В ВЕНУ!. В БАЗЕЛЬ!

В ВЕНУ!

Это было совсем недавно. Ты решила отправиться на гастроли в Вену не самолетом, а ночным поездом. После того как ты собрала хорошую прессу на нескольких танцевальных фестивалях, приглашения следовали одно за другим, и, поскольку, транспортные расходы всегда несла приглашающая сторона, тебе больше не приходилось думать, как хотя бы немного сэкономить на дороге. Если путешествуешь воздухом, надо сесть на такси, доехать до аэропорта, застегнуть ремень безопасности, заснуть, отстегнуть ремень, снова сесть в такси — вот и все. Но на сей раз тебе хотелось совсем другого. Тебе вдруг захотелось развлечься, и ты решила после длительного перерыва поехать железной дорогой. После окончания мастер-класса в Гамбурге ты решила отправиться в Вену поездом. Эта мысль взбодрила тебя. В последнее время тебе все реже попадались любопытные личности. В интересные переделки ты тоже не попадала. Отчасти это было обусловлено тем, что ты больше не беспокоилась о каждой копейке и выбирала самый короткий путь к месту назначения. Тебе казалось, что, если ты сядешь на ночной поезд, с тобой — как в пору юности — может приключиться что-нибудь интересное.

Когда ты добралась до станции, до отправления поезда оставалось более получаса, но двери в поезде были уже открыты и ждали твоего появления. Ты волокла за собой тяжеленный чемодан, передвигаясь по коридору, словно краб. Так ты дотащила свой багаж до купе. Потом вышла в коридор и стала глазеть на платформу. За ней виднелся только что открытый ресторан при отеле. Стены ресторана были выполнены из прозрачного стекла. Еще не стемнело, было хорошо видно, что творится внутри. Двое представительных мужчин церемонно прощались друг с другом. Они вытянули руки навстречу друг другу, переминались, плечи тряслись, шеи вертелись. Ты наблюдала за их движениями — они были похожи на танец пчел. Тела, лишенные слов. Ты вела наблюдение через окно вагона, почти упершись носом в стекло. На пути взгляда находилось еще одно стекло — стена ресторана. Время перед отправлением поезда, когда твой взгляд через множество стекол устремляется вдаль.

Некая женщина в черном платье вошла в вагон. Из своего купе появилась другая молодая женщина — проводница. Она посмотрела на пассажирку, изумилась, сказала: «Неужели! » Они остановились в коридоре, пристально изучая друг друга. Наверняка сейчас начнется самое интересное! Ты затаила дыхание. Может быть, это сестры, разлученные в детстве. Старшая сестра вместе с отцом уехала в Америку, а младшая осталась с матерью в Германии. А может, в прошлом они соперничали из-за мужчины и дрались на ножах. В твоей голове прокручивалось сразу несколько сценариев.

— Мы, кажется, где-то встречались. Вы в последнее время часто ездите этим поездом?

— Нет, я вообще в первый раз путешествую на ночном. Но мне тоже кажется знакомым ваше лицо.

— Может быть, вы часто обедаете в ресторане «Гнездо воробья»? Вы, случаем, не живете ли рядом с ним?

— Нет.

— Но вы ведь в Вене живете?

— Да, в Вене, но совсем в другом районе. Возле Западного вокзала. А может, вы кино любите и частенько…

— Нет, я кино редко смотрю. Последний раз в кинотеатре была лет семь или восемь назад.

Навострив ушки, ты подслушиваешь их разговор. В эту минуту появляется новый пассажир, и проводница уходит. Перед самым отправлением она снова прибегает сюда.

— Вспомнила!

Дама в черном кивает:

— Я тоже!

Они согласно рассмеялись. Ты же расстроилась — будто тебя обманули, подвергли остракизму. Но смелости сказать: «Расскажите и мне! » — у тебя не хватает.

