Официальное мероприятие 9 страница

На лице Дэниела проступает боль, и он опускает глаза.

— Именно об этом я и хотел поговорить с тобой. — Брат говорит так тихо, что мне едва удаётся разобрать слова. Он встаёт и отходит к комоду, спиной ко мне, его фигура застывает от напряжения. — Раньше я этого не понимал. Но потом внезапно, после того как оставил тебя внизу, я… вспомнил.

— Вспомнил что? — спрашиваю я. Грудь почему-то сжало. Я тоже помню. Так мне хочется сказать, но только это неправда. Я понятия не имею, о чём говорит мой брат. — Дэниел, нам нужно уезжать. Здесь всё слишком странное.

Брат поворачивается с таким мрачным выражением лица, которого мне ещё не приходилось видеть.

— Мы не уедем, — говорит он, и его слова врезаются в моё сознание. Он не сказал «раньше времени». Дэниел не говорил: «Мы не уедем раньше времени». Он сказал: «Мы не уедем».

И снова ощущение какого-то угрожающего присутствия, ощущение того, будто рядом со мной что-то есть, заставляет волоски на моих руках встать дыбом, и по всему моему телу ползут мурашки. Сам отель подслушивает нас.

— Что за чёрт, о чём это ты? — спрашиваю я, и пульс эхом отдаётся у меня в ушах. — Конечно, уедем. Даже если папа решил, что, выйдя на пенсию, останется в «Руби» и будет играть в теннис или ходить на вечеринки, это не значит, что и мы застрянем здесь. Мы можем взять его машину. Уехать, когда захотим.

Рот Дэниела кривится, и брат качает головой.

— Я так и знал, что ты не послушаешь. Ты никогда не слушаешь, Одри. — Он отворачивается и, схватившись за край комода, застывает, как и повисшее между нами молчание. Моё сознание захватывают паника и беспокойство; руки трясутся.

— Что происходит? — спрашиваю я его. — Я не понимаю, почему ты…

— Ты помнишь свой день рождения? — тихо спрашивает Дэниел, игнорируя мой вопрос. Сначала мне кажется, что это очередная его шпилька в мой адрес, но он продолжает: — Последний перед тем, как умерла мама. Ты не хотела, чтобы мы праздновали его, но она всё равно решила устроить тебе сюрприз. Ей хотелось сделать что-нибудь особенное, хотя она знала, что тебе это не понравится.

Его слова сокрушают меня. Мир ломается, и на меня обрушивается боль. Дэниел не говорит о нашей маме. Я не знала, что он всё ещё был способен на это. Долгое время мне казалось, что я хотела, чтобы он хоть как-то вспоминал о ней. Но я никогда не задумывалась, какое сильное отчаяние поглотит меня, когда он это сделает. Как сильно я снова начну скучать по ней.

— Это был самый ужасный день рождения в моей жизни, — в порыве чувств отвечаю я. Мы оба усмехаемся, но получается вымученно.

— Семеро твоих самых близких друзей, — говорит Дэниел, вновь глядя на меня. Его лицо мокрое от слёз, бледные глаза покраснели. Он громко шмыгает носом и вытирает щёки кулаком. — Что подразумевало Райана и шестерых, с кем ты не разговаривала с девятого класса.

— Я до сих пор не понимаю, как ей удалось достать номера их телефонов, — говорю я и с силой закусываю губу, чтобы она не дрожала. Это поможет исцелиться? Но как, если причиняет так много боли?

Дэниел откидывается на комод.

— Я привез тебя домой после урока вождения, где, кстати, — он улыбается, — ты была абсолютна ужасна. И вот мы вошли в дом, а все как выпрыгнут! И лицо мамы… — Он крепко зажмуривается, слёзы струятся по его лицу. Я тоже начинаю всхлипывать. — Чёрт, она была так счастлива. Так гордилась собой.

Какое-то время единственным звуком в комнате остаётся наш с Дэниелом плач. Мы убиты горем. Потерянные без неё. Я беру себя в руки и проглатываю ком в горле.

