Федерико Моччиа 10 страница

Дальнейшие события развиваются стремительно. Каждый, перекрикивая друг друга, спешит сообщить мне великие новости.

– Слушай, ты ведь не знаешь… Джованни расстался с Франческой. Ты даже не представляешь, что она ему устроила: завела шашни с Андреа, его другом. А тот набил ему морду. Ну и времена! А, вот еще супер‑ новость: Алессандра Феллини наконец‑ то дала! Давиду. Теперь его называют «мистер Капля». Знаешь, почему, Стэп? Он четыре года капал ей на мозг, как в китайской пытке. Весной, летом, в горах, на море… он везде за ней ездил. Подарки, сувенирчики, билетики. Он заслужил награду или нет? И она его наградила! Она дала ему. Но теперь, после того, как это случилось, она отрывается будто на Олимпийских играх. Награды получают все!

– Понятное дело, ей же надо наверстать упущенное.

– Бог мой, какие же вы злобные, – Карлона пытается защитить Алессандру из женской солидарности.

– Однако это правда… Но все же право первой ночи заслужил мистер Капля.

– Да уж, первый всегда остается первым.

Гуидо Балестри берет инициативу рассказа в свои руки.

– Это был чудный подарок для Капли: наконец‑ то она впустила его в свою влажную пещерку, задернутую паутиной, – все смеются. – А потом Давид пришел к нам и всенародно рассказал о своих подвигах…

– Да ладно!

– Клянусь тебе. Он всем сказал, что ей безумно понравилось.

– Да ты что?

– Правда.

– Понятно, он четыре года подъезжал… и, в конце концов, если девушка дает, так уж на полную катушку!

– О, все слышали, как она выла на луну. Похлеще той Ласси из «Поросят»[22], помнишь?

– А как же. Классный фильм.

– Давид в этом плане хорошо стоит.

– Да, не только он стоит, но и у него стоит! Во всех смыслах. Да уж, в те далекие времена Давид бы сделал Голиафа! [23]

Над этой шуткой почти никто не смеется. А Джин – смеется. Это уже неплохо. Так оно дальше и продолжается – с шутками, рассказами, смехом.

Я смотрю на компанию – все едят. Ничего не изменилось. Та же картина. Заглатывают все подряд – едва блюда появляются на столе, тычут вилками в колбасу, ветчину, салями. Отправляют ломтики в рот, не переставая болтать, специально оставляют их свисать до самого подбородка. Приносят сосиски‑ гриль. Все расхватывают шампуры на лету. Сосиски и перчики, нанизанные на шампуры, еще дымятся – все это превращается в ароматные шпаги в отчаянной схватке между Скелло и Лукконе. К этим двоим присоединяется Хук и битва продолжается. Слышится стук железа о железо, изредка приглушенный свежеподжаренным мясом. Скелло делает выпад, но Лукконе парирует. Сосиска слетает с шампура. Правой рукой Джин ловит ее на лету – отличная реакция! – и откусывает от нее добрый кусок, хотя она еще такая горячая.

– Ну и ну! Видали, как ловко? Правда же, похоже, как в фильме, ну, в этом… не могу вспомнить….

– Да, точно, что‑ то мне это напоминает, сцену из фильма, да, но что за фильм…

– Сейчас скажу… Это история о проститутке, точнее, это сказка про проститутку.

Тут в разговор вступает Лукконе, как обычно со своим тяжелым юмором:

– Точно, это Белоснежка и семь засранцев.

Джин смотрит на него брезгливо, скривив рот, в котором только что окончательно исчезла сосиска.

– Вечно ты с непристойностями… Это «Красотка», ну с этой, с Джулией Робертс.

– Короче, ты помнишь?

Неожиданно память уносит меня в прошлое. Я с Баби, Хук и Сицилиец почему‑ то все вместе сидим в кино. В конце первой серии Хук и Сицилиец уходят.

– Какого хрена? Вы что, с ума сошли?

– Да, мы пошли.

И тогда я смог, наконец, взять руку Баби в свою и держать до конца фильма, а она клала мне в рот попкорн.

