ПОЛОВИНКИ 2 страница

Я вздохнул.

– Валька, это нечестно. Я горбатился на огороде, а вместо хорошего отдыха или какого‑ нибудь морального удовлетворения получаю еще одну бессонную ночь.

– Мне показалось, что с удовлетворением у тебя все в порядке, – заметил Гостюхин.

– Ну, перепихнулся я с этой красоткой, а что толку? Я ведь, получается, просто украл ее на одну ночь.

– Одну ночь украли у тебя, одну ночь украл ты. Все квиты.

– Вот именно: украл, украли… А я, между прочим, собирался в эти ночи готовиться к экзамену. Ты не забыл, что есть шанс сдаться досрочно?

Вальке не понравилось мое заявление. Очень не понравилось. Он отвел взгляд, помолчал некоторое время, после чего негромко бросил:

– Я думал, ты хочешь учиться честно.

– Тогда оставьте меня в покое. Вы нарушили мои планы, а не наоборот.

Теперь он не нашелся, как возразить.

– Я передам бабушке твое пожелание, – сказал он. – Но давай договоримся: мы мухлюем с экзаменами в первый и последний раз. – Валька помолчал. – Я себе этого не позволяю.

Я знал, что Гостюхин не врет – видел, с каким рвением просиживает он за учебниками и сколь внимателен на лекциях. Валька хотел выучиться сам, и на мгновение мне стало немного стыдно.

– Обещаю, что больше не буду просить тебя или твою бабушку помогать мне с учебой. Сегодня в первый и последний раз.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Договорились.

Получив обещание. Валька успокоился настолько, что позволил себе еще одну откровенность:

– Ты наверняка будешь об этом думать, поэтому скажу сразу: с девчонками я тоже не мухлюю. Не поступаю с ними так, как бабушка обошлась с Лидой.

– Но они к тебе липнут, – улыбнулся я.

– Ко мне, – подчеркнул Валька. – Ко мне.

В коридоре появился профессор, мы направились к дверям аудитории, и поэтому последнюю фразу Гостюхин произнес на ходу:

– Кстати, предыдущую плату придется отдать.

– Как ты это себе представляешь? Валька не ответил.

Прелесть досрочного экзамена заключалась в том, что принимал его не профессор, а доцент той же кафедры, который вел в нашей группе семинары по предмету. Называть его мягким преподавателем я бы не стал – требовал доцент довольно жестко, но до волчары‑ профессора ему было расти и расти.

Мы заходили в аудиторию группами по пять человек. Клали зачетки, тянули билеты и усаживались готовиться. Все как во время настоящего экзамена. Стол доцента стоял в дальнем углу, и поэтому никто из однокурсников не слышал нашего с преподавателем разговора.

– Первый вопрос?

Эту тему я знал довольно хорошо и ответил весьма и весьма прилично. Доцент остался доволен.

– Второй вопрос, пожалуйста.

Я честно сознался, что понятия не имею, как на него отвечать. Доцент невозмутимо кивнул и попросил показать задачу. Которую я решил не совсем корректно.

Указав мне на ошибки, преподаватель задумчиво уставился в потолок и пробубнил:

– Что же мне с вами делать?

– Не знаю, – честно ответил я.

– В некоторых разделах вы, безусловно, плаваете.

– Увы.

– Но в целом впечатление благоприятное.

Он взял мою зачетку и вывел: «отлично». Правда, потом строго глянул на меня поверх очков и произнес:

– Но это аванс. В следующий раз при таких ответах сможете рассчитывать только на «хорошо».

– В следующий раз я подготовлюсь лучше.

– Надеюсь.

Вывалившись из аудитории, я подпрыгнул едва не до потолка: бабушка не подкачала!

А Лидочку я встретил чуть позже, в коридоре общежития.

Увидев ее, я сначала растерялся, но потом решил: была ни была! – и поздоровался. Без всяких двусмысленных улыбочек или хитрых взглядов. Просто поздоровался. Вежливо.

