Тёмные Тропы - W.B.S. 8 страница

Данила высунул голову из-за угла сруба, перекатился к хижине, не выпуская автомат, плюхнулся животом в болотную жижу и увидел врага. Это был хамелеон.

Лицо – свеча, оплывшая на жаре. Прозрачные глаза на разном уровне: правый – где ему и положено быть, левый – на щеке. Нос тонкий, ноздри вывернуты, синюшные губы будто размазаны по лицу. Тонкая шея переходит в грудь, ключицы торчат, суставы рук вывернуты. Совсем мальчик. Данила физически ощущал его страх, холодный ком за солнечным сплетением. И чувства: сначала – ужас, солнце, которое слепит, жжет нежную кожу, теперь – радость, что свой не причинит вреда.

Данила настолько оторопел от лавины чужих ощущений, что не сразу сообразил: перед ним хамелеон! Тварь, подлежащая уничтожению. Но почему хамелеон пытается изобразить подобие улыбки, почему тянется навстречу? Почему невозможно нажать на спусковой крючок, словно перед тобой родной брат?

– Что там? – спросил Прянин, но Данила будто онемел, наблюдал за антропоморфом со смесью жалости и брезгливости.

Хамелеон двинул челюстью, подобрался и в два прыжка выскочил на улицу, к Прянину. Враг. Чужой. Убить!

Повинуясь необъяснимому порыву, Астрахан кинулся следом. Грохнул выстрел – Прянин пальнул по хамелеону из дробовика. Звук сработал, как пощечина: Данила выстрелил по твари сзади и, пока хамелеон корчился, пытаясь зарастить раны, выхватил кинжал и с хрустом погрузил в плоть.

Боль. Отчаянье. Темнота…

Хамелеона добивал Прянин, а Данила отползал, не соображая, что с ним происходит. Откуда эти чувства? От Момента? С каких пор он сопереживает хамелеонам? И самое главное, неужели эти твари разумны?

Хотя, обязательно ли считать разумными существ, испытывающих боль и страх, которые по сути своей инстинкты, – собаки и кошки тоже боятся. Данила был уверен: хамелеон признал в нем своего и даже бросился на Прянина, рассчитывая на поддержку. Что это? «Схруст» хамелеона и человека или печать Глуби? Знать бы, что об этом думает Момент, но пока отличать его воспоминания от собственных очень трудно.

На стрельбу прибежал Маугли, бесшумно перемахнул через забор и схватил Данилу за руку:

– Что случилось? Говорящий?

Прянин с дробовиком распрямил спину – то еще зрелище, – бородка его воинственно подергивалась. Маугли кинулся к нему, но у самых ступеней притормозил. Данила ответил чужим голосом, слабым и хриплым:

– Хамелеон прокрался в деревню. Я думал – вольные Мародера. Ничего страшного, если не считать того, что эта тварь почему-то посчитала меня своим. Доцент, ты что-нибудь о подобном слышал?

Прянин дернул плечами:

– Нет, но, возможно, уважаемый Картограф нам расскажет. Он говорит много и охотно, хотя его речь напоминает или загадки, или небылицы.

Едва Данила вошел в комнату Картографа, как тот заговорил, не открывая глаз:

– Глубь пульсирует ритмично, ритм проникает в тело, и человек, которого она коснулась, или обретает что-то важное, или теряет себя. Свойства ее не изучены, но все, что кажется странным, элементарно объясняется. Просто мы еще не нашли ответ, вот и кружим у Глуби. А все ведь просто, вот оно, руку протяни – и поймешь. Но в какую сторону тянуть – непонятно. Что такое Глубь? Просто яма, воронка в пространстве. Она кружится и затягивает, тянет в себя, хотя на границе ее есть кольцо отторжения, как вал на краю воронки в песке. Кто-то управляет Глубью: огромный, могучий и… чуждый. Он висит там, – Картограф широко развел руками, – где-то там. Я ощущаю его, но не могу понять, кто это: слишком он чужой и странной формы, висит и чего-то ждет. Чего-то страшного. Знать бы – чего ждет, что хочет, тогда бы поняли про Сектор все! Вы все теперь дети Глуби, она и вокруг вас, и внутри вас. Остальные ее дети будут служить нам и для нас неопасны…

Картограф смолк и равномерно засопел. Глазные яблоки вращались под веками, во сне он дергался и стонал. Данила с трудом подавил желание поднять бородача и вытрясти всю правду. Перевел взгляд на Прянина, замершего в дверном проеме.

