Ральф Уолдо Эмерсон 1 страница

Голова ударилась о каменный пол, и в мозгу вспыхнул обжигающий свет, а затем... затем наступила тьма.

Человек едва осознавал, что тяжелая дубовая дверь с грохотом захлопнулась за ним, а массивный засов до упора вошел в скобу, преграждая путь наружу.

Он долго лежал не двигаясь там, куда его бросили, прислушиваясь к биению собственного сердца и заунывному завыванию ветра.

После ударов человек чувствовал легкое головокружение и тошноту, но сознания не терял. Мучительный холод сковал все члены его тела — древний холод, непреклонный, неумолимый, словно камни, из которых построена эта темница. Подобно савану он окутал человека со всех сторон. Слезы, казалось, замерзали на щеках крошечными льдинками, а текущая из ран кровь застывала и сворачивалась. Раны были совсем свежими. Он нанес их себе во время церемонии самоистязания, бичуя собственное тело. Перед мысленным взором человека проносились отвратительные сцены, свидетелем которых он стал. Теперь он знает их тайну.

Его жизнь достигла кульминации. Долгие годы поисков священного древнего знания, которое, как он прежде надеялся, позволит ему лучше понять Божественную сущность Создателя, завершились успехом. Он обрел это знание, вот только в нем не было ничего Божественного. Душой овладела невообразимая тоска.

И где же тут Бог?

Соленые слезы жгли кожу, холод пронизывал до костей. Из-за толстых дверей послышался приглушенный далекий звук, чудом проникший в лабиринт прорубленных в священной горе туннелей.

Они придут за мной. Церемония закончится, и они придут...

Человек хорошо знал историю ордена, в который вступил. Он слышал о жестоких законах, царящих там... А теперь... теперь ему известен их секрет. Они наверняка убьют его, медленно убьют на общем собрании братства. Таким образом все его бывшие братья смогут проникнуться серьезностью нерушимых обетов ордена, получат наглядный урок того, что случается с нарушителями клятвы.

Нет! Не здесь! Не так!

Опершись головой о холодный каменный пол, человек встал на четвереньки. Медленно, превозмогая боль, он натянул зеленую сутану на исполосованные плечи: Грубая власяница разбередила свежие раны на руках и груди. Обессиленный, человек вновь растянулся на полу темницы. Теплое дыхание шевелило волоски на его усах и бороде. Человек подтянул колени к груди и лежал так до тех пор, пока тепло не начало возвращаться в его измученное тело.

Отдаленный шум разнесся эхом в чреве горы.

Человек открыл глаза. Слабый отблеск света проникал в узкое окошко. Человек напряг зрение и огляделся. Темница была невзрачной. Всюду торчали грани колотого камня. В углу лежала груда щебня. Человек понял, что его темница — одно из многочисленных заброшенных помещений Цитадели, которым пользуются лишь время от времени.

Он перевел взгляд на окно. Узкую щель в скале, бывшую когда-то бойницей, прорубили много лет назад. Давным-давно защищавшие Цитадель лучники расстреливали из нее вражеские армии, которые приближались к горе по плоской, словно доска, равнине. Человек с трудом поднялся на ноги и зашагал к окну.

Еще не рассвело. Луны на небе не было, лишь далекие звезды посылали на землю слабый свет. Человек взглянул вниз и зажмурился. Яркий свет десятков тысяч уличных фонарей, гигантских рекламных щитов и неоновых вывесок сливался в слепящее море, расплескавшееся далеко внизу по окруженной горами долине. Сияющий огнями современный город.

Человек глядел на раскинувшийся внизу мегаполис. Восемь лет назад он отвернулся от мирского в поисках истины, и эти поиски привели его сюда, в древнюю темницу. Открывшаяся истина терзала его душу.

Приглушенный звук. Теперь ближе.

Надо спешить.

