точно по расписанию. Можно даже не смотреть на часы: толку от верного «Люминокса» здесь, где сутки длятся двадцать восемь часов, а смена дня и ночи происходит всегда в одно и то же время, секунда в секунду?

Алан откинул влажную от пота простыню, приподнялся на локте и выглянул в окно.

Ни стекол в оконных проемах, ни дверей в комнатах не было. У змееглазых отсутствовало само понятие «воровство». Или, если уж на то пошло, «личная жизнь». По идее, толстые стены из каменных блоков да пустые проемы должны были обеспечивать хотя бы ночью прохладу и вентиляцию, но они не обеспечивали. Ни ветерка, ни сквознячка, а каменные блоки за день прогревались так, что всю ночь отдавали накопленное тепло.

Чешуйчатые барельефы на них были горячими, как батареи центрального отопления…

– Доброе утро, Шейх, – поздоровался Рэмбо на соседней койке. – Как спалось?

– Спасибо, паршиво, – проворчал Мансуров.

Он встал, потянулся, хрустнув спиной, и начал нехотя натягивать на себя заскорузлые от пота и грязи штаны и рубашку. Рэмбо одеваться не спешил – пацан взял привычку шариться по городу в одних трусах и берцах. Одичал, и его трудно за это винить.

– Где профессор? – поинтересовался Алан.

– А черт его знает. Ушел еще до рассвета, – доложил Рэмбо.

– Так-так-так… – задумчиво пробормотал полковник и вышел из комнаты.

Их поселили на верхнем ярусе пятиэтажной пирамиды. В пентхаусе, так сказать. За что им была оказана такая честь – полковник так и не въехал, но подозревал, что дело было в Марине, а может, змееглазые поверили, что Лукавый способен вывести их в мир, где много плодородных долин и почти нет опасности, – почти в рай. Лукавый же предупредил, что лучше змееглазым не лгать, – они удивительным образом чувствуют ложь. Наверное, профессор с подачи МАС исследовал отловленного лешего.

Вокруг жилой комнаты по всему периметру шел узкий балкон с высоким парапетом. Об этот парапет Шейх и облокотился, глядя на город внизу.

Город змееглазых просыпался. Двуногие рептилии (Мансуров так и не смог заставить себя воспринимать их, как людей: вроде бы человек-человеком, только зрачки необычные, две змеиные полоски на желтых радужках – а пахнет не как человек, мускусом, по-змеиному, и ходит не как человек, иная грация, разговаривает с присвистом и шипением… змеюка она и есть змеюка, хоть ты ее в смокинг одень) выползали из своих нор и принимались за повседневные дела.

Небо постепенно светлело, меняя цвет с темно-вишневого на ярко-алый. Еще минут сорок, и оно станет желтовато-белесым, дневным. Здесь ночь наступает мгновенно, щелк – и темно, а вот рассвет длится минут пятнадцать.

Река, которую местные незамысловато называли Великой Змеей, протекала по извилистому руслу между пирамид, мерцая тысячей бликов в рассеянных лучах рассвета. От реки во все стороны разбегались ирригационные каналы, они же – главные транспортные артерии города.

Наземным транспортом змееглазые пользоваться не любили, предпочитая долбленые пироги и легкие каноэ, обтянутые хорошо выделанными шкурами.

У них, похоже, даже понятия о колесе не было – немногочисленная знать путешествовала по суше исключительно в паланкинах. Совсем как у южноамериканских индейцев. Мансуров где-то читал, что майя, ацтеки и прочие инки не изобрели колеса, потому что у них не приручили крупных животных вроде лошадей или волов, чтобы использовать в качестве тягловой силы.

Цивилизация змееглазых удивительно напоминала ацтекскую – в представлении какого-нибудь свихнувшегося художника, помешанного на змеях во всех их ипостасях.

Шейх не рассчитывал, что столкнется в Глуби с первобытной цивилизацией. Думал, будет институт или корабль – что-нибудь управляемое, что можно подчинить себе, переиграв профессора, и тогда уже, когда он вернется, МАС не сможет списать его со счетов. Теперь же все, чего хотел Мансуров, – выбраться из этого зловонного террариума. Потом вернуться и помочь дочери.