– Как это понимать?

Прянин пожал плечами:

– Уж очень человек тяжелый…

– Доцент, ты уверен, что он человек?

– Ни в большей, ни в меньшей степени, чем все мы. Надо ждать, пока очнется.

Глава 9

Картограф сидел на крыльце, на солнышке, привалившись спиной к стене. Вот он поднес ко рту губную гармошку, и над бывшим лагерем Фиделя понеслись высокие, немелодичные звуки. Глаза Картограф прикрыл и весь отдался музыке, а Данила подумал, что она скоро достанет всех. Маугли высунулся из дома напротив, уставился на Картографа.

Интересно, мальчишка вообще когда-нибудь музыку слышал?

Ох и вряд ли, бро!

Отследив мысль Момента, он сдержанно улыбнулся. Нет, друг не сделался его вторым «я» и Данила не сошел с ума – но теперь, когда он осознал воспоминания Гены, личность того стала ближе, чем когда бы то ни было.

Данила теперь знал о Моменте все. И жалел, что не расспросил, не сподобился раньше выяснить и про сестру его, через которую Генку держало МАС, и про остальное. Хохмач и неунывающий оптимист, Момент, оказывается, был человеком не просто образованным – начитанным и эрудированным.

Наверное, только в бою и тогда, когда убили девушку Генки, Астрахан видел Момента без маски наркомана.

Но теперь все эти знания были в его распоряжении, осталось лишь научиться ими пользоваться…

Картограф продолжал терзать несчастный инструмент. Похоже, проводник достаточно оклемался, чтобы идти к Глуби. Данила присел рядом с ним на крыльцо, дождался паузы в визге губной гармошки и спросил:

– Трое суток минуло, бро. Ты так и не ответил, когда к Глуби пойдем?

Проводник вышел из транса, аккуратно убрал гармошку в футляр на поясе и заглянул Даниле в глаза:

– Вот, нашел инструмент в чьем-то доме. Я ведь играл раньше в джаз-банде, мы концерты давали. Потом солист вообразил, что он – лидер группы, и меня просто вышвырнули вон. Меня всю жизнь вышвыривали. Одна дама, с которой я жил, дождалась, пока я закончу ремонт, и выгнала. Потом еще рассказывала друзьям, что я безнадежен, а я столько денег и сил вложил в ее дом… Покинутые дома – страшное зрелище, правда?

– Когда пойдем в Глубь? – перебил Данила.

К счастью, иногда Картографу не хватало дыхания, и он запинался. У собеседника появлялась возможность вставить слово, вот как сейчас.

– Мы можем пойти прямо сейчас, но это не значит, что мы прямо сейчас туда попадем. Даже складки Сектора не выведут нас к его сердцу напрямую. Сказать по правде, мне страшно туда идти. Я – человек в этом честный, мне не кажется, что мужчина должен скрывать свои страхи, напротив…

«Боже, – с тоской подумал Данила, – и я еще грешил на Генку! Думал, он – чудной и наркоман к тому же. А этот и вовсе угашенный. Ему никакой дури не надо, своей достаточно. Он же мелет, не переставая, хочется его уже заткнуть, наконец. А мне с ним к Глуби идти. А от него даже Прянин прячется…»

– Когда. Пойдем. В Глубь? – повторил Данила, чувствуя, что еще минута – и он набьет Картографу морду.

Даже руки зачесались.

