Тёмные Тропы - W.B.S. 9 страница

«Если они отрезали нас от воды, нам крышка! » – с этой мыслью Данила с разбега вылетел на открытое пространство.

Это был пляж, каменистый и поросший осокой; в конце пляжа была лодочная станция с прохудившейся крышей и полузатопленными плоскодонками, а у входа на станцию шел ожесточенный бой.

Все-таки Прянин сотоварищи успели раньше вольных, но те изо всех сил старались не пустить никого на станцию, а по необходимости – взять ее штурмом. Пока Прянин стрелял из СКС, Картограф забежал на станцию и поддержал его огнем. Голова Маугли мелькнула где-то над водой – потом ихтиандр нырнул и долго не выныривал.

Похоже, вольных ждал неприятный сюрприз в виде малолетнего убийцы-амфибии.

Маугли надо было помочь. Мальчонка, конечно, суров со своим ножом, но наемников, по прикидкам Данилы, было человек семь-восемь. Как бы их отвлечь?

Данила упал на одно колено, вскинул «ксюху» и открыл огонь по вольным.

Потом залег, и очень вовремя – за спиной раздалась длинная пулеметная очередь, Мародер обошел-таки растяжку!

Наемники, увидев своего командира, прекратили стрельбу, и Данила, очутившийся меж двух огней, по-змеиному пополз к воде, пока его не накрыли перекрестным огнем.

Тут за спиной у вольных нарисовался Маугли: мокрый, взъерошенный, с горящими глазами и улыбкой маньяка. Нож он не доставал: вместо этого мальчишка проворно метнулся к вольным (те растерялись на долю секунды при виде безоружного ребенка) и ловко выдернул кольца из гранат, висевших на разгрузочных жилетах наемников.

Запал ручной гранаты горит от трех до шести секунд, в зависимости от модели и производителя.

У наемников гранаты были импортные, с шестисекундным запалом. За эти шесть секунд Маугли успел скользнуть обратно в воду, а наемники – сорвать гранаты, раскидать их куда попало и залечь.

Под канонаду взрывов Данила пробежал оставшееся расстояние до лодочной станции и запрыгнул внутрь. Вслед ему запоздало заговорил пулемет Мародера.

– Все целы? – осведомился Данила, опрокидывая стол и придвигая его к окну.

– Вроде бы, – сообщил Прянин. Глаза Доцента горели, руки сжимали СКС, веко подергивалось.

Данила понимал, что несколько минут, пока Мародер дает указания своим бойцам, его отряду ничто не угрожает. А потом вольные попытаются взять лодочную станцию штурмом, и таки возьмут – числом задавят.

– Нельзя терять время! – простонал Прянин. – Пока Глубь открыта!

Данила и сам это чувствовал. Пульсацию. Тягу. Глубь была рядом, ждала, звала.

Астрахан провел быструю инвентаризацию. Гранат оставалось две штуки. Запасных магазинов к «калашу» – один полный, один полупустой. К пистолету – три, но что пистолет против пулемета? Так, пукалка…

– У меня… в вещмешке вроде был тротил, – напомнил Прянин.

Лучший друг рыбака – десяток тротиловых шашек, были аккуратно, по-хозяйски уложены на дно вещмешка.

Данила быстро и ловко приладил гранату на дверь (чеку выдернуть, предохранительный рычаг зажать ручкой двери) и окно – аналогичная конфигурация, только между столом и стеной.

Конечно, вольные на такое не купятся. Зацепят дверь репшнуром, отойдут подальше, дернут из укрытия. А когда гранаты сдетонируют, наемники решат, что все, дорога открыта, можно штурмовать. И вот тут в дело пойдет тротил.

Эшелонированная оборона – вот как это называется.

Пока Данила укреплял оборону, вторая дверь, ведущая на мостки, к лодкам, распахнулась, и на станцию влетел мокрый до нитки Маугли.

– Там! Лодки! – Мальчишка был взволнован до крайности.

– Да, – подтвердил Прянин. – Наверное, на них и приплыли наши враги.