– Да, я помню.

Но не рассказываю ей детали своего фильма.

– Помнишь, там есть сцена, когда официант на лету хватает улитку, которую Вивьен, так там звали Джулию Робертс, хотела съесть. А она соскользнула с тарелки.

– Конечно, помню. Хотя директор гостиницы так долго ее обучал.

– Вот видишь, ты помнишь? Стэп притворяется грубым, а в глубине души – он очень нежный!

– Где‑ то совсем глубоко.

– А мне нравится копать. К чему спешить? В детстве я мечтала стать археологом. А потом… Потом я поняла, что страдаю клаустрофобией и никогда не смогу войти в пирамиду.

– Короче, тебе больше нравится быть сверху, чем снизу.

– Вот опять. Ничего получше придумать не можешь?

– Подожди‑ ка, я попробую, – я упираю голову в согнутые руки, как будто пытаясь сконцентрироваться. Потом кладу руки на стол и улыбаюсь ей:

– Нет, мне очень жаль, но ничего лучше не получается.

И в этот момент – пум! В Джин летит кусочек мокрого хлеба и попадает ей в лицо. Крошки обсыпают ей щеки и волосы. Я не могу сдержать смех. Лукконе извиняется с другого конца стола.

– Ой, блин, ой, прости, это я в Стэпа хотел попасть.

– Значит, глазомер у тебя ни к черту.

Джин потирает покрасневшую и все еще мокрую щеку.

– Ты сделал мне больно… вот видишь!

Это прозвучало как сигнал к бою. Все принялись кидаться мякишами. Поднялся гомон, а Скелло, как будто этого было мало, вытащил маленький плеер и включил его одним щелчком.

– Когда идет битва, не помешает хороший саунд‑ трек.

Не успевает он это сказать, как прямо в его плеер «Aiwa», на котором звучит «Hair», попадает кусок сосиски. Все начинают танцевать, прямо за столом, размахивая руками над головой и уклоняясь от летящих кусков. В этот раз Джин прямо в лоб попадает картошка фри, она в бешенстве вскакивает. Ну вот, думаю я, сейчас она по‑ настоящему выйдет из себя. Но она поступает иначе. Она поступает наилучшим образом из всех, какие только можно вообразить. Она встает ногами на стул и… изображает легендарного Трита Уильямса из «Hair». Потом одну ногу ставит на стол и продолжает, и идет шаг за шагом… Джин продвигается, танцуя, волосы падают ей на лицо, она их откидывает назад, снова открывая лицо. Улыбается, делает чувственные движения, потом снова становится серьезной. И очень красивой. Неплохо, черт возьми. И все начинают ей подыгрывать. При каждом ее шаге сдвигают опустевшие тарелки, вилки и стаканы. Хук, Лукконе, Скелло. Даже девушки в этом участвуют. Все убирают то, что стоит перед ними на столе. Они делают вид, что потрясены этой экстравагантной Джин, прямо как гости за тем длинным столом в «Hair»[24]. Джин танцует – просто сказка. А вот Скелло, как обычно, все портит. Он залезает на стол и начинает танцевать сзади Джин. Неловко и не попадая в такт. Выбрасывает ногу вправо. Потом – влево. Подружка Хука не успевает убрать перед ним тарелку. Стоптанный «Кларке» бьет со всей силы в край тарелки и она летит со скоростью света… прямо в цель. Как будто посланная мастером штрафного удара Ди Канио[25]. И летит она прямо… в лоб подруги маляра. Та падает со стула. Подносит руки к лицу начинает вопить как недорезанная, перекрывая все звуки. В том числе и плеер Скелло. С вытаращенными глазами выбегает Вит.

– Мать вашу, вы что, с ума сошли? Синьора, с вами все в порядке?

Витторио осматривает пострадавшую. Ничего серьезного, или почти… В общем, крови нет. Только шишка большая, вот справа. Неожиданно вырос ничем не оправданный рог, или справедливый.

– Кто это сделал? – это маляр.

– Ну какая разница – кто? – Иногда Скелло очень даже попадает в такт, особенно, если дело его касается.