Человек вытащил из кожаных петелек, пришитых к сутане, служившую поясом веревку и с удивительной ловкостью завязал петли на обоих ее концах. Подойдя к окну, человек с трудом протиснулся в него, ощупывая холодящий кожу камень. Человек искал выступ или трещину, способную выдержать вес его тела. Наконец его рука нашла подходящий камень. Накинув на него петлю, человек изо всех сил дернул на себя веревку, чтобы проверить ее прочность.

Веревка выдержала.

Заправив длинные грязные светлые волосы за уши, человек в последний раз взглянул на расстеленный внизу ковер мерцающего света. Древняя тайна тяготила его душу. Глубоко вздохнув, монах протиснулся в узкую бойницу и прыгнул в ночь.

Девятью уровнями ниже, в комнате, богатая обстановка которой представляла собой полную противоположность убогой темнице, где был заточен узник, другой мужчина осторожно смывал кровь со своих ран.

Он стоял на коленях перед огромным камином, как будто склонившись в молитве. Прожитые годы посеребрили его бороду и длинные волосы. На макушке наметилась лысина. Зеленая сутана была спущена до пояса.

Возраст лишь немного ссутулил его крепкое, мускулистое тело. Бугры мышц двигались под кожей, пока мужчина опускал муслиновую тряпочку в стоящий возле него медный сосуд, осторожно отжимал излишек прохладной воды, а затем промакивал ею кровоточащую плоть. Подержав примочку несколько минут, он вновь окунал ее в воду.

Когда раны на руках, шее и торсе начали затягиваться, мужчина обтер тело мягким полотенцем и осторожно натянул сутану на плечи. Грубая ткань приятно покалывала заживающие раны. Мужчина зажмурил светло-серые глаза и глубоко вздохнул. После церемонии он всегда чувствовал глубокое эмоциональное удовлетворение от осознания того, что является продолжателем великих традиций своего древнего ордена. Он старался сохранить это чувство как можно дольше перед тем, как вернуться в кабинет и приступить к мирским обязанностям.

Несмелый стук в дверь вывел мужчину из задумчивости.

Должно быть, сегодня ему не удастся долго предаваться отрадным мыслям.

— Входите.

Мужчина потянулся за веревочным поясом, перекинутым через спинку ближайшего к нему стула.

Дверь открылась. Отблески потрескивающего в камине огня затанцевали на покрытой позолотой резьбе. Монах молча вошел в комнату и тихо закрыл за собой дверь. Согласно уставу своего древнего ордена он также был одет в зеленую шерстяную сутану. Длинная борода и нестриженые волосы дополняли облик.

— Брат аббат! — прозвучал его низкий, вкрадчивый голос. — Извини, что отвлекаю тебя в столь поздний час, но дело не терпит отлагательств...

Он потупил глаза, словно разглядывая пол. Казалось, вошедший не знал, как лучше выразить свою мысль.

— Тогда не трать времени попусту. Говори, — проворчал аббат, завязывая веревку вокруг талии и засовывая за пояс деревянный Т-образный крест.

— Мы потеряли брата Сэмюеля...

Аббат застыл.

— Что значит «потеряли»? Он умер?

— Нет, брат аббат. Его нет в... келье.

Рука аббата с силой сжала крест. Дерево глубоко врезалось в плоть. Но голос разума быстро успокоил беспричинный страх, и рука разжалась.

— Должно быть, он спрыгнул вниз, — предположил аббат. — Надо обыскать землю под окном и убрать тело прежде, чем его найдут посторонние.

Он отвернулся и стал поправлять сутану, думая, что разговор окончен.

— Извини, брат аббат, — не отрывая глаз от пола, произнес монах, — но мы уже смотрели внизу. Едва обнаружив, что Сэмюеля нет в келье, мы уведомили о случившемся брата Афанасиуса. Он связался с теми, кто снаружи, и братья все обыскали. Никаких следов.