– Надо идти! – выкрикнул Картограф.

Астрахан скомандовал:

– За мной! К лодке! Короткими перебежками!

Он выскочил на мостки, полоснул по берегу из автомата и побежал вперед. Мостки дрожали под ногами, полусгнившие доски вибрировали – то ли от шагов, то ли от чего-то неведомого, пробуждающегося в Глуби. Прянин и Картограф бежали следом. Маугли замыкал.

Когда взорвется тротил, от мостков не останется и следа. Даже если Мародер не погибнет – не такой он человек, чтобы первым соваться в опасное место, – у Астрахана будет фора в пятьдесят метров, и все по воде.

Надо только успеть добежать до найденной Маугли лодки.

Сзади громыхнула граната, спустя секунду – вторая.

Лодки покачивались впереди, борт к борту, ткнувшись носами в причал: три моторных яла и шесть весельных каноэ. До них оставалось метров десять, когда мостки вздыбились под ногами, а в спину мягко и сильно толкнула взрывная волна. Эти десять метров Данила то ли пробежал, то ли пролетел по воздуху и, упав на мокрое дно лодки, обернулся.

На месте лодочной станции поднимался огненный шар – ярко-оранжевый, с черными прожилками. Прянин и Картограф рухнули в лодку сразу за Данилой. Маугли булькнул в воду и тут же вынырнул, вцепившись в корму.

Данила перепрыгнул на соседнюю лодку, перерезал швартовый трос, так же поступил с третьей лодкой и собрался отпустить в вольное плаванье каноэ, но Прянин крикнул, стреляя в сторону лодочной станции:

– Сюда бегут, поторопись! У меня мало патронов!

Пришлось мчать назад и резать веревку. Картограф, беззвучно ругаясь, пытался завести мотор, но не получалось. Прянин стрелял одиночными – берег патроны. Враги не спешили, но в клубах черного дыма Данила видел смутные фигуры с блестящими лысыми головами, а сквозь треск пожара доносилось шипение и щелчки.

Лешие?

Наконец взревел мотор, и лодка рванула вперед. Острый нос врезался в отраженную бурую гарь пожарища, отчего она пошла волнами, и устремился к темнеющему острову Могилевский.

Прянин смотрел вперед с интересом, Маугли – с благоговением, Картограф – равнодушно. Данила же глядел назад, где суетились лешие, отвязывая каноэ, да люди мародера палили в воздух и лезли в воду, пытаясь поймать моторки. Скоро они их поймают – с помощью леших. Надо спешить.

– Быстрее можно, бро? – спросил он у Картографа. Тот покачал головой:

– Увы, это максимум.

Пять каноэ устремились следом за беглецами, с помощью шестого принялись останавливать более быстроходные моторные лодки. Данила сжал кулаки. До Могилевского оставалось совсем немного.

Первая моторка рванулась за беглецами, когда их лодка ткнулась носом в берег. Данила спрыгнул, и его ноги увязли в желтом песке. Стрекот моторов все усиливался, подстегивая, подгоняя вперед, но Астрахан не спешил, прислушивался к ощущениям.

Впустит ли их Глубь? Вроде она не сопротивляется, не пытается сбить с пути, как раньше, сразу после поединка с Шейхом. Но ведь это ничего не значит! Вдруг впереди нет долбаного прохода? Вдруг он навсегда запечатан? Тогда, бро, совсем вилы. Тогда – или лоза сожрет, вон ее сколько здесь, или Мародер пустит в расход.

– Вперед! – скомандовал он и двинулся к темной стене зачарованного леса, оплетенного лозой.

– Не сожрет? – осторожно поинтересовался Прянин.

Опасности не было. И лес, и лоза, и, казалось, весь остров замерли, уснули летаргическим сном.

– Скорее Мародер замочит, – сказал Данила и вспомнил, что в прошлый раз на лодку нападали гигантские дафнии, сейчас же – тишь да гладь.