– Это случайность, несчастный случай.

– Да, и произошел он с тобой.

Вит встает между ними, пытаясь остановить маляра.

– Ну, давайте не будем. Лучше не надо.

– А ты что тут делаешь? Хочешь мне еще лимончелло предложить? Знаешь, что я сделаю с гноим лимончелло? Залью его тебе и задницу.

– Ну, если так, тогда конечно.

Маляр с разбега пытается схватить Скелло; тот, все еще стоя на столе, начинает пятиться. Он падает назад, пробивает ногой сиденье плетеного стула и сползает на пол.

Маляр воодушевляется и бежит вокруг стола. Скелло лежит на полу с ногой в сиденье и никак не может встать. Маляр, вступившийся за свою подругу, разбегается, чтобы дать ему ногой в лицо. Возможно, так он хочет с ним рассчитаться. Но у него ничего не получилось. Маляр взлетает от сильного удара сзади. Лукконе разворачивает его в воздухе и тот опускается на ноги чуть в стороне.

– Слушай, хватит. Это и вправду был… несчастный случай.

– Да…

Тут вступает Хук.

– Извини, но сейчас тебе лучше бы положить немного льда на лоб твоей подруге.

– Положи себе этот лед в одно место.

– Ну, если так, тогда ты не оставляешь мне выбора. Только потом не говори мне, что я переборщил.

Хук смеется, маляр ничего не понимает, он хочет что‑ то сказать, но Хук наносит удар. Очень быстро. Хрясь. А Хук заметно вырос. Должно быть, много тренировался, пока меня не было. Маляр с удивительной скоростью улетает назад. И валится прямо на стул, тот падает, и он растягивается на полу. Тут поднимается крик. Какие‑ то мужчины в глубине зала встали из‑ за столов. Одна дама достает телефон и начинает звонить. Пора делать ноги. Мы понимаем друг друга без слов. Лукконе, Хук, Яхтсмен, Балестри, Цурли, Бардато вытаскивают из‑ за стола девушек.

– Блин, я съесть ничего не успела.

– И я.

– Ну же, будь умницей, потом я тебя угощу мороженым у Джованни.

– Да знаю я, что там подают. Трубочки, набитые одним кремом.

Все смеются, даже Скелло удается высвободить ногу из сиденья, но тут вдруг снова появляется маляр, который наконец‑ то понял, что происходит. Я поймал руку Джин и стаскиваю ее со стола. Она чуть не упала: я поймал ее на лету.

– Что случилось?

– Пока ничего, но лучше убраться отсюда.

– Подожди… куртка. – Она возвращается к с гулу, хватает курточку Levi’s и мы идем к выходу.

– Чао, Вит, извини, мы тут попраздновали немного.

– Да уж, попраздновали… всегда у вас так. Я вам попраздную!!!

Кажется, что он сердится, но на самом деле, он, как всегда, веселится. Он стоит в дверях. Смотрит, как мы с шумом выбегаем. Скелло подпрыгивает, и выставив ноги в сторону, бьет ногой о ногу а ля Джон Белуши, остальные смеются, Лукконе и Бани тибрят какую‑ то еду с чужих столов: брускеггу, кусок колбасы. Балестри идет как‑ то медленно, у него остановившийся взгляд: перепил или еще что‑ то. Но и он улыбается и разводит руками в стороны, как бы говоря: «Ну, вот такие они». Хотя и сам он «такой вот». Скелло на лету выхватывает кусок курицы из рук одной синьоры, которая уже поднесла его ко рту. Та закусила губу и стучит разгневанно по столу.

– Это невозможно! Самый лучший кусочек! Я его напоследок оставила!

Вит, допивающий вино из бокала, прыскает от смеха и опрокидывает его на себя. В этот момент мы с Джин проходим мимо, и не желая отставать, я ворую у синьоры картошку. Откусываю половину:

– Вкуснятина, еще горячая, нежная, такую только Вит делает, он сам ее режет, и никогда не покупает заморозку. Держи.