Любопытство продолжало одолевать тебя — поманили и бросили… Ты завернулась в одеяло, но сон не шел. Зря ты связалась с железной дорогой. Окно завешено плотной занавеской. Если ее и открыть, все равно за стеклом темь, ничего интересного не увидишь.

В девять часов утра ты приступаешь к завтраку. В розданном вчера меню говорилось: «Поставьте галочку возле заказываемого вами блюда. Три наименования предоставляются бесплатно, за каждое следующее взимается плата в размере 1 марки 50 пфеннингов». Ты заказала два куска хлеба, масло, сыр и кофе. Составить завтрак из трех наименований было невозможно. Без питья обойтись нельзя. Если на хлеб положить сыр, а маслом не мазать, выйдет суховато. Хлеб с одним маслом — невкусно. К маслу нужен сыр или джем. Если же исключить из этого набора хлеб, то выйдет уж совсем глупо. Как ни крути, получается четыре наименования. И это вовсе не роскошь, а необходимый минимум. Так почему же они берут за это дополнительные деньги? Пусть бы лучше включили их в стоимость проезда. Впрочем, логика у них, наверное, такая: если человек открывает свой кошелек, он уже удержу не знает. Кошелек в кармане — он лежит себе на месте и лежит. Но стоит достать его, как денежки так и полетят. Однако трудно рассчитывать, что это произойдет в ночном поезде. Довольно глупо. За завтраком в поезде все равно много не потратишь.

Так что оставим рассуждения о цене завтрака. Вагон — это забитый наглухо ящик, он похож на цирковой фургон — искателю приключений там предлагается минимум шансов.

На вокзале в Вене тебя встречал устроитель гастролей — мужчина лет пятидесяти по имени Бек.

— Я поехала ночным поездом в надежде увидеть что-нибудь любопытное. Но ничего не увидела.

— Любопытное? Например?

— Ну, чтобы какой-нибудь сомнительный тип повел бы себя подозрительно или чтобы в вагоне оказался ужасный человек и твоей жизни угрожала бы опасность.

До этого момента Бек разговаривал спокойно и тихо, лицо его оставалось невозмутимым, но теперь он рассмеялся, обнажив мощные резцы, похожие на звериные клыки. Вот что он рассказал мне.

Много лет назад у Бека была в Гамбурге любовница, и он часто путешествовал из Вены на ночных поездах. Уже в Ганновере его любовное волнение становилось столь велико, что он, проклиная утренний холод двух последних часов, проводил их, глазея из окна. И вот однажды он проснулся ранним утром, открыл занавеску, стал смотреть в окно. Попутчиков у него не оказалось. В Ганновере поезд сделал остановку. Бек видел, как несколько человек сошли с поезда. И вдруг к нему в купе влетела некая женщина. Ему показалось странным, что она села в спальный вагон утром. Он рассудил, что она намеревалась доехать до Гамбурга электричкой, но по ошибке забежала сюда. Поскольку ее взору открылись смятые простыни, она, по идее, должна была бы сразу осознать свой просчет, но она без всяких колебаний уселась на скомканную постель напротив Бека и уставилась в окно. Бек еще подумал, что, может, она проститутка. Один раз проститутка уже сумела обчистить его, так что он решил не допустить этого вновь. Но эта женщина не делала попыток заговорить, не смотрела в его сторону, сумочка в ее руках тряслась, руки дрожали крупной дрожью. «Что-то здесь не так», — подумал Бек. Ее лицо при этом сохраняло спокойствие, волосы красиво падали на плечи, на вороте белоснежной шелковой блузки красовалось жемчужное ожерелье, от которого исходил матовый маслянистый блеск.

— Что мне делать? — пробормотала женщина.

Было непонятно — разговаривает она сама с собой или обращается к Беку.

— Что-то случилось?

— За мной гонятся.

— Кто?

— Мужчина, он хочет меня убить.

