В ГАМБУРГ!

Линц, помимо прочего, известен тем, что Гитлер одно время хотел устроить там столицу своей империи. А сейчас это крошечный австрийский городок. Так тебе его отрекомендовали. Ты прошлась по улицам. Такое ощущение, что на спящее тело навалили груду кирпичей.

Этот город вызывает у тебя образ мужчины — на узком лбу депрессивные морщины, налитые мутной кровью глаза, злобный взгляд, направленный в твою сторону. Костяк этого города крепок, но плечи чересчур широки, руки чересчур тяжелы и болтаются вдоль тела. Нет, это уж чересчур. Пусть тебе не нравится Линц, но не до такой же степени. На самом деле в этом городе живет немало людей с живыми глазами, они напрягают слух при звуках современной музыки, с затаенным дыханием наблюдают за твоими выступлениями. Но вот тебе предстоит провести здесь несколько часов, оставшихся до ночного поезда, и тебя не покидает тревожное ощущение, будто бы что-то непонятное может поглотить тебя.

Ночной поезд из Вены прибывает сюда примерно в половине одиннадцатого. А до этого тебе предстоит убить здесь время. Неприятное выражение. Будто время — это какая-то муха. Time flies like an arrow. Время летит, словно стрела. Стрела света и тьмы. Только вчера ты прочла, что фразу «Time flies like an arrow» компьютер перевел так: «Временные мухи любят стрелу». Как бы то ни было время до отправления поезда совсем не похоже на полет стрелы. Оно не улетает, словно муха. Совсем наоборот — оно ползет, как улитка. Улитка оставляет после себя влажный след. Он липкий на ощупь. И похож на рельсы, которые остаются за спиной. Улитка — это такой поезд? Ее рожки — антенны. Она будто выходит на связь с кем-то далеким.

И как же убить время в Линце? Может, пойти в ботанический сад? Ты вспоминаешь, как на прошлой неделе, когда ты вела мастер-класс, кто-то сказал: «Больше всего я люблю ботанические сады. Это, наверное, странно, что человека, увлекающегося танцами, влечет к неподвижным растениям, но я всегда отправляюсь в ботанический сад, когда мне нужно подумать». Ты сама никогда не испытывала никакого интереса к растениям, но после этих слов тебе почему-то захотелось отправиться туда. Уж сколько лет ты не бывала в ботаническом саду. Там расположены неподвижные объекты. Для танцора важно уметь держать паузу. Впрочем, о какой паузе может идти речь? Цветок движется. Он поворачивается вслед за солнцем, его стебель вытягивается в росте, потом растение засыхает. Проблема в том, что растение движется ужасно медленно. По сравнению с ним улитка просто экспресс. Медленное движение страшно изнуряет, вызывает усталость. Вот подсолнух медленно-медленно поворачивает свою голову… Нет, это страшно трудно. Так почему же подсолнух не чувствует усталости? Ты думаешь об этом, и тебе вдруг ужасно хочется отправиться в ботанический сад.

Ботанический сад города Линца залит солнечным светом, земля будто покрыта янтарным нектаром, вылившимся из рододендронов. Тонкое кружево подрагивающих лепестков напоминает находящееся в беспорядке нижнее белье. Осматривая содержимое цветков, пчелы ловко управляются со своими крыльями, застывают в воздухе. Они выясняют, есть ли им чем поживиться. Если бы ты и смогла подпрыгнуть высоко-высоко, то тут же и рухнула бы на землю. Именно об этом свидетельствует танцевальный опыт. Ты видела фильм, где показывали, как танцуют пчелы, как движется их тельце. С помощью танца пчела показывает своим компаньонам, что нашла нектар. Тычинка и пестик. Женщина и мужчина в одном цветке. Для цветка быть гермафродитом — самое обычное дело. И в моем сердце тоже живут женщина и мужчина.

Пион цветет пышно, от собственной тяжести цветы вот-вот осыпятся. Сколько солнце ни светит, а гортензия помнит телом дождливые дни — ее цветение скромно.