Даю оставшуюся половинку Джин.

– И не говори потом, что я не угостил тебя обедом.

И мы, держась за руки, убегаем за остальными… Джин трясется от смеха, во рту у нее – половинка картошки фри.

– Горячая…

Жалоба ее притворна – она смеется как сумасшедшая. И бежит – волосы развеваются над темной курткой. И в эту минуту, среди ночи, в голове у меня одна‑ единственная мысль. Я счастлив, что сегодня на заправке она меня обнесла на двадцать евро.

Позже в машине.

– Твои друзья немного с приветом, но симпатичные. Иногда нам, женщинам, приходится проводить время с какими‑ то дохляками.

– Нам, женщинам… кому это – нам женщинам?

– Ну ладно, иногда мне приходилось проводить время с какими‑ то дохляками. Так лучше?

– Немного.

– Хорошо. Тогда мне надо было бы сказать: «Какие у тебя фантастические друзья! ». Так лучше?

– Фантастические. Какое ужасное слово. Похоже на название какого‑ нибудь фильма. Еще скажи – эпические!

Джин смеется:

– О’кей, туше. – Потом смотрит на меня и морщит брови. – У‑ упс, прости. Ты ведь по‑ французски не понимаешь?

– Как это не понимаю. Туше, туше, это значит… – И резко поворачиваю машину. Она падает прямо мне в объятия. Ее грудь у меня в руках. – Вот что значит туше, правильно?

Она снова пытается дать мне пощечину, но на этот раз я проворнее ее и парирую удар.

– У‑ упс, прости. То есть, пардон! Я совсем не хотел тебя «тушировать», но tu es trè s jolie[26]! Ну, как мой французский? Вот мы и приехали. Не знаю, как это сказать.

Я выхожу из машины. Джин сердится.

– Удовлетвори мое любопытство: если твои друзья такие из себя эпические, то почему же ты проехал место встречи, сделав вид, что ты их не увидел?

Блин. Вот заноза. Все замечает. Я поворачиваюсь к Джин вполоборота и иду к мотоциклу. И тут же чувствую острую боль в животе.

– А это, если ты и не знаешь, называется томбé, то есть упавший и проигравший, придурок!

Джин заскакивает в машину, резко заводит мотор и на двух тысячах оборотов срывается с места. Я бегу к мотоциклу. Пара метров и я у цели.

* * *

– Нет, вы только посмотрите на него! Да пошел он в задницу. Что он о себе воображает? Ну, положим, его зовут Стэп, и что из этого? Какого черта… да, он легенда, но для кого? Для своих друзей. Эпических друзей, как он их называет. И что дальше?

– А дальше то, что он тебе нравится.

Я с детства любила представлять себя в двух лицах: Джин‑ 1 – мстительница, а Джин‑ 2 – умница. Так я их называла. Первая, Джин‑ 1, мстительница – Сильвия. Между прочим, в детстве у меня была подруга, которую так звали, и я с удовольствием позаимствовала у нее это имя. Вторая Джин – умница, – Плачида, она романтичная и уравновешенная. И Сильвия с Плачидой вечно обсуждают все, что со мной происходит.

– Да, он мне нравится. И что из этого?

– Тогда ты ошибаешься.

– Объясни поточнее, что ты имеешь в виду.

– О’кей, он мне очень нравится! Мне нравятся его короткие волосы, его чувственные губы, его добрые и веселые глаза, его руки… Ах да, мне безумно нравится его чудная большая задница.

– Какая же ты злая.

– Ой, только не надо меня лечить.

– Ах, вот как?

– Да, вот так.

– Ну, если он тебе так нравится, объясни мне, зачем ты утащила у него ключи от мотоцикла?

– Потому что никто не имеет права хватать меня за грудь, без моего разрешения. Ясно? А Стэп, этот легендарный, даже эпический, такого разрешения не получал. И эти чудные ключи я сохраню как память.

– Я уверен, сейчас ты думала обо мне.

Черт, это же Стэп. И он на мотоцикле – как ему удалось уехать?

– Остановись и припаркуйся, иначе я разнесу вдребезги твой драндулет.

