Драйзер Теодор 23 страница

Итак, в это утро он пришел в штамповочную с видом человека, поглощенного вопросами, не имеющими отношения к тому, что случилось накануне вечером. Однако он вовсе не чувствовал уверенности, что такой образ действий не кончится для него новой неудачей, и в глубине души был подавлен и встревожен. Ведь Роберта, бледная и рассеянная, была все же очаровательна, как всегда, работала с обычной энергией, и вид ее не давал оснований рассчитывать на близкую или даже отдаленную победу. Зная ее, - а Клайд воображал, будто знает ее неплохо, - он очень мало надеялся, что она уступит.

Он то и дело посматривал на нее, когда она не глядела в его сторону. А она, в свою очередь, посматривала на него; сначала, когда он не смотрел на нее; потом она убедилась, что его глаза то прямо, то исподтишка следят за нею, но словно не узнавая. К горькому разочарованию Роберты, Клайд решил не только пренебрегать ею, но впервые с тех пор, как они увлеклись друг другом, стал довольно ясно и как бы не намеренно оказывать внимание другим девушкам, которые всегда восхищались им, всегда только и ждали (так воображала Роберта) малейшего знака, чтобы сделать для Клайда все, что он пожелает.

Вот он смотрит через плечо Рузы Никофорич; она кокетливо повернула к нему свое широкое лицо со вздернутым носом и мягким подбородком, и Клайд что-то объясняет ей; вряд ли это непосредственно касается работы, так как оба беззаботно улыбаются. А немного позже он подошел к Марте Бордалу и наклонился над нею, едва не касаясь ее полных плеч и обнаженных рук; в этой пышной француженке было что-то непривычное, чуждое американскому глазу, но все-таки она могла нравиться. И Клайд пытался с нею шутить.

Он не обошел вниманием и Флору Брандт, очень чувственную и миловидную американку; Роберта замечала, что он и раньше на нее посматривал. Но, как бы то ни было, она не могла поверить, чтобы он, Клайд, мог заинтересоваться кем-нибудь из этих девушек. Не может этого быть!

А на нее он и не смотрит! Хоть бы улучил минутку, хоть слово сказал бы! Однако для других у него находится и шутка и веселый взгляд. О, как горько, как жестоко! И как ненавидела она всех этих девушек, которые откровенно заигрывали с ним и старались отнять его у нее! Ужасно! Конечно, он теперь враждебно относится к ней, иначе он не мог бы вести себя так... после всего, что было между ними... после их любви, поцелуев...

Часы тянулись мучительно и для Клайда и для Роберты. Он всегда был лихорадочно нетерпелив в своих желаниях и болезненно переносил отсрочки и разочарования: это свойственно людям самого различного склада, когда они одержимы какими-либо честолюбивыми мечтами. Его ежечасно мучила мысль, что он должен либо потерять Роберту, либо подчиниться ее желаниям, чтобы ее вернуть.

А ее мучил сейчас не столько вопрос, уступить ли на этот раз (это теперь было самой малой из ее тревог), сколько сомнение: удовлетворится ли Клайд тем, что она позволит ему заходить к ней в комнату? Между ними должны сохраниться строго приличные, дружеские отношения - и только, на большее она не согласится. Никогда! И все же эта неизвестность... Его мучительное равнодушие... Невыносимо медленно шли минуты, часы. Наконец, около трех часов, негодуя, что сама навлекла на себя такую пытку, она ушла в гардеробную и, подобрав на полу клочок бумаги, написала огрызком карандаша короткую записку:

" Клайд, прошу вас, не сердитесь! Пожалуйста! Посмотрите на меня и поговорите со мной. Я очень жалею о вчерашнем, страшно жалею, правда! Я хочу встретиться с вами сегодня в 8: 30 в конце Элм-стрит, если вы сможете. Мне нужно кое-что сказать вам. Пожалуйста, приходите. Посмотрите на меня и скажите, что придете, даже если сердитесь. Вы не пожалеете! Я так люблю вас, вы это знаете!

Ваша печальная Роберта".