– Пойдем. Ты только скажи, зачем оно тебе надо? Что тебе в той Глуби? Говорил, что Сектор изменяет людей… а ты уверен, что это беда, а не благо? Люди делаются одареннее, сильнее, выносливее, живут дольше – разве это плохо? Все дело, друг мой, в ксенофобии. Мы боимся нового. А если Сектор творит благо, а ты собрался остановить процесс? Думал ты над этим? Ты не горячись, ишь, разнервничался. Нельзя так психовать. Ты помог мне, я помогу тебе. Да и самому любопытно, почему Сектор начал меняться. Хочешь – прямо сейчас и пойдем. Только прошу, подумай прежде хорошенько над тем, что я сказал. Вдруг Мародер и его люди, желая расширить Сектор, тоже делают благо, ускоряя эволюцию человечества?

– Чего ж ты ему не помог?

– Он сам по себе человек скверный, хотя идеи дельные толкает. К тому же я ему не был нужен, его интересовали мои знания, – Картограф постучал себя по кудрявой голове. – А я жить люблю. Еще я бы посоветовал быть бдительным. Мародер слышал, куда ты собрался. Куда ты, туда и я. Не исключено, что он нас постарается перехватить, а если не получится, будет караулить у Глуби… Слушай, а ты не хочешь употребить анаши?

Данила не понял, и целую секунду, пока Гешкина память пробивалась из подсознания, тупил. Наконец дошло.

– Хочу, бро.

– Пойдем, – Картограф вошел в дом, и Данила последовал за ним. – Я тут нашел не только гармошку, я еще нашел кисет с травой. Думаю, это место люди покинули много лет назад, но, надеюсь, она не испортилась. Я считаю, что сознание не мешает расширить, да и вообще…

Данила уже не слушал. Он взял косяк и «взорвал» его. Сначала засаднило горло, потом как кипятком обожгло легкие. Данила чуть не закашлялся и тут же «поплыл».

Картограф продолжал болтать, ничего не замечая.

А вот память Момента забила тревогу: не такая реакция должна быть на наркотики! По крайней мере, на Генкиной памяти только один раз человеку от анаши стало хреново… зато – конкретно, увезли и откачивали.

Зашумело в ушах, замутило, закружилась голова.

Данила осторожно опустился на пол.

«Вот гадость! » – он с трудом подавил тошноту. – Отвратительно. Ни пули его не брали, ни что другое, а от дури расколбасило не по-детски…

Астрахан закрыл глаза и лег на бок. Все кружилось, пол шатался, выступила испарина, зачастил пульс. И кажется, в довершение ко всему упало давление.

Картограф прервал свой монолог – заметил, что с Данилой неладно, присел над ним на корточки и продолжил:

– Не волнуйся, я отведу вас в Глубь, у меня свой интерес в этом. Представь, что у тебя есть дом: уютный, теплый, привычный. Однажды ты возвращаешься, а там не пять комнат, а три, замки не те и двери в другую сторону открываются. Захочется тебе узнать, что случилось? То-то! И мне хочется.

Его слова звучали набатом, Данила сел и зыркнул на Картографа. Тот отодвинулся на приличное расстояние и заиграл на губной гармошке.

Сжав зубы, Астрахан поднялся и, шатаясь, пошел в дом. Мысли путались и играли в чехарду, потолок пикировал на него огромным летучим змеем. Одна мысль пульсировала отчетливей других: болтун Картограф в Глубь не хочет и тянет время. Наверное, он вообще туда не пойдет – вывел из строя самого опасного бойца и теперь уйдет под шумок. Хотя говорит, что пойдет. Хрен его знает…

С этой мыслью Данила повалился на койку и мгновенно заснул.

* * *

Проснувшись, он вспомнил: «Если парашют не раскрылся, значит, парашютный спорт не для вас». Если не вштырило, значит, стоп, наркотик! Момент в его сознании возопил и потребовал вторую попытку, но Данила поборол теперь уже свою вредную привычку и глянул на стену, где отпечатался золотой квадрат окна.

Рассвет?

Он крикнул:

– Рота, подъем! Пора вставать, лежебоки!

Прянин вскочил с кровати и часто заморгал. Храп Картографа, доносившийся из соседней комнаты, оборвался. Маугли, наверное, спал в «гнезде», ему там нравилось больше, чем в доме.