Наверное, он соединил провода, вот черт. Я торможу и останавливаюсь. Если он так быстро справился и поехал – пусть он и не легенда, но шустрый точно.

* * *

– Ну что? Молодец, очень весело.

– Что именно?

– Ах ты еще и дурочку разыгрываешь? Ключи.

– Ой, извини, я только сейчас заметила. Знаешь, наверное… Да, точно, ты просто ошибся курткой и положил их в мою.

Я беру ее за воротник.

– Нет, Стэп, клянусь, я только сейчас заметила.

– Не надо мне твоих клятв… Врунья.

– Ну, может быть, я их по ошибке взяла…

– По ошибке ты сильно ошиблась. Ты взяла у меня ключи от дома.

– Правда?

– По‑ твоему я вру?

– Быть того не может.

– Может. – Я отпускаю ее. – Ты лицемерка.

– Не называй меня лицемеркой.

Она достает ключи из кармана и с силой кидает их в меня. Я делаю шаг в сторону и ловлю их.

– Дешовка, ты даже попасть в меня не можешь. Давай, лезь в машину, я провожу тебя до дома.

– Не беспокойся.

– Да нет, я беспокоюсь. Ты представляешь опасность.

– Что ты имеешь в виду?

– Снова проткнешь колесо, кто‑ нибудь тебе поможет его поменять, ты, как настоящая лицемерка, плохо кончишь, а последний, с кем тебя видели, – это я.

– Ах, вот что тебя беспокоит?

– Всем известно, что я изо всех сил стремлюсь к спокойной жизни. Все, не доставай меня, садись в машину и поехали.

Джин фыркает и садится в машину. Заводит мотор, но прежде чем тронуться, опускает окошко.

– Я знаю, зачем тебе это.

Подъезжаю к ней.

– Да? И зачем же?

– Чтобы узнать, где я живу.

– На этой колымаге номер – Roma R24079. Я за десять минут могу узнать твой адрес с помощью своего друга из Управления. И ехать никуда не надо. Давай, двигай, самонадеянная лицемерка!

* * *

Я резко срываюсь с места. Блин. Стэп знает мой номер наизусть. Я сама еще не могу его запомнить. Через минуту он уже позади меня. Я вижу его в зеркало заднего вида. Ну и тип. Он едет за мной, но близко не приближается. Странно, он осторожный. Никогда бы по нему не сказала. В общем, я его совсем не знаю. Да‑ а…

* * *

Постепенно сбавляю скорость и держусь подальше. Я не хотел бы, чтобы Джин выкинула какую‑ нибудь шутку, например, резко тормознула. Это самый лучший способ вывести мотоциклиста из строя. А потом сказать ему: ты не держал дистанцию. Корсо Франча, пьяцца Эуклиде, виа Антонелли. Ну и несется эта лицемерка. Не останавливается ни на одном светофоре. На всей скорости проезжает мимо Посольства. Обгоняет машины, стоящие на светофоре, едет дальше, поворачивает, не мигая поворотником, направо, потом налево. Один полоумный гудит ей, но поздно. Виа Панама. Останавливается чуть не доезжая пьяццале делле Музе. Джин паркуется в один прием, вклинившись между стоящими машинами, не коснувшись их. Грамотно и четко. А может, просто случайно так получилось?

– Эй, ты здорово маневрируешь.

– Ты остального не видел.

– Интересно, бывает так, чтоб ты в ответ не отпустила шуточку?

– Хорошо. Спасибо за ужин, я чудесно провела время, ты был просто чудо, твои друзья – фантастические, пардон, эпические. Извини за путаницу с ключами и спасибо, что проводил. Так годится? Ничего не забыла?

– Нет. Не пригласишь к себе?

– Что‑ о‑ о? И речи быть не может. Я не приглашала к себе даже своих парней, а ты хочешь, чтобы я пригласила тебя, незнакомого человека? Еще чего!

– А что, у тебя они были?

– Парни?

– Да, кто же еще?

– Куча.

– И как только они тебя переносили?