Словно больной, который мучительно ищет успокоительного лекарства, она свернула бумажку и, возвращаясь в штамповочную, прошла вплотную мимо конторки Клайда. В это время он как раз сидел, склонившись над какими-то бумагами. Быстрым движением она бросила записку ему в руки. Клайд взглянул на нее, и взгляд его темных глаз, до этой минуты суровых и недовольных, полных тревоги, боли и решимости, вдруг смягчился; увидев записку и удалявшуюся Роберту, он сразу успокоился, удивление, довольство и радость охватили его и отразились на его лице. Он развернул записку и прочитал ее. И мгновенно почувствовал, словно все его тело пронизали теплые, расслабляющие лучи.

А Роберта вернулась к своему столу и, опасаясь, что кто-нибудь наблюдал за нею, настороженно и беспокойно огляделась. Клайд смотрел прямо на нее торжествующим и все же покорным взглядом; улыбка играла на его губах; он радостно кивнул ей в знак согласия. И Роберта внезапно почувствовала головокружение, как будто ее судорожно сжатое сердце и натянутые нервы вдруг ослабли и кровь снова свободно потекла по жилам. И все иссохшие русла и потрескавшиеся и обожженные горем берега ее души, иссякшие ручьи и озера мгновенно были залиты щедрой, бьющей ключом силой жизни и любви.

Он придет! Они снова будут вместе сегодня вечером. Он обнимет ее и будет целовать, как раньше. Она снова сможет глядеть в его глаза. Никогда больше они не будут ссориться, - никогда, если только она сумеет этому помешать!

Необычайное счастье нового, более тесного сближения, сломленного протеста, побежденных сомнений! Дни, когда оба они после напрасной борьбы против большей близости - желанной обоим - с пугливым, лихорадочным нетерпением ожидали приближения ночи. Какие муки, какие протесты со стороны Роберты и какая решимость - однако не без сознания, что все это грех, совращение, обман, - со стороны Клайда! Когда же все совершилось, дикая, судорожная радость охватила обоих. Но еще прежде Роберта все же потребовала обещания, что Клайд никогда не покинет ее, что бы ни случилось (ее преследовала мысль о естественных последствиях этого безумного сближения), так как без него она беспомощна. Однако о браке ничего прямо сказано не было. И Клайд, совершенно порабощенный своим желанием, необдуманно дал слово, что никогда не оставит ее, никогда, - в этом по крайней мере она может на него положиться. Но и тут мысли о браке у него не было. На это он не пошел бы. И вот, откинув на время все сомнения, сколько бы ни терзалась и ни упрекала себя Роберта днем, они ночь за ночью предавались своей страсти. А потом безрассудно мечтали о новой блаженной ночи и жадно ждали, когда же кончится длинный день и наступит все скрывающая, за все вознаграждающая, лихорадочная ночь.

И Клайд чувствовал то, в чем была твердо, мучительно убеждена Роберта: что это грех, великий, смертный грех; не раз он слышал речи матери и отца о соблазнителе, прелюбодее, что подстерегает жертву вне священных уз брака. А Роберта, тревожно всматриваясь вперед, в безвестное будущее, гадала, что станет с нею, если Клайд охладеет или оставит ее. Но приходила ночь, ее настроение снова менялось - и она, как и он, спешила на условленное место встречи, чтобы позже, в полуночной тишине проскользнуть вместе с ним в эту темную комнату, которая казалась им таким раем, какой обретаешь лишь однажды в жизни: безумный жар юности неповторим.

А Клайда одолевало еще немало всяких сомнений и страхов, но благодаря тому, что Роберта так внезапно покорилась его желаниям, он порой, впервые за все эти лихорадочные годы, чувствовал себя наконец настоящим опытным мужчиной, который теперь и впрямь знает женщин. Весь его вид, его манеры яснее слов говорили: " Смотрите, я уже не тот неопытный, ничтожный простачок, каким был несколько недель назад: я теперь важная особа, я знаю кое-что о жизни. Чем могут удивить меня все эти самодовольные молодые люди и веселые, вкрадчивые, кокетливые девушки? И если б я захотел, если б я был не таким верным и постоянным, - чего бы я только не добился! " Случай с Робертой доказал ему, что он ошибался, думая (это убеждение сложилось у Клайда после истории с Гортензией Бригс, а более поздняя неудача с Ритой его укрепила), будто он обречен злосчастной судьбой на всегдашний неуспех у девушек. В сущности, наперекор всевозможным неудачам и запретам он настоящий донжуан, неотразимый сердцеед!