Бек оказался в затруднительном положении. Если она говорит правду, он должен немедленно покинуть свое место и вызвать полицию. Но что-то подсказывало ему, что эта женщина лжет. Он не мог объяснить, что настораживало его. Женщина выглядела вполне прилично, серьезное лицо вызывало доверие. Никаких внешних причин, чтобы подозревать эту женщину, у него не было. Беку хотелось, чтобы появился проводник, и тогда он смог бы рассказать ему обо всем. Ему казалось, что человек в форме сумеет что-нибудь предпринять. Но проводник был занят: нужно было раздать билеты и паспорта тем, кто сходил на следующей остановке, приготовиться к завтраку.

— Что мне делать? Он зарежет меня! Поезд набирал ход. Бек вздохнул с облегчением: «Теперь вы можете успокоиться».

Но женщина продолжала дрожать: «Нет, он точно успел вскочить в поезд! » Она закрыла дверь, заперла ее. Беку передалось ее волнение. Дверь выглядела зловеще. Сейчас раздастся стук. Ее страх передался ему. Есть кто-то, кто замыслил во что бы то ни стало убить его. И никакие аргументы не подействуют. Бежать некуда. Если даже запереться в собственном доме, убийца будет вечно поджидать тебя за порогом. Идешь по улице и не знаешь, где он притаился. Включаешь телевизор — на экране он. Смотришь в почтовый ящик — там письмо от него. Телефон звонит ночью не переставая. Беку хотелось завопить благим матом. Ему захотелось схватить попутчицу за руку и выпрыгнуть из окна на полном ходу. Тогда он впервые понял смысл слов: чем так бояться, лучше уж не жить.

В этот момент он бросил взгляд на руки женщины — ее ногти были длиной не меньше четырех сантиметров. Кривые, скрученные, грязные, с остатками давнего маникюра. Словно когти ведьмы из детской книжки. Глядя на эти ногти, Бек вдруг успокоился. До этого момента он находился в плену ее внешности, которая не вызывала никаких подозрений. Теперь же, когда он обнаружил нечто странное, его беспокойство улетучилось. Он убедился в том, что он в порядке, а вот его попутчица — нет. А потому ее страхи — это ее страхи, а не его. Ее страх быть зарезанной может иметь отношение к действительности, а может и не иметь. Но в любом случае это ее проблема, она — в ее облике, в ее длинных птичьих ногтях, в ее теле. В этот момент поезд неожиданно затормозил. Никакой станции видно не было. Прижимая сумочку к груди, женщина вскочила с места и, ни слова не говоря, выбежала из купе, как бы давая понять, что представление окончено.

После случившегося Бек стал внимательно относиться к деталям. Та женщина была вроде бы в полном порядке, и только ногти выдавали ее. Когда в купе напротив Бека усаживается джентльмен в пиджаке с галстуком и с безукоризненной прической, его начинает одолевать беспокойство. И тогда Бек начинает внимательнейшим образом изучать попутчика и обнаруживает, что у того ужасно потеют руки или же что воротничок совершенно черный от грязи. В первый момент это, возможно, и вызывает настороженность, но потом, по мере разглядывания того, что поразило тебя, беспокойство как бы съеживается и улетучивается. Все-таки даже в ночном поезде повстречаться с типом, который бы с головы до ног соответствовал идеальному вампиру, — большая редкость. Дьявол таится в деталях. Так утверждает Бек.

Путешествие девятое

В БАЗЕЛЬ!