– Они были сильны в математике. Они подсчитывали плюсы и минусы, и в сумме получалось, что положительных качеств у меня больше, чем отрицательных. Но ты, увы, в математике не силен.

– С этим предметом я, действительно, не дружил.

– Вот именно. И теперь с цифрами у тебя проблемы… Добрый вечер, господин Валиани…

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, с кем она здоровается. Сзади никого нет. И тут слышу звук захлопнувшихся ворот. Поворачиваюсь обратно: Джин стоит по другую сторону решетки, которая еще дрожит. Ворота закрылись. Ну и ловка же она.

– Хоть ты и эпический, а попался на ерунде.

Джин бежит к входной двери. Шарит в кармане. Ищет ключи. У меня уходит секунда на то, чтобы просунуть руку между прутьев, щелкнуть замком и, открыв решетку, махнуть к ней – а она по‑ прежнему безрезультатно ищет ключи в кармане. Подбегаю сзади и обнимаю ее. Она выкрикивает. Я держу ее крепко.

– Ты играла в детстве в прятки на счет? До трех не досчитала, а я уже тебя поймал. Теперь ты моя.

Ее волосы вкусно пахнут. И запах не сладкий, – ненавижу сладкие духи. Они пахнут свежестью, радостью, весельем. Джин пытается высвободиться, но я ее не отпускаю.

– Если ты не приглашаешь меня наверх, давай познакомимся поближе здесь.

Она пытается стукнуть меня каблуком по стопе, но я быстро расставляю ноги шире.

– Тихо… Эй, я же не делаю тебе ничего плохого. Я даже руками тебя не трогаю. Только обнял, и все.

– А я тебя не просила.

– Ты думаешь, в таких случаях надо просить: «Ну, пожалуйста, обними меня»? Джин, Джин… твои многочисленные парни так говорили?

Наши щеки почти касаются друг друга. Ее щека гладкая, мягкая и свежая, как чудесный золотистый персик, кожа прозрачная, без малейшего макияжа. Я прикасаюсь к ней губами, но не целуя, не кусая. Она крутит головой вправо, влево, чтобы высвободиться, но от меня так же трудно избавиться, как от собственной тени. Дует легкий ночной ветерок, он доносит до нас слабый запах жасмина из сада.

– Ну что, не передумала?

– Даже не мечтай.

Отвечает она как‑ то странно: тихим и немного хриплым голосом.

– Но ведь тебе нравится…

– С чего это ты взял?

– По голосу чувствую.

Она откашливается.

– Слушай, ты отцепишься или нет?

– Нет.

– Как это – нет?

– Прости, но ты же спросила? Я тебе ответил: нет.

Я делаю еще одну попытку. Тихо‑ тихо шепчу:

– Тук‑ тук, Джин, можно войти?

– Ты даже не представляешь, что тебя там ждет.

– Я никогда не вхожу туда, выхода откуда не знаю.

– Прекрасная фраза.

– Тебе понравилась? Я позаимствовал ее из фильма «Ронин».

– Идиот.

Думаю, ей приятно. Крепко обнимаю ее и слегка раскачиваюсь вместе с ней вправо‑ влево, прижав ее руки к телу. Напеваю что‑ то. Это Брюс, но не уверен, что она его узнает. Мое медленное пение превращается просто в горячее дыхание и, смешиваясь с ее волосами, спускается ниже – к шее. Джин расслабляет руки. Кажется, немного поддалась. Я снова медленно напеваю, выгибая тело. Она следует моим движениям, теперь мы заодно. Я вижу ее губы – они прекрасны. Мечтательно полуоткрытые, они слегка трепещут – может, она дрожит? Я улыбаюсь. Слегка отпускаю ее, но не совсем. Отвожу правую руку. Медленно подношу к ее бедру. Тихо‑ тихо. Она повторяет мои движения такт в такт, глаза ее скрыты в полутьме, можно лишь догадываться о том, что она сейчас чувствует. Она увлечена и насторожена, как ребенок, пытающийся отгадать фокус, который ему показывают. Глажу ей шею, прижимаю ладонь к ее щеке. Слегка толкаю ее, будто играя… Поворачиваю ее влево. Вот так, тихонько. Джин медленно поворачивается, волосы падают ей на лицо, и вдруг, из этой ароматной черной чащи появляются ее губы. Подобно розе любви – еще не раскрывшейся, нежной и влажной. Она вздыхает и на стекле двери оседает маленькое облачко пара. И тогда я ее целую. Она улыбается, позволяя мне сделать это. Слегка покусывает мне губу, потом перестает, и это прекрасно. Это драматично, комедийно, это рай… Нет, лучше. Это ад. Потому что я начинаю возбуждаться.