Данилу охватила лихорадочная жажда деятельности. Он смерил шагами комнату. Голова по-прежнему кружилась, но не от дури – не по-человески хотелось жрать. А еще – помыться.

Астрахан проверил оружие, надеясь, что там, куда они идут, оно не понадобится, потом снаряжение. Картограф вчера говорил, что Мародер не отстанет. У него есть три дня форы, пока бородач валялся и страдал. Успеет ли враг добраться туда и устроить засаду?

– Картограф, бро, – заговорил Данила. – А ты в Глуби-то был? По роже вижу – был. Что там?

Мотнув головой, Картограф пожал плечами:

– Что-то. Не знаю. Сам посмотришь.

– Мне нужно знать, каких ожидать сюрпризов!

Картограф встал и примирительно поднял руки:

– Разговор исчерпан. Все. Идем. И не надо на меня давить!

Скрипнув зубами, Данила обратился к Прянину:

– Доцент, ищи своего лягушонка, и пойдем.

Прянин, кивнув, поспешил на улицу и почти сразу вернулся, ведя за собой Маугли. На лице мальчишки была решительность – он тоже хотел знать, почему же изменился его дом.

* * *

Все было как в прошлый раз – стоило пройти несколько метров за Картографом, как местность изменилась. Только в этот раз проводник не спал и топал вперед, то болтая, то мучая губную гармошку, – в общем, создавая звуковой фон. И еще – светло было. Данила думал, что при свете солнца станет понятно, как проходит путешествие по темным тропам – «складкам Сектора», но казалось, что они просто идут, а окружающий мир меняется настолько незаметно и одновременно – внезапно, что уследить за этим нет никакой возможности.

Болото. Лес. Снова болото. Берег ручья, его веселый звон разливается в прохладном утреннем воздухе. Поле. Заброшенная деревня – стая чупакабр поднимает морды, шаг – и звери остаются позади, как и дома с провисшими крышами, а вокруг снова лес.

Изредка Данила чувствовал искажения, но Картограф обходил их стороной.

Отряд следовал за ним, как дети – за Гаммельнским крысоловом, только играл Картограф не на дудочке, а на губной гармошке и нервах.

Мельком видели хренозавра, снова мельком – людей, двух проводников или проводника с охотником, курящих на привале. Мужчины успели схватиться за оружие – и остались позади, как и все до этого.

Наконец в воздухе запахло водой.

Совсем близко было Московское море.

Картограф остановился, прервал монолог ни о чем на полуслове и предупредил:

– Мы в обычном месте. Дальше пойдем так. Глубь близко уже, мы подошли к водохранилищу с севера.

– Не у НИИ вышли? – уточнил Прянин.

– После того как Сектор изменился, я не уверен. Сейчас посмотрим. И не спрашивайте, что нас ждет. Понимаете, есть тайны, которых я избегал касаться, чтобы они не изменили меня…

Данила не слушал.

Да, Глубь была близко. Не так, как у НИИ, но дыхание ее ощущалось. Северный берег Московского моря отличался от окрестностей Дубны и НИИ Акустики. Например, здесь была другая растительность. С содроганием и отвращением обратившись к памяти Момента, Данила узнал «липучку» – кажущиеся совершенно безопасными сухие плети типа лианы, оплетавшие несчастную, полузадушенную березу.

Почуяв человека, липучка еле заметно запульсировала. Еще шаг – и этот кровосос, родственный лозе, но гораздо более опасный, метнется к телу, оплетет и выпьет досуха. Проводники иногда собирали ее для продажи – нужен был очень плотный костюм, вроде тех, в которых собак тренируют, и обязательно шлем.

И еще – вокруг было много искажений. Так много, что они наслаивались одно на другое, создавая гнетущий фон опасности.

«Костер». «Схруст». «Тлен».

И…

– Ну куда ты прешься, куда ты прешься? – услышал Данила голос своего отца.

