Леонид Ильич Брежнев 6 страница

– Ну что ж, вот мой самолет, – ответил я и обратился к экипажу: – Завтра у меня дела в городе, а вы повозите товарищей по бригадам. Где увидите людей, там и садитесь.

Летчики постарались. За день облетели не то два, не то три района. День выпал ветреный, болтанка была жуткая, актеры вернулись в город едва живые. Крючков, как человек бывалый, вполне держался, но женщинам пришлось туго. Я посмотрел на них и пожурил командира:

– Переборщил, видать, Николай?

– Что вы, они сами требовали. Выйдут из машины, полежат немного под крылом, потом выступят и опять – вези! Очень мужественные женщины…

Я поблагодарил актеров, но заметил, что они уже без утренней зависти смотрели на мой самолет. Случались дни, когда часами приходилось кружить над степью. Как‑ то командир экипажа сказал мне:

– Думаю, можно вас зачислять в пилоты. Налетали сто часов.

– А норма у летчиков?

– Сто двадцать.

– Ну, в пилоты мне еще рановато.

– Это как считать. Мы ж ненормально летаем.

– Как ненормально?

– Рабочая высота у нас какая? Сто метров. А сколько на бреющем ходим, чтоб выбрать площадку? Нет, в таких полетах полагалось бы час за два считать.

Мне нравился экипаж самолета – командир Николай Моисеев, второй пилот Мубин Абишев и бортмеханик Александр Кругликов. В каких только переплетах не побывала их маленькая машина – «комарик», как они ее называли. В степи, где бывает всего полсотни безветренных дней в году, небольшой самолет почти всегда неистово болтало. Да и на земле ему покоя не было: не раз, чтобы ветер не перевернул, не изломал наш «АН‑ 2», подгоняли груженые самосвалы и привязывали к ним самолет. Летать приходилось круглый год, часто не считаясь с погодой, порой нарушая инструкции. Садились после захода солнца и даже ночью, что на «АН‑ 2» категорически было запрещено. Но дела не согласовывались с инструкцией. Вечные мои спутники были, я убедился, отличными мастерами своего дела.

В ту пору многие летчики уже мечтали о больших скоростях, о дальних рейсах, о реактивных самолетах, наверное, думали об этом и мои пилоты. Но что делать, им досталась другая служба, и они терпеливо и честно ее выполняли. Только раз я видел их крайне озабоченными, даже напуганными. Случилось это, если не ошибаюсь, в совхозе имени Таманской дивизии. Мы прилетели в дальнюю бригаду. Был май, уже вовсю зеленели травы. Погода стояла ясная, внизу стелилась ровная, как стол, степь. Площадку в такой степи выбрать нетрудно. Сели, как мне показалось, спокойно. Однако едва заглох мотор, первый пилот, обычно выходивший из машины после меня, буквально кинулся к выходу:

– Извините…

Я вышел следом и увидел, как он торопливо шел по следу колес самолета, оставленному в траве, и что‑ то разыскивал. Наконец остановился, замахал руками, закричал, подзывая трактористов, работавших поблизости. Собралась толпа, я тоже подошел, и Моисеев, бледный и гневный, сказал:

– Смотрите!

В траве в полуметре от следа левого колеса лежала вверх зубьями борона. С воздуха он никак не мог ее заметить и увидел лишь в самый момент приземления. Дело могло обернуться печально. Я едва удержал летчиков, которые готовы были кинуться на бригадира и трактористов. Разумеется, те не могли знать, что именно на этом поле сядет самолет, но борону‑ то, как и все остальное после полевых работ, должны были убрать, а не бросать где попало. Этот случай наглядно показывает, что бесхозяйственность, расхлябанность всегда стоят на грани преступления.

Когда я уезжал из Казахстана, командир корабля, прощаясь, сообщил мне, что за два года полетов со мной он совершил 480 посадок в степи в самых разных местах. Сообщил с гордостью, и эта его гордость профессионала была мне понятна. Хорошо зная мастерство замечательного пилота, я и позже, будучи уже секретарем ЦК КПСС, когда приезжал на целину, летал только с Николаем Григорьевичем Моисеевым.