– Джин, это ты?

За спиной раздается мужской голос. Именно сейчас… Нет! Только не это. Лязг открывающихся ворот, шаги… Мы ничего не слышали. Оглохли от желания. Я быстро оборачиваюсь, готовый скорее к обороне, чем к нападению. Ведь ее парень не так уж и неправ. Я смотрю на него. Парень невысокий, худой.

– Блин, глазам своим не верю! – на его лице скорее удивление, чем злость.

Джин поправляет волосы, она огорчена, но не сильно.

– Придется поверить, или ты хочешь, чтобы мы снова поцеловались?

Черт, ну у нее и выдержка.

– А, для меня.

Я так и стою с поднятыми руками.

– Стефано, это Джан‑ Лука, мой брат.

Я расслабляюсь, перевожу дыхание. Сражения не будет. Оно и лучше. Мысли меняют направление.

– Чао.

Я протягиваю руку и улыбаюсь. Конечно, это не самое приятное знакомство. С парнем, который клеит сестру.

– Ладно, ты сегодня в надежных руках, я могу идти.

– Да, не думаю, что он меня изнасилует.

Джин улыбается, довольная шуткой.

– Можешь идти, эпический Стэп.

Я иду к решетке, оставляя их вместе – брата с сестрой, на пороге дома. Завожу мотоцикл и уезжаю, чувствуя на губах жасминовый аромат поцелуя, сорванного наполовину.

* * *

Джан‑ Лука смотрит на Джин в изумлении.

– Правда, не могу поверить!

– Поверь. Твоя сестра ничем не отличается от других, так что можешь успокоиться: я не лесбиянка.

– Да нет, я поверить не могу, что ты целовалась со Стэпом!

Наконец Джин находит ключи и открывает входную дверь.

– А что, ты его знаешь?

– Знаю ли я его? А кто в Риме его не знает?

– Я. Перед тобой живой пример того, кто его не знал.

Про себя Джин думает: ну, это же мой брат. Одним враньем больше, одним меньше.

– Не сочиняй. Быть того не может, что бы ты о нем не слышала. Да ладно, его все знают. Что он только не вытворял, даже фотография была в журнале: он несется, окруженный полицией, на своем мотоцикле, а сзади – его девушка. Поверить не могу! Моя сестра целуется со Стэпом. – Джан‑ Лука качает головой.

Они входят в лифт.

– Возможно, я сейчас развенчаю миф, но знаменитый Стэп, боксер, мачо, катающий девушек на мотоцикле…

– Понятно, понятно, дальше что?

– Целуется ничем не лучше других.

В эту минуту Джин нажимает кнопку с номером 4. И смотрит на себя в зеркало. Она покраснела. Что ж, хотя бы сама себе не ври. Ты снова сказала неправду. Чудовищную неправду. И ты прекрасно это знаешь.

Ночь. Бешено несусь на мотоцикле. Пьяцца Унгерия, дальше – зоопарк. Мне не хватает слов, чтобы дать определение Джин. Симпатичная? Нет, очень хорошенькая, да что там! Красивая, забавная, ни на кого не похожая. Но зачем искать слова, чтобы ее описать? Возможно, она – все это вместе. А может, совсем другая. Не хочу об этом думать. И все же мне на ум приходит одна мысль, заставляющая меня улыбнуться. С этой мыслью я ехал за ней следом до пьяцца Эуклиде. Я даже не посмотрел в сторону Фалконьери, даже не вспомнил о том, как из этой школы выходила Баби, как я ее ждал. Я думаю обо всем этом сейчас. Эти воспоминания пронзили меня неожиданно, как молния среди ясного дня. Воспоминания. О том дне. О том утре. Как будто это случилось только что. Я стою перед ее школой. Смотрю на нее издали, как она спускается по лестнице, в кругу подружек, смеется, болтает с ними о чем‑ то. Улыбаюсь с самодовольным видом. Может быть – обо мне. Я жду ее.