Благодать, снизошедшая на аббата несколько минут назад, растаяла в мгновение ока.

Ранее этой ночью брата Сэмюеля принимали в святые — так назывались члены внутреннего круга ордена — братства настолько секретного, что лишь живущие в монастырских кельях знали о его существовании. По традиции обряд посвящения заканчивался тем, что неофиту открывали сущность Таинства — священной реликвии, для защиты которой был образован их орден. Во время инициации брат Сэмюель проявил неподготовленность и не смог постичь сокровенное знание. Такое случалось и прежде. Тайна, которую хранили члены ордена, была настолько великой и опасной для неокрепшего ума, что новичок, как бы тщательно его ни готовили к встрече с Таинством, иногда терял голову. К сожалению, человек, знающий тайну ордена, но неспособный достойно хранить ее, столь же опасен, как и само Таинство. Поэтому будет разумнее, даже гуманнее, пресечь его душевные терзания как можно быстрее.

Брат Сэмюель был безнадежен.

А теперь он исчез.

Пока он на свободе, Таинство находится в опасности.

— Разыщите его, — приказал аббат. — Снова осмотрите землю, переройте все вдоль и поперек, если надо, но найдите тело.

— Слушаюсь, брат аббат.

— Если ангел, пролетая поблизости, не сжалился над его грешной душой, тело Сэмюеля должно было упасть у подножия горы, если же он не выпал из окна, то должен прятаться где-то в Цитадели. Поставьте охрану на каждом выходе и прочесывайте комнату за комнатой, заглядывайте во все ниши и щели, пока не найдете брата Сэмюеля живым или мертвым. Понятно?

Ударом ноги аббат вывернул содержимое медного сосуда в огонь. Облако пара поднялось с шипением, наполнив воздух неприятным металлическим запахом. Монах стоял, уставившись в пол, в ожидании, когда ему прикажут удалиться, но мысли аббата были уже далеко.

Когда шипение затихло и в камине вновь загорелось ровное пламя, аббат успокоился.

— Он, должно быть, спрыгнул вниз, — наконец произнес аббат. — Его тело лежит где-то на земле или повисло на дереве. Быть может, сильный ветер отнес его так далеко от горы, что сразу и не догадаешься, где следует искать. В любом случае тело надо найти до рассвета, пока не появился первый автобус с надоедливыми туристами.

— Хорошо. Будет исполнено.

Монах поклонился и уже хотел удалиться, но стук в дверь остановил его. В помещение, не дожидаясь, пока аббат даст на то соизволение, смело вошел человек в коричневой сутане. Худоба сочеталась в нем с маленьким ростом. Черты лица были резко очерчены, а глубоко посаженные глаза светились умом и скрытностью. Казалось, этот человек понимает больше, чем ему хотелось бы. Несмотря на коричневый цвет сутаны, выдающей его принадлежность к администраторам — низшей категории монахов, ответственных за монастырское хозяйство, вошедший держался независимо и имел вид человека, облеченного властью. Это был Афанасиус, управляющий монастырским хозяйством. Среди заросшей волосами монастырской братии его выделяло полное отсутствие растительности на голове. (В возрасте семи лет он перенес алопецию[1] в тяжелой форме. ) Афанасиус взглянул на сутану находящегося в келье монаха и отвернулся. Согласно строгому уставу Цитадели, общение с носящими зеленую одежду святыми было запрещено. Управляющему вообще крайне редко доводилось встречать кого-нибудь из этой братии.

— Извините, что прерываю вашу беседу, — нервно поглаживая лысую голову, сказал Афанасиус, — но мы обнаружили местонахождение брата Сэмюеля.

Аббат улыбнулся и развел руки в стороны, словно собираясь обнять добрую весть.

— Ты пришел как нельзя кстати. Все хорошо, что хорошо кончается. Тайна не раскрыта, и ордену ничего не грозит. Скажи, где найден его труп?