Итак, дела наши снова широко развернулись, был все время в пути, спал урывками, обедал где придется. И однажды в Целинограде почувствовал себя плохо. Очнулся на носилках. До этого меня один раз уже доставляли с сердечным приступом из Семипалатинска в Алма‑ Ату. Пришлось отлеживаться дома, отбиваясь от врачей, которые норовили упечь меня в больницу. Отшучивался: мол, к вам только попади – залечите. А главное, времени не было болеть. Целина нагромождала множество новых дел и забот – трудных, порой запутанных и всегда неотложных.

Битва за хлеб вступала в решающую стадию.

Хотел бы вкратце остановиться на нашей агротехнической политике на целине. Все ли было безошибочно в пашей работе? Нет, этого сказать не могу. Знали ли мы, что идем в зону особенно рискованного земледелия? Да, знали и готовились к этому заранее. Слышали ли предостережения ученых, что сплошная распашка может превратить степи в бесплодную пустыню? Конечно, слышали и учли. Агротехническая политика партии на целине сводилась, если сказать коротко, к тому, чтобы до минимума свести отрицательные последствия вмешательства человека в первозданную природу степи, утвердить здесь самую высокую культуру полеводства, а затем и создать систему земледелия, хорошо приспособленную к засушливой зоне. Но какой она конкретно будет, мы поначалу не знали и знать не могли.

Дорогу осилит идущий – есть такая хорошая восточная пословица. Еще до революции В. И. Ленин писал:

«Русский рабочий класс завоюет свободу себе и даст толчок вперед Европе своими полными ошибок революционными действиями – и пусть кичатся пошляки безошибочностью своего революционного бездействия».

Безошибочность бездействия – метко! Проще всего было оставить кладовую природы нетронутой, тут уж точно не будет просчетов. Но мы пришли в эти древние степи, глубоко веря в могущество человеческого разума. Убеждены были, что в ходе огромной, важной для народа работы на целине найдем средства сохранить плодородие земли. И с первых шагов эти новые средства искали.

Довольно быстро ликвидировали весеннюю предпосевную вспашку, имели в основном только майские и июньские пары в зябь, ввели посевы кулис, организовали снегозадержание, не упускали из виду надежный паровой клин, словом, делали все, чтобы решить главную задачу земледелия в засушливой степной зоне – сохранить влагу в почве. Разобрались и со сроками сева, хотя это было непросто. Сейчас никто на целине не сеет раньше второй половины мая, это стало азбучной истиной. А тогда… «Сей в грязь – будешь князь! » – повсюду повторяли эту старую, привычную присказку. На ранних сроках целинного сева настаивали и некоторые ученые.

Были, однако, другие точки зрения, и уже опыт первого года показал, что засеянные в мае массивы дали отличный хлеб. Что тут сказалось – свежая сила земли или поздние сроки сева? В 1955 году поздних посевов стало намного больше, и они явно лучше выдержали засуху. Казалось бы, все ясно, но споры продолжались, особенно трудно было убедить старожилов. В том же колхозе «Красноармеец» бригадир Николаев, угощавший меня вкусным хлебом, так закончил беседу на эту тему:

– Попробуем, конечно, но вы не представляете, как трудно будет удержать наших мужичков. Они ведь как увидят, что можно затащить борону на пашню, так сразу и сеют – бегом! Привыкли…

Как бы то ни было, а к весне 1956 года уже во многих новых хозяйствах ранний сев считался таким же чрезвычайным происшествием, как еще недавно поздний. Но прежние привычки еще сильно сказывались. Первый секретарь Есильского райкома партии Анатолий Родионович Никулин – отличный работник, ставший на целине Героем Социалистического Труда, – однажды рассказал мне в Москве, как один из директоров новые сроки сева у них все‑ таки нарушил.

– И кто, вы думаете, отличился? – Никулин назвал фамилию директора совхоза. – Первомай еще не отпраздновали, и вдруг влетает этот «чемпион» в райком: «Товарищ секретарь, совхоз сев закончил! » Рука у виска, сапогами по‑ военному щелк. Я аж в кресле подпрыгнул: «Дурья твоя голова! Зачем спешили? » Хотели, мол, быть первыми в районе. «Так ведь не будет у тебя хлеба‑ то! »

Так и вышло: район собрал по шестнадцать центнеров с гектара на круг, а «передовик» – всего по шесть. Дело давнее, товарищ работал после того случая, не жалея себя, потому и не называю его фамилии. Но как же неистребима эта привычка – отрапортовать, да обязательно первым, а там хоть трава не расти. Вот она, бывает, а не растет.