Он двигался вдоль русла пересохшего ручья, сминая хрупкую траву. Воскликнув что-то, вперед поскакал Маугли. Данила не стал его останавливать. Впереди, – он чувствовал это, – было Сердце. Сокращаясь, оно выталкивает Всплески…

Что же там происходит сейчас? Может, папаша отравил Глубь своим присутствием и поэтому Сектор умер? Или Лукавый учится им управлять, слился воедино и приглашает: заходи, сын… Сейчас разольется его торжествующий хохот, как в голливудском боевике.

Его надо остановить!

Лоза не тронула Маугли, когда тот достиг леса. Она не выглядела мертвой, скорее – уснувшей. Данила несколько мгновений постоял, не спеша нырять под оплетенные деревья, вынул нож и наконец решился.

Лоза спала.

Идти приходилось пригибаясь, маневрируя между розоватыми лианами с шипами. Иногда Даниле казалось, что он движется по бесконечной ворсинчатой кишке, которая вот-вот всосет его и переработает, включит в свою структуру; даже возникали мысли, что так и происходит проникновение в Глубь. Но вспоминалась черная воронка смерча, и Данила понимал: не так, сейчас все – не так. Мир изменился и не станет прежним.

Дорогу преградили поваленные в одну сторону сосновые стволы – будто впереди взорвалась бомба. За ними, как предполагал Данила, и были двери в Глубь.

Перелезая через вырванные с корнями сосны, Астрахан рассчитывал увидеть огромную воронку, как от падения метеорита, или все такой же поваленный лес, но взору его представилась совершенно неземная равнина, окутанная серым туманом. Туман был будто наэлектризован: то вспыхивал лиловым, то гас, и от этого казалось, будто он дышит, как живое существо. В тумане угадывались остроконечные камни, зарождались и таяли смутные тени.

Никакой тебе воронки, никакой враждебности. Все тихо и мирно, опасность – едва уловимым отголоском. Не искажение, не хамелеон, не порождение Сектора. Тогда что же?

Истошная ругань врагов, донесшаяся из лесу, подстегнула, заставила бежать вперед. Первым по стволам поскакал Маугли, за ним, оскальзываясь на лишайнике, устремился Данила с автоматом. Позади него сопели Картограф и Прянин.

Ветер не усилился, небо не налилось чернотой.

За спиной грохнул выстрел – Данила упал, рядом взвыл Маугли. Стреляли картечью. Возможно, лягушонка или зацепило, или он ударился о камень. Патронов почти не осталось, и Данила пальнул сугубо для острастки. По сути, путь был один – вперед и вперед, туда, где вспыхивающий лиловым туман становится совершенно плотным, будто мутное стекло. Главное, не нарваться на пулю.

– Маугли, ты цел? – спросил Прянин, прятавшийся за соседним камнем.

– К цели, быстро! – приказал Данила. – От камня – к камню.

Он рванул вперед и побежал на пределе сил, не обращая внимания на препятствия. Грохали выстрелы, вопили люди. Осталось совсем чуть-чуть. «Давай, бро, поддай газу! До цели метров тридцать, уже меньше. Последний рывок, бро! »

С разбегу Данила влетел в плотное вещество, по консистенции напоминающее резину. Оно прогнулось под весом его тела и отбросило незваного гостя назад. Данила с трудом устоял на ногах, уперся в преграду руками: ну же, поддайся, дрянь ты эдакая!

Но Глубь молчала.

Картограф тоже уперся руками, попытался сдвинуть преграду – тщетно. Прянин тоже помогал, но вскоре сел на землю и сказал:

– Господа, по-моему, усилия наши напрасны.

Маугли сжимал-разжимал кулаки, смотрел на вещество, издали так похожее на туман, и в глазах его блестели слезы. Данила выхватил нож и полоснул по преграде – тщетно. Стрелять в нее он не стал – вдруг пуля срикошетит?

– Сдавайтесь! – проговорил кто-то из людей Мародера. – И мы сохраним вам жизнь.

Данила, обернувшись, выстрелил во врагов, спускающихся по поваленным соснам. Заорали, выстрелили в ответ, но донесся узнаваемый голос – сильный, с хрипотцой:

– Сдавайтесь! Будьте разумны!