И получил пощечину.

– Мерзавец! – Она ударила меня еше раз. – Скотина!

Гордо вскинула голову, повернулась и пошла прочь.

Я же был слишком ошарашен, чтобы как‑ то реагировать. Молча вошел в комнату, бросил на пол сумку и удивленно посмотрел на Гостюхина.

– Лидочка дала мне пощечину.

– Бабушка забрала предыдущую плату, – невозмутимо объяснил Валька. – Сейчас Лида думает, что ты напоил ее вином и трахнул, воспользовавшись, так сказать, ситуацией.

– Но мы ничего не пили!

– Не волнуйся, старик, она слишком горда, чтобы рассказать кому‑ нибудь о…

Я ударил Вальку в лицо. Он, разумеется, ответил, и мы подрались.

Потом мы три дня не разговаривали, и за эти дни я понял, насколько был глуп. И еще – насколько все серьезно. И еще – что это не для меня.

Но ведь Валька мой друг!

Через неделю его бабушке потребовалось распилить и наколоть пару кубометров дров. На этот раз она поступила честно: спросила, не помогу ли я?

Я помог.

Но плату требовать не стал.

Если вы думаете, что наши с Валькой отношения вернулись в обычное русло сами собой, что в один прекрасный день мы посмотрели в глаза друг другу и поняли, что пора перестать дуться, то вы ошибаетесь.

Была причина.

Серьезная причина.

И очень красивая к тому же.

Крупная и развратная.

С большой грудью, широкими бедрами и узкой талией. С чувственным ртом, длиннющими волосами и манящими зелеными глазами.

Черноволосая.

Как эта «причина» сумела войти в комнату, я не знаю. Сумела, и все. Когда я вернулся из института, женщина сидела на Валькиной кровати и гладила Шамана. На меня она взглянула без интереса:

– Ты его друг?

– Да, – поколебавшись, ответил я.

– Когда он придет?

– Минут через десять.

Я видел, что Валька заканчивает обедать, и знал, что после он обязательно отправится в общагу.

– Хорошо.

Десять минут мы просто молчали, сидя друг напротив друга. Я смотрел на женщину, а она не сводила глаз с урчащего Шамана.

Потом пришел Валька.

Несколько секунд он стоял в дверях, затем попросил меня на «пару слов». Мы вышли в коридор, и он попросил:

– Выручай.

– Что я должен сделать?

– Уйди и не появляйся до утра.

Я хотел сказать что‑ то пошлое, вроде: «А хватит ли тебе времени до утра? », но увидел Валькины глаза и понял, что шутить, тем более – глупо шутить, не следует.

Это случилось в субботний вечер, а потому я легко нашел себе компанию. Завалился на пятый этаж, где гудела параллельная группа, и принял участие в попойке. У кого ночевал, не помню. Точнее, помню, но не скажу. Видите, какой я благородный? В общем, ночь прошла весело.

А утром я застал Вальку в необычном для него виде.

Он сидел за столом и пил водку.

– Что‑ то не так?

– Все прошло отлично. – Он залпом осушил стакан. – Спасибо, что выручил.

И глубоко затянулся сигаретой.

Я бросил взгляд на Шамана – тот смотрел на Вальку без осуждения. Скажем так – понимающе. И я догадался, что для моего друга эта ночь не была веселой.

– Ложись спать.

Он вновь наполнил стакан.

– Извини, что тебе не предлагаю – самому мало. И выпил.

А под столом лежала еще одна бутылка. Пустая.

– Валька, ложись спать.

– Сейчас лягу.

Он раздавил сигарету в пепельнице. Улыбнулся Шаману. Чуть пошатнулся, но успел ухватиться за стол и не завалился.

– Вот и все, дружище…

Я не понял, кому он говорил: мне или коту.

– Через девять месяцев родится чудесная девочка. Ошибка будет исправлена, и все вернется на круги своя.