Замечу, что порой случается еще хуже: пахоту проведут хорошо, посеют в срок, а после на стадиях уборки, транспортировки, хранения, переработки теряют чуть ли не треть добытого. Борьба с потерями – это сейчас один из главных резервов в сельском хозяйстве. Вполне очевидно, что для сбережения уже произведенной продукции нужно значительно меньше усилий и средств, чем для ее производства. Значит, такой путь выгоден, отвечает курсу партии на повышение эффективности, а главное – отвечает интересам народа.

С особым уважением отношусь к людям, которые спокойно, без суетни и шума ведут свою линию в сельском хозяйстве, видя всегда конечную цель. Пересматривать на целине из агротехнических приемов приходилось многое. Например, не меньший интерес, чем сроки сева, представляла для нас глубина заделки семян. Не случайно, как оказалось, вся Кокчетавская область лучше других выстояла засуху 1955 года. Еще во время сева, будучи в совхозе «Ждановский», я заметил, что семена заделываются как‑ то непривычно глубоко. Секретарь обкома М. Г. Рогинец опять объяснил «один пустячок»:

– Наш агроном считает, что сеять надо на глубину не три‑ четыре сантиметра, как положено по целинным агроправилам, а на шесть или даже восемь.

– Да ведь так только кукурузу сеют. К сожалению, не запомнил фамилии того агронома, но объяснения его помню:

– Я, Леонид Ильич, еще в прошлом году имел опытные участки с такой глубиной заделки. Никакого сравнения! Секрет простой: верхний слой почвы здесь быстро высыхает, не успеет растение пустить корни, как почва сверху трескается и разрывает их. У нас же, пока просохнет земля, корни развиваются крепкие, берут нижнюю влагу, а там и дожди подоспеют.

Двое суток наблюдал я новый способ сева. Из «Ждановского» слетали мы с этим агрономом в «Черниговский», потом в другие совхозы, перестраивали сеялки, ползали в бороздах, до заусениц обдирали пальцы, проверяя, как ложатся семена… Действительно, когда задул суховей, посевы в этих хозяйствах дольше всех держались зелеными островами среди выгоревшей степи – дело было стоящее.

Теперь на целине в отличие от других мест семена заделывают на глубину до восьми сантиметров, это стало привычным агроприемом.

Так крупица за крупицей копился опыт. Но вместе с удачами появлялись новые беды. Предсказание ученых о возможности ветровой эрозии начало сбываться. Помню, как в Павлодарской области вместе с секретарями райкомов Д. А. Асановым и И. Ф. Кабурнеевым увидел первые смерчи над полями и песчаные переметы на дорогах. Грозной оказалась черная буря, дышать было тяжело. А вскоре полезли из земли еще и сорняки.

Все это побудило меня съездить в Курганскую область, в колхоз «Заветы Ленина» – к Т. С. Мальцеву. Терентий Семенович показал ровные, без единого сорняка посевы пшеницы, а потом стал рассказывать. Этот человек обладает большой силой убеждения, секрет которой – в многолетнем опыте, народной мудрости и преданности земле. Говорил коротко, афористично:

– Отвальный плуг – главный враг степного земледелия. Мою систему стоит у вас примерить. Но, может, придумаете что‑ нибудь покрепче, поновей?

– Максимально уменьшить количество обработок почвы! Поднимайте целину, но потом как можно меньше ее трогайте.

– Пары – вот главное условие степных урожаев. Не получите хлеба, если останетесь на целине без них.

– Сорняки пошли? Следовало ожидать. Пока кое‑ где уже получают заовсюженную пшеницу, а потом получат и запшениченный овсюг. Иные растерялись: дескать, силен овсюг, что с ним делать? А он сорняк, наоборот, хлипкий. Он силен, когда хозяева плохи. Хорошо, что позже сеете. Подождать надо, спровоцировать овсюг и уничтожить. Потом уж сеять. Нервы надо крепкие иметь. У кого нервы слабые, тому в полеводстве делать нечего…

Многое стало мне ясно. Но коли так, спросит читатель, то почему полезный опыт не распространялся мгновенно по всей целине? Отвечу: есть более страшный враг для земли, чем плуг и сорняк, – это навязывание ей всевозможных «рекомендаций». Слишком много их было и слишком дорого они стоили стране, чтобы не понять: команды сельскому хозяйству по самой его природе противопоказаны. И хотя, сознаюсь, очень хотелось порой «ускорить» и «нажать», я себя от этого удерживал. Надо было дать людям самим во всем разобраться, чтобы выработался коллективный опыт.

