IV. Юнгеров 2 страница

Валера обогнул двор, вышел на 7‑ ю линию напротив кафе и осмотрелся. Он увидел, как двое отдыхавших на лавочке «грузчиков» вдруг буквально сорвались с места и практически побежали в сторону Среднего проспекта. Штукин осторожно довел их до машины, увидел, что они запрыгнули внутрь, и автомобиль резко тронулся. При старте мужик, сидевший на переднем кресле, обернулся и начал эмоционально выговаривать что‑ то «грузчикам».

– Заработала гравицапа! – ехидно усмехнулся Штукин. Он знал, что произошло: Николенко поговорила с дежурным, тот обалдел от того, что экипажи расшифрованы, связался с ними по рации и дал та‑ акой… В общем, понятно, чего он им дал – в карманах не унести…

Бывший разведчик ОПУ, а ныне разведчик УУРа, как уже отмечалось выше, не понимал, отчего задание было выписано на Якушева. Естественно, Штукин и в дальнейшем не узнал, какой переполох в ОПУ вызвал звонок Николенко. Там‑ то решили, что «наружку» срубил как раз Якушев, который все и рассказал помощнику прокурора. Конечно, «грузчики» получили по шеям «за расшифровку перед объектом», а проще говоря – за топорную работу. А сопливого лейтенанта Якушева, который вообще не понял, что за ним велось наблюдение, стали подозревать в наличии крутых связей в структуре ОПУ… Егору просто повезло, что в тот короткий период, когда за ним велось наблюдение, он никак не засветил свои связи с Юнгеровым и его людьми…

А Валера, убедившись, что наблюдение за Николенко снято, дошагал до Большого проспекта и из таксофона позвонил на трубку Вере:

– Это я. Ну‑ с, чистота – залог здоровья! Все в порядке. Вера, а почему вы на меня так сердились? Я вам что, так не понравился?

Вера так разнервничалась, что начала блеять в ответ нечто совершенно бессвязное, но Зоя Николаевна быстро вырвала у подружки трубку:

– Алло? Я… спасибо. Спасибо вам. Вы не могли бы перезвонить по этому же телефону вечером – часов в восемь? Мы могли бы встретиться и поговорить обо всем поподробнее…

– Хорошо, – согласился Штукин.

В прекрасном настроении он вынул из аппарата таксофонную карту, дошел до другого телефона‑ автомата и вставил карту в него. Но звонить не стал. На карте оставалось еще двадцать восемь единиц – ее обязательно кто‑ то найдет и будет звонить с нее. Таким образом, если телефон Веры все же контролируется, то абонента по карте будет вычислить очень, мягко говоря, сложно. На самом деле эти действия, конечно, были лишними, хотя они и свидетельствовали о профессионализме Штукина. В данном конкретном случае он просто «понтовался» перед самим собой, ему понравилось, как он все чисто сделал…

Валера не сомневался, что Николенко все же попробует перепроверить хоть что‑ то через свои связи – и она, действительно, попыталась это сделать через знакомого в РУБОПе. Знакомый мало чем смог помочь: номера принадлежали автомобилям лесного хозяйства под Сертоловом, а телефон был зарегистрировал на ГУВД – и это все. Рубоповец работал в системе давно, щеки не надувал и сказал Зое Николаевне, что узнать истинные причины «ног», равно как и их инициатора, – дело безнадежно глухое.

Николенко с подружкой долго обсуждали случившееся с ними приключение и в конце концов решили, что «ноги» все‑ таки пришли от Веры, точнее, от ее мужа, за которым много разных грехов водилось, особенно раньше…

Вечером, после предварительного созвона, Штукин опять встретился с Зоей Николаевной, и снова в том же самом кафе.

Николенко поблагодарила Валеру и осторожно поинтересовалась, нельзя ли все же попытаться выяснить, откуда возникла эта «наружка». Штукин честно и без колебаний ответил, что нельзя и что если ей даже из Смольного кто‑ то пообещает это сделать, то этот «кто‑ то» либо дурак, либо врун. Зоя Николаевна сопоставила этот ответ со словами своего знакомого из РУБОПа и окончательно поверила парню.