Рука брата Афанасиуса продолжала медленно поглаживать бледную кожу на голове.

— Трупа нет, — помедлив, сказал он. — Брат Сэмюель не прыгнул с горы вниз, а вылез наружу. Он сейчас взбирается по восточному склону на высоте... четырех сотен футов[2].

Руки аббата опустились, а лицо помрачнело. Он представил себе почти отвесную скалу, обрывающуюся в долину. Эта стена древней священной крепости была неприступной,

— Ничего, — махнув рукой, сказал он. — Слезть с восточного склона невозможно. До рассвета осталось еще несколько часов. Он наверняка скоро устанет и разобьется насмерть. Если же случится чудо и Сэмюель спустится вниз, наши братья снаружи схватят его. После спуска он устанет и не сможет оказать должного сопротивления.

— Да, брат аббат, но...

— Что «но»? — выпалил аббат.

— Но брат Сэмюель не спускается, а поднимается на гору.

Рука Афанасиуса замерла.

Горы мрачно вздымались к востоку от города. Всю ночь сильный ветер обдувал покрытые ледниками вершины, неся в долину древний холод тающего весной и летом льда.

Набирая скорость, ветер обрушивался на котловину Рунской долины, окруженную зубчатыми вершинами гор. Он завывал, свистел, пролетая над старыми виноградниками и рощами оливковых и фисташковых деревьев, которыми поросли склоны холмов. Ветер несся дальше, туда, где горел тысячами неоновых и электрических огней современный город Рун. Когда-то, давным-давно, на этом месте он трепал холщовые палатки многочисленных завоевателей, желающих разгадать тайну, сокрытую в чреве Цитадели. Ветер развевал красно-золотой стяг с изображением солнца, принадлежавший Александру Великому, и vexillum[3] четвертого легиона римской армии. За ними приходили другие. Они безуспешно осаждали высокую темную твердыню Цитадели.

Ветер несся по широкому, прямому, как стрела, Восточному бульвару, мимо мечети, построенной Сулейманом Великолепным[4], мимо каменного балкона отеля «Наполеон», с которого великий завоеватель наблюдал за тем, как его солдаты мародерствуют в городе. Наполеон смотрел на далекую вершину черной горы, которую он так и не смог завоевать. Цитадель стала камнем преткновения, остановившим победное шествие его армии. Гораздо позже, находясь в изгнании, император вспоминал о Цитадели.

Ветер завывал над высокими стенами старого города, свистел, проносясь по узеньким улочкам, намеренно построенным так, чтобы затруднить продвижение вооруженных людей. Ветер обдувал древние строения, в которых сейчас торговали церковными сувенирами. Предназначенные для туристов указатели дребезжали на ветру там, где в старину лежали тела зарубленных врагов.

В конце концов ветер взбирался вверх по стене, шелестел травой там, где раньше плескались черные воды рва, и обрушивался на гору. Не найдя входа внутрь, ветер устремлялся вверх, к небу. Там он трепал темно-зеленую сутану медленно взбирающегося на гору человека. Людей в сутанах этого цвета никто не видел в миру, пожалуй, с тринадцатого века.

Давненько не доводилось Сэмюелю преодолевать такую высоту. За тысячи лет сильный ветер, дождь со снегом и град сгладили неровности на поверхности Цитадели, местами почти до зеркального блеска. Схватиться за что-либо было просто невозможно. Дорога наверх превратилась в сущую муку.

Было ужасно холодно.

Ледяной ветер выстудил камень до арктического холода. Когда Сэмюель хватался за крошечные выступы, кожа, казалось, примерзала к камню. В определенном смысле это спасало ему жизнь, оставляя несколько секунд на то, чтобы найти очередную неровность, за которую он мог бы ухватиться. Его руки и колени были ободраны до крови. Ветер свистел вокруг Сэмюеля и хватал невидимыми пальцами за сутану, стараясь сбросить его вниз, в черноту смерти.