Ты стремительно входишь. Состояние — полуобморочное. Когда застоявшаяся в голове кровь через грудь и живот спустилась еще ниже, в глазах потемнело, твое сознание, как будто устраивая гонку за кровяным током, тоже подалось вниз, силы, поддерживавшие тело в вертикальном положении, иссякли… Наклониться, на корточки, сесть, лечь… Когда ты легла, сжавшаяся кровяная жидкость стала капля за каплей возвращаться к голове, ты пребывала в состоянии вещи, хоть и имеющей человеческие ощущения. Полка была абсолютно ровной. Жестко, и кости болят — твоему позвоночнику более пристала поза, соответствующая букве S. А если ему предлагают плоскую полку, делается больно. Появляется проводник — собрать билеты и паспорта. Поднимаешься с чувством облегчения, открываешь сумочку, спрятанную на поясе. Билет сделался теплым и влажным от пота. В таком положении тебе становится лучше. Но когда проводник уходит, ты снова валишься на полку. Потому что ты встала только ради проводника. У тебя самой нет сил даже на то, чтобы сидеть. У тебя нет сил и на то, чтобы встать и отправиться в вагон-ресторан. Хочется пить.

На сей раз ты получила роскошное приглашение. Базельский театр предложил тебе осуществить твою собственную постановку. Это совсем не то что танцевать по контракту. Сейчас тебе разрешается нанять других танцоров, гонорары им тоже выплачивает театр. Рабочие сцены в твоем распоряжении. Имеется производственный цех. В общем, большая разница по сравнению с прежними временами, когда ты сама с молотком в мозолистых руках строила декорации, до поздней ночи готовила сцену. Теперь тебе все дороги открыты. Ты поймала удачу за хвост. Среди твоих старых друзей полно таких, кто бросил артистическую жизнь, превратился в домохозяек и служащих фирм. Не то чтобы их жизнь не удалась, но если бы тебе предложили поменяться с ними местами, ты ответила бы твердым «нет! ». Правда, во всей этой базельской истории есть много неясного. Сможешь ли ты все выдержать? Танцевать самой — просто. Когда танцуешь, твое тело остается легким. Другое дело — постановщик. Здесь важно крепко стоять на ногах, не прогибаться, стоять прямо, как столп. Думаешь о завтрашнем дне, и наваливается тяжесть. Она давит на грудь откуда-то спереди и сбоку, опрокидывает назад. Оттого-то и валишься на спальную полку, хотя сна — ни в одном глазу.

Дверь купе распахивается. Перед тобой женщина в черном костюме, с чемоданчиком в руке.

«Это мое место», — произносит она и присаживается на соседнюю полку. Ты поднимаешься в тревоге. Две верхние полки сегодня свободны. Женщина запихивает свой чемодан под полку, достает из сумочки пудреницу, приводит себя в порядок. «Пойду пива в ресторане выпью», — говорит она и покидает купе. Как только закрывается дверь, ты снова валишься на полку. Подняться нет сил. Лишь на одну минуту эта незнакомка дала тебе сил, и ты с трудом приподнялась с постели… Простыня — словно морщины, высеченные из мрамора. Твердая, холодная постель. Похожа на операционный стол. Тебе делают здесь операцию. Глаза широко открыты, но анестезия уже парализовала тело, ты не можешь пошевелить даже пальцем. Мозг исправно отдает команды, но нервы, которым положено доставлять их к месту назначения, спят, а потому команды не доходят до мышц, забываются, исчезают. Даже моргнуть — и то не можешь. Не можешь сжать свою раскрытую ладонь, не можешь пошевелить ногой. Твой живот открыт смертельному свету лампы на потолке, ты просто ждешь своего скальпеля. В этой операционной есть одна особенность — ее трясет. Полку подбрасывает, и скальпелю не удается разрезать там, где надо. А ему надо добраться до сердца. Похоже, он метит тебе в сердце, чтобы нарезать его на мягкие ломтики. Но из-за тряски он не попадает в цель, его кончик пронзает легкие, попадает в желудок, брызжет кровь, скальпель окрашивается алым и теряет свой металлический блеск. Прекратите, умоляю! Все равно ничего не выходит, больше не режьте меня! Зашейте же мое тело, зашейте. Поскольку ворочать языком ты не можешь, то ты напрягаешь изо всех сил голову и телепатически передаешь все это врачу.

— Осторожно!