Но Лукавый тянул время. «Скоро, скоро, – обещал он, разводя руками. – Сначала наладим контакт, поймем, с кем имеем дело, а уж тогда будет нам всем счастье. Тот, кто владеет источником…» – ну и так далее, тут профессора всегда несло на почве наполеоновских комплексов и желания власти над миром. Скорее всего, Лукавый блефовал, но возможно, что и нет – просто о чем-то недоговаривал.

«Как управлять миром, чтобы не заметили санитары». Издание первое, эксклюзивное, оно же единственное. Автор – Тарас Астрахан. Невольные соавторы – полковник Алан Мансуров, балбес по кличке Рэмбо и сумасшедшая девица Марина Как-ее-там.

Мансуров пока терпел. Сжимал зубы, матерился про себя – но терпел. И бред Лукавого, и заторможенную Марину, и дерзость Рэмбо.

Оно того стоило.

Слишком велика была цена: жизнь Тамилы, его единственной дочери. Поздний ребенок, говорили врачи, очень рискованно, лучше аборт. Удочерите потом кого-нибудь из приюта. Мансуровы отказались: Алан хотел своего ребенка. Плоть от плоти, кровь от крови.

А теперь такая беззащитная и беспомощная девочка сражалась с чудовищной болезнью под названием рак. А ее отец, бывший полковник спецназа Мансуров, сидел в серпентарии и ждал, пока Лукавый выполнит свое обещание. И покрывался холодным потом при мысли о том, что Тамила – уже не совсем человек.

А разгадка всего и спасение для нее, если верить Лукавому, – здесь, в этом странном месте. Шейх криво усмехнулся от мысли, что для него «если», что для верующего «аминь».

– Доброе утро, полковник! – прокряхтел за спиной Мансурова профессор Астрахан.

Помяни Лукавого…

– Доброе? – переспросил Алан, обернувшись.

– Конечно! – оптимистично всплеснул руками Лукавый. – Мы ведь проснулись живыми, а это уже замечательно.

Поднявшись на пятый ярус пирамиды по довольно крутой лестнице – пирамида была такая древняя, что все ступени потрескались от времени, – профессор даже не запыхался. Пребывание в террариуме действовало на него благотворно. Или же, что более вероятно, Лукавый жрал втихаря биотин или какой-то его местный аналог.

– Что нового? – спросил полковник.

– До Великого Ритуала осталось три дня.

– И что? Вы выяснили, в чем суть Ритуала?

– Увы! – развел руками Астрахан-старший. – Змееглазые наотрез отказываются об этом говорить. Ясно одно: они верят, что Ритуал открывает проход в иной, лучший мир. В рай, так сказать, который они именуют Великой Наружностью. Я отправил к ним Марину. Не знаю только, удастся ли ей что-то выяснить: она, кажется, повредилась рассудком. Но зато при виде девушки наши рептилиеподобные хозяева забывают, что они хладнокровные.

– Интересно, за что ей такие почести? – спросил Мансуров.

– Еще одна тайна…

– Ладно, к черту тайны! Удалось выяснить что-то конкретное? Где мы…

– Терпение, Шейх, терпение. Такие секреты с ходу никто не выдаст. Может быть, после Ритуала…

– Через три дня? – Алан начал медленно закипать.

Надвигаясь на профессора, полковник медленно проговорил:

– Если моя дочь умрет, то ты умрешь следом. И мне плевать, будет у тебя к тому моменту власть над миром или нет. Горло вырву. Осознал?

– Не драматизируйте, полковник, – поморщился Лукавый, отстраняясь. – Я же объяснял: скорее всего, здесь время течет иначе, чем на Земле. И вполне вероятно, что мы вернемся в тот же день – или спустя какой-то совсем короткий промежуток времени – после нашего ухода через Глубь. Вспомните переход. Да просто взгляните на небо! Это же явно неевклидово пространство. Значит, и время…

– Это все домыслы, – перебил его Мансуров. – А мне нужны факты!

– Факты придется подождать, – отрезал Лукавый, на миг сбросив маску интеллигента и явив свое истинное лицо – или, точнее, оскаленную волчью морду.

– Эй! – вдруг позвал Рэмбо с другой стороны пирамиды. – Гляньте-ка! Что там за столпотворение?