Обвязанная вокруг запястья правой руки веревка натерла кожу до крови. Монах то и дело забрасывал другой конец веревки, с петлей, высоко вверх, стараясь зацепить ее за любой скальный выступ, до которого не смог бы дотянуться иначе. Когда ему это удавалось, Сэмюель с силой дергал веревку на себя, затягивая петлю. Затем он дюйм за дюймом лез вверх, на не покоренную пока вершину и молился Богу, чтобы веревка не соскользнула или не порвалась.

Камера, из которой сбежал Сэмюель, находилась наверху Цитадели, вблизи пещеры, хранящей Таинство. Чем выше взбирался монах, тем меньше была вероятность того, что его преследователи смогут до него добраться.

Скала, вначале твердая и гладкая, вдруг стала хрупкой и ломкой на ощупь, появились трещины и разломы. Сэмюель понял, что пересек границу между разными геологическими пластами. Гранит внизу выдержал температурные перепады, а вот верхний пласт более мягкой породы подвергся выветриванию. В этом месте поверхность горы пересекали глубокие трещины и разломы. Подниматься стало легче, но опаснее. Порода под ногами и руками предательски крошилась. Камни падали с огромной высоты в леденящую черноту. В отчаянии Сэмюель глубоко засовывал руки и ноги в расщелины, которые с трудом выдерживали его вес.

Ветер усиливался. Постепенно скала становилась все более отвесной. Сила тяжести, ранее помогавшая Сэмюелю не упасть, теперь словно сталкивала его в пропасть. Дважды, когда камень крошился под его руками, беглец не сорвался вниз с тысячефутовой высоты только благодаря обвязанной вокруг запястья веревке и уверенности в том, что его жизненный путь еще не завершен.

И тут, когда ему уже казалось, что он взбирается на гору целую вечность, Сэмюель поднял руку и ничего не нащупал. Вот она, плоская вершина, обдуваемая всеми ветрами.

Схватившись за край, Сэмюель подтянулся. Его окоченевшие израненные ноги оттолкнулись от крошащегося скального выступа. Наконец его тело растянулось на холодном, как смерть, плоском камне.

Ощупав пространство вокруг себя, Сэмюель пригнулся, чтобы хоть немного защититься от пронизывающего ветра, и прополз на середину плоской вершины. Она была не больше камеры, из которой он недавно сбежал, но здесь Сэмюель чувствовал себя не беспомощным узником, а покорителем непреодолимой высоты. Такое случалось с ним всегда. Пьянящий восторг и чувство безграничной свободы заполнили его душу.

Весеннее солнце взошло рано. Небо было чистое, безоблачное. Длинные тени легли на долину. В это время года солнце поднималось над красными вершинами Тавра и освещало величественный бульвар, ведущий в сердце города. Там кольцевая дорога опоясывала Цитадель. От нее отходили еще три широкие древние дороги, проложенные в точности по направлениям сторон света.

Когда рассвело, муэдзин с минарета расположенной в восточной части города мечети заунывно запел, призывая верующих к утренней молитве. Такое происходило ежедневно, с тех пор как город был завоеван в седьмом веке арабами. Первая группа приехавших на автобусе туристов собралась у опущенной решетки ворот Цитадели. Туристы выглядели не особо довольными: ранний подъем и съеденный второпях завтрак давали себя знать. Люди стояли, невольно позевывая, и ждали, когда начнется экскурсия. Призывы муэдзина смолкли, и туристы услышали странное песнопение на древнем, почти забытом языке. Звуки неслись по улочкам древнего города, проникая даже за тяжелые деревянные ворота. Звуки священного песнопения раздражали людей, воскрешая в душах призраки фобий. Глаза туристов округлялись от неприятного удивления. Люди зябко кутались в пальто и кофты, стараясь согреть страдающую от утреннего холода бренную плоть. Казалось, это гигантский пчелиный улей проснулся в чреве земли или большой корабль, потерпев крушение, с бульканьем идет ко дну. Люди нервно переглядывались, но песнопение набирало мощь. Сотни мужских голосов произносили священные слова незнакомого гимна.