Разумеется, просил журналистов шире освещать достижения лучших совхозов, организовывал семинары, проводил совещания в ЦК. Важнейшим делом мы считали развертывание сети научных учреждений, ставили перед ними задачу изучить отечественный и мировой опыт, найти надежные методы борьбы с эрозией почвы. Не могу не сказать о большой работе ученых во главе с А. И. Бараевым, ныне лауреатом Ленинской премии. Помню, как настойчиво он доказывал важность «малого орошения» – паров. И не случайно почвозащитная система земледелия родилась впоследствии именно на казахстанской целине.

Пары мы старались всячески отстаивать. Приведу один любопытный документ. В моем кабинете шло совещание специалистов, было это 9 июня 1955 года, в самую засуху. Жара стояла страшная, горели поля, а разговор приходилось вести о будущем – о плане развития сельского хозяйства Казахстана на целое пятилетие. Вот часть стенограммы, показывающая, как ставился тогда вопрос:

«Тов. Мельник (министр сельского хозяйства республики): Теперь о севообороте. В связи с вводом миллионов гектаров целинных земель нам предстоит большое количество пашни отводить под пары. Три года мы обязаны и будем эти новые земли засевать пшеницей по пшенице, но на четвертый год начнем их пропускать через пар. Если пропускать лишь по полтора миллиона гектаров в год, как это предлагается, то к 1960 году мы внедрим пары лишь на шестой части всей пашни. С точки зрения агротехники, это очень плохо. Даже если мы до 1960 года найдем еще миллиона два гектаров целины для расширения пашни, все равно нам необходимо несколько уменьшить в нынешних расчетах на 1960 год количество пашни под зерновыми. Только так мы можем обеспечить культурное ведение земледелия. И сделать это надо во что бы то ни стало. Иначе мы землю покалечим в первый же оборот.

Тов. Брежнев: Кто спорит с этим?

Тов. Мельник: Спорит постановление ЦК Компартии Казахстана и Совета Министров республики, где записана другая цифра по зерновым. Речь идет о том, чтобы изменить это ранее принятое решение, ибо, когда оно вырабатывалось, многое мы не могли еще точно учесть.

Тов. Брежнев: По парам надо бы все более ясно изложить. Я вижу, что мы зашли в известный тупик. Это в связи с тем нашим постановлением?

Тов. Мельник: Да, оно нас связывает.

Тов. Брежнев: Надо исходить из хозяйственной целесообразности. Должен быть серьезный, трезвый расчет, продиктованный условиями ведения хозяйства. Уже сейчас чувствуется, что мы должны залезать в зону меньшего увлажнения, на земли худшего качества. Думаю, условно можно принять, что еще пару миллионов гектаров мы найдем. Но как быть с валовым сбором? Не много ли вы берете под пары?

Тов. Мельник: Нет, немного. Все взвешено, согласовано с областями.

Тов. Арыстанбеков (зам. министра совхозов республики): Надо довести количество паров до 16–18 процентов, тогда мы сможем выдержать предложенные задания.

Тов. Брежнев: И все же что получается? Если мы в среднем по республике станем иметь, скажем, 17 процентов паров, то необходимого валового сбора не будет? Учтите, в отношении валового сбора Казахстан находится в исключительном, особом положении. За этим партия, правительство будут строго следить. Крутить то так, то этак мы не можем. Пары необходимо иметь, но сколько? Сколько их было до начала освоения целины?

Тов. Андрианова (начальник управления науки Министерства сельского хозяйства республики): В 1940 году было 18 процентов. Для нашей зоны пары – это основа земледелия. Кроме того, хочу сказать о многолетних травах. Я имею в виду районы, подверженные ветровой эрозии. Там мы должны пойти на севооборот с более длительной ротацией и ввести травы как закрепитель почвы. В расчетах этот момент не учитывается. Надо наряду с мальцевским севооборотом иметь и севообороты с многолетними травами.