— Я развернулась и вышла обратно на крыльцо, — продолжаю я историю. — Я была в замешательстве. Она вышла вслед за мной и спросила, сержусь ли я на неё. Я ответила, что да. Сказала, что хотела бы убить вас обоих.

— Но ты же всё равно повеселилась, — говорит Дэниел. — После того, как ты вошла в дом, Райан тебя успокоил. Мама собиралась приготовить лазанью, потому что это твоё любимое блюдо. Но только она забыла, что с прошлого вечера в духовке осталась коробка от пиццы, и, пока нагревала плиту, чуть не спалила всю кухню.

— Ты помнишь, как оттуда вырывались языки пламени? — смеясь сквозь слёзы, спрашиваю я. — Мы с Райаном минут пятнадцать махали тряпкой перед пожарной сигнализацией, пока наконец не прибежал ты с метлой и не сбил её со стены.

— Плита была уничтожена, — подхватывает Дэниел. — И мама выбросила лазанью в мусорное ведро и заказала пиццу. Глубокую, чтобы мы смогли воткнуть туда свечи. — Он грустно улыбается. — Но она забыла их купить, и нашла какую-то до половины сожжённую восьмёрку, которая годами валялась в ящике. И мы зажгли её. И пели… Лучший твой день рождения. Чёрт, лучший день рождения из всех, где я был.

Я закрываю глаза, боль каплями вытекает из моего сердца и падает к ногам. Мы оба знаем, что мама не была идеальной, даже пусть я рисовала её такой в тех воспоминаниях, что позволяла себе последние несколько месяцев. Она могла кричать как ненормальная, да так, что в буфете звенело стекло. Один раз, когда мы спорили, она назвала меня тупой, и я захлопнула дверь прямо перед её носом. Ещё был случай в машине, мы как раз возвращались домой после ужина, и она обозвала папу мудаком, потому что он критиковал её отца.

Но в то же время она была чудесной. Она интуитивно чувствовала, когда нужно было испечь кексы, а когда забрать нас после школы и поехать в кино. Она давала советы Дэниелу, когда он собирался на свидания, и научила меня краситься тушью так, чтобы ресницы не склеивались. Она была моей мамой. Она была моей мамой, и я больше никогда не увижу её, как бы мне этого ни хотелось. Не знаю, есть ли ещё что-то сильнее, чем это чувство беспомощности.

— Зачем ты это делаешь, Дэниел? — наконец спрашиваю я. — Зачем заговорил о ней сейчас?

— Потому что я хочу, чтобы ты держалась за эти воспоминания. Я бы ни за что не хотел, чтобы ты забыла, как порой было хорошо. Офигенно, чёрт побери! И что бы ни случилось, это не изменится.

Я вытираю слёзы, на меня обрушивается адреналин.

— Что ты имеешь в виду? — хрипло спрашиваю я. — Что должно случиться?

На какое-то мгновение Дэниел прикрывает глаза рукой; его плечи опущены. Когда он снова распрямляется, выражение его лица становится жёстким. Холодным. Из комнаты словно выпустили весь воздух.

— Я не поеду с тобой в Элко, Одри, — говорит он. — Я остаюсь в «Руби».

Мне лучше спросить, не шутит ли он, потому что в привычном мне мире мой брат никогда не оставил бы меня. Он был бы рядом, даже если бы это означало провести несколько месяцев в доме нашей бабушки.

— Ты не можешь, — слабым голосом возражаю я. — Ты не можешь поступить так со мной.

Он сжимает губы и долго молчит.

— Это решено.

— Но почему? — Слёзы бегут по губам. Ещё чуть-чуть, и у меня сдадут нервы — это невозможно. Он не мог так поступить!

— Это из-за Кэтрин? — вскочив на ноги, кричу я. — Но ты ведь её даже не знаешь! Я никогда не прощу тебя! — Я уже на грани истерики. — Я никогда не прощу тебя, если ты сделаешь это!