Потом они долго говорили «за жизнь». Николенко интересовало все – и почему Валера решил предупредить ее, и почему он ушел из «наружки», а потом и из угрозыска. Штукин спокойно отвечал – и тут выяснилось, что Зоя Николаевна даже помнит ту историю со стрельбой, когда был тяжело ранен бригадир экипажа наружного наблюдения… Она тогда была еще следователем, как раз дежурила в тот день…

Они подивились, насколько Питер все же маленький город, и как‑ то разом почувствовали себя старыми знакомыми. Валере даже показалось, что в Зое Николаевне проснулся интерес к нему, как к мужчине. Штукин вспомнил о Якушеве, о подсмотренной сцене и решил, что никого ни у кого не отбивает – все, поди, взрослые, каждый сам за себя все решить может.

Рядом с ними сидела какая‑ то большая компания рафинированных парней и девиц. Молодые люди вдруг стали очень громко материться. Штукин резко развернулся к ним:

– Это ничего, что я вам мешаю?

– А ты нам не мешаешь! – бросил какой‑ то парень, и все заржали.

Валера встал. Зоя легко взяла его за кисть:

– Не надо!

Штукин мягко освободил руку, подошел к веселому столику и обратился к самому крупному парню, затылок которого украшала косичка:

– Сейчас я обижу твою маму и испачкаю кровью белую панаму! [46]

За столиком резко перестали смеяться. Парень медленно начал открывать рот, но Валера нажал на его плечо и, нагнувшись, тихо сказал:

– А вы, молодой человек, сильно пьяны, поэтому можете упасть первым!

Компания окончательно притихла, а потом все вдруг дружно стали с ним замиряться – дескать, все нормально, братан. Все нормально…

Штукин ответил, что от таких родственников его Бог упас, и вернулся за столик к улыбавшейся Зое. Они поболтали еще немного, а потом Николенко засобиралась домой – с некоторой даже неохотой, как показалось Валере. Прощаясь, Зоя Николаевна еще раз поблагодарила его:

– Спасибо, Валерий… Если вы не против, я вам потом еще позвоню. Вы… интересный собеседник.

Она ушла, а Штукин долго смотрел ей вслед и думал: «Интересно, позвонит все же или нет? Интересная дама… Если не позвонит – надо будет ее подружке звякнуть… Тоже – штучка». У Валеры было хорошее настроение. Обе дамы ему очень понравились, и он был в неком приятном предчувствии интересного приключения. Он даже поплевал через левое плечо, чтобы ничего не сглазить. Наверное, это и помогло…

На следующий день ему позвонила – нет, не Николенко, а ее подруга Вера. Она долго что‑ то путано объясняла, а потом попросила заехать к ней домой, потому что, видите ли, ей срочно понадобилась консультация по «важному делу, очень похожему на то, что произошло накануне».

Валера, как джентльмен, конечно, не смог отказать и заехал. Вера была дома одна. Она стала поить Штукина чаем с тортом, попутно объясняя, в чем смысл консультации:

– У меня муж – бизнесмен. Сейчас довольно крупный, но… в его прошлом… Сами понимаете…

– Понимаю, – кивнул догадливый Штукин.

Вера улыбнулась и облизала язычком чайную ложку так, что Валера заерзал.

– Да, так вот. Он завтра с кем‑ то будет в «Астории» встречаться, с какими‑ то серьезными людьми… А мне говорил, что его партнеры ерундой маются – и ставят за ним наблюдение… Вот. Если вы можете помочь… ну – проконтролировать и все такое, то он заплатит. Ну, и мне как‑ то спокойнее будет. Я переживаю.

И Вера действительно задышала глубоко и взволнованно.