Он посмотрел на меня неожиданно трезвым взглядом. Помолчал и закончил:

– Ошибка – это я.

Я молча обнял его за плечи и повел спать.

А следующей осенью Валька спас мне жизнь.

* * *

Второй курс института далеко не то же самое, что первый. Ты уже взрослый. Ты преодолел две сессии, уверился в собственных силах и понял, что такое самостоятельная жизнь. Ты научился уважать себя, и тебе неловко брать деньги у родителей. Да и присылать они могут совсем не столько, сколько тебе нужно. Пора зарабатывать.

Первую попытку стать богатыми мы предприняли еще на первом курсе. Пообвыкнув в городе и поняв, сколько всего интересного можно открыть с помощью толстого бумажника. Валька решил раздобыть деньжат самым легким, как ему казалось, способом – он купил лотерейный билет. Один из тех квиточков счастья, в которых надо выбрать то ли шесть чисел из сорока, то ли пять из пятидесяти – точно не помню.

– Раз плюнуть! – весело заявил Валька, заполняя купон. – На следующей неделе гуляем.

Я отнесся к заявлению скептически, Шаман – неодобрительно, но оба мы промолчали. Да и переубедить Вальку не представлялось возможным. Его глаза сияли.

Сияли до тех пор, пока мы не включили телевизор и не стали смотреть, как белозубая девочка вынимает из барабана шарики. Один за другим. А белозубый мужчина приплясывает и объявляет выигравшие номера. А тупые зрители визжат так, словно каждому из них достался джекпот. В общем, в отдельно взятой студии протекал шумный праздник. А в отдельно взятой комнате общаги было тихо, как и могиле.

Валька не угадал ни одного числа.

Вывод был естественен:

– Жулики!

И с тех пор он даже не заикался о «легких деньгах».

На первом курсе мы подрабатывали где придется. На кафедре – денег мало, зато можно свести знакомство с преподами. В приемной комиссии – денег мало, зато можно свести знакомство с красивыми абитуриентками. Расклейщиком объявлений – денег побольше, зато приходится бегать.

Но повторюсь: то, что хорошо на первом курсе, на втором уже не прокатит. А потому, когда появилась возможность устроиться продавцами в палатку, мы ухватились за нее обеими руками. Вариант казался идеальным: сменяя друг друга, мы будем контролировать свое время; деньги, несмотря на небольшой оклад, выходили вполне приличные – основам торговли нас быстренько обучили братья из общаги; другими словами, чего еще желать?

Два месяца мы жили весьма и весьма неплохо. Успевали и в институте, и на работе. Я купил себе новую куртку, а Валька – новые джинсы и ботинки. Шаман обжирался «Вискасом».

А потом я заснул среди ночи, и из палатки вынесли товар.

Вы знаете, что такое «счетчик»? Нет, не тот, который в такси. По глазам вижу – знаете. Тогда и объяснять не буду.

А вы знаете, какие чувства испытываешь, когда «счетчик» тикает по твою душу? Не знаете? Вам повезло.

Десять тысяч баксов – не самая большая в мире сумма, но собрать ее за три дня нереально. Конечно, в общаге хватало зажиточных ребят, вот только ссужать мне деньги никто из них не собирался.

– К тебе, Гостюхин, претензий нет, – произнес владелец палатки – внушительных размеров толстяк по имени Жора. – Хоть вы с Цветковым и друзья.

Десять тысяч баксов самая огромная сумма в мире. Особенно когда она начинает прирастать десятью процентами каждый день.

– Ты прав, Жора, Серега мой друг, – спокойно произнес Валька. – И отвечать мы будем вместе.

Вы можете не верить, но у меня хватило силы крикнуть:

– Я виноват! Я!! Ты ни при чем!

– Заткнись, – буркнул Валька.

– Ты сам вызвался, – развел руками Жора. – Вы вместе пришли, вы вместе и ответите. Извините, мужики, но иначе я не могу.