Сколько осталось патронов? Пять? Три? Один? Он выстрелил трижды… Все. Остался один пистолет, но толку-то с него!

– Сдавайтесь! – повторил Мародер. – Ребенка пощадите.

Данила покосился на Маугли. Мальчишка пятился, скалясь, пока не уперся в преграду. Он был ранен, и с его правой руки капала кровь. Когда он прижался к преграде, алые капли покатились по неизвестному веществу, прочерчивая дорожки.

И вдруг земля под ногами вздрогнула, словно заворочался спящий великан. Мародер ругнулся, его люди тоже заматерились. А Маугли глядел на небо, и глаза его сияли.

Данила задрал голову: небо темнело, раскручивался бурый смерч, а позади – о господи! – наливалось чернотой упругое вещество преграды, вспыхивало лиловым и начинало вращаться.

Началось! Глубь пробудилась. Подавив животный страх перед неизвестным, Данила позволил смерчу увлечь себя. Он не боялся – то ли отупел от шока, то ли просто знал, что с ним не случится ничего плохого.

Потом он будто растворился во вращении. Последняя увиденная картинка была огромной и объемной, словно он сам стал островом, а вздымающийся к небу смерч – его зрачком.

Люди Мародера разбегаются от опасности, побросав оружие. Падают, корчась от Всплеска. Их лидер танком прет к смерчу, с трудом преодолевая шквальный ветер, который почему-то дует от воронки. Из носа Мародера капает кровь. В воздух поднимаются палки, хвоя, листья, брошенное оружие и несется в смерч. Вот высаживаются на берег лешие из своих каноэ, падают на колени, простирая руки. Всплеск на них не действует. Но и они не нужны Глуби. Ей нужен… нужен…

Темнота…

Часть вторая

Глава 1

Данила очнулся на земле возле серого плоского камня, где отпечаталась спиралеобразная раковина огромной улитки. Встал. Отряхнулся.

Небо плотно затянуло тучами. Сквозь багровые листья просвечивала болезненная краснота заката, но определить, в какой стороне садится солнце, было невозможно. «Ладно, это – наименьшая из проблем», – подумал Данила и сел.

Прошлое вспышкой пронеслось перед глазами. А еще он вспомнил, что почти догадался, кто нужен Глуби, и почему она вдруг пробудилась. Она вела себя как разумное существо – ненужных чужаков выталкивала, своих увлекала. Как и всякий мелкий мусор.

Данила огляделся и протер глаза, оторопев: трава походила на пышный мох, из которого выступали стволы корявых, но высоких деревьев, оплетенных… оп-па! Оплетенных лозой. Хорошо, что он лежит довольно далеко, на небольшой поляне. Воздух тяжелый, пахнет прелью, грибами и влажным жарким лесом. А еще чем-то химическим, трудноуловимым, запредельно чуждым.

Тихо. Наверное, появление отряда Данилы в Сердце Сектора распугало местную живность. Оно и к лучшему, учитывая, какая живность по Сектору обычно лазает. Не хотел бы Данила прийти в себя в пасти хренозавра.

Он поднялся – все тело затекло, суставы мучительно хрустнули, будто он пролежал без движения несколько часов. С ближайшего дерева спорхнула то ли птица, то ли летучая мышь и улетела, пронзительно вереща. Данила проводил ее взглядом. Однако Глубь отличается от всего Сектора. Интересно, это – остров Могилевский? Воды не слышно и не пахнет ею… Куда засосал их ураган?

Ни Прянина, ни Маугли поблизости не обнаружилось. Данила, не решаясь звать их, принялся обыскивать поляну. Не факт, что Глубь впустила Прянина, – он чужак, а вот Картографа и Маугли… В особенности – Маугли.

Опачки! Автомат валяется. А вот магазин полный. Отлично! Главное, чтобы не валялся кто-то живой типа Мародера. Засунув магазин в карман брюк, Данила пошел дальше и обнаружил семь годных патронов. Последний лежал под деревом с лозой.