– Конечно, я помогу, – сказал Штукин и начал ласково, успокаивающе поглаживать Веру. – Вы не переживайте так…

Но она дышала все чаще и чаще, пришлось и Валере гладить ее больше и больше, пока одна его рука не забралась в вырез ее кофточки, а вторая – под юбку… С кухни они так и не вышли – все и без того сладилось, благо кухонный стол, сработанный на заказ, оказался очень крепким, широким и, вообще, удобным…

Потом Штукин слизывал крем с груди Веры, а она, мурлыкая, как кошка, тараторила без умолку (прерываясь только для поцелуя) и легко выдавала свои тайны, а заодно и тайны подружки:

– Ты меня только не выдай, хорошо? А то мне Зойка голову отвернет. У нее роман с одним парнем – ну, можно уже сказать, что был. А ты ей тоже приглянулся. Она у меня вчера полночи все вздыхала‑ маялась: «Ну я же не блядь! А душа, получается, блядская! »

Валера, уже знавший по опыту, что в определенных ситуациях женщинам нужен не столько собеседник, сколько слушатель – только угукал в ответ. А Вера продолжала разливаться соловьем:

– На самом деле это Зойка тему с «Асторией» и придумала, а потом сама же и засомневалась, и мне ее еще и уговорить пришлось. Зойка – она хитрая. Мы с ней ближайшие подруги, казалось бы – ну передо мной‑ то чего строить из себя – ан нет, все равно понты кидает. Мол, я не могу ему звонить, мне неудобно, он может не так понять, позвони лучше ты… Знаешь, меня аж зло взяло – вот любит чужими руками каштаны из огня… Типа, она на тебя глаз положила, да и ты сам изначально именно ей помочь решил. Короче – я тут нужна только для связи. Причем – не для половой. Меня аж зло взяло – ну что я, хуже?

– Нет, – сказал Штукин, переводя Веру в позу кухарки, вынимающей из духовки пирог. – Не хуже.

– Погоди, погоди! – забарахталась в его руках Вера. – Ты… ой, погоди… ты насчет «Астории»‑ то… ой‑ ой, согласен?

– Согласен, – успокоил женщину Валера. – Куда ж деваться.

Настроение у него было просто замечательным – «консультация» с Верой никак не перечеркивала перспектив с Зоей, а учитывая то, что они подружки, да еще любят поэкспериментировать, – варианты могли нарисоваться самые разные, включая такие, от которых просто дух захватывало – точнее, не от самих вариантов даже, а только от мыслей о них…

Поэтому на следующий день в гостинице «Астория» состоялась двойная встреча – Штукин, Зоя и Вера – муж Веры и какие‑ то его «серьезные люди». Валере показали издали мужа, он всмотрелся, запомнил, вышел из гостиницы и начал приглядываться к стоявшим иномаркам. Охрану беседовавших и их шоферов Штукин «выкупил»[47] быстро – это было нетрудно. Затем Валера прогулочным шагом направился в садик напротив Исаакиевского собора и начал прикидывать, где и как должны стоять машины «конторы», если они, конечно, вообще работают за данными «объектами». «Они теоретически должны стоять так, что, куда бы ни поехал объект – им было бы удобно маневрировать на площади», – размышлял Штукин. – А стало быть, около собора – самое место… Так, так… Есть контакт! » Валера засек «Жигули» пятой модели. Сам по себе этот факт еще ничего не означал, так как и в «Астории», и на площади народу всякого разного было много и «наружка» могла встать совсем не обязательно за мужем Веры…

Валера пристроился в очередь за билетами в Исаакиевский собор, в двух метрах от которой стояла «пятерка». Окно в автомашине было открыто, и вскоре оттуда донеслось шипение и обрывок только Штукину понятной галиматьи: «Ноль восемь восемь сто пятнадцать – альфа! »

Валера усмехнулся, словно встретил старых знакомых: «Так это же господа чекисты! »

Дело в том, что кодовые обозначения действий объекта в наружках ФСБ и МВД сильно отличаются друг от друга. То, что услышал Штукин, расшифровывалось так: «Объект вышел из здания». Сотрудник ОПУ ГУВД эту же информацию передал бы следующим образом: «Груз вышел со склада». Просто эфэсбэшная наружка, будучи «заточенной» в основном на контрразведку, старалась уходить от сленга в сторону цифровых обозначений, понимая, что сотрудники иностранных дипломатических миссий обладают хорошей сканирующей аппаратурой.