Хочу объяснить его последнюю фразу. Жора Камышин возник не из пустоты. Несколько лет назад он окончил наш институт, так же, как мы, жил когда‑ то в общаге, а потому разговаривать с ним было несколько проще, чем с кем‑ нибудь другим. Да и знали мы о нем довольно много. Точнее – Валька знал.

– Жора, а если я предложу тебе сделку?

– Какую?

– Предложу тебе монету, которой нет ни у кого больше.

Глаза толстяка вспыхнули.

Наш Жора, владелец палаток, да не простой, а с высшим образованием, оказался страстным коллекционером, Валька давно разведал об этом обстоятельстве через того самого доцента, что принимал у меня досрочный экзамен. Доцент был бывшим одногруппником нашего толстого работодателя.

– Откуда у вас, босяки, могут быть редкие монеты?

Но по глазам видно, что наживка проглочена. Босяки босяками, но у каждого есть семья, а у каждой семьи есть история. Вдруг окажется, что Валькин или мой дедушка экспроприировали экспроприаторов в восемнадцатом году или охраняли какой‑ нибудь музей в Берлине? Войны и революции позволили многим босякам обзавестись приличными коллекциями картин или скульптур.

– Я не сказал «монеты», – произнес Валька. – Монета. Одна. И она стоит десять тысяч.

Толстяк подумал и поинтересовался:

– Что за монета?

Валька улыбнулся, наслаждаясь нетерпением Жоры, и коротко ответил:

– Неразменная.

Вы спросите, почему Гостюхин не покопался в мозгах Камышина, подобно тому, как его бабушка поработала над Лидой, и не заставил его забыть о долге? Очень просто – за все надо платить. Мы были действительно должны толстяку, и нам следовало отдавать долг. Если бы увернулись, если бы обманули Жору, Вальке пришлось бы платить иначе. Как именно, я не спрашивал, но, судя по тому, как он решил отдать долг Камышину, плата за вторжение в голову толстяка была бы весьма и весьма высокой.

Вместо этого Гостюхин привел Жору в нашу комнату и показал фокус с наполняющимся кувшином. На толстяка это произвело впечатление. Не настолько сильное, чтобы простить нам долг, но вполне серьезное. Даже я понял, что Камышин в замешательстве. А потом Валька сказал, что прилетающее от коровы молоко – это самый простой из доступных ему фокусов.

– У тебя будет неразменный серебряный рубль. Волшебный. Назови коллекционера, который может похвастаться тем же.

Жора промолчал.

Когда первый шок прошел, он вновь принялся терзаться сомнениями… Или цену набивает? Не знаю. Кто поймет бизнесменов? И тогда Валька сделал еще более сильное предложение:

– Если решишь, что я тебя обманул, мы будем должны двадцать тысяч.

Услышав эти слова, я чуть не умер. Но Валька, как выяснилось, знал, что делал.

У Камышина было две перспективы: или он получает невероятную монету, или съедает нас с потрохами. Оба варианта его устраивали.

Я настоял на том, что буду присутствовать на «операции» от начала и до конца. Из‑ за меня мы вляпались в эту историю, и я не мог спокойно сидеть и ждать, когда меня спасут.

Жора тоже был обязан присутствовать от начала и до конца. Неразменный рубль предназначался ему. и Камышину предстояло лично совершить необходимые действия.

На следующий день, рано утром, Жора заехал в общагу на своем «Круизере», и мы отправились за город, на небольшой сельский рынок, где можно было найти не только замороженные куриные бедра, но и живую птицу. Мы с Валькой и телохранителем Камышина остались в машине, а толстяк отправился за покупками. Не оглядываясь, ни с кем не разговаривая – в точности соблюдая полученные от Вальки инструкции, – Жора подошел к птичьим клеткам и ткнул пальцем в ближайшего гусака. Мы наблюдали за происходящим издали, но все равно поняли, что Жора не торговался и заплатил продавцу столько, сколько тот сказал.