— Кэтрин тут ни при чём, — заявляет брат. — Ты уезжаешь, Одри. Папа хочет, чтобы ты осталась до пятницы, но потом ты уедешь отсюда. Без промедлений. Ты поняла? У бабули Нелл тебе будет хорошо — ты начнёшь всё заново. Пришло время отпустить прошлое. Ты не должна…

— Не будь идиотом! — верещу я. Моя голова раскалывается от рыданий, тело дрожит. Боюсь, что скоро начну задыхаться, если не уйду. Я никогда не могла подумать, что из всех именно Дэниел оставит меня. — Ты не можешь здесь остаться!

— Ты мне не мама, — злобно говорит он. — Хватит вести себя так, будто ты — это она.

Тишина. Я покачиваюсь, его слова словно сбили меня с ног. Меня слишком сильно тошнит, чтобы злиться. Дэниел выдыхает, замечая боль на моём лице, и делает шаг ко мне.

— Прости, — торопливо говорит он. — Но если я…

И в этот момент телефон у кровати начинает громко звенеть, напугав нас обоих. Дэниел шагает к нему, чтобы ответить, и звонок раздаётся вновь — ещё более громкий и пронзительный. Мой брат сжимает челюсти и отворачивается.

— Тебе лучше уйти, — холодно говорит он. — Уходи, пока я не сказал ещё что-нибудь, похуже.

—Дэниел…

— Уходи, — рычит он. — Я не хочу с тобой спорить. — Пауза. — Не заставляй меня.

— Я и не собиралась спорить, — печально говорю я. — Как ты сам сказал, я не твоя мама.

Он морщится, ему самому ненавистны эти слова. Я подхожу к двери, смесь из горя и злости готова прорваться наружу.

Телефон продолжает звенеть, как аварийная сигнализация, и только я открываю двери, Дэниел зовёт меня по имени. Я оглядываюсь через плечо — голова брата опущена.

— Не доверяй папе, — тихо произносит он. — Никому не доверяй.

Я ждала извинений, а эти слова лишь очередная пощёчина.

— Ну, знаешь ли, — говорю я, — это ты предал меня. Так что, похоже, Дэниел, доверять нельзя только тебе одному.

Брат метает в меня раздражённый взгляд, а потом, скрестив руки на груди, подходит к окну и смотрит вниз, полностью отгородившись от меня.

***

Я хлопаю дверью и устремляюсь по коридору, лишь раз обернувшись, чтобы посмотреть, не побежит ли Дэниел за мной, передумав. Нажимаю кнопку вызова лифта и наблюдаю за дверью в его номер. Он не выходит за мной. Коридор остаётся пустым и с того места, где я стою, кажется бесконечным. Вокруг царит безмолвие, тяжёлая пауза, которая, кажется, вот-вот взорвётся.

— Ну давай же, — снова и снова нажимая на кнопку, бормочу я. Когда двери в конце концов открываются, я облегчённо вздыхаю, но не спешу с выбором этажа, и створки лифта захлопываются. Мне бы следовало пойти к папе, рассказать ему и о портье, и о Дэниеле. Совершенно ясно, что Кэтрин задурила ему голову, но мне тяжело поверить, что он мог бы позволить какой-нибудь девице погубить наши отношения. Мы зависим друг от друга. Он не оставил бы меня без веской причины. По крайней мере… именно так я всегда думала.

Ну и даже если я расскажу всё отцу, что он скажет в ответ? Он наконец-то снова начал с нами разговаривать. Разрушу ли я всё, если побегу к ниму с жалобами на Дэниела и портье? Если уж на то пошло, папа не славится умением понимать.

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Дэниел просил меня не доверять нашему отцу — вообще никому — но пока он единственный, кто ведёт себя как сумасшедший. А папа наверняка уже ждёт меня у кинотеатра. Я могу спуститься вниз и посмотреть, какое у него настроение. У меня нет другого выхода. Теперь, когда Дэниел бросил меня, отец — это всё, что у меня осталось.

***

Когда я выхожу из лифта в вестибюль, Кеннета на месте нет. Мои нервы уже на пределе, голова кружится от различных объяснений поведению моего брата. От способов, которыми я могла бы уговорить его всё-таки уехать со мной. Рядом со входом в кинотеатр толпятся люди, пробравшись сквозь них, я подхожу ко входу. Около дверей стоит контролёр, который больше напоминает охранника. У него тёмные волосы, тёмные глаза и массивная фигура, которая, кажется, становится ещё больше, когда я прохожу мимо. Его взгляд буравит мой затылок — интересно, теперь весь персонал следит за мной для Кеннета? Не об этом ли предупреждал меня Дэниел?