Валера эфэсбэшную наружку не любил – еще с того момента, когда его экипаж однажды столкнулся с комитетовским экипажем в одном дворе и никто не уступал друг другу удобное для наблюдения место – хотя и работали они за разными объектами. К тому же в ОПУ все знали, что эфэсбэшники называли презрительно их наружку «уголком», то есть теми, кто работают на уголовный розыск. В ОПУ даже пытались придумать ответную обидную кличку комитетчикам, но из этой затеи ничего не вышло…

Валера немедленно вышел из очереди и переместился ближе к входу в гостиницу, где увидел прощавшегося со своими собеседниками мужа Веры. Теперь сомнений уже не было: Верин супруг действительно обладал либо точной информацией, либо хорошим предчувствием относительно того, что его «пасут». Штукин перезвонил на мобильный телефон Зое и попросил передать, что вечером зайдет к Вере и все объяснит.

Вечером его, действительно, ждали – муж Веры, Николенко и сама Вера. Супруг, естественно, выказывал нетерпение больше всех, по крайней мере внешне. Разговор происходил на кухне, где Валера не удержался и легонько погладил стол, отчего Вера слегка покраснела. Чтобы не вгонять ее в краску еще больше, Штукин сразу перешел к делу:

– Значит, так: наблюдение, действительно, было, и работали они, действительно, за вами. Это были не наши, а ФСБ, что гораздо серьезнее. И не потому, что ФСБ, а потому что с вероятностью 99, 9 процента могу предположить, что они работали официально. То есть – кто‑ то официально выписывал задание, подписывал, легендировал – и так далее. Процесс вам не так важен. Он может быть организован за деньги, а может, и нет, что еще хуже. И вот почему: ваш компаньон может быть их агентом. В этом случае он сливает истинную информацию о вас. То есть – все довольны: дольщик, потому что вас устраняет, и чекисты, потому что работают на конкретный показатель. И еще: комитетчики, как правило, наблюдение ставят вместе с прослушиванием телефонов. Это их почерк. Так, в принципе, и правильно, и уголовный розыск тоже всегда поступал бы так же, кабы возможность была. А если они вас слушают, то есть возможность всю эту бодягу достаточно быстро прекратить.

– Это как? – не поняли все трое слушателей, включая Николенко, которая полагала, что все же более‑ менее разбирается в таких вопросах.

– А очень просто, – Штукин, как хороший артист, махнул рукой с деланной небрежностью и обратился снова исключительно к мужу Веры: – Вы звоните какому‑ нибудь своему товарищу по мобильному телефону и своими словами пересказываете все, что я вам сейчас поведал. Да, только упоминаете, что информация пришла к вам из Москвы. Из центрального аппарата, мол, у вас там есть люди верные‑ надежные, и они весь этот беспредел так просто не оставят.

– И что?

– Как что? Сводки ПТП лягут на стол‑ то сначала руководству подразделения, где трудятся хлопцы, схававшие заказ на вас, – и пойдет шум! Начнется движуха!

– А если заказ схавало само руководство?

Валера скептически сморщил нос:

– Ну, во‑ первых, это все же вряд ли, не так там все плохо, как в кино показывают, а во‑ вторых, даже если и само руководство – тоже хорошо, пусть понервничают, застремаются, что еще более высокое руководство может оказаться в курсе этой высокой драмы. А они же там все такие перестраховщики – ой… В общем, вреда не будет.