Заозирался, но Астрахана-старшего рядом не было. Остальные члены команды тоже нервно оглядывались.

– Тебе что, больше всех надо, как всегда, неудачник жалкий?! – не унимался отец.

У Данилы нехорошо заныло сердце. Отец был прав.

– Опять потом помощи просить будешь, на коленях приползешь. Послушай отца раз в жизни: иди назад. Прямо сейчас разворачивайся и иди назад.

Маугли тряс головой, Прянин тер переносицу, застыл, разинув рот, Картограф. С чего это на них так подействовал Тарас Астрахан? Впрочем, не важно. Прав отец, прав, надо раз в жизни сделать, как он велит. Данила развернулся: он пойдет назад прямо сейчас.

– Ага! – вдруг взвизгнула незнакомая женщина. Истерично так взвизгнула. – Докурился? Доигрался? Ох, Генка! Сколько раз я тебе говорила: не с теми ты людьми связался. Всегда тебе больше всех надо. Нет, чтобы как люди: техникум закончить, на завод пойти. Зачем ты нас бросил? Ты о нас подумал? Обо мне подумал? Я ночами не сплю, за тебя переживаю. Геночка, сынок, послушай маму, вернись ты домой, Христом богом прошу!

Данила замер с поднятой ногой. Рядом с ним слепо, размазывая сопли и слезы, хмурясь и бормоча под нос, брели прямо в «схруст» его друзья.

«Барин». Провокатор подчинения, если на жаргоне яйцеголовых. Выковыривает информацию из подсознания, давит на болевые точки, гонит в смертельно опасные искажения.

И не подчиниться «барину» не получается, если только он не ошибается, как с Данилой сейчас. Все-таки искажение – штука неразумная, действует механически, вот и попыталась давить на Данилу голосом матери Момента.

И наваждение сгинуло.

Не дожидаясь, пока вернется отец (ну, спасибо, папочка, и тут от тебя покоя нет! ), Данила заорал:

– Стойте! Это «барин»! Стоять, сказал!

Его, естественно, никто не послушал. Спутники были поглощены собственными проблемами.

– Дорогая, я понял. Я все понял. Извини меня, милая, – бормотал Прянин.

Маугли просто ревел, но брел прямо в «кисель», как и остальные. Вот так силища у искажения – даже Маугли и Картографа проняло!

Последний нес что-то маловразумительное, обращаясь, кажется, сразу к нескольким слышным только ему голосам.

Единственный способ спасти команду от «схруста» – остановить их физически и выволочь из зоны действия «барина».

Данила пригляделся и увидел в центре искажения полуистлевшую одежду – кто-то уже попался.

– Стоять!!! – гаркнул он так, что у самого уши заложило.

Вздрогнул Прянин, на миг глаза его стали более осмысленными. Данила подскочил к Доценту и изо всех сил толкнул в сторону, в заросли ежевики. Неприятно, но не смертельно. Прянин упал, завозился, пытаясь встать, но колючки держали его за одежду, давая Астрахану драгоценные мгновения для спасения остальных.

Маугли даже не сопротивлялся, поглощенный галлюцинацией, – искажение цепко держало его неокрепший разум. Данила ткнул пальцами в шею, в район каротидных синусов, и пацан «заснул» – обмяк, потеряв сознание. Отлично. Теперь надо справиться со здоровенным Картографом.

Он был рядом, и Данила, подскочив сзади, попытался ткнуть в шею и его, но Картограф отбил удар и устоял. Потер лоб. Уставился на Астрахана:

– Ты чего дерешься? Ты из какого класса?

Ой, ёлы, запущено-то все как!

– Данила! – слабо позвал из ежевики Прянин. – Данила, что происходит?

Видимо, он выпал из радиуса действия «барина».

– Сиди, где сидишь! – огрызнулся Данила. – Только сюда не суйся.

Он очень надеялся, что Прянин послушает. Искажение, хоть и безмозглая штука, видимо, решило расправиться с Данилой руками Картографа. Бывший кузнец, набычившись, пер на Астрахана, узрев в нем врага своего детства.