Каждый патрон был на счету, неизвестно ведь, какими тварями Глубь порадует. Данила метнулся за патроном, отскочил с добычей в руке и погрозил пальцем вяло шевельнувшейся лозе. Раз не нападает, значит, сытая, вон, сколько в ее переплетении скелетиков мелких животных.

Да где ж Картограф и Маугли шарахаются? Можно и самому идти на разведку, но они ж пропадут одни.

Влажная тишина джунглей обступила со всех сторон. Дальше деревья стояли так плотно, что казалось, пройти невозможно, да еще лоза заплела там все, как лиана. Хотелось достать мачете, поправить пробковый шлем и крикнуть верным индейцам, чтобы были настороже: наверняка впереди, в джунглях, затаился ягуар или тигр.

Только цвет у джунглей был неправильный.

И вообще все было неправильным. Закат не мерк и не менял оттенок, и волоски на руках у Данилы шевельнулись, когда он подумал: а вдруг это – не заря? Вдруг небо здесь всегда такое? Багровый мир под грязным небом. Мир настороженный и чуждый.

И Данила здесь совсем один.

– Прянин! – осторожно позвал он. – Маугли!

Никто не ответил. Робинзонада в Сердце Сектора Данилу решительно не устраивала, и он продолжил поиски.

В чаще что-то зашуршало. Достаточно крупное, чтобы справиться с человеком, и достаточно шумное, чтобы – будем надеяться! – быть не хищным, а травоядным. Хищник подкрадывается к жертве, корова или кабан – просто ломятся через сухие ветки. Есть еще, правда, медведь, он тоже особо не парится, просто идет…

Идея забраться на дерево мелькнула и ушла. Данила поднял автомат, прицелился на звук.

– Кто здесь? – сказал кабан голосом Картографа.

– Это Астрахан, – продираясь через непонятные кусты и дохлую лозу, ответил Данила. – Доцент и мальчик с тобой?

– Нет, их здесь нет. Тут кругом лоза, шевелится, я боюсь пораниться – парализует сразу, а лучше умереть, чем провести остаток жизни овощем. Я помню, моя двоюродная бабушка…

– Заткнись и дай тебя вытащить, – оборвал Данила.

Не привыкший к такому обращению Картограф умолк. Данила пошел на звук и остановился. Лоза здесь сплелась в кокон, плети были толстые, одеревеневшие, шипы на них – загнутые, но дрянь шевелилась, тянулась к живому человеку. Да-а, влип Картограф! Данила достал нож, примерился: ну никак не мачете. И верных индейцев поблизости не наблюдается.

– У тебя хоть нож есть? – спросил он.

– Только губная гармошка. Но как-то лоза на змей не похожа.

С перепугу Картограф даже заговорил по-человечески. Данила оценил его попытку пошутить, но ситуация оставалась серьезной.

– А уйти можешь? Ну, складками?

– Тут их нет, – пожаловался Картограф, – тут все плоское и обычное. Искажений тоже нет, ты заметил? Вообще я не понимаю, где мы оказались. Единственное, что напоминает про Сектор, – лоза, но и только. Можно было бы предположить, что мы умерли или умираем. Что мы в загробном мире или галлюцинируем на берегу Могилевского…

– Помолчи, не каркай! Что-то, а умереть шансы есть.

Данила резанул ближайшую плеть – тщетно, лезвие соскочило, лишь слегка поцарапав хищную лиану.

– Скорее давай, – попросил Картограф.

Ага, еще бы знать – что делать… Данила обошел «кокон» в тщетной надежде, что проход отыщется. Черт, а ведь Прянин с Маугли могут попасть еще круче, а Данила тут возится с этим неприятным и бесполезным уже человеком! Но не бросать же его…

Он вытащил сигареты, закурил. Даже табак в этом воздухе пах по-другому, неприятно, что ли. Местные индейцы, должно быть, забивают трубки мира эндемичными растениями, а не табаком. И передают их по кругу… Трубки. Растения. Огонь.

А запалим-ка мы костерок. И будем надеяться, что Картограф не выступит в роли шашлыка.