Если Роберта добровольно жертвует собой, отдаваясь ему, то почему бы этого не сделать и другим?

И хотя Грифитсы, видимо, совсем забыли о нем, он теперь важничал, как никогда прежде. Ни они, ни кто-либо из их знакомых не признавали его, но он нередко смотрел на себя в зеркало с уверенностью и восхищением, что раньше ему вовсе не было свойственно. Этому способствовала и Роберта: чувствуя, что все ее будущее зависит теперь от его воли и прихоти, она непрерывно льстила ему и восхищалась им. Ведь согласно своим воззрениям она теперь принадлежала ему, только ему, как всякая жена всецело принадлежит своему мужу, и должна была во всем покоряться его воле.

И Клайд на время забыл о пренебрежении своих родственников и охотно посвятил себя Роберте, не слишком задумываясь о будущем. Лишь одно порою тревожило его: мысль о возможных последствиях их отношений; этого с самого начала очень боялась Роберта; она так сильно привязана к нему, что это может оказаться очень неприятным осложнением. Однако Клайд не слишком углублялся в эти размышления. У него есть Роберта. Их отношения, насколько оба могут судить, - тайна для всех. Радости их не совсем законного медового месяца были в полном разгаре. И последние теплые, часто солнечные дни ноября и первые дни декабря прошли как во сне: райские восторги среди условностей мелкого мирка и мизерной, плохо оплачиваемой работы.

А Грифитсы, уехавшие в середине июня, все еще не возвратились в город; за это время Клайд часто думал о них, о том, какую они играют роль в его жизни и жизни Ликурга. Их большой дом, запертый и безмолвный (проходя мимо, можно было видеть только садовников да изредка шофера или слугу), казался Клайду чуть ли не священным ковчегом, символом той высоты, которой и он еще думал достигнуть благодаря какому-нибудь повороту судьбы. Он никак не мог отказаться от надежды каким-то образом приобщиться в будущем ко всему этому величию.

Но пока о жизни Грифитсов он узнавал только из заметок, которые печатались в двух местных газетах, в разделе, отведенном светской хронике, где почти подобострастно описывался каждый шаг самых знаменитых семейств Ликурга. Порою, прочитав эти отчеты (даже если они с Робертой в это время были вдвоем где-нибудь в скромном загородном парке), Клайд представлял себе, как разъезжает в своем большом автомобиле Гилберт Грифитс, как Белла, Бертина и Сондра танцуют, играют в теннис, катаются на лодке при луне или скачут верхом в фешенебельной дачной местности, о которой упоминали газеты. Тогда порой совсем в особом свете, с уничтожающей ясностью представали перед Клайдом его отношения с Робертом, и сравнивать было горько, мучительно, почти невыносимо. В конце концов что такое Роберта? Фабричная работница! Ее родители живут и работают на ферме, и она должна сама зарабатывать свой хлеб. Тогда как он... он... Если б только судьба улыбнулась ему! Неужели же конец всем его мечтам о блестящей будущем?

Такие мысли посещали его в минуты мрачного настроения, особенно с тех пор, как Роберта ему отдалась. В самом деле, она девушка не его круга, во всяком случае - не круга Грифитсов, к которому он все еще жадно стремился. Однако, какое бы настроение в нем ни пробуждали статьи в " Стар", он все-таки находил Роберту милой, очаровательной, в нее стоило влюбиться за ее красоту, нежность, веселый нрав - свойства и прелести, с которыми отождествляется всякий источник наслаждения.