– Иди сюда! – бубнил он.

Взывать к его разуму было бесполезно.

Силой Данила справился бы с ним только в одном случае: если бы решил Картографа убить или покалечить. А раз он должен оставаться целым, значит, будем играть в борцов, удерживать противника и выталкивать его за татами, то есть за радиус действия «барина». И молиться, чтобы у самого мозги не отключились.

Данила сразу шагнул почти вплотную – на «дистанцию зловонного дыхания» – к Картографу. Тот махнул кулаком, Данила легко увернулся и взял бородача в захват, прижав его голову к своему плечу. Правой Астрахан автоматически несколько раз двинул сверхпроводника в бок. Каждый удар сопровождался обиженным оханьем Картографа, похоже застрявшего в образе ребенка.

А может быть, и нет. Может быть, Картограф просто никогда не занимался классической борьбой и не знал, что делать?

Стоило Даниле так подумать, Картограф поступил самым разумным в данной ситуации образом: не дожидаясь, когда противник его бросит, сел на задницу, выставив правую ногу «пистолетиком». Выбор был невелик: либо отпустить и начать все заново, либо упасть на траву вместе с ним, молясь, чтобы «схруст» не дотянулся.

Данила выбрал второе.

Он рухнул с Картографом в партер и попытался выправить ситуацию, оседлав противника, но сделать этого тот не дал – двинул Даниле ногой в пах. Наученный годами тренировок, Астрахан увернулся.

Тогда Картограф ухватил его за подбородок и принялся сворачивать шею.

Раздосадованный на себя: повелся, как мальчишка, – Данила перешел к решительным действиям.

Оседлав-таки Картографа, он уперся ногой так, чтобы не дать ему перевернуться и оказаться сверху. Рукой вцепился в лицо: порвать щеку, выдавить глаз. Делать это Данила, конечно, не собирался, если только не встанет выбор: дать Картографу умереть или хорошенько его помять.

Несколько бесконечно долгих мгновений они пыхтели, оказавшись в патовой в общем-то ситуации. А потом Картограф не выдержал, допустил ошибку и открылся.

Данила без размышлений и угрызений совести двинул его кулаком в переносицу. Картограф взвыл (вот же чугунный череп, ничем не возьмешь! ), схватился за лицо, и Данила получил возможность оглушить его.

Чем немедленно и воспользовался, заехав в висок.

Картограф наконец-то вырубился. Данила вытащил его за переделы «барина» и оставил там – приходить в себя и размышлять над непрофессионализмом проводника, заведшего отряд прямиком в искажение.

Только после этого он встал, пошатываясь, и оглядел «поле боя».

Прянин застыл в ежевике, боясь, похоже, даже дышать. Маугли валялся без сознания.

Тогда Данила вернулся за пацаном и просто вынес того на руках.

– Сын, – снова пробилось искажение в его мозг голосом отца, – Даня, ты что снова творишь? Ты меня снова подводишь! Всю жизнь ты не оправдывал моих надежд, человека из тебя не получилось, а теперь вот опять… Ты хоть раз можешь меня послушать? В конце концов, я умнее тебя и жизнь прожил. Я лучше знаю, что тебе делать. Иди назад. Я кому сказал?!

– С хамелеонами я теперь на «ты», искажения чувствую и «барин» меня не берет. Так вот, дорогой папа, что я хочу тебе сказать… Иди ты в задницу!

– Иди назад, – твердило искажение, – я кому сказал, иди назад!

– Я уже, наверное, и не человек даже, от Момента заразился хамелеонизмом, а ты и тут меня достал…

Данила понимал, что отец его не слышит и слышать не может, что спорит он с наваждением Сектора, но ситуация ему порядком надоела. Зато вот Прянин прекрасно слышал, что говорит Данила.

– Данила! Что случилось? Я могу помочь?

– Не, высовывайся, сиди тут… Пошло все в задницу! – с этим криком Данила положил Маугли в траву.

Голос отца смолк. Астрахан тяжело дышал, с него катился пот. Спасенные начали приходить в себя.