Данила огляделся, выбрал сухой клок мха, поджег его – вспыхнуло ярко и жарко. Отлично! Ветер был слабый, и Данила собрал еще мха, положил с наветренной стороны так, чтобы огонь пошел на лозу.

Ладно, рискнем. Другого выхода все равно нет.

Прежде чем чиркнуть зажигалкой, он предупредил Картографа:

– Я попробую ее поджечь. А ты, как прогорит, закрывай голову руками и беги. Я пламя собью. Лучше слегка обжечься, чем сдохнуть.

– Ладно, – без энтузиазма согласился Картограф, – попробуем.

Полыхнуло душевно. Черный дым повалил почти вертикально к небу все того же багрового оттенка. Ветер, как специально, стих, и слышно было, как трещит лоза. Через минуту напряженного молчания сквозь стену огня с диким воплем пробился Картограф. Данила подскочил к нему, курткой сбил пламя, повалил на землю, заставил покататься по влажному мху.

Осмотр показал, что Картограф вышел из переделки относительно целым: несколько ссадин (к счастью, не от ядовитых шипов лозы), опаленные брови и ресницы, слегка подгоревшие кудри и в паре мест – прожженная одежда. Лоза полыхала, и Данила с беспокойством подумал: как бы не спалить все джунгли.

Жирная копоть возносилась вверх, воняло горелой плотью – все-таки лоза оказалась не совсем растением. Он отступил подальше от костра. Ну нет худа без добра. Если Прянин или Маугли в этот момент сидят на дереве, то наверняка поймут, где Данила.

А если с холма наблюдают аборигены-канибалы или, не дай бог, Астрахан-старший, то это уже хуже.

Картограф молчал и, сидя во мху, жадно хватал воздух ртом.

– Идти можешь? – спросил Данила. – Надо наших искать. И вообще, пора отсюда валить, пока мы не поджарились. Лесной пожар, бро, – опасная штука.

Картограф дико глянул и поднялся на ноги.

– Могу. Пойдем. Дышать трудно, наглотался…

– Вот и помолчи, побереги дыхание.

Данила в последний раз обернулся на пожар – он разрастался, пламя ползло по мху, подступая к деревьям. Черт, так рисковать из-за этого типа! Астрахан с досадой поморщился. Картограф ему не нравился и раньше, а сейчас, в силу своей бесполезности, и вовсе стал неприятен.

Вот за Марину, Прянина или Маугли он лес бы поджег. И может быть, сам сунулся в пламя.

Данила зашагал прочь от пламени – наугад.

Сверху что-то капнуло. И еще раз. И еще. Они с Картографом дружно задрали головы – туч не было видно, небо сохранило неприятный оттенок красного, но начался дождь, мелкий и частый. Данила моментально промок до нитки и возблагодарил всех богов за то, что осадки здесь обыкновенные. Падай с неба кислота – мало бы не показалось.

– Как по заказу, – сообщил Картограф, подставляя струям воды лицо. – Я думаю, мы все же не в аду. В аду нас бы поджарили. А вот на галлюцинацию вполне смахивает…

– На совпадение смахивает, – отфыркиваясь (дождь лил уже как из ведра), сообщил Данила.

Картограф насупился и замолчал. К сожалению, как Данила уже понял, надолго его молчания не хватит.

Шипело, остывая, пожарище. Дым стал гуще, взлетали хлопья сажи, но пламени уже не было. Дождь шел еще несколько минут и оборвался так же резко, как начался. Данила пожалел, что не догадался наполнить водой фляги, – дождевая вода полезнее той, что из местных водоемов. По крайней мере, в ней не будет микроорганизмов.

Направление особо выбирать не приходилось – шли там, где можно было пройти, не влипнув в лозу. Казалось, что Данила с Картографом движутся по лабиринту. Через километр-другой извилистого перемещения листья стали сухими: здесь, видимо, дождя не было. Данила брел, поглядывая на небо (темнеть, похоже, не собиралось), и периодически затыкал Картографа, чтобы прислушаться.

В необитаемые джунгли он не верил. То, что пока они не нарвались на хищников, ничего не значило.