От этого крика ты сразу просыпаешься. Перед тобой стоит женщина, которую ты где-то видела. Это старинная подруга, с которой вы не встречались добрый десяток лет. Нет, это не она. Ведь ты видела эту женщину совсем недавно. Сколько времени прошло с тех пор? Не знаю. Знаю только, что она сначала вошла в твое купе, а потом ушла пить пиво.

— Осторожнее, а то свалитесь с полки, — говорит она.

— Я тут заснула немного…

— Что это? Похоже, здесь дует. Почему открыто окно?

Женщина отодвигает плотную занавеску, отделяющую нас от ночи, проверяет, плотно ли закрыто окно. Наконец-то ты можешь ее хорошенько рассмотреть. Ей за тридцать. Когда она вдруг морщится, создается впечатление, что лицо ее состоит из наложенных друг на друга лиц разных людей. Эти лица соперничают друг с другом. Лицо подвижное, а дыхание прерывистое. Наверняка она страдает бессонницей. Тебе же самой дышать становится все труднее. И почему человеку нужно столько бодрствовать? Ведь это так мучительно. Сон — это треть человеческой жизни, и это самая прекрасная ее треть.

Попутчицу зовут Мими. Говорит, что актриса. Сейчас у нее трехнедельный отпуск, никаких репетиций. Она выглядит напряженной. Какие-то беспокойные флюиды с разных сторон света проходят по ее чувствительным нервам, лицо чуть дергается, потом заботы уходят. Для тебя это служит странным подтверждением того, что она актриса. Черты Офелии, Электры, Норы и Ирины запечатлены на одном лице, но, когда падает последний занавес сезона, их черты никуда не уходят. Жаль ее. Интересно, существует ли ритуал избавления от этой многослойной кожи?

Когда ты сказала, что ты — танцовщица, Мими заметила, что вы — коллеги. Она воодушевилась настолько, что чуть не пожала тебе руку. Потом стала рассказывать о том, как проходило ее первое прослушивание. Сначала она озвучила данную ей роль, потом декламировала текст, потом пела, потом выполняла задания экзаменаторов. Пройдись! Обернись! Заплачь! Потом ответила на несколько вопросов по мировой литературе… Потом она двадцать минут ждала в переполненной раздевалке. Потом вошел мужчина с крашенными в красный цвет волосами и велел завтра же явиться на репетицию. Без ума от радости, Мими вернулась домой и, повинуясь порыву, обзвонила кучу друзей, позвала их вечером к себе, отпраздновала свой праздник шампанским. Но когда на следующий день она пришла в театр, стало происходить нечто странное. Заходит в репетиционный зал — никто не здоровается, никто на нее не смотрит. Присела на скамеечку, смотрит, как разминаются актеры. Тут открывается дверь, и входит некая женщина — похожая на Мими и одних с нею лет. К ней подходит толстый, как барабан, актер с усами, спрашивает незнакомку: это ведь тебя взяли на роль дочери? Мими подумала, что в труппу взяли двоих, и решила, что не следует забиваться в угол, а надо пойти поздороваться. Она подошла к этому актеру, сказала: «Я тоже новенькая». Тот скривился: «А ты кто такая? » — «Я тоже прошла вчерашнее прослушивание». Тогда подходит какая-то высоченная актриса, говорит: «Это ошибка.

Взяли только одну». А та, другая Мими, смотрит на Мими настоящую и ухмыляется. Мими тогда подумала: «Это меня взяли на роль, а она похитила ее у меня! » Кровь бросилась ей в голову, и она изо всех сил как закричит: «Обманщица! » Тут другие актеры оставили свои упражнения на растяжку, бросили свои распевки и собрались в кружок. Мими сказала: «Это меня выбрали! » Кричать она не собиралась, но как-то само собой так вышло. «А какие у тебя доказательства? » — спрашивает тогда другая новенькая. И тон у нее при этом какой-то холодный и безжалостный. «Какие там доказательства? Пришел человек и сказал мне, что я принята», — говорит Мими. «А кто этот человек? » Тогда Мими стала вглядываться в лица окруживших ее актеров и того человека не обнаружила. «Здесь его, кажется, нет…» — бормочет Мими. И тогда ей холодно сказали: «Вся труппа сейчас в сборе. Это значит, что тот человек был не из нашей труппы».