Когда я вхожу в зал кинотеатра, то тут же выдыхаю сдерживаемый до этого воздух, сражённая изысканностью внутреннего декора. По всей дальней стене растянулся экран, больше трёх метров в длину, по бокам его ниспадают красные бархатные шторы. Стены оклеены бордовыми с золотым узором обоями, бра создают идеальный приглушённый свет, усиливая атмосферу. От экрана тянутся ряды мягких красных кресел, где уже сидят люди — большинство в шалях и вечерних нарядах. Понятия не имела, что это будет официальное мероприятие.

Я смущённо приглаживаю волосы и оглядываюсь в поисках отца. Почувствовав запах попкорна, разворачиваюсь в сторону небольшого бара в глубине зала. У стойки стоят около двенадцати табуретов, на них восседают важного вида мужчины и попивают напитки из коротких стаканов. Рядом с машиной для попкорна расположилась стойка с конфетами, а на столешнице стоят блюдца с солёными крендельками. Я думала, что найду папу там, но его нет. Зато вижу продавщицу из магазина сувениров. Она тоже замечает меня и широко улыбается. В этот раз на Астрид другой пиджак, с толстыми подплечниками; я чуть машу ей рукой. В конце концов, именно она продала мне те отвратительные шоколадные конфеты.

Я начинаю спускаться по боковому проходу. Некоторые гости смотрят на меня, а потом перешёптываются с рядом сидящими. Кто-то совсем не обращает на меня никакого внимания. По-моему, у меня начинает развиваться паранойя, но у кого её не будет после угроз Кеннета? После предупреждений Дэниела? На полпути к первому ряду я слышу своё имя и оборачиваюсь. В центре сидит папа, рядом с ним пустое место. Он, похоже, очень рад меня видеть. Хотя я и не планирую оставаться, но всё равно, шепча извинения, пробираюсь по проходу к нему.

— Привет, малышка, — говорит отец, когда я приближаюсь к нему. — Я так рад, что ты пришла!

Он придерживает сидение кресла, и я сажусь рядом, обернувшись, чтобы проверить, никто ли не подслушивает. В зал вошёл контролёр и стоит сейчас в самом конце бокового прохода. Он смотрит на меня, и я отворачиваюсь, от его бдительного взгляда по мне пробегают мурашки. Доложит ли он Кеннету, если мне удастся вытащить папу отсюда? Неужели именно так портье и следит за мной?

— Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает отец. — Ты очень бледная.

— Пап, — тихо начинаю я. Папа хмурится, видя мой страх. — Пап, мне нужно поговорить с тобой об этом отеле.

Его беззаботная улыбка тут же угасает, как и тепло, которое было в его глазах, когда я только пришла.

— Кеннет предупреждал меня о твоём поведении, — разочарованно произносит отец. — Что ты сделала, что огорчило «Руби»?

И снова по мне прокатывается ощущение скорой беды. То, как ведёт себя папа, повторяет произошедшее в комнате Дэниела. Они уже знают, что Кеннет мерзавец? Или он промыл им мозги? Я резко втягиваю в себя воздух и выдыхаю, меня начинает трясти.

— Нам нужно уезжать, папа, — говорю я как можно более спокойно, но мой голос всё равно дрожит. — Тебе, мне и Дэниелу нужно убираться отсюда, пока Кеннет с нами что-нибудь не сделал.

При упоминании нашей семьи выражение его лица становится чуть мягче.

— Зачем нам уезжать, Одри? — спрашивает отец. — Здесь нам намного лучше. Намного. Тебе просто нужно дать нам шанс.

— Шанс? — не веря своим ушам, переспрашиваю я.

— Это наша возможность начать всё сначала. Разве тебе этого не хочется?

Я смотрю на него во все глаза; на папином лице играет здоровый румянец, его волосы уложены в причёску, на нём стильная одежда. Я не видела его таким с тех пор, как умерла мама, и очень скучала по нему такому. Я скучала по своему папе.