Включались электромоторы, спрятанные в камне, чтобы не разрушать очарования древности, стальные кабели натягивались, и, вздрогнув, огромная решетка начинала подниматься. Люди испуганно отшатывались от ворот. Жужжание моторов заглушало песнопение, волшебство рассеивалось, и, когда подъем решетки оканчивался и она с лязгом становилась на место, люди с легкой душой устремлялись ко входу. В пугающей тишине армия туристов медленно взбиралась по узким улочкам, к старейшей в мире крепости.

Люди шли по запутанному лабиринту мощенных булыжником улиц, мимо минеральных источников и бань, в которых жители долины лечили свои хвори целебной водой задолго до того, как римляне научились у них строить бани. Туристы направлялись дальше, мимо бывших кузниц и оружейных мастерских, превращенных теперь в рестораны и сувенирные магазины. Там торговали имитациями Грааля, бутылочками с целебной минеральной водой и святыми распятиями. Наконец, туристы добирались до главной площади, на которой стояла впечатляющих размеров церковь. Это было единственное здание, в которое разрешалось входить.

Некоторые из полусонных туристов останавливались перед церковью и, бросив взгляд на ее фасад, начинали жаловаться гидам, что на самом деле она выглядит совсем иначе, чем на фотографии в путеводителе. Затем они входили в стоящие в дальнем углу площади каменные ворота, имевшие очень внушительный вид. Сделав последний поворот, люди оказывались в тупике. Перед ними вздымалась серая каменная громада. Присмотревшись, можно было разглядеть остатки древних оборонительных сооружений, зубчатых стен и бойниц. Некоторые из прежних бойниц были застеклены и сверкали на солнце, словно драгоценные камни.

Сэмюель неподвижно лежал на высоте более тысячи футов. Солнце, освещающее путь наступающей на Цитадель армии туристов, согрело его онемевшее тело. Со способностью чувствовать к нему вернулась мучительная боль. Сэмюель с трудом приподнялся и сел, не в силах открыть глаза. Свои израненные руки он прижал к скале. Леденящий холод камня облегчал боль. Наконец он поднял веки и уставился на раскинувшийся внизу город Рун.

Сэмюель начал молиться. Раньше он всегда произносил благодарственную молитву после того, как благополучно заканчивал трудный и опасный подъем.

— Отче наш...

Как только он произнес первые слова молитвы, в его сознании всплыло страшное видение монаха. Сэмюель запнулся. После ужасов, свидетелем которых он стал, после жуткого ритуала, исполнявшегося во славу Его имени, Сэмюель не был уверен, кому и о чем следует молиться. Камень холодил его раны. Где-то там, внизу, в рукотворной пещере, сокрыто от людских глаз Таинство. Сэмюель ясно вспомнил, что видел, и почувствовал ужас, стыд и отвращение.

Слезы навернулись ему на глаза. Сэмюель поискал в своих воспоминаниях хоть что-нибудь, способное затмить этот ужасный образ. Поднимающийся теплый воздух принес с собой запах травы. Обрывок воспоминания промелькнул в его голове. Постепенно перед мысленным взором Сэмюеля возникло лицо девушки. Сначала образ был смутным и расплывчатым, но спустя мгновения обрел четкость. Чужое и в то же время знакомое лицо из прошлого светилось любовью.

Рука Сэмюеля невольно коснулась того места, где был старый шрам. В отличие от свежих ран, он, конечно же, не кровоточил. Сэмюель почувствовал, что в кармане сутаны что-то лежит. Засунув руку, монах извлек оттуда маленькое яблочко — все, что осталось от скудной трапезы, которую он не смог закончить накануне. Сэмюель тогда ужасно нервничал, зная, что через несколько часов его примут в древнейшее из существующих на земле братств.