Подтверждая опасения, впереди зарычали – крайне знакомо.

Из узкого прохода в зарослях выходили чупакабры. Эти, из Глуби, были крупнее своих подмосковных сородичей – твари размером с ротвейлера, массивные, пятнистые, с тяжелыми челюстями и выступающими клыками – не жалкие стайные мутанты, а настоящие дикие звери.

Но ходили они, тем не менее, не по одной. Данила насчитал пять штук. Вожак – самец крупнее прочих – ощерился и снова зарычал. Голый хвост стегал его по ляжкам, дотягивался до боков. Данила прицелился.

Интересно, знакомы эти твари уже с огнестрельным оружием?

Выстрел грохнул оглушительно, вожак рухнул, остальные твари прыснули в стороны. Одна даже влетела с перепугу в лозу, забилась и тут же обмякла.

– Путь свободен, – Астрахан присел над убитым зверем, рассматривая.

Нет, не чупакабра. Тварь похожая, но совсем другая. Гармоничнее, что ли? Как сравнивать рысь и домашнюю кошку – лапы, хвост, морда, а общее впечатление разнится.

Если здесь такие чупакабры, то местных хамелеонов и хренозавров лучше не представлять – психика целее будет.

– Видишь, – Данила решил использовать удобный для нотации момент. – Ты же не затыкаешься, вот нас и слышно за километр. Все окрестные звери уже бегут покушать человечинки.

– Я слышал, чупакабр едят, – среагировал Картограф. – Вообще на удивление много съедобных вещей существует, про которых мы даже не слышали. Все в курсе, что в Корее едят собак, про столетние яйца тоже слышали, но…

– Замолчи ты, яйцо столетнее! – простонал Данила. – Просто заткнись, пока я сам тебя не заткнул!

Подействовало (как всегда, ненадолго). Данила пошел вперед, настороженно прислушиваясь. Он надеялся, что Прянин с Маугли еще живы и, может быть, зовут на помощь. А если и не зовут, не исключено, что идут навстречу.

Впервые в жизни Даниле Астрахану было одиноко и мучительно не хватало друзей.

* * *

Влажный лабиринт длился и длился, мох под ногами пружинил губкой и отдавал накопленную влагу. Смыкались ветви деревьев, образуя тоннели, торчали там и тут разлапистые растения вроде диффенбахий и фикусов, но именно что «вроде». Глаза устали от всех оттенков красного: ржавый, багровый, бурый, алый, розовый… Небо, мелькавшее в просветах между ветвями, угнетало. Притихший Картограф спотыкался о корни, клюя носом.

Хорошо, хоть не приходилось тащиться в гору или спускаться с горы. Местность была на удивление ровная – может, плато? Точно не остров Могилевский. И даже не в Подмосковье.

А может, и не на Земле?

Картограф в анализе ситуации участия не принимал. Похоже, он больше не мог чувствовать складки пространства и искажения, и это выбило его из колеи. А может, сказывалось то, что Картограф – истинное дитя Сектора – находился теперь далеко от «дома».

Данила не объяснил бы свое предположение внятно, даже призвав на помощь красноречие Генки, но ясно чувствовал: тем, кого Сектор успел изменить довольно сильно, кто жил в Секторе постоянно, у кого ничего не было, кроме Сектора, – не стоило его покидать. Еще немного, и сам Данила увяз бы в Секторе, как муха в меду.

В общем, в Картографе не пробудилось любопытство и жажда исследований. Замолчал – и слава богу, а что он себе думает – неважно. Пусть хоть в загробный мир верует…

Следов Прянина нигде не было. Данила понятия не имел, как могут выглядеть следы в этом месте. Примятый мох? Отпечаток стопы, заполненный влагой, держится несколько минут (он проверил), а потом мох распрямляется. Обломанные ветви? Таких он пока не встречал. Да и поди пойми, кто проламывался через заросли.

Оставалось уповать на удачу. Данила Астрахан всегда считал, что ее у него много. И надеялся, что не успел израсходовать всю.