— Хочется, — признаюсь я. — Но…

— Вот и порешили, — обрывает он меня, словно моя невысказанная мысль не имеет никакого значения. — Попкорн? — Отец протягивает мне коробку. — У них есть и конфеты. Этот фильм должен быть неплохим, хотя аннотация довольно бессмысленная. Ну, думаю, мы сами всё увидим.

Я беру попкорн, хотя наверняка подавлюсь, если попытаюсь съесть что-нибудь прямо сейчас. Не понимаю, что происходит с папой и Дэниелом. Портье шпионит за нами, третирует своих сотрудников. Я, что, единственная так сильно реагирую?

Огни в зале гаснут, и я ахаю. Коробка с попкорном вываливается у меня из рук, белые зёрнышки рассыпаются по чёрному полу у моих ног. И в это же мгновение загорается экран и начинаются анонсы фильмов. Зрители подаются вперёд, улыбающиеся, довольные. Я же откидываюсь назад, на спинку кресла. Папа смотрит на пол и поднимает коробку, которую я уронила.

— Пойду возьму ещё, — шепчет он. — Скоро вернусь, малышка.

Люди смеются над чем-то, что происходит на экране, на который я не обращаю никакого внимания. Мои мысли продолжают возвращаться к Дэниелу. Зачем он упомянул маму? И на какой конкретный срок они с отцом планируют тут остаться? Может быть, для Элиаса жить в отеле и нормально, но лично мне не хочется всю жизнь бродить по «Руби», опасаясь Кеннета. Я бросаю взгляд на дверь, раздумывая, уйти мне или нет, но прежде чем успеваю принять решение, по проходу уже идёт папа. Он протягивает мне новую коробку с попкорном, проходя к своему месту.

— Ещё купил тебе мятно-шоколадные драже, — шепчет он. — Они же твои любимые?

Я на автомате хочу сказать «нет», потому что папа ещё ни разу не угадал ничего обо мне правильно. Но в этот раз…

— Да, — отвечаю я и забираю у него белую коробочку. — Они мои любимые.

Я перевожу взгляд на конфеты, все ещё со страхом, но уже не с таким большим. Затем я поворачиваюсь к отцу, пока он поудобнее усаживается в своём кресле, а потом улыбается мне, берёт пригоршню попкорна и отправляет его в свой рот. Я наблюдаю, как он смеётся, показывая на экран, и тут же отворачиваюсь.

Когда мои страхи окончательно исчезают, я съедаю несколько зёрнышек попкорна, а потом открываю пачку конфет. В каком-то смысле папа прав — возможно, здесь нам гораздо лучше. Пусть так будет хотя бы ещё одну ночь. Я откидываюсь в кресле и смотрю кино.

Глава 12

Фильм закончился. Свет включается, и папа смотрит на меня.

— Было весело, — говорит он. — Только им лучше нанять кого-нибудь посообразительнее, чтобы писать аннотации. Я вряд ли бы остался, если бы ты не пришла.

Я улыбаюсь ему в ответ, выражение его любви, хоть и искреннее, всё равно продолжает заставать меня врасплох. Зал начинает пустеть, и мы с папой тоже идём к выходу, где выбрасываем в мусорную корзину всё, что не съели. Я притворяюсь, что не замечаю охранника, хотя он наблюдает за мной.

— Куда сейчас собираешься? — спрашивает меня отец, придерживая передо мной двери и пропуская меня вперёд. — Можем поужинать, если ты уже проголодалась.

В растерянности я внимательно оглядываюсь вокруг.

— Эээ… — Я обдумываю ужин из жареной курицы, когда люди в вестибюле внезапно умолкают.

— Мистер Каселла, — доносится голос Кеннета. У меня внутри всё опускается, и я медленно поворачиваюсь лицом к портье, который стоит рядом с моим отцом. — Мисс Каселла, очень рад, что вы наслаждаетесь пребыванием в «Руби».