Все шло по плану.

Инструктируя толстяка, Валька узнал, что в загородном доме Жоры есть русская печь, и велел растопить ее к нашему приезду. Когда мы вошли в комнату. Жора поставил клетку на пол, неуверенно потер подбородок и спросил:

– Значит… – Откашлялся. – Я должен сделать…

– Ты знаешь, что должен сделать, – невозмутимо произнес Валька. – Если откажешься, сделка аннулируется, и мы тебе ничего не должны.

Мне показалось, что в этот момент Жора готов был отступить. То, что ему предстояло сделать, не нравилось Камышину. Во время обсуждения плана он даже несколько раз переспрашивал Вальку, нельзя ли заменить его кем‑ то другим, и всякий раз получат отказ.

– Мы теряем время.

Толстяк вздохнул, вытащил гусака из клетки, прижал его к себе одной рукой, а другой крепко сдавил птице горло.

– Пока не задохнется.

Жора не ответил: он боролся с умирающим гусаком.

Я отвернулся.

Когда все было кончено, Валька велел положить задушенную птицу на сковороду и сунуть в печь. Жора подчинился. Нечищеные перья вспыхнули, и, несмотря на хорошую вытяжку, в доме появился неприятный запах. Пришлось выйти во двор.

– Если ты меня обманул, ты пожалеешь, что родился, – тихо пробурчал Жора, вытирая руки о джинсы.

Валька промолчал.

Гусак жарился до полуночи. Мы бродили по двору, курили, изредка перебрасывались короткими фризами, снова курили и снова бродили. О повисшем на нас долге я, честно говоря, не думал. Как‑ то забылось. Гораздо чаще перед моими глазами вставал убивающий птицу Жора и холодный, чуть отстраненный Валька. И приходило в голову, что на этот раз мой друг замыслил что‑ то очень непростое.

А часиков в одиннадцать вечера Гостюхин достал из сумки припасенную заранее бутылку водки и предложил нам выпить.

– Для чего? – осведомился Жора.

– Тебе понравилось начало? – спросил Валька. Камышин бросил взгляд на лом, в котором жарился гусак, и молча покачал головой.

– Дальше будет хуже.

На перекресток мы приехали примерно в час ночи.

На тот самый перекресток, что находился рядом с нашей общагой. На нехороший перекресток.

Когда мы вышли на него, появился Шаман. Черная клякса, вынырнувшая из тени. Я увидел, как вздрогнул Жора. И, если честно, мне самому было не по себе.

– Шаман знает дорогу и приведет нас куда нужно, – негромко пояснил Валька. – Жора, твоя задача не сводить глаз с кота и идти строго за ним. Что бы ты ни услышал, что бы ты ни почувствовал – не отвлекайся. Смотри только на Шамана.

– А если я отвлекусь?

– Мы заблудимся.

Валька сказал это так, что у меня зашевелились волосы на голове. У Камышина – я понял это по его взгляду – тоже. К счастью, водка несколько притупила страх, и у нас не появилось желания отказываться от предприятия.

– Я буду держать тебя за плечо. Сергей! Я сглотнул:

– Да?

– Ты будешь держать за плечо меня. Не разжимай пальцы до тех пор, пока я не скажу, что можно. Понял?

– Да.

– И поскольку все вы верующие, предупреждаю еще раз: что бы вы ни увидели, не вздумайте креститься. – Валька выдержал паузу. – Пропадем.

– А крестик снимать не надо? – запинаясь, спросил Жора.

– Не надо. – Пауза. – Это ваша последняя защита.

– На какой случай? – прошептал я.

– Если заблудимся. Камышин громко икнул.

Мы встали, как велел Валька, друг за другом. Впереди Жора, держащий под мышкой завернутого в тряпку гуся. Сосредоточенный Валька. И я, клацающий зубами от страха.