Мими стала мысленно перебирать своих подруг. В ее вчерашней компании было немало и таких, кто поднимал бокал с чувством зависти, ревности и даже страдания. Это не подруги, а соперницы. Когда они узнают, что произошло недоразумение, они просто покатятся со смеху. Мими потеряла контроль над собой. «Вы все обманули меня! » — закричала она. Чтобы успокоить ее, актеры поглаживали ей спину и плечи, но Мими с яростью сбросила с себя эти руки. И тогда две актрисы обхватили ее под мышки, вытащили и из репетиционного зала, и из самого здания, бросили ее на площади перед театром. Мими злобно закричала им в спину: «Сволочи! »

Глядя на Мими, ты думала: она красивая, но ее лицо обладает каким-то нездоровым магнетизмом, который притягивает к ней беды со всех сторон света. Наблюдая за ней, ты вовлекалась в омут ее несчастий, от которых и твой внутренний мир терял гармонию.

Между разговорами возникали паузы. Они были непродолжительными. Впрочем, может быть, они просто казались такими: именно так действует наркоз — он превращает часы в минуты. В какой-то момент ты заснула, потом вдруг пробудилась. Ты не имела ни малейшего понятия, что происходило во время сна.

Мими протягивала плитку шоколада. «Надеюсь, яда сюда никто не подложил? » — спросила ты в шутку. Мими же ответила: «Между прочим, меня и отравить пытались». По ее словам, это произошло в то время, когда она исполняла главную роль в спектакле «Колеса и нож». «Эту роль мне дали, когда заболела основная исполнительница. И хоть меня взяли как бы на подмену, сам постановщик говорил мне, что именно я подхожу больше», — сказала Мими и горько улыбнулась.

В третьем акте главная героиня принимает яд и умирает. Ананасный сок — вот та дьявольская отрава, которую должна была выпить Мими на сцене. В день репетиции ассистент режиссера купил десять бутылочек сока и поставил их в холодильник гримерки. Мими должна была перелить сок в прозрачную чашу и выйти с ней на сцену в третьем акте. Однако в тот день она обнаружила, что сок, который за несколько часов до представления она перелила в чашу, оказался подозрительно светлым. Заподозрив неладное, она окунула палец в жидкость и сунула в рот. Вкус был ужасен. Что это? Мими полезла в холодильник — количество бутылочек осталось прежним. Значит, в чашу налит не сок? Тогда перед Мими встало лицо ассистента. Это был молодой парень, еще студент, с припухлыми щеками и следами прыщей на коже. У него была манера молча и злобно впиваться в Мими глазами. Как бы ненароком он частенько заходил в гримерную, когда она переодевалась. Увидев обнаженную Мими, он закрывал за собой дверь и не считал нужным извиниться. Он как будто говорил: я не имею никакого интереса к голым женщинам. Как-то раз за обедом в столовой Мими почувствовала на себе его пристальный взгляд. Он сидел за столиком, расположенным по диагонали впереди. Мими подумала, что он влюбился, ответила ему мягким взглядом, но получила в ответ взгляд, полный только ненависти и злобы. Пробовала заговорить с ним, но он почти всегда молчал. Мими подумала, что, возможно, именно он вознамерился отравить ее. Возможно, и не отравить — просто он хочет, чтобы во время спектакля ее пронесло. А может, он хочет, чтобы она выпила его мочу. Кто-то ведь на послепремьерной пьянке рассказывал, что из мочи теперь удаляют аммиак и делают лекарственное снадобье. Мими немедленно вылила содержимое склянки в находившийся в гримерной большущий горшок с каким-то растением. Потом достала из холодильника баночку с соком и перелила содержимое в чашу. Выбежала к зрителям и без проблем сыграла сцену самоубийства.