Проходишь между клумбами, дорожка вьется дальше. Ботанический сад разбит у подножия невысокой горы. Дорожка бесконечно вьется по цветочным газонам, но в конце концов приводит тебя в лес. Тут ты чихаешь. По обеим сторонам появляются дубы. Ты их не любишь. У тебя аллергия на дуб — стоит только подойти поближе, как начинаешь чихать без остановки. Надо срочно ретироваться. Под дубами — влажная тень, темно. Какие-то невидимые, но всепроникающие частицы вторгаются в твою слизистую оболочку. Не дышать, не сопротивляться, бежать. У тебя аллергия, так что идти в ботанический сад было глупо. Нужно было отправиться в зоосад. Там намного приятнее.

А вот и оранжерея. Тебе кажется, что, несмотря на жару и липкий тропический воздух, тебе там станет лучше. Именно такого воздуха требовал твой нос. Его пересушенная слизистая оболочка хотела избавиться от своего врага — спор дуба.

Как только ты вошла в оранжерею, тело будто покрылось медом, руки стали липкими. С первым же вдохом слизистая увлажнилась, стало полегче. Так, именно так: пусть тело твое растворится, дай ему растаять.

В оранжерее росли разнообразные кактусы. Кактус, похожий на горный батат. Кактус, красные цветы которого, похожие на прыщи, жмутся к поверхности листа. Кактус с тонкими колючками, напоминающими белые волоски. Кактус с плоскими круглыми листьями. В углу стояла пара похожих друг на друга кактусов, рядом с ними имелся поясняющий текст. Там было сказано, что одно растение относится к семейству зонтичных, родина другого — болота, никаких родственных связей между ними не имеется, но, поскольку оба они когда-то оказались в безводной пустыне, из-за одинаковых условий обитания много веков спустя стали очень похожими. Вот оно что! А что, если взять европейца и азиата и отправить их жить на Северный полюс? Может, через сколько-то поколений они окажутся на одно лицо?

До ночи было еще далеко. Вторая половина дня. Да, убивать время — занятие не из легких. Хорошо. Отправимся в картинную галерею. В ушах до сих пор стоит: «Эту выставку нужно обязательно посмотреть. Следует воспользоваться такой прекрасной возможностью. Такие выставки теперь редко бывают. Сейчас все искусство превратилось в мейнстрим». Кто это сказал? Кто-то из тех, кто пришел на мастер-класс. Имени не помню. Лица тоже. В памяти остался только такой фрагмент: оттянутые носки, осторожно касающиеся пола. Именно так. Именно этот человек рассказывал о выставке современной австрийской живописи. Он поведал, что живет один в горах. Отшельничает? Ему нет еще и пятидесяти.

Картинная галерея представляла собой прекрасное здание. Кассирша в голубом наряде лениво болтала по телефону. Увидев тебя, она сильно удивилась, не отрывая трубки от уха, подтянула свой стул к столу, выдвинула лоток с билетом. В зале не было ни души. Смотрительница приветливо улыбнулась, сказала: «Лестница вон там», хоть ты ее ни о чем и не спрашивала. Наслаждаться искусством в таком огромном здании в полном одиночестве — настоящая роскошь. Когда на улице так ярко сияет солнце, в музей ходят одни идиоты. Ты же с нетерпением ждешь наступления темноты, солнечный свет действует на тебя угнетающе. Еще очень светло, так что ночь наступит нескоро. Однако в этой галерее современной живописи даже днем царствует ночь. Вот ты стоишь перед странной картиной. Она напоминает черно-белую фотографию, сделанную не в фокусе. Ночной вокзал, снятый без вспышки из окна поезда. Поезд, видимо, подъезжает к вокзалу. Все тускло, блекло — ничего не разобрать. Отвратительная фотография. С такой вот фотографии художник и сделал копию тушью. Размером картина с вагонное окно. Тебе ехать ночным поездом, потому-то у тебя сейчас все ассоциации такие. А может, и другим тоже так кажется? Ты бы уточнила у кого-нибудь, да только никого нет. Ты, и только ты одна занимаешь это великолепное здание. Так что поделиться тебе не с кем. «Прошу прощения…» — вдруг слышится из-за спины. Оборачиваешься: смотрительница. «Прошу прощения, но мы через пять минут закрываемся», — произносит она извиняющимся тоном. «На следующей неделе открывается выставка, посвященная тьме, обязательно приходите», — добавляет она. «Я сегодня уезжаю ночным поездом». Вообще-то подобного рода информацию совсем не обязательно сообщать посторонним, но смотрительница говорит с тобой по-дружески, так что, может быть, каждый день на следующей неделе она будет надеяться, что ты придешь, а тебя здесь не будет, и тогда она огорчится. От этой мысли тебе стало не по себе, поэтому ты и сказала все как есть. «Неужели? Вы сегодня покидаете наш город? Ночным поездом? Очень жаль. Тогда приехали бы этим же поездом на следующей неделе», — говорит смотрительница с улыбкой. Если не приехать, музей совсем опустеет. Наверное, нужно хоть изредка навещать его — как навещают больного. Ночь, которая связывает собой два города.