Аудитория из трех человек слушала крайне внимательно, а Вера – так и просто восторженно‑ завороженно. Ее муж, словно загипнотизированный, все время кивал и повторял:

– Все сделаю, как вы говорите, вот прямо так и сделаю…

При этом он потирал руки и заливался жизнерадостным детским смехом. Даже Зоя Николаевна, при всех своих прокурорских понтах, и то – явно «повелась», заинтересовалась и вообще – оценила. А что еще нужно настоящему артисту, как не адекватная реакция зала, как не восторженный блеск в глазах поклонниц?

Штукин почувствовал прилив вдохновения и куража и решил показать «весь класс», всю «цыганочку с выходом»:

– Или даже вот как! Говорить по телефону буду я.

– Так услышат же, что голос не мой…

– Не переживайте! Есть такой технический нюанс: в сводках не видно, кто говорит, а сами носители по текущим моментам не прослушиваются. Поэтому вы сейчас с Зоиного телефона звоните на рабочий своему другу какому‑ нибудь и предупреждаете его, чтобы он на меня откликался, как на вас, и называл меня вашим именем. А я уж им надиктую! За вазелином побегут!

Супруг Веры согласился немедленно и безоговорочно и выполнил сразу же все рекомендации Штукина, созвонившись со своим приятелем – неким Борей. А потом уже трубку жертвы комитетовской наружки взял Штукин – и дал шороху. Впечатление было, что проблема, действительно, касается лично его, и что люди в Москве в центральном аппарате уже взяли след «оборотней в погонах». Были в этом шоу и такие, например, перлы: «Боря! Мне, блядь, глаза‑ то раскрыли: оказывается, это мурло отстегивает за неделю наружного наблюдения по четыре штуки зеленью! Интересно – какова доля начальников? » В общей сложности Валера говорил минут пятнадцать и довел слушателей почти до экстаза. Он даже неведомого Борю завел так, что тот стал грамотно подыгрывать: «А давай прессу подключим! А? Расскажем, почем нынче разработочка! » Штукину эта подача ужасно понравилась, и он немедленно согласился с интересным предложением: «Правильно мыслишь, Боря! Как я сам‑ то не допер? Есть же это Агентство каких‑ то там невзъебанных журналистских расследований! Там этот, Обнорский… А у меня на него выход кривой есть… Ну, все, пиздец скотам! Оборотни недобитые! »

Разговор Валера закончил практически под аплодисменты. Штукин не удержался и слегка поклонился, извинившись за мат – мол, для убедительности, из песни слов – не выкинешь. Зоя и Вера замахали руками – дескать, все понимаем, ничего страшного, пожалуйста‑ пожалуйста. Верин супруг же вдруг посерьезнел – спросил:

– А с кем ты работаешь?

Тем самым он сразу выдал, как заработал свой первоначальный капитал. Так раньше спрашивали на стрелках‑ терках. В 2000 году в Питере было уже принято спрашивать: «Где вы работаете? » Муж Веры действительно в далеком прошлом в определенных кругах имел ласковое прозвище Питоша – от слова «питон».

Валера улыбнулся в ответ:

– Концерн «Юнгеров и сыновья».

Питоша, который настроился было сделать парню интересное предложение, сразу чуть поскучнел:

– Вопросов нет. Юнкерса лично знаешь?

– Лично.

– Повезло ему. Можно тебя на минуточку?

– Естественно.

Они вышли из кухни в большую комнату, и Питоша спросил, интимно понизив голос:

– Спасибо спасибом, но что я тебе должен?

Штукин, естественно, не стал объяснять, что супруга, дескать, уже рассчиталась, чем могла, он лишь шкодно улыбнулся:

– Будешь иметь сто друзей – будешь иметь сто рублей и положительные эмоции.

Этим ответом он еще более поднял свой статус в глазах Питоши, который залез в сервант и извлек оттуда бутылку дорогущего французского вина:

– Это не плата, это – просто за уважуху!