Шаман обернулся, сверкнул зелеными глазищами, коротко мяукнул и медленно пошел к центру перекрестка.

Вы когда‑ нибудь купались ночью в море? А в очень‑ очень теплом море? Вы когда‑ нибудь входили из темноты воздуха в темноту воды? Но при этом

температура окружающего вас пространства не меняется – воздух и вода одинаково теплы, и только тьма становится все более и более вязкой. Каждое следующее движение дается все с большим и большим трудом, каждый следующий шаг – маленькая победа, каждый следующий вздох… В какой‑ то момент вы понимаете, что густая тьма незаметно пробралась в ваши легкие, наполнила их чернильным студнем и не позволяет сделать следующий вздох. Вы чувствуете только тяжесть. Тяжесть вокруг, тяжесть внутри. Вы понимаете, что еще чуть‑ чуть, и не выдержите, что студень накроет вас с головой и заберет навсегда.

Вы в ужасе.

Но страх придает сил, и вы делаете рывок.

И вы снова можете дышать.

Я закашлялся и упал на колени. Я судорожно дышал. Дышал! Втягивал в себя воздух снова и снова и не мог надышаться. Господи, какое же это счастье – дышать.

– Оклемался?

Я поднял глаза на Вальку, подумал, прислушиваясь к биению сердца, и кивнул: – Да.

– Вот и хорошо.

Жора вынырнул из студня первым, а потому уже успел прийти в себя. Рядом с ним сидел невозмутимый Шаман – судя по всему, ни он, ни Валька никаких неудобств не испытывали.

– Что теперь? – глухо спросил толстяк.

– Делай так, как я говорил, – усмехнулся Валька. – Или ты все забыл?

– Не забыл, – буркнул Жора.

Он развернул тряпочку, в которую был завернут гусак, поднял птицу над головой и завопил:

– Купите у меня гусака, дайте за него рубль серебряный! Купите у меня гусака, дайте за него рубль серебряный!!

Я огляделся.

Общаги не было. Домов не было. Москвы не было.

Был только перекресток, слабо освещенный четырьмя факелами, и четыре дороги, ведущие в никуда.

Светофоров не было. Асфальта не было. Деревьев не было.

Мы стояли на черной дороге, а вокруг нас разливалась непроницаемая тьма.

Ничего не было.

– Купите у меня гусака, дайте за него рубль серебряный! Купите у меня гусака, дайте за него рубль серебряный!!

– Золотой возьми, хозяин, возьми золотой!

Первый покупатель оказался низеньким лохматым ублюдком с длинным и голым, будто у крысы, хвостом. Жора, как и было велено, никак не среагировал на неправильное предложение. И на внешний вид урода не среагировал. То ли водка помогла, то ли врожденная смелость.

– Купите у меня гусака, дайте за него рубль серебряный!

– Жемчуг возьми, хозяин, две жемчужины дам!

– Колечко, милый, колечко с самоцветом возьми!

– Червонец! Червонец!!

– На шелк сменяй, хозяин, шикарный шелк… Толпа вокруг Жоры становилась все гуще и гуще.

Нечистые прибывали со всех дорог разом, скапливались вокруг нашего кредитора (совершенно игнорируй меня и Вальку) и наперебой предлагали за гусака с ною цену. Высокие и низенькие, худые и толстые, лысые и заросшие. Вот черт, обыкновенный черт, каким я привык видеть его на картинках. Вот безобразная старуха с непропорционально большой головой, кривыми ногами и обнаженными, обвисшими грудями. Вот вроде бы человек. Только руки у него достают до земли, а сам он покрыт короткой серой шерстью. Вот старик с зеленой бородой. Вот…

На мгновение мне показалось, что я вижу ее: крупную, черноволосую и развратную, но видение исчезло. Была она в толпе или нет, кто знает?

– Купите у меня гусака, дайте за него рубль серебряный!