На следующий день этот парень — ассистент режиссера — в театр не явился и больше туда не приходил. Постановщик разозлился: «Как этот негодяй посмел бросить работу?! » А то растение в горшке сохло, сохло да так и засохло совсем. Гримерша его ужасно любила, она ругалась и говорила, что кто-то спьяну вылил в горшок виски.

Рассказ Мими навеял на тебя тоску. Как будто ты в платье, которое промочил дождь. Это невидимое глазу платье невозможно было снять, как ни старайся. И кожу свою тоже было никак не содрать. Ты сказала: «Устала что-то, прилягу, а вы продолжайте». Непонятно, зачем ты это сказала: то ли хотела послушать еще, то ли не хотела обижать Мими — ей-то как раз хотелось поболтать.

Улечься на полку в вагоне — все равно что залезть сбоку в гроб странной конструкции. Страшно забираться в такой ящик. Впрочем, когда придет время, из него всегда можно выбраться — боковой стенки-то нет. И не стоит беспокоиться, что могут заколотить верхнюю крышку. Так что нечего бояться, говорила ты сама себе.

Мими было абсолютно все равно — сидишь ты или лежишь. Теперь она рассказывала, как повстречалась с режиссером, у которого были совершенно голубые глаза. «Они были такие голубые; я вся растворялась в них и только чуть позже поняла, что они ничего не видели». Мими пришла на юбилейный вечер одного театра с опозданием, на ней были темные очки, призванные скрывать ее опухшие от слез глаза. Она стояла в уголке, когда к ней подошел этот человек. Он спросил: «Не хотите ли чего-нибудь выпить? » Мими была очарована его низким приятным голосом. «Пожалуй, я выпью красного вина». Мужчина бросил взгляд на стоявшего рядом с ним молодого человека — то ли помощника, то ли ученика. Тот принес Мими бокал вина. Мими подняла бокал, чтобы чокнуться, но мужчина свой бокал поднимать не торопился. Она удивилась, отчего это он не желает соединить бокалы. Неужели она чем-нибудь обидела его? Мими украдкой взглянула в его глаза. И поняла, что он слепой. Он произнес:

«У вас голос немного дрожит — что-то случилось? Может быть, вы узнали, что у вашего дружка есть другая женщина? Так расстаньтесь же с ним! » И ведь угадал! Будто ясновидящий. Между тем выяснилось, что они остановились в одной гостинице. Они ушли с банкета вместе.

Мими было неприятно присутствие поводыря. Выйдя в коридор, он придерживал мужчину за локоть, направляя того, куда нужно.

Получив на стойке ресепшн в гостинице ключ, мужчина предложил Мими немного выпить в своем номере. Молодой помощник жил там же. Мужчина произнес: «Не обращайте на него внимания. Он немой. Зато я — слепой. Так что мы живем вместе. Думайте о нас, что мы — один человек. Едим и работаем мы, правда, за двоих, — засмеялся он. — Считайте нас за одного любовника, так и любите нас». Молодой человек потушил свет.

Не знаю, чем закончилась эта любовная история, — ты заснула, слушая рассказ Мими. Тебе казалось, что ее глаза становятся все больше и больше, что губы превращаются в огненно-красный вход, ведущий в пещеру, что направленные вверх ноздри расширяются, что все ее лицо расползается в пространство — сосуды вот-вот лопнут. Сама же ты двигалась совсем в другом направлении. Ты двигалась в глубину, внутрь твоего неподвижно лежащего тела, в нечто закрытое, темное — в безмолвие. Ты становилась все меньше и меньше и уходила в неосязаемое — в покой ночи.

Путешествие десятое