Засиживаться у гостеприимного семейства Валера не стал, чтобы не впасть в бодягу долгих ответов на специальные вопросы, от которых непосвященным один только вред и бубновые хлопоты, поскольку они начинают думать, что знают, как устроен этот мир. Штукин с такими ситуациями сталкивался уже раньше, когда после его «консультаций» обрадованный штатский клиент с криком: «Мне все ясно! », образно говоря, вписывается своей кабаньей головой в первый же столб, а грешит потом на советчика – ну, или в крайнем случае на столб, но никак не на себя и на свой дремучий дилетантизм.

Зоя тоже засобиралась, и Валера, вполне естественно, добросил ее до дома на своей «девятке», которую ему выделили в пользование в концерне Юнгерова.

Доставив Николенко до подъезда, Штукин вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу и подал Зое руку. Она смутилась, но на руку все же оперлась. Валера задержал ее кисть в своей руке:

– Когда мы увидимся?

Он спросил так, будто они уже обо всем договорились. Зоя прикусила губу и отвернулась. Штукин аккуратно, но уверенно развернул ее к себе и поцеловал. Николенко забилась было, но потом ответила на поцелуй, который получился долгим и очень вкусным. Остроту ему придали ее переживания – видимо, она еще раз в этот момент вспомнила о Егоре…

Потом Валера погладил помощника прокурора по голове и скомандовал:

– Тебе надо домой. Я на днях позвоню.

– Хорошо, – покорно кивнула Зоя и быстро исчезла в парадной.

Штукин, жмурясь, как сытый кот, и пританцовывая, обошел машину, сел и поехал домой, напевая под нос:

– …А удача… – награда за смелость!

Он ощущал кайфовый кураж и предвкушал много приятного и интересного. И никаких дурных предчувствий у него не было.

А еще через день, в субботу, он позвонил Николенко с утра и предложил:

– Слушай, пока еще тепло – давай‑ ка, махнем куда‑ нибудь на озеро! Я местечко знаю – классное, там никогда народу не бывает! А то везде – какие‑ то хари протокольные!

Зоя колебалась недолго:

– Давай.

…Они поехали в сторону Карельского перешейка. В машине Зоя Николаевна опустила спинку кресла и по‑ девчоночьи положила ноги, слегка прикрытые легким сарафаном, на торпеду. Этот знак и ее педикюр Валера оценил, но, когда он осторожно положил свою правую руку ей на коленку, Николенко вдруг как‑ то съежилась и напряглась. Штукин это почувствовал, остановил машину, вышел, подошел к пассажирской двери, открыл ее и присел на корточки, взяв в свои ладони Зоины руки:

– Что‑ то не так?

По щеке Николенко вдруг поползла слеза. Она высвободила руку и махнула ею:

– Все в порядке, просто… Не знаю. Беспокойно как‑ то.

Валера покачал головой:

– Зоя, мы можем спокойно повернуть обратно. Заедем куда‑ нибудь, выпьем зеленого чаю, и ты очень быстро будешь дома.

Николенко вдруг разрыдалась:

– Я не хочу домой! Я не люблю мужа! Он хороший. Но я его не люблю! И любовника – не люблю! Он – тоже хороший… А я – такая, такая…

Штукин вздохнул. А что тут скажешь? Но он все же сказал:

– Ты в голову‑ то не бери… Самое страшное, когда человек начинает делать только то, что должен, особенно в личной сфере. Ты же свободная гражданка свободной страны…

Николенко залилась слезами еще пуще и сквозь рыдания начала рассказывать:

– Я вчера домой прихожу, а муж телевизор смотрит – без галстука, но в брюках и рубашке, застегнутой до последней пуговицы. Я ему: мол, хоть дома‑ то футляр свой можешь снимать?! А он: «Мне так удобно…» А мне неудобно! И пижама его из партийного пансионата «Единой России» – тоже неудобна! И неудобно, что он в любых гостях только о кадровом раскладе в Желтом доме говорить может! А он сидит себе и смотрит, как в телевизоре прокурор города выступает… Слуги народа бескорыстные… А любовник мой… Он очень хороший, но он… маленький еще…

Валера не прерывал ее исповедь. Ну, не говорить же, в самом деле, про любовь – только, чтобы ее успокоить?