К чести Жоры следует сказать, что он не спятил и не перепугался, увидев вокруг себя толпу тварей. Я думаю, он остался тверд потому, что занимался привычным делом – торговал, а с кем вести бизнес – это вопрос второй. Жора с каменной физиономией выслушивал предложения нечистых, отворачивался и продолжал гнуть свое:

– Купите у меня гусака, дайте за него рубль серебряный!

И добился цели.

– У меня есть рубль серебряный, – произнес человек без головы.

Жора без разговоров протянул ему гусака и получил взамен крупную монету.

– Уходим! – немедленно приказал Валька. – Быстро уходим!

Я вцепился в его плечо. А вокруг уже завывали:

– Ты обманул нас!

– Твой гусак мертвый!

– Зачем ты оторвал ему голову, уверяя, что он живой?

– Ты обманул нас!

– Верни рубль!

– Верни рубль!!

Обратный путь оказался и быстрее, и легче. Нечисть визжала, но препятствий не чинила – за руки нас никто не хватал и подножки не ставил. Десять шагов, и вот мы снова на перекрестке.

На НАШЕМ перекрестке.

В некоторых окнах общаги горит свет, подмигивает светофор, ровно сияют уличные фонари. Свежо. Необычайно свежо. И воздух такой… вкусный!

При нашем появлении телохранитель Жоры выскочил из автомобиля и открыл хозяину дверцу.

– Что ты видел?

– Ничего. – В глазах громилы читалась растерянность. – Вы дошли до центра перекрестка и вернулись обратно.

– И все?

– И все.

– Сядь в машину, – приказал Жора. Телохранитель подчинился. Толстяк, не глядя на нас, повертел в руке серебряную монету, после чего опустил ее в карман и буркнул:

– Мы в расчете. – И после паузы добавил: – Но вы уволены.

* * *

Как вы уже поняли, Валька не часто демонстрировал мне свои способности. Он стремился всего добиваться сам. Сам. Ночами просиживал за учебниками. Работал, чтобы было на что жить. Никогда не использовал свой дар, чтобы уложить в постель понравившуюся девчонку. Он им и так нравился.

Он.

Сам.

Все его победы – его победы. Все его поражения – его поражения. Ведьма сторонилась своих способностей, ведьма жила обычной жизнью. Ведьма самостоятельно шла к цели. Набивая шишки, поднимаясь и снова вставая.

Валька был упрям и знал, что нельзя отнять настоящее, то, чего достиг своими силами.

Валька жил так, потому что знал, что в один прекрасный день…

Я вошел в комнату и увидел разбитый кувшин. Глиняные черепки рассыпались по полу, рядом лежал сломанный нож, а Валька сидел на кровати и грустно улыбался.

И я понял.

У него родилась дочь.

Он сказал:

– Я больше не люблю молоко.

А на столе, свернувшись клубочком под теплым светом лампы, лежал Шаман. Услышав шаги, кот медленно поднял голову, открыл потускневшие глаза, посмотрел на меня и вернулся в прежнее положение.

Медленно.

Устало.

И я понял, насколько он стар.

– Шаман родился в один час со мной, – бесцветным голосом произнес Валька. – И всегда был рядом.

Ведьмин кот, ведьмин друг. Но Валька уже не ведьма. Ошибка исправлена, способности исчезли, и если опустошенной оболочке, сохранившей требующиеся для продолжения рода качества, позволено жить дальше, то зверь, питаемый волшебным даром, обречен.

– Это неправильно, – прошептал я.

– Так заведено.

Валька поднялся, взял кота на руки, вернулся с ним на кровать, уселся, положил к себе на колени и принялся гладить. Я услышал тихое, едва различимое урчание.

– Так заведено.