И вот он сидит на вершине мира в собственном аду.

Сэмюель с жадностью съел яблоко. Сладость плода наполнила теплотой ноющие мышцы его изможденного тела. Сэмюель разжевал сердцевину, выплюнув зернышки на израненную ладонь. Маленький осколок гранита торчал из подушечки одного из пальцев. Сэмюель поднес палец ко рту и выдернул осколок из ранки. Руку пронзила острая боль.

Он выплюнул камень на ладонь и увидел крошечную, покрытую кровью копию горы, на вершине которой он сейчас сидел. Смахнув сочащуюся из ранки кровь большим пальцем свободной руки, Сэмюель внимательно рассмотрел серый камень под собой. По цвету и структуре он ничем не отличайся от сланца, на котором были высечены слова «Еретической библии», хранящейся в великой библиотеке. Накануне посвящения Сэмюелю показали каменные таблички, испещренные символами мертвого языка. Тот же камень, что и здесь. Рука, долбившая камень, давно уже превратилась в прах. Пророчество, заключенное в табличках, предупреждало о конце света, если о секрете Таинства узнают за стенами Цитадели.

Сэмюель посмотрел на город. Утреннее солнце осветило зеленые глаза монаха и высокие скулы. Он думал о людях, которые живут внизу, страдают, сомневаются, хотят быть ближе к Богу. После пережитых трагедий Сэмюель приехал в Рун в надежде обрести Бога... Стоя на коленях на вершине священной горы, монах подумал, что никогда прежде не чувствовал себя таким далеким от Него.

Образы проносились перед его внутренним взором. Он думал о том, что потерял, и о том, что узнал. Вырезанные в камне слова «Еретической библии» всплывали в его мозгу, приобретая новое значение. То, что раньше воспринималось как мрачное предупреждение, стало благостным откровением.

Сэмюель сумел вынести знание о Таинстве за пределы власти ордена. Кто сказал, что ему не удастся донести правду до столпившихся внизу людей? Возможно, он станет орудием в руках высших сил, прольет свет на царящий внутри горы мрак и прекратит ужас, свидетелем которого недавно стал. Если же он не прав и слабость веры не дает ему постичь всю глубину промысла Господнего, то Всевышний, без сомнения, вмешается и тайна останется тайной. Кто будет горевать о потерявшем веру монахе?

Сэмюель посмотрел на небо. Солнце поднялось еще выше над горизонтом, неся с собой дарующие жизнь свет и тепло. Монах согрелся. Он посмотрел на лежащий на ладони осколок гранита. Сознание прояснилось.

Он знал, что делать.

На расстоянии более пяти тысяч миль к западу от Руна стройная светловолосая девушка с тонкими европейскими чертами лица стояла на мосту Боу в Центральном парке. Одна ее рука покоилась на перилах, а в другой был зажат конверт манильской бумаги, адресованный Лив Адамсен. Хотя конверт еще не распечатали, он успел помяться. Девушка смотрела на неясное отражение Нью-Йорка в серой воде и вспоминала, как была здесь в прошлый раз вместе с ним. Тогда ярко светило солнце... А сейчас было пасмурно.

Ветер вызвал рябь на водной глади. Привязанные к пристани гребные лодки беспокойно закачались, ударяясь друг о друга бортами. Лив заправила за ухо прядь светлых волос. Взгляд зеленых глаз казался очень проницательным. От долгого пребывания на ветру и небезуспешных попыток не разрыдаться девушка чувствовала резь в глазах. Письмо появилось в ее почтовом ящике неделю назад. Оно подлой гадюкой затаилось между банковской отчетностью по использованию кредитной карточки и меню с перечнем пицц, которые можно заказать с доставкой на дом. Сначала Лив сочла письмо еще одним счетом, пока не увидела напечатанный в нижнем углу обратный адрес. Работая в «Инкваер», она часто получала подобного рода корреспонденцию, содержащую информацию, необходимую ей для написания той или иной статьи. Письмо было от американского бюро «Вайтел рекорде», которое хранило в электронном виде записи о самых важных датах большинства представителей человечества — о рождении, браке и смерти.