Но Грифитсы и их друзья вернулись в город, и Ликург снова стал оживленным, полным кипучей деятельности, каким он всегда бывал не менее семи месяцев в году. И Клайда все больше влекла жизнь ликургского высшего общества. Как красивы дома на Уикиги-авеню и в ближайших к ней кварталах! Как необычна и заманчива жизнь их обитателей! О, если б ему быть среди них!

В один ноябрьский вечер Клайд шел по Уикиги-авеню, неподалеку от Сентрал-авеню, - с тех пор как он переселился к миссис Пейтон, он всегда проходил по этому фешенебельному кварталу, идя на работу и с работы; и тут случилось нечто, повлекшее за собой ряд важных для Клайда и для Грифитсов событий, которых никто из них не мог предвидеть. В эти дни Клайд был очень жизнерадостен, - таков удел честолюбивой юности в пору умирания старого года. У него хорошее положение. Его здесь все уважают. И зарабатывает он достаточно: после расходов на комнату и на стол у него остается не меньше пятнадцати долларов в неделю, которые он может истратить на себя и Роберту. Это, конечно, гораздо меньше, чем он зарабатывал в отеле " Грин-Дэвидсон" или в " Юнион клубе", но зато здесь он не связан с вечно нуждающейся семьей, как было в Канзас-Сити, и не страдает от одиночества, как в Чикаго. У него есть Роберта, ее тайная любовь. И, к счастью, Грифитсы ничего об этом не знают и не должны знать. Впрочем, он не давал себе труда подумать, как сохранить это в тайне, если возникнут осложнения. Ему вовсе не хотелось утруждать себя какими-либо заботами, разве что самыми неотложными.

Правда, Грифитсы и их друзья не желали вводить его в свой круг, но все чаще другие видные люди, хотя и не принадлежащие к сливкам здешнего общества, оказывали ему внимание. Как раз в этот день (наверно, потому что Клайд с весны стал начальником отделения и к тому же Сэмюэл Грифитс недавно при всех немного поговорил с ним) к нему подошел сам Рудольф Смилли, один из вице-председателей компании, и любезно спросил, не играет ли он в гольф, и если играет, то не запишется ли весной в клуб " Эймоскинг", один из двух широко известных здешних гольф-клубов, находящихся в нескольких милях от города. Это могло значить только одно: что мистер Смилли начинает видеть в нем будущую величину и, подобно многим другим, начинает смотреть на него как на человека не безразличного для Грифитсов, хотя и не очень высоко стоящего на фабрике.

Клайд радовался, думая об этом и еще о том, что сегодня он снова увидится с Робертой у нее дома, и притом скоро - в одиннадцать или даже раньше, и его походка и движения стали по-новому быстры, легки и веселы. Вообще, привыкнув немного к своим тайным встречам, и Клайд и Роберта, сами того не сознавая, стали смелее. Не разоблаченные до сих пор, они решили, что и не будут разоблачены. Если их увидят вдвоем, Роберта представит его как своего брата или кузена - в ту минуту этого будет достаточно, чтобы избежать скандала. А потом, решили они, во избежание сплетен и разоблачения Роберта могла бы переехать на другую квартиру, и там все пойдет по-старому. Это легче или, во всяком случае, лучше, чем вовсе не иметь возможности встречаться. И Роберте пришлось согласиться.

Однако как раз в этот вечер произошла встреча, которая направила мысли Клайда совсем в другую сторону. Проходя мимо первого из самых великолепных особняков на Уикиги-авеню (он не имел ни малейшего представления о том, кто здесь живет), Клайд с любопытством поглядел сквозь высокую чугунную решетку ограды на лужайку перед домом, слабо освещенную уличными фонарями и покрытую сухими опавшими листьями, которые шуршали и кружились под порывами ветра. Все здесь казалось непоколебимо строгим, спокойным, замкнутым и прекрасным, и Клайд был поражен благородством и богатством этого особняка. Когда он подошел к главному входу, над которым сияли два фонаря, отбрасывая широкий круг света, у самых ворот вдруг остановился большой закрытый автомобиль. Шофер соскочил и открыл дверцу, и Клайд мгновенно узнал выглянувшую из автомобиля Сондру Финчли.