— А мне плевать, — отвечаю я, раздражённая тем, что он притворяется вежливым перед моим отцом. Который почем-то напрягается, словно ожидая услышать плохие новости. Он реально думает, что я могла учинить здесь скандал? Папа поворачивается к Кеннету, но, вместо извинений, лишь опускает плечи.

— Мне нужно ещё немного времени, — тихо произносит он. Кеннет стоит неподвижно, надменно подняв подбородок. Папа же продолжает: — Прошу вас, ещё несколько дней.

— В чём дело? — требую я объяснений. Ведь я только что говорила ему, как сильно хочу, чтобы мы уехали отсюда, а он умоляет портье позволить нам остаться ещё на некоторое время? Отец сошёл с ума? Или остаётся ещё одно объяснение — у него кончились деньги? Но мне сложно представить, что Кеннет в силах здесь что-то решить.

— Мне жаль, мистер Каселла, — игнорируя меня, отвечает Кеннет. — Но это последнее предупреждение. Вы ведь помните, что мы уже обо всём договорились, не так ли?

Отец тянется рукой к горлу, внезапно вздрогнув, как от боли. Мой гнев быстро сменяется страхом, ощущение чего-то ужасного переходит от папы ко мне. О чём бы они там ни договорились, это не к добру. Я делаю шаг и касаюсь папиной руки.

— Поверьте, — говорю я портье, стараясь казаться храброй, — завтра утром мы уедем. Можете не беспокоиться на этот счёт.

Кеннет бросает на меня презрительный взгляд, а потом перемещает глаза на моего отца. Я проглатываю ком в горле, чувствуя, как дрожит под моей ладонью папина рука.

— Я прослежу за этим, — говорит ему Кеннет. — Иначе вас ждут серьёзные последствия.

Он разворачивается на каблуках и возвращается за свою стойку.

Моё сердце бешено колотится в груди; окружающие вновь начинают разговаривать. Папа похлопывает меня по руке, словно и не было этого разговора с портье, и, нежно улыбаясь, опускает на меня глаза.

— На чём мы остановились? Ужин? — говорит он.

— Ты издеваешься? — спрашиваю я его. — Мы даже словом не обмолвимся об этом психопате, который только что угрожал тебе? О чём он говорил, пап? Ты должен ему денег?

Папа качает головой.

— Всё не так, как ты думаешь, детка. Клянусь. Кеннет… ему просто не очень нравятся некоторые твои действия. Он бы предпочёл, чтобы ты покинула отель как можно раньше.

— Мне тоже этого хочется. А ещё я думаю, что он мудак.

Губы отца изгибаются в улыбке.

— В этот раз я даже не буду выговаривать тебе за грубые слова.

Удивлённая, я смеюсь.

— Просто мне очень хочется остаться здесь подольше, — продолжает папа. — Так здорово, что мы снова вместе. — Он смотрит поверх меня, его глаза поблёскивают в свете люстры. — Но после завтрашнего дня тебе уже никогда не придётся сталкиваться с Кеннетом. Даю тебе слово.

Он кладёт руку на грудь, клянясь, и на его лице больше нет и тени страха. А, может, я как-то не так истолковала это выражение во время разговора? Кеннет явно испытывает ко мне неприязнь, и, возможно, папа говорил от моего имени? Заступился за меня. И это напомнило мне о том, насколько он изменился после приезда сюда.

Мы с папой одновременно вздыхаем и оборачиваемся, чтобы посмотреть на собравшуюся толпу постояльцев. Впервые после смерти моей мамы у меня такое чувство, что мы в одной команде. Только мы собираемся снова вернуться к обсуждению наших планов на ужин, как я вижу его. Моё сердце радостно трепещет.

— Элиас, — окликаю я, слишком громко, и несколько человек неподалёку от нас испуганно оборачиваются. Элиас поднимает глаза. Он стоит в другом конце вестибюля с двумя пожилыми седыми джентльменами, одетыми в смокинги и с солидными усами. Сам Элиас переоделся в серый костюм с галстуком-бабочкой, его волосы гладко зачёсаны, а лицо чисто выбрито. Он наклоняет голову, чтобы сказать что-то мужчинам, а затем начинается пробираться к нам сквозь толпу.