Ты вышла из галереи. Идти некуда. И библиотека, и ботанический сад, и зоопарк уже закрылись. Остаются только пивные. Но в пивную тебе не хотелось. Там слишком людно, там слишком шумно. Нет, окунаться в этот гам не хотелось. Пугающие краски неба на исходе дня. Пройтись, что ли, вдоль Дуная? Но там можно столкнуться с неприятной неожиданностью. В прошлом году под мостом тусовались бритоголовые, на голых черепах у них были татуировки свастики. Нет, не стоит туда идти. Может, в театр отправиться? Отыскав афишную тумбу, ты обследовала ее, но сегодня, к сожалению, никаких представлений не предвиделось. Ну что ж, тогда в кино. Эта идея обрадовала тебя.

Вошла в кинозал. Он был почти пуст. Человек пять зрителей. Наверное, потому, что ты выбрала старый черно-белый фильм. Слегка клонило в сон, изысканные черно-белые кадры ласкали взор. По стечению обстоятельств действие фильма происходит в поезде. Стареющая леди и молодая женщина сидят в купе друг против друга. Они проникаются обоюдной симпатией и отправляются в вагон-ресторан попить чаю, но после этого дама как сквозь землю проваливается. Взволнованная девушка ищет ее по всему составу, но найти не может. Как это ни странно, но и попутчики, и официант ресторана утверждают, что никакой дамы они не видели. Девушка пребывает в недоумении, изо всех сил пытается убедить окружающих, что она говорит правду, но никто ей не верит, а психиатр, который по случайности оказался в том же поезде, даже ставит ей диагноз: невроз. И только некий молодой человек поверил девушке, и они вдвоем пытаются найти разгадку исчезновения. Но тут ты засыпаешь. Хоть тебе и ужасно хочется узнать, что было дальше, но бессонная ночь и убаюкивающая атмосфера кинотеатра делают свое дело, и в какой-то момент ты погружаешься в сон под мелькание черно-белых, словно сон, кадров.

Фильм закончился, на трамвае ты добралась до вокзала вовремя. На платформе темно, обслуживающего персонала не видно, одинокое табло с надписью «Гамбург и Алтона».

Подошедший к платформе поезд тоже напоминал о ночи. Почти все пассажиры сели в Гамбурге, сейчас они, похоже, уже спали. И только некоторые — ночные животные! — наверное, поднимали стаканы в ресторане. Впрочем, сквозь окно вагона-ресторана можно было увидеть только один бодрствующий объект — желтую лампу с абажуром, поставленную вплотную к стеклу. Все остальные окна были темны. На платформу беззвучно спустился проводник, втащил в вагон твой чемодан, проверил билет, провел в купе. Купе рассчитано на четверых человек. На трех полках одеяла образовывали холмистую гряду. Твое место — наверху справа. Ты тихонько становишься на лесенку и карабкаешься наверх. Вдруг в ноздри тебе ударяет какой-то сумасшедший цветочный аромат — такой сильный, что ты едва не падаешь со ступеньки. Что это? Заползаешь на свою полку, всматриваешься. То, что находится на подушке соседней полки, совсем не похоже на человеческую голову. Больше всего это напоминает рододендрон. Очень странно. Смотришь на нижнюю полку напротив. Темно, видно плохо. Ты уверена только в одном — это не человек. На подушке — цветок пиона?

Становится не по себе, ища опоры, ты хватаешься за край постели и смотришь на полку под тобой. А там почивает цветок гортензии. Что за чушь? Надо бы сказать проводнику, убедиться, что глаза тебя не обманывают. Нет, не стоит. Тебе скажут, что у тебя невроз, дадут какое-нибудь ужасное снотворное. Только не это. Пусть это останется твоим секретом. Лучше бы ты не спала в кино, а досмотрела фильм до конца. И тогда, возможно, ты бы узнала, как избавиться от своих проблем.

Путешествие одиннадцатое