Подло это… А любви в себе Штукин не чувствовал. Он вдруг ясно понял это, и ему тоже стало грустно и одиноко. Женщины устроены странно. Если бы Штукин стал утешать Николенко – она бы, наверное, проплакала долго. А когда Валера сам загрустил, Зоя Николаевна вдруг испытала легкое беспокойство – что это там с кавалером, почему не функционирует? Это беспокойство помогло ей быстро прийти в себя. Она достала платок, пудреницу и стала приводить себя в порядок, сказав тихо:

– Ладно, поехали…

До озера они доехали с разговорами – о жизни, о мужчинах и женщинах… Постепенно к ним обоим возвращалось хорошее настроение. Валера даже рассказал анекдот:

– Встречаются два парня. Один спрашивает: «Как дела? » Другой: «Черная полоса». Потом они же встречаются через неделю. Первый спрашивает: «Как твоя черная полоса – прошла? » А второй отвечает: «Что ты! Это была белая полоса, а вот сейчас началась черная! »

Зоя рассмеялась, потом замолчала и сказала тихо:

– Это про меня.

И тут они вдруг рассмеялись оба, разряжая атмосферу окончательно, Зоя даже прослезилась снова, а потом загадала Штукину загадку‑ анекдот:

– Плыла лодка. Начался шторм. Утонули четыре моряка. Сколько еще утонет человек?

Штукин усмехнулся и покачал головой:

– Сдаюсь.

– Еще четверо.

– А почему?

– Ну как? Еще четыре мента – при следственном эксперименте.

Эта прокурорская шуточка была не просто с бородой, а с бородой седой и длинной, но Валера рассмеялся почти искренне. Смех ведь – лучшее лекарство от плохого настроения и дурных мыслей.

Место у озера, куда они в конце концов добрались, действительно было диким. Тут у обоих почти одновременно зазвенели мобильные телефоны. Они поговорили с собеседниками, комкая разговоры, а потом отключили мобильники.

– Знаешь, – сказал Штукин. – Здесь ведь можно и без купальника. Любишь купаться голой?

Николенко покраснела, но наклонила голову:

– Люблю… И откуда ты все знаешь?

– Да я просто сам люблю голышом – кайф невыразимый. Полное слияние с природой…

Зоя медленно начала развязывать тесемки сарафана. Валера не торопил ее, но потом не выдержал и начал осторожно помогать. Ее кожа сначала чуть подрагивала под его пальцами, но потом Зоя расслабилась и пошла за Штукиным в еще очень теплую черную воду. Сначала они просто плавали на мелководье друг вокруг друга, потом стали задевать друг друга телами чаще и чаще, потом их ноги и руки сплелись, потом Зоя начала стонать, словно жаловалась воде на что‑ то, потом она вскрикнула и обмякла в руках Валеры, который еще долго не отпускал ее…

А потом они еще лежали на мелководье, пока Штукин не решил сплавать к середине. Заплыв на глубину, он перевернулся блаженно на спину и посмотрел в небо. Уши его закрывала вода, поэтому он и не услышал, как сзади тихо подплыла Зоя.

Конечно, она не замышляла ничего дурного, ей просто хотелось побаловаться и подурачиться. Николенко обхватила шею Штукина и чуть нажала на нее весом своего тела. Валерка хватанул ртом воды, забился и дернул машинально локтем. Силу своего толчка он не почувствовал, потому что практически уже тонул сам. А попал он Зое в шею, даже не в шею, а в горло… У него хватило сил вынырнуть и оглядеться. На поверхности озера он был один. Не увидев Николенко, он начал бешено крутиться на месте, одновременно пытаясь откашляться и восстановить дыхание. Потом застыл. Штукин почувствовал, как у него внутри липкой ледяной волной расползается ужас. Он нырнул, но быстро вынырнул, так как дыхание восстановил не до конца. В черной озерной воде ничего не было видно… От этого страх стал еще больше, но Валера переломил себя и нырял снова и снова, доведя себя до исступления…