— Это Элиас Ланж? — с приятным удивлением спрашивает меня папа. Когда я киваю, он засовывает руки в карманы и широко улыбается.

— Чудесно. Я встречал его на вечеринке. Славный парень. — Папа искоса смотрит на меня. — Хотя твоему брату он не очень понравился.

— В этом плане Дэниел очень предсказуем, — бормочу я. По крайней мере, был. Нет, мне нужно перестать думать в таком ключе. Мой брат вновь придёт в себя. Когда увидит, как ведёт себя папа, как счастливо мы можем зажить втроём в Финиксе, он опомнится.

Папа переминается с ноги на ногу, ожидая встречи с Элиасом, который подходит всё ближе. Я же наблюдаю за его приближением с нервным напряжением, поняв, что так и не вернулась к нему в кафе. Наверняка, он гадал, что же со мной случилось. Боже, надеюсь, между нами не будет неловкости. Мои плечи опускаются: с чего же ей не быть — ведь я стою здесь со своим отцом.

Элиас гораздо выше ростом, чем большинство других постояльцев. Очаровательно улыбаясь, он тепло приветствует их, когда проходит мимо, хлопая по плечу или пожимая руки. Мой пульс всё ускоряется, и вот Элиас останавливается перед нами и вежливо кивает моему отцу.

— Мистер Каселла, — произносит он и протягивает руку.

Мой отец усмехается — он всё ещё не смог привыкнуть к вежливости и уважению, что окружают его в «Руби». Кажется, прошло несказанно много времени, когда Элиас поворачивается ко мне. Какое-то мгновение мы просто смотрим друг на другу, а потом он улыбается.

— Одри, — тихо произносит Элиас, протягивая мне руку. Так. Чертовски. Мило. Моя ладонь проскальзывает в его, и он поднимает мои пальцы к своим губам и целует их, а затем, подмигнув мне, добавляет: — Ты выглядишь очаровательно.

— Благодарю, — отвечаю я, наверняка, покраснев как рак. Хотя Райан иной раз и обнимал меня в присутствии моих родителей, но он никогда не целовал мою руку. Это так… интимно.

Элиас смотрит на опустевший кинозал за нашими спинами.

— Как вам фильм? — дружелюбно спрашивает он у моего отца.

Папа принимается пересказывать наиболее понравившиеся ему сцены, но я уже не слушаю, вместо этого оценивающе разглядывая Элиаса в его костюме. Его теплые чувства ко мне проявляются в том, как он говорит нужные вещи, как то и дело улыбается мне, показывая, что не забыл о моём присутствии. Когда их с отцом беседа затягивается, я решаю, что хочу его только для себя. Он вдруг стал единственным, что имеет значение.

— Простите, что прерываю вас, — взяв Элиаса за руку, говорю я. Он накрывает мою ладонь своей и поворачивается ко мне. — Можно тебя на секундочку? — задаю я вопрос, тем самым заслужив насмешливое фырканье от папы.

— Ого, — говорит папа Элиасу, — какой провокационный вопрос.

Я закатываю глаза.

— Ты принижаешь мои чувства.

— Прости, — начинает извиняться папа, но я отмахиваюсь от него.

— Я всего лишь пошутила, — говорю я ему и получаю в ответ улыбку облегчения. — Увидимся вечером.

— Надеюсь на это, Одри, — с внезапной печалью в голосе отвечает он. — Сегодня был отличный день. Я скучал по таким. Мне стоит поблагодарить за это «Руби».

Вдруг меня накрывает внезапное ощущение покинутости, словно я снова теряю его. Предчувствие беды вновь возвращается, и я отхожу от папы.

— Пойдём, — шепчу я Элиасу, толкая его в сторону коридора. Сбитый с толку, Элиас на ходу прощается с моим папой, и мы поспешно идём через толпу в коридор. Я только начала допускать, что наша жизнь вернулась на круги своя, ну или хотя бы как-то близко к этому, как вдруг мой отец начинает вести себя так, будто ему промыли мозги.

— Ты собираешься рассказать мне о том, что происходит? — с любопытством спрашивает Элиас. — Я провёл в кафе на час больше необходимого.