Хоть бы какой-нибудь ориентир: солнце, звезды, высокая гора… Когда впереди замаячил просвет, он не поверил. Ему уже чудилось, что конца джунглям не будет, но деревья начали редеть, и уже можно было разглядеть опушку за лесом.

Едва вышли из леса, как твердь оборвалась. Теперь они стояли на краю обрыва над пустошью, плоской равниной километров десять в диаметре. Кое-где виднелись перелески, правее – квадрат возделанного поля, шатры поселения и река – идеально прямая, неширокая, вытекавшая из джунглей и в джунгли же возвращающаяся. Потому что лес обступал пустошь сплошной стеной. Он уступами поднимался со всех сторон, и до самого горизонта не было видно ничего, кроме леса… Там, где река вытекала из котлована и возвращалась в джунгли, в стене деревьев виднелся просвет.

– Интересно, – заметил Картограф. – Получается этакая чаша. Амфитеатр. Колизей. Внизу – арена, а мы – патриции, и легко представить…

Данила не слушал его. Просто смотрел вниз, на красноватую траву, на отражающую багровое небо реку, на ржавчину полей, и хотелось ему развернуться, сломя голову кинуться обратно: пустите меня в родной Сектор, я быстро смоюсь за Барьер и к необычному больше не притронусь!

Но папаша где-то здесь. И его необходимо найти. Взять за горло, вытрясти правду о Секторе, а потом притащить в Останкино и потребовать: давай, скажи народу, кто им управляет. Скажи про биотин, про изменения в организмах тех, кто его принимает!

– Хотел бы я знать: здесь одна такая чаша или там, за горизонтом, есть другие? Знаешь, кто я по специальности? Ихтиолог. Между прочим, кандидат наук, и до двадцати пяти лет занимался своим делом. Бывал в разных местах, участвовал в экспедициях…

– И в Сектор тебя понесло исследовать местных рыб? – Данила вспомнил Прянина.

Но Картограф был не таков.

– Понимаешь, меня не ценили, меня никто никогда не ценил. Выгнали из группы – я уже рассказывал, солист вообразил себя самым главным. Потом гражданская жена, видишь ли, посчитала, что я ее не обеспечиваю. Я вернулся к родителям, но мама – родная мать! – не захотела со мной жить. Она говорила, что она, мол, пенсионерка, что я обязан доставать деньги. А ты знаешь, сколько платят ученым, и я…

– Можешь не продолжать, ихтиолог. Кстати, хотел бы я знать, где все-таки Маугли с Доцентом?

– Может, спросим у людей? – Картограф показал на поселение.

Данила представил общение с аборигенами. Кстати, а почему – шатры? Если уж их цивилизация проникла к нам. Проникла ли? Или Сектор – стихийно образовавшийся тоннель между мирами и тут вообще нечего ловить? Папаша в другом мире оказался?

Данила не был силен в фантастике, и память Момента молчала – Генка почти не читал развлекательную литературу, а если хотел «разгрузить мозги», отдавал предпочтение классикам: Стругацким, Лему, Азимову. Ладно, предположим, дырка в пространстве, флуктуация. В любом случае, аборигены живут в шатрах и возделывают землю.

И вот к этим местным индейцам спускаются с горы двое белых. И начинают жестами спрашивать: не видели ли вы мальчика с пятнистой кожей и мужчину в очках?

Вариант, что аборигены задержали Прянина и Маугли и уже собираются ими отобедать, казался очень даже вероятным.

– А с чего ты взял, что аборигены – люди? – спросил Данила у Картографа.

– Так вон бегут…

Может, и не люди, но двуногие, прямоходящие, антропоморфные. Группа аборигенов, с такого расстояния особо не различимых, улепетывала от других, вооруженных копьями и луками. Там, внизу, шло сражение, и силы были не равны. Убегавших – четверо, а гналось за ними человек десять – пятнадцать. Беглецы держали путь к краю чаши.

Пока Данила решал, следует ли вмешиваться в конфликт или постоять в сторонке и разобраться, аборигены оказались почти под ним.