– Можешь выбираться, – разрешил Данила Прянину и сел на траву.

Затем подождал, пока все очухаются, выслушал многословные извинения Картографа, у которого разболелась голова, выпил воды и приказал:

– Идем вперед. Немного осталось. Картограф, бро… Миха, еще раз ошибешься – я тебя обратно отведу и «барину» на растерзание отдам!

– А я слышал голос бывшей супруги, – поделился Доцент. – Она, по обыкновению, смешивала меня с грязью. Надо сказать, в прошлом жена в этом преуспела, как и ее мать. Я уж и забыл – казалось, столько лет прошло…

– Я видел своих, – пожал плечами Маугли. – Они говорили, что я бросил их.

Картограф раскрыл рот, и Данила понял: сейчас последует долгое перечисление всех, кто обижал непризнанного гения джаза. Поэтому, сделав над собой усилие, он поднялся и объявил:

– Нам пора. Глубь не станет ждать.

Дыхание Глуби изменилось. И раньше недоброе, теперь оно казалось агрессивным, как жесткий ветер с моря. Выжигало душу, все человеческое, хорошее, сострадательное. Выжигало саму способность воспринимать мир.

Багряные краски, озноб опасности, пробиравший от близости сотен искажений, голоса зверей – все это давило, убивая волю к жизни.

Данила брел вперед, сутулясь и ловя отголоски хамелеонов, разбегавшихся при приближении отряда. Хамелеоны опасались не людей вообще, а конкретно Прянина, Маугли, Данилу и Картографа. Впрочем, в Даниле они готовы были признать своего и недоумевали: что он делает рядом с такими опасными тварями?

Одно существо, небольшое, намешавшее так много генотипов, что Данила не мог бы определить, от кого оно произошло, высунуло рыльце из кустов и тут же спряталось, обдав липким страхом: ты не наш, не наш, ты только претворяешься!

Ну, не ваш – и на том спасибо. Значит, в ближайшее время лишние конечности не отрастут, перьями не покроюсь и по лесам Сектора рыскать не начну…

Наконец впереди, за молодым сосняком, послышался плеск волн и еще сильнее запахло водой. До водохранилища осталось всего ничего – метров пятьдесят, сразу за лиственным леском. Предпоследний рубеж.

Они стояли рядом и молчали. Даже Картограф заткнулся.

– Что дальше? – спросил Данила. – Пустит нас?

– Пустит, – ответил Маугли. – Сердце пустит. Не чуешь?

Пожалуй, Данила чуял. Он хотел спросить, как они доберутся на Могилевский, придется ли строить плот, но понял: это не нужно. Сердце готово принять их, готово впустить, ведь с ними – Картограф, отмычка, вроде Марины.

Стена, отгораживавшая Глубь, исчезла для их отряда.

И расстояние больше не имело значения: достаточно войти в воду.

– Ладно. Сейчас вот передохнем – и пойдем. Главное, держитесь вместе. Картограф, готов? – тот кивнул, и Данила продолжил: – хорошо. Кому страшно, тот может остаться здесь. Я вас не заставляю. У меня тут, можно сказать, личное дело. И я не знаю, выживем ли мы вообще…

Острое чувство опасности бросило его на землю. Он упал прежде, чем осознал, что происходит. Над головой просвистела пуля, срезав листья прибрежных кустов.

– Всем лежать! – крикнул Данила и схватил автомат.

Великий Джа, что это еще такое?! Он отполз к сосне, несколько раз выстрелив в противника. Тот осторожничал и из-за стволов не высовывался. Прянин и Маугли залегли в осоке, их не видно, но трава для пули не помеха. Картограф сопел рядом. Очень неудобная позиция: враг в лесу, а отряд Данилы – на поляне, которая отлично простреливается.

– Я ж говорил, – подал голос Картограф. – Я Мародеру очень нужен. Так нужен, что он сумел за три дня до Глуби добраться. Он теперь это может, у него знания других людей…

– Заткнись! – рявкнул Данила. – Ползите сюда. Нужно прорываться в лес, пока враг один.