- Ступайте к боковому входу, Дэвид, и скажите Мириам, что я не могу ее ждать, потому что еду на обед к Трамбалам, но вернусь к девяти. Если ее нет дома, оставьте эту записку - да поскорее, слышите?

В ее голосе и манерах было что-то властное и все же чарующее, что так поразило его прошлой весной.

А Сондре в это время показалось, что по тротуару идет Гилберт Грифитс.

- Привет! - окликнула она. - Гуляете? Если подождете минутку, я могу вас подвезти. Я послала Дэвида с запиской, он сейчас вернется.

Сондра Финчли дружила с Беллой, признавала богатство и престиж семьи Грифитс, но отнюдь не питала симпатии к Гилберту. Он с самого начала был к ней равнодушен и остался равнодушным, хотя она и пробовала с ним кокетничать. Ее гордость была уязвлена. Тщеславная и самовлюбленная, она не могла простить ему оскорбления. Она не выносила эгоизма в других и особенно не терпела тщеславного, холодного и самовлюбленного брата Беллы. Уж слишком он высокого мнения о своей особе, слишком надут и высокомерен, только о себе и думает. " Фу, какой гордый! И что он только из себя строит? Воображает, что он ужасно важная персона... Прямо Рокфеллер или Морган! И, по-моему, он ни чуточки не интересный. Мне нравится Белла. Она очень мила. Но этот фат!.. Ему, наверно, хочется, чтобы девушки ухаживали за ним. Ну, от меня он этого не дождется! " Так заявляла Сондра всякий раз, как с ней заговаривали о Гилберте.

А Гилберт, выслушивая от Беллы рассказы о выходках и затеях Сондры, обыкновенно говорил: " Что? Эта самоуверенная девчонка? Что она только из себя строит? И откуда такая самонадеянность! "

Но так узки были рамки ликургского общества и так немногочисленны великие мира сего, что немногим избранным поневоле приходилось встречаться и поддерживать дружеские отношения. Вот почему Сондра сейчас окликнула Гилберта, - вернее, того, кого принимала за Гилберта. Она подвинулась немного, давая ему место в автомобиле, и Клайд, который сперва чуть не окаменел от неожиданности и совершенно растерялся, не зная, верить ли своим ушам, подошел к машине, всем своим видом напоминая породистого пса, ласкового и немного грустного.

- Добрый вечер, - сказал он, снимая шляпу и кланяясь. - Как поживаете?

Он понял, что это действительно та самая прелестная Сондра, которую он встретил весной у дяди и о чьих светских успехах читал летом в газетах. И вот она здесь, перед ним, как всегда очаровательная, сидит в великолепном автомобиле и, видимо, обращается к нему... Однако Сондра тотчас сообразила, что ошиблась и что это не Гилберт; на мгновение она смутилась, не зная, как выйти из неловкого положения.

- Ах, простите! - наконец сказала она. - Теперь я узнала вас, вы мистер Клайд Грифитс. Я приняла вас за Гилберта. Вы стояли в тени...

Она говорила сбивчиво, запинаясь; Клайд заметил ее замешательство и понял, что Сондра ошиблась и эта ошибка неприятна ей самой и не слишком лестна для него. В свою очередь, он смутился, ему хотелось поскорее уйти.

- Простите! Это ничего... Я не хотел навязываться... Я думал...

Он покраснел и сделал шаг назад, очень огорченный.

Но Сондра сразу заметила, что Клайд гораздо привлекательнее своего двоюродного брата, несравненно почтительней и что на него явно производит сильное впечатление ее красота и положение в обществе. Она быстро овладела собой настолько, чтобы сказать с очаровательной улыбкой:

- Нет, нет, что вы! Позвольте, я подвезу вас куда вам нужно. Пожалуйста, садитесь! Мне будет очень приятно!

Как только Клайд понял, что с ним заговорили просто по ошибке, приняв его за другого, его манеры сразу изменились, и Сондра увидела, что он огорчен, смущен и разочарован. Глаза его омрачились, на губах дрожала извиняющаяся, печальная улыбка.