ПОЛОВИНКИ

«Акции „ТехЭнергоЭкспорта“ не могли упасть на шесть пунктов только из‑ за неудачного высказывания финансового директора. Проблемы бывают у всех, даже у китов, но спекулянты не станут сбрасывать столь мощные активы после одного интервью. Должно быть что‑ то еще…»

В биржевых играх важна каждая мелочь, каждый слух, каждое слово. Любое высказывание может привести к взлету или, наоборот, к падению акций. К резкому выигрышу или крупным финансовым потерям. Игорь Тареев знал эти законы лучше других. Он умел играть, был настоящим профессионалом, которому доверяли большие деньги. Принадлежащая Тарееву брокерская компания процветала, сам Игорь славился чутьем, информированностью, удачливостью, но ситуация с «ТехЭнергоЭкспортом» ставила его в тупик.

«Сбрасывать или подождать? »

– …альбом. Светка уже заказала столик. – Марина допила кофе и посмотрела на часы. – Ой, опаздываю. У меня переговоры через двадцать минут.

«Новый альбом? Ах да, поп‑ идол десятилетней давности пытается вернуться в обойму». Игорь припомнил, что вчера вечером Маринка долго щебетала с подругами, обсуждая потертого кумира не столь давней юности. Сколько им было во времена расцвета героя? Лет по четырнадцать? По пятнадцать? Судя по последним словам, щебетание закончилось твердым решением посетить мероприятие и воочию полюбоваться на лысеющего кумира.

– Я заеду за тобой в офис, – предложил Игорь. Он совершенно не помнил, о каком клубе говорила девушка.

– Прекрасно! До вечера.

Она позволила себя поцеловать и упорхнула. Нет, правильнее будет сказать: стремительно умчалась, на ходу превращаясь в железную бизнес‑ леди. Спокойную, уверенную и деловитую – несмотря на молодость, Маринка уже стала партнером в крупной юридической фирме.

Тареев с улыбкой проводил взглядом выбежавшую из кафе подругу и рассеянно потянулся за счетом.

«Кому же позвонить по поводу „ТехЭнергоЭкспорта“? »

– Ваша жена?

Игорь удивленно повернулся к задавшему вопрос человеку. Прищурился, пытаясь выбрать наиболее подходящий вариант ответа, но голова была занята необъяснимым падением котировок, и пришлось ограничиться недружелюбным:

– Какое вам дело?

За соседним столиком сидел подтянутый старик в старомодном костюме‑ тройке. Сухонький, абсолютно седой, очень морщинистый, но с большими, горящими, будто у юноши, глазами. С очень молодыми глазами, как машинально отметил Игорь: быстрыми, живыми, внимательными.

– Позвольте извиниться, – искренне произнес старик. – Честное слово, я не ожидал, что мой вопрос прозвучит бестактно. Простите меня.

В его голосе было столько неподдельного раскаяния, что Тарееву стало немного стыдно за резкость.

– Моя невеста, – слегка извиняющимся тоном произнес Игорь.

– Очень красивая, – сдержанно кивнул незнакомец.

И замолчал. Но продолжал смотреть на Тареева, явно надеясь на продолжение разговора. «Какого черта? » Игорь посмотрел на часы – пора бы вернуться в офис – и, неожиданно для самого себя, спросил:

– Почему вы решили, что она моя жена?

– А вы не обидитесь?

– Обещаю.

– Хорошо. – Старик улыбнулся и протянул руку: – Александр Александрович. Но, пожалуйста, называйте меня Сан Саныч.

– Очень приятно, Игорь. – Тареев пожал крепкую ладонь старика. – Так почему вы решили, что Марина моя жена?

– Потому что вы расстались обыденно, – объяснил Сан Саныч. – Очень обыденно. Так, словно прожили с этой женщиной не один год. И еще вы не очень внимательно ее слушали.

– Мы вместе семь месяцев, – буркнул Игорь.

– Это большой срок. – Старик произнес эту фразу так, что Тареев не понял, серьезно он говорит или с издевкой. – Вы хотите сказать, что семь месяцев назад все было по‑ другому?