Не успел он договорить, как из лесу донеслось:

– Оружие на землю, вы окружены! Астрахан, прояви благоразумие. У тебя нет выхода.

Точно, Мародер, ларву ему в зад! И удалось же пробраться сюда! Хотя он много народа погубил, с его новообретенными знаниями и умениями это было, наверное, не так уж сложно.

«Только тебя сейчас не хватало, сволочь! » – мысленно выругался Данила. Руки сами навели автомат на источник звука. Мародер был где-то совсем рядом, в лесу, на расстоянии выстрела.

Но он не выстрелил в спину, хотя имел такую возможность.

Значит…

Одно из двух: или в Мародере взыграла тяга к театральным эффектам, или он преследовал иную, скрытую цель этим своим «вот мы и встретились».

Вопрос: какую? Ответ: отвлечение внимания.

И пока мы будем вести драматический диалог о неизбежности возмездия и повороте колеса кармы, люди Мародера, залегшие по всему берегу, соберутся здесь и перестреляют нас к чертям.

Хреново…

– Здравствуй, Мародер! – выкрикнул Данила и шепотом обратился к своим бойцам, залегшим рядом: – Уходим к водохранилищу. Ползком. По-тихому. Прянин – идешь первым. Картограф – постарайтесь не отстать. Маугли – замыкаешь, и без самодеятельности, понял? Дистанция – три метра. Наткнетесь на противника – огонь на поражение.

Прянин кивнул и деловито пополз вперед, угнездив СКС на сгибах локтей. Картограф пополз следом, но остановился и сказал:

– Там, если мне не изменяет память, на берегу Московского моря – хотя, конечно, какое это море, так, водохранилище, – была старая лодочная станция. Если она уцелела, мы можем…

– Да ползи ты уже! – прошипел на него Данила, и Картограф, заткнувшись, устремился за Пряниным. Маугли, хищно улыбаясь (вот ведь малолетний убийца! ) перемещался не ползком, а на четвереньках, благо рост и гибкость позволяли.

– Долг платежом красен! – прокричал Мародер из своего лежбища.

Видит он Астрахана или нет? И где его люди?

– Ты не выстрелил в спину мне, – продолжал Мародер, – я не выстрелил в спину тебе. Мы квиты. А теперь отдай Картографа, и, может быть, я сохраню тебе жизнь.

Заманчивое предложение. Но Данила предпочел воздержаться. Временной форы у Прянина было уже минуты полторы, пора начинать отвлекать внимание на себя.

– Ну так что, Астрахан?

– А можно подумать, бро… – задумчиво пробормотал Данила и, вскочив на ноги, выпустил короткую очередь из АКС-74У в сторону Мародера.

Тот застрочил в ответ из чего-то многозарядного вроде, пулемета, – по крайней мере, патроны Мародер не считал и не берег, паля длинными очередями скорее для острастки, чем рассчитывая попасть.

Данила, уходя с линии огня, еще два раза коротко огрызнулся и залег за поваленным деревом.

Эта эскапада дала ему понять, что люди Мародера – если они были, конечно, – обходили с левого фланга. Ведь не стал бы Мародер лупить из пулемета в сторону своих людей. Или стал бы? Да нет, бойцы ему нужны. В одиночку не справиться, уж он-то это должен понимать.

Словно подтверждая его догадку, мелькнула лысая блестящая голова. Мелькнула – и исчезла за стволом. Донеслись странные звуки – то ли шипение, то ли клекот, и утонули в треске ломающихся веток.

Лешие здесь, с Мародером?! Берут в клещи, пока группа Мародера идет наперерез Прянину и компании.

Надо их догонять.

Выудив из разгруза «лимонку», Данила на скорую руку соорудил растяжку возле своей последней лежки, привлек внимание еще парочкой одиночных выстрелов в Мародера и побежал за своими, на ходу меняя магазин.

Наемники Мародера тем временем открыли огонь по команде Астрахана – от водохранилища доносился треск автоматных очередей и отрывистый кашель СКС.