– Чао.

– Ну и ну, какой сюрприз, ты заехал за мной.

– Да, давай сбежим.

– Так маме и надо. Вечно она опаздывает.

Баби усаживается сзади, крепко ко мне прижимается.

– То есть, насколько я понимаю, ты сбегаешь не для того, чтобы побыть со мной, а чтобы наказать маму за опоздание! Какая крутая…

– Если можно сделать одновременно и то и другое, что же здесь плохого? – Мы проезжаем мимо ее сестры, которая ждет мать. – Дани, скажи маме, что я вернусь домой позже. И не беги следом, слышишь?

Потом – на виа Кола‑ ди‑ Риенцо. Закусочная Франки. Мы выходим с овощными крокетами: их делают только там и мы их так любим – поджаренные до хруста и горячие, еще у нас пакет салфеток, бутылка воды на двоих и невероятный аппетит. Мы все это съедаем там же: она – сидя на мотоцикле, я – стоя перед ней; мы едим молча, глядя друг другу в глаза.

И вдруг с неба посыпался град. Неожиданно, резко. И мы убегаем, как сумасшедшие, и прячемся под козырьком закрытой парадной. Так и стоим там, на холоде, под козырьком какого‑ то балкона. Потом град потихоньку превращается в снег. В Риме идет снег. Но, не успевая коснуться земли, снег тает. Мы улыбаемся друг другу, она откусывает от своего крокета, я пытаюсь поцеловать ее… И тут, раз! Эта картинка тает как снег. Никогда не знаешь, когда на тебя нахлынут воспоминания. Они приходят неожиданно, просто так, без всякого предупреждения, не спросив разрешения. И никогда не знаешь, когда они уйдут. Единственное, что ты знаешь, это то, что они, черт возьми, когда‑ нибудь всплывут снова. Обычно это длится несколько мгновений. Теперь я знаю, что делать. Нельзя зацикливаться на них слишком долго. Как только воспоминания пришли, нужно быстро от них отмахнуться, и сделать это сразу, без сожаления, без уступок, не раздувая в них огонь, не погружаясь в них. Не доставляя себе боль. Вот так, уже лучше… Вот они уже и прошли, этот снег растаял полностью.

* * *

Я глушу мотор и открываю дверь. Портье все тот же:

– Добрый день, рад вас снова видеть.

Он узнал меня.

– Я тоже рад.

Даже больше чем рад, но я ему в этом не признаюсь.

– Хотите, я предупрежу?

– Если это необходимо.

Он смотрит на меня с улыбкой.

– Нет, у нее никого нет.

– Хорошо, тогда я поднимусь и устрою ей сюрприз.

Вхожу в лифт. Портье высовывается из‑ за стойки.

– Сегодня без арбуза?

Я едва успеваю ответить:

– Да, сегодня без.

Да уж, от внимания портье ничто не может скрыться. Номер 202. Останавливаюсь перед дверью и стучу. Слышу ее быстрые шаги. Она открывает, даже не спросив, кто это.

– Чао! Какой сюрприз! – Ева рада меня видеть. – Я звонила тебе на мобильник, но он был выключен. Было романтическое свидание?

– Только с друзьями, – я вру и чувствую себя немного виноватым, сам не знаю почему. Нет никакого смысла врать. – Без дам.

– Ну ладно, ты пришел как нельзя более кстати: завтра я снова улетаю.

– Куда?

– В Южную Америку, хочешь полететь со мной?

– Неплохо бы. Но мне нужно остаться в Риме, у меня тут кое‑ какие дела.