Мы расстались на том, чтобы весело провести время в его комнате. Но, к несчастью для нас обоих, обстоятельства поменялись.

В конце коридора появляется пара, они падают друг на друга и смеются. Женщина одета в элегантное зелёное платье, но, судя по её неуверенным шагам и заплетающимся ногам её спутника, большую часть вечера они провели в баре. Они не замечают нас, и Элиас кладёт свою ладонь мне на талию.

— Сюда, — говорит он, ведя нас в другой конец коридора к большой деревянной двери. Я не замечала эту дверь ранее. Мы входим в комнату, мимо нас проходят люди. Но никто из них даже не смотрит в нашу сторону. Элиас зовёт меня и усаживается в одно из огромных кожаных кресел в углу.

— Ух ты! — оглядывая помещение, говорю я. Вдоль стен тянутся высокие книжные шкафы, но одну из них занимает массивный камин из серого камня. Над каминной доской висит пейзаж с полем, выполненный в зелёных и коричневых тонах, по-мужски сдержанный. В стороне, рядом с громадными витражными окнами, стоят несколько бильярдных столов. По комнате расставлена тёмно-коричневая кожаная мебель. Теперь, когда мы покинули вестибюль, мне стало спокойнее. А может, всё дело в Элиасе.

— Раньше здесь была комната для джентльменов, — говорит он, забросив ногу на колено. — Теперь это бильярдная, но большинство про неё забыли.

— Клуб для мальчиков? — спрашиваю я, затем подхожу к одной из полок и оглядываю корешки книг. Они старые, некоторые даже можно отнести к антиквариату, и я узнаю несколько произведений, что мы проходили на уроках английской литературы.

— Одри, — мягко зовёт меня Элиас. — Хотя мне нравится, когда меня утаскивают красивые девушки, но я уверен, что ты чем-то обеспокоена. Не хочешь поделиться? — Выражение его лица становится серьёзным. Даже выжидающим.

— А ты не подумаешь, что я восприняла всё слишком остро? — спрашиваю я в ответ.

— Вероятно, нет.

Он живёт здесь. Удивится ли он, если я расскажу ему о том, что, по-моему, «Руби» промыл мозги моей семье? Если расскажу, что Кеннет, как мне кажется, хочет причинить мне вред? Пока я решаю, с чего начать, Элиас начинает тревожиться ещё больше. Он подходит ко мне и останавливается передо мной, скрестив руки на груди.

— Это всё отель, — начинаю я. — Он каким-то образом воздействует на моего папу и брата, меняя их личности.

Элиас с любопытством склоняет голову набок.

— Как это?

— Дэниел больше не собирается ехать к нашей бабушке, — говорю я с тяжёлым сердцем. — Он оставил меня, он повёл себя жестоко. И ещё сказал никому не доверять, и что что бы ни случилось, мне придётся завтра уехать. Но как так? — озадаченно спрашиваю я. — Без обид, но мой брат не может остаться здесь. Я нашла внизу отца и сказала ему, что хочу, чтобы мы втроём уехали отсюда, как можно быстрее, но он проигнорировал меня. Сказал, что нам лучше здесь… и в какой-то мере он прав. Но… я больше не хочу оставаться в «Руби». Это место пугает меня. Пугает то, что происходит. — Я закатываю глаза, прекрасно понимая, что мои слова напоминают бред сумасшедшего. — Мне кажется, папа и брат одержимы, — добавляю я, чтобы Элиас засмеялся. Но он не смеётся, а лишь опускает глаза.

— Они выглядели счастливыми, Одри, — тихо говорит Элиас. — Когда я видел их на вечеринке, — он снова поднимает на меня взгляд, — оба они были счастливы. Разве это не хорошо?

— Эээ, да. За исключением того, что на самом деле они не чувствуют себя счастливыми. Они скорбят… мы все скорбим. И, хотя никто не признаёт меня всерьёз, здесь что-то не так. И, по-моему, как-то связано с Кеннетом.

Это, похоже, удивляет Элиаса.

— И каким образом Кеннет с этим связан? — спрашивает он. — Он что-то тебе говорил?

— Скорее, угрожал.