- Отчего же, я с радостью, - сбивчиво начал он, - то есть если вам угодно. Я понимаю, как это вышло. Это ничего, вы, пожалуйста, не беспокойтесь, если вам не хочется... Я думал...

Он хотел уже уйти, но его так влекло к ней, что он невольно замешкался, и Сондра повторила:

- Ну, пожалуйста, садитесь, мистер Грифитс! Очень вас прошу. И мне очень жаль, что вышло так неловко. Понимаете, мне ничего не стоит вас подвезти, и я совсем не хочу, чтобы вы думали, что раз вы не Гилберт...

Помедлив, Клайд в растерянности шагнул к автомобилю и сел рядом с Сондрой. А она сразу же с интересом стала его рассматривать, очень довольная, что это оказался не Гилберт. Чтобы лучше разглядеть его, а заодно и показать себя (она не сомневалась, что ее чары неотразимо действуют на Клайда), она включила лампочку на потолке машины. Когда вернулся шофер, она спросила Клайда, куда его отвезти, и он не без колебания назвал свой адрес, - его улица была так малоаристократична по сравнению с той, где жила Сондра. Когда автомобиль помчался, Клайда охватило лихорадочное желание воспользоваться этим кратким случаем и произвести на Сондру хорошее впечатление, - кто знает, быть может, ей захочется еще как-нибудь встретиться с ним... Он так страстно хотел войти в это избранное общество.

- Так мило с вашей стороны, что вы пожелали подвезти меня, - сказал он с улыбкой. - Я не знал, что вы приняли меня за моего двоюродного брата, а то бы не подошел.

- Ах, это все равно, не стоит об этом говорить, - кокетливо и томно ответила Сондра (она находила теперь, что плохо рассмотрела Клайда в первый раз). - Это моя ошибка, не ваша. Но теперь я рада, что ошиблась, прибавила она решительно, с чарующей улыбкой. - Мне гораздо приятнее подвезти вас, чем Гилберта. Знаете, мы с ним не очень ладим, каждый раз ссоримся при встрече.

Она улыбнулась, вполне оправившись теперь от своего минутного смущения, и грациозно откинулась назад, с интересом рассматривая правильные черты его лица. " У него такие ласковые, улыбающиеся глаза, - думала она. - И в конце концов ведь он Двоюродный брат Беллы и Гилберта и не кажется бедняком".

- Вот как? Очень жаль, - чопорно сказал Клайд; он хотел в ее присутствии казаться самоуверенным и смелым, но это ему плохо удавалось.

- Но это, конечно, несерьезно. Просто мы иногда спорим из-за всяких пустяков, вот и все. - Сондра видела, что он нервничает и теряется в ее присутствии, и ей нравилось смущать его и кружить ему голову. - Вы все еще работаете у своего дяди?

- О да, - с живостью ответил Клайд, словно сообщая весьма важную для Сондры новость, - я теперь заведую отделением.

- Вот как, я не знала. Я ведь ни разу не видела вас с тех пор, помните? Вы нигде не бываете, вам, наверно, некогда? - Она многозначительно посмотрела на него, как бы собираясь сказать: " Ваши родственники не слишком вами интересуются". Но он определенно начинал ей нравиться, и потому она спросила только: - Вы все лето оставались в городе, да?

- Да, пришлось! - просто и весело ответил Клайд. - Видите ли, меня удерживала работа. Но я часто встречал ваше имя в газетах, читал о ваших экскурсиях, о теннисных состязаниях и видел вас в июне во время праздника цветов. Вы были прекрасны, прямо как ангел!

В его глазах светилось такое восхищение, что она была совсем очарована. Какой милый молодой человек, совсем не то что Гилберт! Подумать только, он так явно и безнадежно увлечен ею, а у нее он может вызвать лишь мимолетный интерес! Ей стало немножко грустно и жаль Клайда. А что подумал бы Гилберт, если бы узнал, что она совершенно покорила его двоюродного брата? Как бы он разозлился... он ведь считает ее пустой девчонкой. Для него было бы хорошим уроком, если бы кто-нибудь помог Клайду и проявил к нему такое внимание, на какое самому Гилберту нечего и рассчитывать. Эта мысль привела ее в восторг.