Тов. Брежнев: Дело хорошее… Но какая люцерна будет в этом году, скажем, у павлодарцев? Ни трав, ни закрепления.

Тов. Андрианова: Там травами не занимаются, а придется. Иначе в области эрозия будет такой, какой она нигде не была. Ветровая эрозия станет у нас страшным бичом, если уже сейчас не начнем защищаться. Эти меры следует отразить в наших планах и расчетах на пятилетие.

Тов. Брежнев: Согласен с вами. Очевидно, в нашей записке в ЦК КПСС и в правительство надо прямо указать, что производство зерна в республике достигнет такого‑ то уровня и затем остановится на нем. Это вполне понятно. Мы освоим за два года 18 миллионов гектаров, три года будем сеять пшеницу по пшенице, а дальше так не может продолжаться. То, что мы записали ориентировочно раньше, это была волевая цифра, это было наше пожелание. В дальнейшем мы сможем подняться до намеченного рубежа путем дополнительного ввода целинных массивов, а не путем хищнического использования земли.

Тов. Мельник: Времени для составления записки осталось мало, всего два‑ три дня.

Тов. Брежнев: Пусть секретарь ЦК Фазыл Карибжанович Карибжанов возглавит это дело, соберет у себя всех вас, и готовьте страницу за страницей день и ночь.

Тов. Мельник: Тогда придется министерство закрыть на замок.

Тов. Брежнев: Это такая работа, которая стоит всего чего хотите. Сделайте записку короткой, легко читаемой. Только цифры и выводы. Не усложняйте, не мудрствуйте, все должно быть четко и ясно».

Записка была составлена и послана в Москву. Время показало, что наши расчеты были верны.

В феврале 1956 года на XX съезде КПСС я мог с гордостью доложить партии, что дело подъема целины увенчалось успехом. За два года посевные площади в республике были доведены до 27 миллионов гектаров. Под зерновые отводилось 23 миллиона, из них 18 миллионов гектаров под пшеницу – вчетверо больше, чем до освоения новых земель. От имени всех целинников я заверил съезд, что Казахстан может давать по миллиарду и больше пудов зерна.

Не считая, однако, что все завершено и сделано, что все трудности уже позади, далее сказал:

– Партийная организация Казахстана учитывает, что теперь, когда в республике посевные площади доводятся до 27 миллионов гектаров, главным нашим резервом в дальнейшем увеличении производства зерна является повышение урожайности. Здесь у нас имеется еще много недостатков. В связи с освоением целинных земель неотложным делом является разработка системы ведения хозяйства с учетом местных особенностей каждого колхоза и совхоза, чтобы обеспечить наилучшее использование земель и сохранение плодородия почвы. Это большая и сложная работа. Мы просим, чтобы Академия наук СССР, Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени Ленина, Министерство сельского хозяйства и Министерство совхозов СССР помогли нам в этом важном вопросе, с тем чтобы великое дело освоения целинных земель успешно довести до конца.

В 1956 году пробил звездный час целины. Урожай в казахстанских степях был выращен богатейший, и вместо обещанных 600 миллионов республика сдала государству миллиард пудов зерна. И я был по‑ настоящему счастлив, когда в том году Казахстану вручили первый орден Ленина за первый миллиард пудов целинного хлеба. За тот самый первый миллиард, создавший прочный авторитет целине, который потом не смогли уже поколебать ни удары стихии, ни волевые решения, усугублявшие действие этих ударов.

К сожалению, мне не удалось увидеть самому тот богатырский урожай, в который было вложено столько сил. На XX съезде я вновь был избран секретарем ЦК КПСС.

Вечером в гостиницу «Москва», где остановился тогда, зашли поздравить меня Кунаев, Сатпаев, Журин, Макарин и другие казахстанские товарищи. Расставание вышло суматошное, доброе и какое‑ то печальное. Они уже торопились домой, я думал о новой работе. Но, хочу сказать, грустно было прощаться с друзьями, с полюбившейся степью, с дорогими и близкими мне людьми – целинниками.