Немея от страшной догадки, Лив засунула полученное письмо в сумочку. Там оно и лежало среди косметики, записных книжек и квитанций. В течение недели, вытаскивая из сумочки ключи или мобильный телефон, Лив каждый раз смотрела на конверт и не решалась его вскрыть. Наконец, прислушавшись к внутреннему голосу, она пообедала раньше обычного и села на поезд, отъезжающий из Нью-Джерси в сердце огромного города, где никто ее не знал, где сила воспоминаний не так сильна и где, что бы ни случилось, окружающим будет все равно.

Сойдя с моста, Лив направилась к воде. Засунув руку в сумочку, девушка извлекла оттуда слегка помятую пачку «Лаки страйк» и, прикрываясь ладонями от ветра, закурила. Встав у кромки воды и разглядывая подернутую рябью поверхность озера, Лив вдохнула табачный дым и вслушалась в постукивание лодок о пристань, в далекий гомон города. Затем вытащила конверт и распечатала его.

Внутри было письмо и какой-то документ. Официальный тон письма был ей прекрасно знаком, вот только на этот раз речь шла о родном ей человеке.

Глаза девушки беспорядочно метались, выхватывая из текста отдельные фразы:

... отсутствует уже восемь лет...

... никаких новых свидетельств...

... официально считается умершим...

Развернув документ, Лив прочла его имя и почувствовала, что сдерживаемые ею на протяжении долгих лет эмоции наконец-то вырвались на свободу. Она разрыдалась: ее терзало чувство утраты и полного одиночества, вызванного этой утратой.

Лив вспомнила последний день, который они провели вместе. Они вели себя словно два деревенских простачка, впервые оказавшихся в большом городе. Даже лодку наняли... одну из тех, что сейчас сиротливо качались на холодной водной глади озера. Девушка попыталась вспомнить подробности того дня, но в голове всплывали лишь обрывки воспоминаний: рукава его рубашки были закатаны, обнажая мускулистые, покрытые загаром и светлыми волосками руки; поджарое тело сгибалось и разгибалось, когда он греб веслами; кожа в уголках глаз морщилась, когда он улыбался. Лив помнила цвет его глаз, но плохо представляла его лицо. Раньше оно словно по мановению волшебной палочки возникало перед ее внутренним взором, но теперь все чаще и чаще вместо хорошо знакомого парня Лив видела какого-то отдаленно похожего на него незнакомца.

Девушка долго собирала разрозненные, ускользающие от нее образы. Наконец она увидела его... Юноша орудует огромными веслами на озере возле домика бабушки Хансен в северной части штата Нью-Йорк. Старушка пустила лодку с внуками плыть по течению, крикнув им вслед: «Ваши предки были викингами! Только когда вы покорите воду, я разрешу вам причалить».

Они провели на озере весь день, попеременно работая веслами и управляя лодкой. К вечеру они словно срослись с ней. А потом был пикник на согретой солнцем траве. Они называли друг друга Аском и Эмблой в честь первых людей, которые были вырезаны древнескандинавскими богами из поваленных деревьев, найденных на морском берегу. Затем Лив и Сэм рассказывали друг другу древние предания своих предков, сказания о буйных ледяных великанах, стремительных валькириях и о похоронах викингов, чьи тела сжигали в длинных боевых кораблях. Позже, в темноте чердачного помещения, в котором они остановились на ночь, он полушепотом произнес, что хочет после героической смерти в бою быть похороненным в огненной могиле — уйти с дымом горящего корабля в Вальхаллу.