На беду, в эту минуту автомобиль остановился у двери миссис Пейтон. Интересное для обоих приключение, по-видимому, окончилось.

- Ужасно мило, что вы так говорите! Я этого не забуду.

Она лукаво улыбнулась, шофер открыл дверцу, и Клайд выскочил из автомобиля; он был глубоко взволнован столь важной и необычной встречей.

- Так вот где вы живете... Вы собираетесь всю зиму пробыть в Ликурге?

- Да, безусловно. Во всяком случае, надеюсь, - прибавил он мечтательно, и глаза его ясно выразили его мысль.

- Ну, тогда, может быть, мы с вами еще встретимся как-нибудь! Во всяком случае, надеюсь!

Она кивнула ему и с самой очаровательной и лукавой улыбкой протянула руку, а он, до безумия обрадованный, воскликнул:

- Я тоже!

- Всего хорошего! - крикнула она, когда автомобиль уже тронулся.

А Клайд, глядя вслед, спрашивал себя, увидит ли он ее когда-нибудь снова так близко, наедине? Неужели они еще когда-нибудь встретятся, как сегодня? И она говорила с ним теперь совсем не так, как в первый раз, - он хорошо помнил, что тогда она не проявила к нему никакого интереса.

Задумчивый, полный надежд, он направился к своей двери.

А Сондра... Почему это, - старалась она понять, пока автомобиль мчал ее по улицам Ликурга, - почему Грифитсы, видимо, так мало интересуются своим родственником?..

Влияние этой нечаянной встречи во многих отношениях оказалось поистине гибельным. Как ни много удовлетворения и радости давала Клайду близость с Робертой, перед ним теперь снова в упор встал волнующий вопрос: может ли он добиться положения в обществе? И странно, это произошло благодаря встрече с богатой светской девушкой, которая воплощала и неизмеримо увеличивала в его глазах значение своего круга. Что за красавица эта Сондра Финчли! Какое прелестное лицо, как изящно одета, как непринужденно держится... Если бы только он сумел заинтересовать ее при первой встрече или хотя бы теперь!

Своими новыми отношениями с Робертой Клайд не настолько дорожил, чтобы они могли удержать его теперь, когда его со всей силой темперамента и воображения влекло к такой девушке, как Сондра, и ко всему, что она собой олицетворяла. Ведь фабрика электрических пылесосов Уимблинджера Финчли была одним из крупнейших местных предприятий. Ее высокие стены и трубы были частью ломаной линии, вычерченной на фоне неба по ту сторону Могаука. Особняк Финчли на Уикиги-авеню, неподалеку от особняка Грифитсов, был одним из самых внушительных в этом ряду изысканных домов, созданных по последней архитектурной моде: в стиле итальянского ренессанса, из кремового мрамора в сочетании с песчаником. А сами Финчли принадлежали к тем семьям, о которых больше всего говорили в городе.

Ах, познакомиться бы поближе с этой необыкновенной девушкой! Завоевать ее расположение и, может быть, благодаря ей войти в блестящее общество, к которому она принадлежит. Разве он не Грифитс? И разве по внешности он хуже Гилберта? Он был бы не менее привлекателен, будь у него столько денег, сколько у Гилберта, или хотя бы часть. Если бы он мог одеваться, как Гилберт, разъезжать в прекрасной машине! Тогда - будьте уверены! даже такая девушка, как Сондра, с радостью обратила бы на него внимание... и может быть, даже влюбилась бы в него. Прямо сказка! Но теперь, сумрачно думал он, ему остается только надеяться, надеяться и надеяться.

О, черт! Он не пойдет сегодня вечером к Роберте. Выдумает какое-нибудь извинение... скажет ей завтра, что дядя или двоюродный брат вызвали его по какому-нибудь делу. Он не хочет и не может идти к ней теперь, он слишком взволнован.