К счастью, расставание это оказалось для меня недолгим. Целина, ставшая в моей жизни столь дорогим и важным периодом, всегда волновала, тянула меня к себе. И вот после некоторого перерыва, связанного с другой моей работой, я вновь вернулся к заботам целины. И одним из многих моих дел на посту Генерального секретаря ЦК КПСС была поддержка почвозащитной системы земледелия на целине, разработанной советскими учеными во главе с А. И. Бараевым. Теперь эта система внедрена, и она защитила целину от ветровой эрозии. Мы сумели в короткие сроки применить ее на огромной территории, в том числе и в других степных зонах страны, подкрепив рекомендации науки технической вооруженностью.

Я постоянно занимаюсь целиной и сейчас, часто бываю в Казахстане и могу сказать, что вижу теперь там воплощенной в жизнь свою мечту и мечту сотен тысяч целинников.

Безусловно, в целинных степях сделано еще далеко не все, резервы остаются огромными. Но это особый разговор. Я же хочу сказать об уже достигнутом, которое и радует, и впечатляет.

Подъем целины в Казахстане явился не только крупнейшей, но и экономически выгодной акцией. Приведу цифры, доказывающие это. Казахстан продал за минувшие двадцать четыре года государству более 250 миллионов тонн зерна – это 15, 5 миллиарда пудов! Вместе с тем с 1954 по 1977 год включительно все затраты на сельское хозяйство республики – подчеркиваю: на всю отрасль, а не только на целину – составили 21, 1 миллиарда рублей. А налога с оборота от продажи хлеба за эти годы получено 27, 2 миллиарда рублей, то есть страна получила 6, 1 миллиарда рублей чистой прибыли. При этом надо иметь в виду, что в казахстанских колхозах и совхозах общая стоимость основных и оборотных фондов составляет сегодня 15 миллиардов рублей. Итак, все труды и затраты в максимально короткий срок окупились и дали прибыль. Вот с каким хорошим результатом выиграно самое впечатляющее в хозяйственной истории человечества сражение за хлеб! Богатырской оказалась древняя степь. Преображенная трудом человека, она придала устойчивость всему нашему сельскому хозяйству, обеспечила гарантию получения зерна в необходимых размерах. И эта земля набирает силу.

Поднимитесь на самолете над степными просторами. Вы увидите не только хлебные нивы, но и ленты асфальтированных дорог, поселки, железнодорожные пути, линии электропередач, корпуса элеваторов, крупные заводы, фабрики, города. Все это вызвал к жизни в бывшем ковыльном краю могучий целинный хлеб.

Вспоминаю, например, каким был Акмолинск, когда впервые его увидел. Низкие глинобитные домики, узкие улицы, восемьдесят тысяч жителей… А теперь? В городе, получившем имя Целиноград, втрое больше народу, он едва ли не весь обновлен, перестроен, в нем десятки промышленных предприятий, четыре вуза, пятнадцать техникумов, где только за три последних года подготовлено свыше двадцати тысяч специалистов.

Целина дала мощный толчок развитию производительных сил Казахстана, росту его экономики, науки, культуры. Появились крупнейшие промышленные узлы, выросло девяносто новых городов, в том числе известные всей стране Рудный, Экибастуз, Ермак, Кентау, Аркалык, Шевченко. Республика добывает и производит уголь и нефть, чугун и сталь, цветные металлы, минеральные удобрения, новейшие станки, машины, тракторы. И никого уже не удивляет, что в некогда отсталом Казахстане пущен реактор на быстрых нейтронах.

В созвездии братских республик ныне еще ярче засияла звезда Казахстана. Развитие республики шло годами и пятилетиями, но обсуждалось все, задумывалось, «заваривалось» значительно раньше. Многие черты современного облика этой земли наметились уже тогда, почти четверть века назад, когда в моем кабинете в ЦК все чаще собирались ученые, изыскатели, плановики, проектировщики, что также требовало внимания, времени и сил.

Надо ли говорить, как я счастлив теперь, видя: образовался в этом краю гигантский аграрно‑ промышленный комплекс, влияние которого мощно сказалось на развитии всей экономики страны. А целинная эпопея на этой земле еще раз показала всему миру благороднейшие нравственные качества советских людей. Она стала символом беззаветного служения Родине, великим свершением социалистической эпохи.