Шейх и Лукавый прошли через «пентхаус» и оказались на балконе с условной «северной» стороны. Отсюда открывался вид на городскую стену, вырубленную из целого куска базальта в виде гигантской змеи, обвивающей город в три кольца. Там, где змея кусала себя за хвост, были ворота – между клыков огромной пасти.

И у ворот этих что-то происходило.

Там собиралась толпа, а это было крайне необычно для змееглазых, предпочитавших всегда держаться поодиночке.

– Пойдемте! – заволновался профессор. – Это может быть важно!

Мансуров мысленно с ним согласился. Но перед тем, как спуститься с пирамиды на улицу, он вернулся в комнату и достал из-под матраса свой верный «стечкин». Патронов оставалось – полтора магазина. Тридцать штук. Потом пистолет можно будет выбросить как бесполезный кусок металла. Но пока полковник без него из дому не выходил: сказывались старые привычки…

Пока Мансуров, Астрахан и Рэмбо спустились с пирамиды и преодолели расстояние, отделяющее их от городской стены, толпа у ворот успела достигнуть критической массы неуправляемости.

Змееглазые, обычно невозмутимые как удавы, были чем-то крайне взволнованы и возбуждены. За те дни, что Шейх провел среди хладнокровных тварей, он видел их такими лишь однажды – при первой встрече, когда они, шипя и присвистывая от восторга, кинулись осматривать и разве что не обнюхивать Марину. Потом – полная невозмутимость и меланхоличность.

Но сейчас в воздухе висело не радостное возбуждение, а нечто иное. Змееглазые боялись. Их страх передавался по толпе, как пожар по лесу.

Что там случилось?

Обычная речь змееглазых напоминала шипение. Не нормальное змеиное шипение, конечно, а этакую шепелявость, присвист на шипящих звуках, перемешанный с клекотом. Но сейчас над толпой раздавались гортанные выкрики и нечто похожее на рык.

– Что случилось? – деловито спросил профессор Астрахан, плечами расталкивая толпу.

Змееглазые, вопреки обыкновению, дорогу уступать не спешили. Вообще-то они относились к людям – не ко всем, конечно, а к Лукавому и его спутникам (или, точнее было бы сказать, к Марине и ее окружению) – с некоторым почтением и по возможности избегали физического контакта, стараясь держать дистанцию. Но сейчас они были слишком взволнованы, и Лукавый – не самого богатырского сложения человек не смог протиснуться сквозь толпу.

Вперед выступили Мансуров и Рэмбо. Деловито работая локтями, они проложили дорогу к воротам города и обомлели: там лежал раненый змееглазый.

– Ох ни фига себе… – пробормотал Рэмбо. – Кажется, у них проблемы.

– Кажется, у нас тоже, – в тон ему ответил Алан.

Рядом, никого не слыша, покачивался желтокожий сморщенный старик и причитал:

– Это Тени. Это снова Тени!

Обычно змееглазые носили курточки из кожи местных зверей. Кожа эта после соответствующей выделки приобретала интересное качество: она могла менять цвет, как догадывался Шейх, в зависимости от настроения и температуры тела хозяина (змееглазые умели контролировать и то, и другое вполне осознанно). Таким образом, по цвету курточки можно было догадаться, хочет ли ее обладатель слиться с окружающей обстановкой или, наоборот, привлечь к себе внимание. Эта одежка-хамелеон, словом, служила им и камуфляжем, и аналогом яркого галстука у людей.

У раненого змееглазого курточка была грязно-серого цвета в бурых пятнах. Видимо, ранение было серьезным – змееглазый практически умирал, а одежка старательно отражала его, если это можно так назвать, эмоции.

– Что случилось? – повторил свой вопрос Лукавый, склонившись над без пяти минут трупом. – Что за Тени?

– Напали… В лесу… Чужие… – Бледные губы змееглазого еле шевелились, глаза то и дело закатывались, обнажая желтоватые белки с красными прожилками. – Не тени. Еле дошшшел… предупредить…

Стоявшие поблизости сородичи – судя по всему, команда медиков с сумками в руках – только беспомощно пожимали плечами. Не было в их красных мешках ни корешков, ни листьев, ни бутылочек с отваром, способных помочь умирающему. И это при том, что медицина у змееглазых была на высочайшем уровне, граничащем с колдовством. Шейх помнил, как быстро и ловко медики подлатали и его, и Рэмбо после столкновения с Астраханом-младшим на пороге Глуби…