До дна он ни разу и не донырнул, было слишком глубоко. Один раз он заорал – это был страшный, дикий крик, заменивший ему рыдание. Он уже еле дышал, у него закружилась голова, и он понял, что сейчас потеряет ориентацию, а затем и сознание – от ужаса и перенапряжения. Валера еле проплыл двадцать пять метров, отделявшие его от берега. Как он вылез и упал на траву, Штукин уже не помнил. У него начались рвотные позывы, но его все же не вырвало. Сердце Штукина стучало как‑ то странно – ровно, но очень‑ очень быстро, будто какая‑ то вагонетка разогналась до невероятной скорости. Он сел, но в голове тут же помутнело, и он снова откинулся на траву. Потом перевернулся лицом в траву, сглотнул очередной рвотный позыв и потерял сознание.

Когда Штукин очнулся, сел и огляделся, то увидел все ту же чудовищную картину – он был один.

Сидя в странной, очень неудобной позе, Валера тупо уставился на спокойную гладь озера. К глазам подступали слезы, горло перехватило, и он, наверное, расплакался бы, если бы рядом находился еще хоть кто‑ то.

Штукин помотал головой и до хруста сжал зубы. Взгляд его стал совсем нехорошим – диким и каким‑ то очень жестоким.

– Сука‑ жизнь, – еле выговорил он. Валера встал, постоял покачиваясь, а потом попытался крикнуть во весь голос: – Сука‑ жизнь!

Сил на вопль не хватило, получился какой‑ то клокочуще‑ хриплый возглас…

Он снова сел на траву, потом лег. Глядя в безоблачное равнодушное небо, Штукин горячечно зашептал:

– Чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок… Это я искупить не смогу, поэтому и объяснять не стану… Что же мне всю жизнь с собой Зою Николаевну носить? За что?! В чем я ви‑ но‑ ват?!

Последнюю фразу он выкрикнул, словно плюнул в небо. Неожиданно для самого себя Штукин вскочил и сжал правую кисть в кулак, который показал небу:

– Видал, тварь?!!.

Небо ничего не ответило…

Спустя какое‑ то время он оделся, сел в машину, отъехал на ней метров на пятьдесят, остановился и вернулся пешком к тому месту, откуда они с Зоей заходили в озеро. Штукин осмотрел все очень внимательно и разложил вещи Николенко так, чтобы было понятно, что она купалась. Потом Валера вернулся к машине, снял с нее номера и уехал прочь. По дороге до основной трассы навстречу ему никто не попался, так что номера‑ то он отвинчивал зря. Перед самой трассой он прикрутил их обратно и поехал к городу…

Уже подъезжая к Питеру, Валерка глянул на себя в зеркало заднего вида и не узнал – так он осунулся и почернел.

– Ладно, – еле слышно сказал Штукин. – Что есть, то есть, прошлое не изменишь…

Он вспомнил, что у него, в принципе, есть дело: Денис просил приглядеть за движениями у одного офиса на Серпуховской улице. Штукин доехал до этого места, встал и начал писать сводку наблюдения, будто работал здесь уже часа три. Потом он вспомнил о своем телефоне, включил его и, позвонив Денису, спросил: надо ли упираться на Серпуховской до вечера или подойдет и общее впечатление?

– Надо бы, – корректно настоял Денис.

– Без проблем, – ответил Валера.

Он пронаблюдал за офисом, в котором работали и по субботам, до самого закрытия. Штукин даже походил у открытых окон, послушав обрывки разговоров. Узнав, как зовут некоторых сотрудников, он под смешным предлогом зашел внутрь офиса, чтобы осмотреться там. Ему сейчас было наплевать на задание, но Валера старался работать не просто хорошо, а мастерски, чтобы было полное впечатление, будто он трудился на Серпуховской с раннего утра.