Таково было влияние богатства, красоты, видного положения в обществе, к которому так стремился Клайд, на его характер, текучий и непостоянный, как вода.

А Сондра, со своей стороны, после этой встречи всерьез увлеклась Клайдом, особенно потому, что его обращение с ней оказалось полной противоположностью обидному поведению его двоюродного брата. Его манеры, костюм, а также мимоходом брошенные слова о том, что он заведует на фабрике каким-то отделением, - все как будто говорило, что его положение лучше, чем она думала. Но она вспомнила также, что, хотя чуть не все лето провела с Беллой и часто встречалась с Гилбертом, Майрой и их родителями, они никогда ни словом не обмолвились о Клайде. В сущности, она знала о нем лишь то, что при первой встрече сказала миссис Грифитс: что Клайд бедный племянник, которого ее муж выписал сюда, желая немного ему помочь. Однако на этот раз Клайд вовсе не показался ей таким уж незначительным, жалким бедняком, - он очень интересен, красив, хорошо одет и явно хотел бы ей понравиться. А это лестно: ведь он тоже Грифитс, двоюродный брат Гилберта!

Приехав к Трамбалам (глава семьи, вдовец Дуглас Трамбал, преуспевающий местный адвокат, благодаря знакомствам своих детей, а также собственным изысканным манерам и талантам опытного юриста сумел проникнуть в высшие сферы Ликурга), Сондра тотчас сообщила Джил Трамбал, старшей из двух дочерей адвоката, какое с ней случилось забавное недоразумение, и подробно рассказала обо всем, что произошло. А так как Джил нашла эту историю ужасно интересной, Сондра после обеда повторила ее Гертруде и Трейси Трамбалам.

- А знаете, - заметил Трейси Трамбал, единственный сын адвоката, изучающий право в конторе своего отца, - я уверен, что раза три-четыре встречал этого парня на Сентрал-авеню. Он очень похож на Гила, правда? Только не так важничает. Я раза два даже принимал его за Гила и кланялся ему.

- Да, я его тоже видела, - прибавила Гертруда Трамбал. - Он ходил в кепи и в пальто с поясом, совсем как Гилберт. Мне показала его Арабелла Старк, а потом мы с Джил видели его в субботу вечером: он проходил мимо дома Старков. По-моему, он гораздо красивее Гила.

Это укрепило мнение Сондры о Клайде, и она сказала:

- Как-то весной мы с Бертиной Крэнстон встретили его у Грифитсов. Тогда он показался нам слишком застенчивым. А видели бы вы его теперь - он по-настоящему красив, у него такие мягкие глаза и премилая улыбка.

- Однако, Сондра! - воскликнула Джил Трамбал (они вместе учились в школе Снедекер, и Джил, так же как Бертина и Белла, была близкой подругой Сондры). - Я знаю кое-кого, кто стал бы ревновать, если бы слышал это.

- А кстати, вряд ли Гилу Грифитсу было бы приятно узнать, что двоюродного брата считают красивее его самого, - вставил Трейси Трамбал.

- Ну и пусть, - досадливо фыркнула Сондра. - Гилберт слишком много о себе думает. Держу пари, что это из-за него Грифитсы так невнимательны к своему родственнику. Теперь я просто уверена в этом. Белла, конечно, ничего не имеет против знакомства с ним, - она еще весной говорила мне, что считает его красивым. Майра никогда никого не обидит... А знаете, хорошо бы кому-нибудь из нас взять его под свое покровительство. Тогда его станут приглашать в разные дома! Любопытно посмотреть, как он будет себя держать и как это понравится Грифитсам! Уж конечно, ни мистер Грифитс, ни Белла, ни Майра не будут против, а Гил наверняка разозлится. Мне самой неудобно, я слишком близка с Беллой, но я знаю, кто может это устроить. Она подумала о Бертине Крэнстон: Бертина не любит Гила и миссис Грифитс. Не знаю только, умеет ли он танцевать, ездить верхом, играть в теннис и все такое...